Пань Ку, которую я в последний раз видела в ноябре шесть лет назад.
Первые несколько недель после того, как потеряла ее, я содрогалась от ужаса, представляя, что разыщу ее.
Я просто не могла себе представить, что может остаться от девушки, которая едва выжила под моим крылом.
Теперь, шесть лет спустя, она стоит передо мной во плоти. Она выше, чем я помню, но с теми же неровно подстриженными волосами и широко посаженными глазами.
Ку. Комната заполнена советниками и придворными, ожидающими меня, но я не могу дышать, не говоря уже о том, чтобы говорить. Ку, это правда ты?
Я жду, когда она поднимет глаза. Когда заметит меня. Не будет иметь значения, что мы находимся в центре иностранного двора, в нескольких тысячах ли от хаоса, который разлучил нас. Мы сестры по крови. Она узнает меня так же, как я узнала ее. Я расскажу ей, как искала ее, как месяцами путешествовала из города в город, не имея ничего, кроме оловянной цепочки и молельных четок нашей матери. Я продала эту цепочку. Я заложила бусы. Я искала, пока у меня не закончились деньги и идеи, а мое тело стало невероятно усталым и тяжелым.
Прости, что прекратила поиски слишком рано.
Но какая же я глупая. Потому что, когда Ку наконец поднимает взгляд, он задерживается на Вороне, а затем останавливается на мне. Узнавание, такое слабое, что я почти не замечаю его, мелькает в ее глазах, прежде чем их заполняет ненависть.
Так и было большую часть нашей жизни.
Советники начинают бормотать. Цикада зевает. Перышко на тыльной стороне моей ладони – это Ворон, шагнувший вперед.
– От имени Премьер-министра, – говорит он, – наша делегация прибыла получить от вас клятву верности империи.
– Опять? – спрашивает Цикада.
– Леди Цикада, – начинает усатый советник, – если я могу…
– Ты можешь, – перебивает она, грызя ноготь. – Если ты будешь обращаться ко мне «Царица».
Советник бросает на меня быстрый взгляд, но мне все равно. Он мог бы назвать ее Царицей – Матерью Небес, а я бы осталась стоять неподвижная, как лед, и такая же хрупкая; все чувства покидают мое тело, когда я пристально смотрю на Ку, которая снова принялась сосать свою сахарную палочку.
Шесть лет, но ничего не изменилось. Время просто сделало меня сентиментальной. Забывчивой. У меня есть смутные воспоминания о том, как Ку улыбалась мне, держа мою руку в своей. Но самые яркие видения связаны с голодом, за два года до того, как я потеряла ее. Нам было десять и семь лет. Половина сирот умерли от голода. А мы – нет. С тех пор Ку стала холодна ко мне, отказываясь от всего, к чему я прикасалась, даже от конфет, и убегая от меня. По сей день я не знаю почему.
Я не знаю, что случилось.
Кто-то прочищает горло, возвращая мои мысли обратно к происходящему.
– Ц-царица Цикада, – пищит советник, который говорил ранее. – Сам космос признает Синь Бао императрицей царства. Ее звезда становится ярче с каждым днем. Север – великий защитник, и без них…
– Ну, выкладывай уже, – говорит Цикада. – Ты веришь, что Миазма – это бог и она обрушится на нас, если мы не преклонимся.
– Моя леди…
– Синь Бао – марионетка. Мы победили пиратов Фэн и без помощи империи. – Цикада поднимает еще один кувшин вина, откупоривает его зубами, выплевывает пробку. Она опирается ногой о резной столик перед помостом. – Где была империя, когда Фэн разграбили наши житницы и расправились с людьми? Когда Король Пиратов убил Сверчка? Если ты думаешь, что Север – наш защитник, то ты еще больший маразматик, чем я полагала.
Советник падает на колени и припадает головой к земле еще до того, как Цикада закончит.
– Ее Благородие Императрица! Да здравствует Ее Высочество! Да здравствует Династия Синь! – Он ползает у меня под ногами. – Наша светлость все еще в трауре. Смерть старшей сестры повлияла на ее суждения. Простите ее дерзость. Сохраните ей жизнь.
Цикада фыркает. Но остальные члены ее двора следуют примеру старого советника, падая ниц в мольбе.
Только Ку сидит молча.
Сосредоточься. Ты здесь с миссией. Я отрываю взгляд от Ку и ищу что-нибудь еще, что-нибудь, что могло бы отвлечь меня. Мой взгляд падает на ступню Цикады.
