Ночка выдалась странной. Я вроде спала, а вроде нет. Меня постоянно преследовало ощущение неправильности происходящего. Верунчику тоже было неспокойно. Все кряхтела и поскуливала. Итог этой ночи: полная разбитость и упадок сил.
Кое-как запихав в себя бутерброд с кофе, читаю эсэмэс-сообщение от Коршунова, присланное в пять утра. Пять утра, Карл! Человек вообще спит?
Богдан Аркадьевич скинул адрес клиники, куда стоит заявиться в девять утра. Я прикидываю в уме время на дорогу, посмотрев по карте, сколько километров от меня до клиники. Если вызвать такси, в теории мы приедем к девяти, выйдя из дома за полчаса, но я уже пожила в столице и знаю, что на практике ничего подобного не выйдет. Пробки никто не отменял. Я выбираю метро.
Собираю необходимые вещи для Веры. Когда тест подтвердится, у меня будет возможность сложить в потертый чемодан скромные наши пожитки и переехать в шикарный особняк Коршунова. Чуйка у меня, что у этого сноба идеальный, как с картинки, вылизанный до блеска дом. Его рабочий стол тому подтверждение, где все на своих местах, и ни единой пылинки.
Единственное, что меня тревожит – это жена. Не хочется быть свидетельницей разборок между супругами. Надеюсь, что Коршунов знает, как утихомирить супругу и сделать ее ласковой, чтобы она приняла Верунчика. Иначе я порву ее на части, как британский флаг.
Думы думами, но нужно бежать. С ребенком на прыткость нечего рассчитывать. Малышку в переноску, переноску на одно плечо, сумку на другое. Хозяйке квартиры не кричу, знаю, что та любит поспать подольше, поэтому тихо закрываю дверь.
Сначала мы бежим на автобусную остановку. Меня пропускают. Недовольно, неохотно, но все же и место уступают в переполненном автобусе. Потом галопом несусь к метро. Там тоже не задерживают. Постоянно проверяю время на часах. Важно не опоздать.
Метро, толпа спешащих людей, душные вагоны. Вера не вовремя просыпается и заходится в неудержимом плаче, раздражая и так раздраженных пассажиров. Ловлю осуждающие взгляды, в них так и читается «нехай переться с дитем в метро в такую рань».
Когда я в очередной раз сверяюсь со часами, понимаю, что немного опоздаю. Вера замолкает, успокоившись с соской, но я не уверена, что это надолго. Она может зайтись в плаче в самый неподходящий момент. Например, во время забора биоматериала.
Коршунова замечаю еще издалека. Он стоит возле машины, у которой на солнце аж блестят бока от полировки. Высматривает нас. Я даже на расстоянии замечаю, как поджимает губы, когда видит меня с Верунчиком. Демонстративно смотрит на часы и качает головой.
– Даме положено опаздывать на пять минут, – замечаю вместо приветствия.
Коршунов недовольным взглядом окидывает меня с ног до головы и прямиком направляется к крыльцу клиники. Вот хамло!
В клинике нас встречают как родных. Лучезарно улыбаются. Не мне. Коршунову. Я словно невидимка, никто на меня не обращает внимания. Ну и ладно.
Пользуясь моментом, кладу переноску на пуфик, а из сумки достаю термос с бутылочкой. Взбалтываю его и замечаю рядом Коршунова. Я смотрю на него снизу, в очередной раз отмечая, какой же он высокий, если сидеть на корточках.
– Покормить надо, а то будет капризничать, – зачем-то объясняю этому товарищу свои действия.
Он мажет взглядом по Вере, совсем не проявляя интереса к ребенку. Вот кусок льда! Так и хочется его треснуть, чтобы выказал хоть какие-то эмоции к малышке. Ребенок не виноват, что у него такие придурковатые родители.
– Позже покормишь. Нас сейчас позовут для анализа.
– А когда будет результат?
