– Добряшов, к директору, – в комнату ворвался Зёма и, выкрикнув сообщение, снова стремительно умчался в коридор.
Под удивлёнными взглядами соседей я оделся, привёл себя в порядок, почистил ботинки и только после этого отправился на первый этаж.
– Добрый день, Андрей Григорьевич, вызывали? – постучавшись и получив разрешение, я вошёл внутрь, замерев по стойке смирно.
– Да, Добряшов, завтра школьные старты нашего посёлка по лёгкой атлетике, о которых мы с тобой договаривались, – сразу сообщил мне он, – ты готов?
– Да, Андрей Григорьевич.
– Отлично, тогда тебя заберёт после завтрака Николай Алексеевич, он будет тебя сопровождать от нашей школы, вы там будете почти весь день.
– Хорошо, что-то ещё, Андрей Григорьевич?
– Помни о нашем уговоре, только первое место даст тебе освобождение.
Я лишь кивнул, не став отвечать вслух, на что он махнул рукой, отпуская меня.
Вернувшись в комнату, я задумался, в чём побегу завтра. Кроме школьной формы и башмаков, у меня ничего не было, не бежать же там, как и здесь, в майке, трусах и босиком?
«Ладно, завтра решу по ходу пьесы», – решил я.
– Немой, чего директор вызывал? – осведомился Пузо.
– Завтра на соревнования по бегу иду, – спокойно ответил я, чтобы не давать почву для ненужных слухов.
– О, кайф, – удивился он, – своруй там что пожрать нам.
– Если будет время, – не стал я спорить.
Он обрадовался, как будто я сказал твёрдое «да», и отстал от меня.
Новость о том, что я завтра иду в посёлок, пусть и в сопровождении физрука, словно молния пролетела по интернату, и ко мне успел заглянуть даже Губа, напомнив принести пятьдесят копеек, которые я ему должен ещё с лета.
***
После завтрака, отчаянно зевая, меня забрал с собой физрук и, бурча под нос, что ему больше нечем заняться, кроме как весь день таскаться со мной не пойми где, повёл меня за ворота, и мы пешком направились в центр посёлка к общеобразовательной школе № 1.
– Николай Алексеевич, – обратился я к нему, – а вам не обязательно быть со мной весь день. Вы можете довести меня до места и уйти по своим делам, оставив мне рубль на обед, я никуда не денусь с соревнований, поскольку у нас уговор с директором.
Физрук изумлённо на меня посмотрел, словно поразился тому, что я могу вообще говорить. Он открыл рот, закрыл его и почесал большой ладонью всклокоченные волосы.
– Слушай, а ты дело говоришь. Точно никуда не убежишь?
– Если выиграю первое место в беге на шестьдесят метров, мне обещали дать больше времени на тренировки, – объяснил я ему подробно, – быть там в моих интересах.
– Толково придумал, – мужчина обрадовался и, достав из кармана смятые рубли, от щедрот дал мне целых два, – во, помни мою доброту!
– Спасибо, Николай Алексеевич, – я положил деньги в карман и поблагодарил.
Физрук мгновенно повеселел и даже стал насвистывать себе под нос что-то бодрое, я же осматривался по сторонам. Я впервые после того летнего побега от местных мальчишек выбрался в другое место. Мало что изменилось за эти пару месяцев, но выглядело для меня лично как параллельная реальность.
Люди спокойно шли на работу, детей вели в садики, школьники торопились на занятия, и всё это без матов, окриков и тумаков. Я правда отвык от такого, поэтому будничная картина жизни посёлка вызывала у меня оторопь.
Вскоре мы пришли на стадион, где уже начали собираться спортсмены со своими педагогами, но трибуны были почти пустыми.
– Погоди здесь, – физрук оставил меня на одной из лавочек трибун, – сейчас узнаю, где регистрируются и что нужно для этого.
Вернулся он уже буквально через десять минут, довольно вручив мне номер с цифрой «101».
– Держи, где-то через час начнутся старты. Я записал тебя на шестьдесят метров.
– Спасибо, Николай Алексеевич.
– Ну всё, вернусь за тобой вечером, никуда не уходи.
– Конечно, – согласился я.
Он повернулся и зашагал на выход, оставляя меня одного. Одиноко сидящий подросток вскоре привлёк к себе внимание взрослых, ко мне подходили, спрашивали, почему я один и не нужно ли помочь, но я благодарил, показывал номер и говорил, что мой тренер просто отлучился на время, а так я спортсмен. Мои спокойные объяснения всех устраивали, и больше ко мне не приставали.