Босую и прочно поставленную на стол, ногти подстрижены. Детали напоминают мне о моем обучении. Я пришла сюда как стратег Зефир, а не сирота Цилинь. Благодаря тому, что мне удалось проехаться на корабле флота Миазмы, я в двух шагах от создания альянса Жэнь – Цикада. Это мой шанс.
И мне просто нужно им воспользоваться.
Так что я фокусирую внимание на этой ступне. Она чистая. Цикада, должно быть, сбросила туфли прямо перед выходом во двор. Когда она отрывает кувшин с вином от губ, на ее одежду падает капля. Но одежда остается чистой. Безусловно, это может быть белое вино, привезенное с Севера. Или же это вода, а румянец на ее щеках – просто румяна.
В свои шестнадцать лет Цикада на два года младше меня. Совсем малютка для этого двора. Она должна мудро избирать и отстаивать свой выбор. Разыгрывая этот спектакль убитой горем, она заманивает своих неприятелей в западню. Прикинься Безумным, Сохраняя Рассудок, как мы, стратеги, это называем.
Она перестанет притворятся, как только я разберусь с ней.
Я делаю шаг вперед.
– Наверняка твои разведчики сообщили тебе, Царица Цикада, что, пока мы беседуем, по водному пути плывет флот империи из двухсот джонок.
Цикада отхлебывает из своего кувшина.
– И?
– Мы не просим твоей присяги на верность.
– Хорошо, потому что я не даю ее.
Ее советники гневно протестуют.
– Тишина. – Цикада с грохотом ставит свой кувшин. – Почему я должна подчиняться, пока Синь Жэнь разгуливает на свободе? Ответь на мой вопрос, Зефир-Предатель. – Ее черные глаза прожигают меня. – Не думай, что я забыла, кому ты служила до Миазмы.
– Жэнь мало чем интересна, – говорю я. – Все, что у нее есть, – это ее фамилия и благородство.
– Синь. Имя и династия, которые скоро войдут в историю. – Советники в замешательстве. – Что касается благородства… – Цикада качает головой, а ее длинные волосы колышутся. – Что значит благородство для леди без земли? Спасаться бегством из империи с оравой простолюдинов? Противостоять имперской кавалерии с фермерами и крепостными?
– Благородство – это защита того, чьей потери ты не переживешь, – говорю я, встречаясь взглядом с Цикадой. – Это борьба за семью, которая не может тебе помочь.
Ты была для меня этой семьей, Ку. Она все еще поедает свою сахарную палочку, когда я поглядываю на нее. Я поворачиваюсь спиной к ней и Цикаде и иду по дорожке одна.
– Благородство Жэнь не для всех. И определенно не для меня. Империя простила мои прошлые прегрешения и сохранила мне жизнь. Преклони колено пред Синь Бао сейчас, и она пощадит и тебя тоже.
Каждый советник Юга принимает мою эстафету, озвучивая свои соображения по поводу причин, по которым Юг должен передать право суверенитета.
– Северяне беспощадны!
– Если до этого дойдет, они разожгут губительную войну на Юге.
– Подумайте обо всех сельскохозяйственных землях, которые будут уничтожены!
– Сельскохозяйственные земли? – выкрикивает советник в синем. Он качает головой и выходит из рядов, низко кланяясь Цикаде. – На карту поставлено больше, чем сельскохозяйственные земли, дитя. Северу не жалко своих солдат в авангарде, но Юг – другой. Мы – территория культуры. У нас достаточно денег и населения, чтобы выделить средства на войну, но возможность не значит, что мы должны это делать. Жизни нашего народа более ценны, чем эта война.
Цикада ничего не говорит. Я дохожу до конца дорожки и, обернувшись, вижу, как она поднимается со своего места. Она спускается по ступенькам помоста, легкая и гибкая, словно лань.
Советник в синем следует за ней по пятам.
– Прислушайся к голосу разума, дитя.
Она пропускает его слова мимо ушей, шествуя к одному из стражников Юга, стоящих вдоль дорожки. Прежде чем кто-либо успевает пошевелиться, она обнажает клинок и рубит.
На секунду я оказываюсь на горной поляне, где Миазма размахивает саблей, и голова с глухим стуком падает вниз; краем глаза я улавливаю белый костяной отблеск. Я качаю головой. В центре внимания снова оказывается двор. Никто не повергнут; клинок не окровавлен. Брусок на земле – не чья-то голова. Всего-навсего срезанный уголок позолоченного стола.
Цикада возвращает саблю потрясенному стражнику.