– Сегодня вечером.
– Так быстро! – удивляюсь я.
Все время думала, что тест на ДНК делают минимум сутки, но видимо, сейчас технологии дошли до того, что могут выявить родство за несколько часов.
– А чего тянуть? – в голосе Коршунова совсем нет эмоций.
Он какой-то заторможенный. Точнее, эмоциональный инвалид. Я таких людей не люблю, не умею с ними общаться. Послушно прячу бутылочку, достаю Веру из переноски и улыбаюсь ей. Она улыбается в ответ.
– Скоро нам будет четыре месяца, меньше будем спать, больше бодрствовать, – воркую над племяшкой, поглядывая на Богдана Аркадьевича. Он хоть и не приближается, но смотрит на нас.
– Вы любите детей? – интересуюсь.
Вдруг Коршунов ненавидит младенцев, именно поэтому у него с женой нет детей. В то, что он бесплоден – я не верю. Ну где это видано, чтобы богатый красавчик вдруг стал неспособным произвести на свет наследника.
– Не задумывался о них.
– Я думаю, из вас получится отличный папочка, – поворачиваюсь так, чтобы Вере был виден папаша, а ему видна дочурка.
– Почему вы уверены, что я отец? Я вашу сестру в глаза не видел.
– Да-да, конечно, прошло много времени, а вокруг вас полно людей, нечего помнить каждого в лицо.
Неловко достаю телефон, нахожу фотографию Лиды и протягиваю мобильник Коршунову. Он с большой неохотой берет его в руки и разглядывает фото. На лице ноль эмоций. Ни шока, ни радости. Ничего.
– Это моя сестра.
– Я понял. Ты старшая или младшая?
– Старшая. Мы погодки, в детстве часто принимали за двойняшек. Вспомнил ее?
– Я ее не знаю, – повторяет свою шарманку Коршунов, возвращая мне телефон.
Зарядить бы ему в лобёшник мобилкой, да боюсь, что расшибу ему голову. А за этим не заржавеет, подаст в суд и начнется тягомотина. Что за неприятный тип. В сотый раз поражаюсь вкусу сестры, я бы таких мужиков за километр обходила стороной. Но у нас с Лидой всегда была разные вкусы на мальчиков.
– Богдан Аркадьевич, мы вас ждем!
Рядом с нами внезапно оказывается молоденькая медсестра. Меня не замечает. Мы с Верой вновь невидимки. Коршунов вежливо улыбается девушке.
Улыбка так себе, люди умеют и приятнее улыбаться, но медсестричка сияет как начищенный самовар. Ой, дуреха! Неужели не до кумекала своей головкой, что за человек Коршунов, раз тут находится с ребенком для анализа ДНК. Впрочем, какое мне дело. Коршунов опытный ловелас, выберет себе по вкусу и по душе новую наивную глупышку.
И когда парочка отходит, мы с Верунчиком идем следом. Нам лично все равно, кто у нас будет брать мазок, главное результат. А результат будет вечером. А до этого нужно пережить день и не сойти с ума. Интересно, Коршунов нас сразу перевезет к себе или момент переезда предстоит еще обсуждать?
В кабинете забора материала нас ждут. Сначала берут у Коршунова мазок. Он морщится. Похоже, ощущения не очень приятные. Я волнуюсь на то, как отреагирует Верунчик на чужих людей. Она еще крошка. К моему удивлению, малышка даже не поморщилась.
Облегченно выдыхаю, вылетаю из кабинета. Видимо оттого, что толком не завтракала и жутко перенервничала, желудок жалобно урчит. Напрягаюсь, когда обнаруживаю рядом Коршунова. Мне отчего-то казалось, что он уйдет по-английски и только вечером позвонит для сообщения результата.