– В следующий раз это будет твоя голова, – говорит она советнику, прежде чем обратиться к остальным. – Это будут ваши головы, если я услышу еще хоть слово о подчинении империи.
Никто не протестует.
Она поворачивается к Ворону и ко мне.
– Убирайтесь с моего двора. – Она произносит это спокойно, но ее тон противоречит ее следующим словам, означающим объявление войны. – Передайте этому своему богу, что Юг готов.
С этими словами она проходит мимо помоста к лакированной ширме. Ку соскакивает со своей жердочки. Цикада берет ее за руку, а я сжимаю кулак, когда они исчезают за фасадом из шелка и дерева.
Цикада поддалась на мою провокацию. Каждое ее слово и действие способствовали достижению моих целей. Но я не могу насладиться тем, чего достигла. Я победила как стратег.
Я проиграла как сестра.
– Все прошло хорошо, – говорит Ворон, когда мы возвращаемся на нашу джонку.
При обычных обстоятельствах мы бы остановились в Шатре Найтингейла. Но объявление войны в лицо потребовало изменения места проживания. Пока я расхаживаю взад и вперед по палубе, глаза Ворона следят за мной. Знает ли он, что я провоцировала Цикаду? Разгадал ли он мой замысел организации альянса Жэнь – Цикада против Миазмы?
В любом случае это не имеет значения; у Ворона нет никаких доказательств, кроме того, что я сказала, а то, что я сказала, соответствует всему, что я говорила с тех пор, как моя голова склонилась перед Миазмой на горной поляне. Ему пока нечего сообщить обо мне. Несмотря на мою игру, я веду ее осторожно.
Я так больше не могу. Провокация заставила Цикаду поднять восстание против империи, но не заставит ее объединиться с Жэнь. Я должна подкинуть ей эту идею, склонить ее к этому. Но я не могу осуществить ни того, ни другого, находясь в этой джонке.
Мне нужно снова увидеть Цикаду.
Но все, что я вижу, – это Ку. Здоровая, счастливая Ку, берущая Цикаду за руку.
Ку, которую знала я, никогда не хотела держаться со мной за руки.
Я хватаюсь за борт джонки в поисках поддержки, зажмуриваю глаза, когда приближается Ворон.
– Эй. – Его голос звучит откуда-то издалека. Рука ложится мне на плечо. – Все в порядке?
Как будто ему не все равно. Продолжай, хочу сказать я. Спроси меня, почему я застыла там, во дворе Цикады. Он, должно быть, умирает от любопытства. Я бы на его месте уж точно умирала.
Но он не спрашивает. Просто повторяет вопрос еще раз. Я не могу сказать, искренна ли тревога в его голосе. С Вороном я о многом не могу поговорить.
Я прислоняюсь лбом к борту. Такая приятная прохлада.
– Просто оставь меня в покое.
– Ты всегда можешь обратиться к моему врачу.
– И закончить как ты? – Моя грудная клетка напрягается, легкие сжимаются. Отлично. Паническая атака. И не в какой-то другой момент, а прямо сейчас. – Нет, спасибо.
– Это моя собственная вина в том, кто я и где.
– С чего бы? – Не то чтобы меня волновал Ворон или то, как он приобрел свою чахотку. Но мои ноги дрожат. Я чувствую, как соскальзываю на палубу.
Ворон обхватывает меня рукой, останавливая мое падение.
– Врач распознал мой кашель на ранней стадии. – Он ведет меня к одному из чайных столиков; у меня не хватает сил сопротивляться ему, когда он усаживает меня на табурет. – При достаточном отдыхе я мог бы предотвратить переход болезни в хроническую форму.
– Тогда почему бы тебе не сделать это?
Ворон жестом подзывает слугу и отсылает его обратно с указанием, смысла которого я не улавливаю. Я едва слышу его, когда он говорит:
– Трудно отдыхать, учитывая состояние империи.
– Какая преданность. – Сарказм теряет свою пикантность, когда задыхаешься. – Все, что ты делаешь, это ради твоей леди?
– Да. Все, что я делаю, делается для моей леди.
– Потому что ты думаешь, что она самая сильная?
– Потому что я беспокоюсь.
За сохранность собственной головы. С таким большим количеством талантов на скамейке запасных Миазма может позволить себе убить любого в ту же секунду, когда они разочаруют ее.
Моя голова кажется огромной, как перезрелая дыня, которая вот-вот расколется. С моих губ срывается тяжелый стон.
– Поговори со мной, Зефир.