Богдан Аркадьевич смотрит на Верунчика, а Вера смотрит на него. Разглядывают друг друга так пристально, словно сканируют. Малышка не начинает плакать, выражая свое отношения к чужому дяде. Сам Коршунов, кажется, улыбается. Если один приподнятый уголок губ можно считать за улыбку, конечно.
– Как вы смотрите на то, чтобы вместе позавтракать? – Коршунов переводит с ребенка взгляд на меня.
Серьезный, немного хмурый, хочется протянуть руку и разгладить морщинку между бровями. А еще эти глаза сквозь стекла… Голубые глаза, красивые.
– Что? – переспрашиваю, сомневаясь в правильности вопроса.
– Я утром не завтракал, думаю, вы тоже.
– Ну я кофе и бутерброд закинула в себя.
– Поэтому предлагаю ланч. Я плачу, если переживаете по поводу счета, – в голубых глазах внезапно вспыхивает искорка смеха. Это так неожиданно, что я теряю дар речи на мгновение.
– Еще чего! – торопливо фыркаю, сосредотачиваясь на Вере.
– Тогда едем завтракать, – Коршунов подхватывает сумку с вещами малышки, терпеливо ждет, когда я справлюсь со своим ступором.
Мы идем рядом, Богдан Аркадьевич предусмотрительно открывает все двери, а если я вдруг спотыкаюсь, придерживает за локоть. Меня от этих прикосновений берет дрожь.
Почему я так остро реагирую на этого человека?
Ответа у меня нет. Я чувствую себя немного зажатой. Не расслабляюсь ни на минуту. В машине постоянно ловлю взгляд Коршунова в зеркале заднего вида. Стараюсь не пялиться на его затылок, а Коршунов наверняка тоже ощущает мой взгляд на себе.
Мы приезжаем в не в кафе, а в небольшой ресторан европейской кухни. И тут меня удивляет Богдан Аркадьевич: он первый выходит из машины, спешно обегает ее спереди, чтобы помочь мне вылезти. Опять прикасается, опять меня прошибает. Мне совершенно не нравится эти непонятные, не поддающие объяснению чувства.
– Вы часто тут завтракаете? – хочу переключить внимание Коршунова на что-то нейтральное, ибо его касания, его странные взгляды, которые я не умею толковать, ставят меня в тупик и нервирует. Не хочу быть неврастеничкой.
– Тут вкусно кормят не только по утрам. Это один из первых моих проектов, в который я рискнул вложить деньги, когда появились лишние. Уверен, вам понравится.
– Не сомневаюсь, – я отваживаюсь нормально улыбнуться Коршунову. Он в принципе неплохой, если закрыть глаза на то, как поступает с девушками, с которыми встречается.
– Там и стульчики для детей есть.
– Боюсь, Веру еще рано сажать в стульчик, – смотрю на Верунчика, она увлеченно разглядывает небо.
– Я не очень по детям, мне проще разобраться в финансах, – Богдан Аркадьевич делает приглашающий жест в сторону ресторанчика.
– Ничего страшного, у вас будет время все узнать.
И пусть я на сто процентов уверена в положительном результате, небольшой червячок сомнений точит изнутри. Что если Лида просто пересекалась с Коршуновым, а залетела совершенно от другого мужчины? Такой вариант мне приходит в голову только сейчас.
Для человека, который постоянно гуляет на стороне от жены, Богдан Аркадьевич спокоен и уверен в себе. Я уже ругаю себя за импульсивность и за то, что досконально не проверила информацию о Коршунове. И оправдаться нечем, если только тем, что деньги тают как снег под солнцем, а Верочка не будет ждать, когда у тети появится копейка на смеси.
Отогнав внезапно нахлынувшие неприятные мысли, я вместе с Богданом Аркадьевичем захожу в ресторан, где нас приветливо встречают и провожают к столику возле окна.
Пока Коршунов изучает меню, я пристраиваю Веру на соседнем стуле и развлекаю ее погремушкой. Правда, племяшка сонно моргает и, кажется, что скоро заснет.