С какой стати я должна это делать?
– У тебя есть сестра? – Пусть личный вопрос заставит его замолчать.
– Нет, – отвечает Ворон. Он звучит как будто издалека. – Но у меня была подруга детства, которая мне как младшая сестра. Мы почти все делали вместе. Сочиняли пафосные стихи. Дискутировали о смысле жизни. Увивались за одними и теми же господами и дамами.
– Это мило. – Я бы хотела, чтобы моя сестра была похожа на не-сестру Ворона. – Это очень мило…
Слуга возвращается с бронзовым чайником. Ворон наливает.
– Вот, – говорит он, придвигая ко мне дымящуюся чашку. – Выпей чаю.
Чашка звенит, когда я кладу руки на стол, из последних сил поднимаясь на ноги.
– Мне нужно идти.
– Куда?
– К Цикаде. – Я осознаю, что мое тело держится только благодаря разуму, губы шевелятся, произнося слова, о которых я не думаю сознательно. – Война будет затратной независимо от того, кто ее ведет. Для империи будет лучше, если я смогу убедить Юг сдаться, не вступая в сражение.
– Я чуял, что мы слишком задержались с нашим визитом.
– Тогда оставайся здесь и жди моего возвращения.
Ворон хватает меня за локоть. Силой разворачивает меня по направлению к себе, и я наваливаюсь на него. Я хватаюсь за его руки и поднимаю взгляд.
Он не реагирует. Просто смотрит на меня сверху вниз, по его плечам рассыпаются его черные волосы, губы приоткрыты, когда он переводит дыхание. Он все еще выглядит болезненно – миска бульона из костного мозга пошла бы ему на пользу, – но и божественно, с этого ракурса. Красивый, думаю я, прежде чем осознаю, что, возможно, я больна, учитывая, что у меня троится в глазах.
– Тебе действительно стоит выпить чаю, – говорит он, и я отпускаю его.
– Я не хочу чаю.
Но я не успеваю далеко уйти, как чувствую, что мне нужно отдохнуть.
Я дрожу. Я не должна дрожать в эту летнюю жару.
Ворон догоняет меня.
– Может быть, не сейчас, но через час ты пожалеешь, что не сделала этого.
Через час. Моя рука, когда я ее поднимаю, по тяжести могла бы сравниться с бревном. Со мной что-то не так, и это не только потому, что я болезненно реагирую на встречу с Ку. У меня притуплены мысли, когда Ворон снова усаживает меня. Он наливает свежую чашку чая и обхватывает моими руками теплый фарфор.
Пей, говорят его глаза.
Пей, а иначе…
Апатия. Тошнота. Лихорадка. Он так настойчиво хочет, чтобы я пила.
– Ты отравил меня.
Это становится очевидно, как только я обвиняю его в этом. Конечно, он отравил меня. Если бы снадобье не добралось до моей головы, я бы поняла это раньше.
– Ты бы сделала то же самое, – говорит Ворон как ни в чем не бывало.
Умно, признаю. Отравив, он держит меня на привязи. Куда бы я ни пошла, мне придется вернуться за противоядием.
Я поднимаю чашку, руки дрожат против моей воли. Но мой взгляд устойчив, и он фиксируется на глазах Ворона поверх фарфорового ободка, пока я пью до дна.
Когда я поднимаюсь, мои ноги уже более устойчивы. Ворон не останавливает меня, и я уже почти дохожу до ступенек, прежде чем он заговаривает.
– Передай Цикаде мои наилучшие пожелания.
– Не пойдешь? – Я стараюсь казаться равнодушной. Я не должна позволять ему думать, что его общество нежелательно.
– Весьма скоро ты прибежишь ко мне.
Не напоминай мне.
– Ты хотел бы, чтобы это было из-за твоего обаяния, – протяжно произношу я, и Ворон делает грустное лицо. – Но никто по доброй воле не последовал бы за тобой, если бы ты не отравил его.
– Теперь ты ведешь себя просто… – Он замолкает в приступе кашля.
Отвратительно. Я спускаюсь по ступенькам, не обращая на него внимания.
Кашель прекращается.
Его тень перекидывается через борт джонки; его голос доносится снизу.
– Как бы там ни было, мне жаль.
Сожаление ему не идет. Но его извинения оставляют за мной последнее слово. На это я не могу жаловаться.
– Не стоит. – Я преодолеваю последнюю ступеньку и плюхаюсь в лодку, ожидающую на воде. – Как ты и сказал, я бы сделала то же самое.