– Что вы будете? – Коршунов поднимает на меня глаза.
– Я всеядна, поэтому берите на свое усмотрение.
– Хорошо.
Официантка, подойдя к столику, принимает заказ. И судя по перечислению блюд, Богдан Аркадьевич явно голоден не на шутку. Чувствую очередной спазм желудка и слюни во рту.
– Расскажите о себе, пока будем ожидать заказ, – просит Коршунов. Кладет руки на стол, сцепляет их в замок и внимательно на меня смотрит. Я словно на собеседовании по приему на работу.
– У меня скучная биография, – предупреждаю сразу.
Рассказываю без эмоций.
Я незапланированный ребенок. Маме было двадцать, а отцу двадцать три. Молодые и дурные. Родители меня почти сразу же после рождения скинули на бабушку. А вот Лида была плановым ребенком, несмотря на то что родилась следом за мной, через полтора года. Я по-прежнему росла с бабушкой, а сестра – с мамой и папой. Иногда меня забирали на выходные. Конечно, я обижалась на родителей, на сестру, но позже научилась не заострять внимание на обидах.
Бабушка умерла, когда мне было десять. Волей-неволей маме с папой пришлось меня забрать к себе. Но помнила, что меня не очень ждали, поэтому старалась никого не напрягать. Училась хорошо, не отличница, но в школу к директору родителей не вызывали.
Вот Лида доставляла всем жару. Она росла избалованной, капризной и требовательной. Ей все спускали с рук. Дома за ее косяки получала я. При этом папа не уставал повторять, что я в ответе за сестру, я обязана, как старшая сестра, быть к Лиде снисходительной, уступать ей и помогать по первому требованию. Именно из-за сестры я после школы поступила в техникум, а не в институт. Потому что высшее образование получить достойна была Лида.
Родители погибли в автокатастрофе буквально через неделю после того, как сестрица поступила в университет. Я и так всегда чувствовала себя ответственной за Лиду, а после того, как мы остались одни друг у друга, это чувство усилилось. Теперь вот я в ответе за Веру.
– Ты сестру не искала? – осторожно спрашивает Коршунов.
Я не отвечаю, потому что нам приносят заказ и расставляют тарелки. Когда остаемся вдвоем, я вздыхаю.
– Мобильник отключен. Возможно, поменяла номер телефона. В полиции послали далеко и подальше, сказав, что Лида объявится сама, когда посчитает нужным. Город у нас небольшой, все друг друга знают.
– А что про меня твоя сестра рассказывала? – пронзает меня своими глазами.
Я ковыряюсь в тарелке, пытаясь вспомнить, что Лида говорила о Коршунове. К своему стыду, ничего не смогла вспомнить, потому что сестра особо не делилась подробностями.
– Ничего, – признаюсь. – Имя отца ребенка не называла, я его в свидетельстве Веры прочитала. Когда Лида исчезла, рылась в ее столе и нашла бумажку с адресом.
– Ясно, – Коршунов еле заметно улыбается. – Ешь, а то остынет, – кивает на мою тарелку.
Я прищуриваюсь. Богдан Аркадьевич непробиваем как танк. Его мысли невозможно прочитать ни по глазам, ни по мимике. Он полностью контролирует себя. И чем больше я на него смотрю, что тем сильнее начинаю колебаться.
А что, если в свидетельстве записан полная тезка Коршунова? Но как объяснить бумажку с адресом? Не знаю, может быть, случайно его узнала. С каждой минутой я все больше и больше начинаю сомневаться.
– Богдан Аркадьевич… – запинаюсь, как только на меня устремляются невозмутимые голубые глаза. – А что, если вы окажетесь правы, что будет?
Коршунов задумчиво разглядывает мое лицо. Не задает уточняющих вопросов, а меня начинает разрывать на части от неизвестности. Я не доживу до вечера.
– Нам нужно дождаться результатов. После этого примем решение.