– Мальчик, почему ты один? Давай дружить! – раздался рядом громкий голос, и, когда повернулся, я увидел перед собой девочку примерно моего возраста, одетую в тёмно-коричневое школьное платье и чёрный фартук, с обязательно повязанным на шее алым галстуком.
– Пошла отсюда, – бросил я и отвернулся.
– Ты ведёшь себя не как пионер! – тут же возмутилась она. – Ты не должен мне грубить! Я девочка!
В памяти тут же всплыла та девочка, которая повесилась после группового изнасилования в школе-интернате, и я, сплюнув, ответил:
– Я из интерната, пошла на х…й отсюда.
Она, расширив глаза, из которых мгновенно брызнули слёзы, бросилась куда-то в сторону соседних трибун. Ну и, конечно же, по закону подлости там тут же нашлись защитники обиженных и оскорблённых, через пять минут явившиеся ко мне мстить. Я не стал вступать в долгую полемику с ними, а, встав с места, сразу же начал бить. Левой, правой, шаг в сторону, уклон, снова двойка и два шага назад, снова двойка, и вот три подростка валяются на земле, утирая разбитые носы, а их товарищи в испуге от меня отступают.
– Последний раз говорю, пошли на х…й, – произнёс угрожающе я, и те сразу послушались, подхватив своих товарищей под руки, они поплелись к трибуне, где их ждала девочка, кинувшаяся вытирать платками им кровь и верещать на весь стадион. К чести пацанов, нужно отметить, что, когда к ним подошёл один из тренеров, они сказали, что упали, и хотя девчонка верещала, что это я всех избил, тыкая в мою сторону пальцем, взрослый лишь уточнил у парней, точно ли они упали. Получив подтверждение ещё раз, он, не смотря на девочку, вернулся за свой стол.
Школьников было много, так что сначала шли отборочные забеги, а затем квалификационные. Я отправился на первые, когда услышал свою фамилию.
– Сто первый, ты не знаешь, что нужно переодеться? – ко мне обратился взрослый, стоящий на старте с миниатюрным пистолетом, когда я встал вместе с ещё тремя подростками, поскольку ширины бровки для большего количества просто не хватало, и оказался единственным, кто был не в спортивной майке, шортах и кедах.
– У меня нет другой одежды, – ответил я, – я из школы-интерната.
Мой ответ его полностью удовлетворил, он пожал плечами и велел нам занять позиции. Все соседи стояли прямо, я один встал в низкий старт, вызвав у них усмешки и удивление взрослого. Мне было всё равно, требовалась победа любой ценой, и я не собирался никому давать поблажек.
– На старт, внимание, марш, – заговорил он и выстрелил на последнем слове. Раздавшийся, пусть и тихий, хлопок стартового пистолета сработал для меня как хлыст, и я, напрягая ноги, распрямился и пулей сорвался с места, почти сразу финишировав, поскольку разгонялся как на стометровку.
Ничуть не запыхавшись, я остановился, наблюдая, как спустя ещё несколько секунд финишируют остальные. Тот тренер, что стоял на контрольной отметке с секундомером в руках, то тряс его, то прикладывал к уху.
– Петрович? Что с тобой? – к нему, встав из-за стола, подошёл тот же взрослый, что подходил к пацанам, которых я побил.
– Да секундомер, похоже, барахлит, – раздосадованно признался тот, – надо делать перезабег.
Подростки, бежавшие со мной, тут же стали недовольно гудеть.
– Давай я сам встану, – тот подвинул его в сторону и достал серебристый секундомер, обратившись к нам, – хватить ныть, вы спортсмены или нет?
Мы вернулись на старт, и я снова занял позицию, хоть и без колодок, но на нижнем старте, хотя, конечно, школьные брюки и башмаки сильно мешали бегу.
Хлопнувший выстрел опять пришпорил меня, и я, словно метеор, тут же рванул в сторону финиша, снова прибежав первым. На дорожке настала тишина, поскольку к тренеру с секундомером подошли другие взрослые, и они о чём-то шушукались, тихо обсуждая. Закончив, один подошёл ко мне, протянув руку.
– Познакомимся? Меня зовут Артём Викторович.
– Иван Добряшов, школа-интернат № 3.
– Я раньше никогда не видел тебя, Иван, на соревнованиях по бегу, – он отвёл меня к трибунам и предложил присесть.
– А я раньше и не бегал, – улыбнулся я, – начал этим летом.
– Этим летом? – искренне изумился он. – Не может быть!
Я лишь пожал плечами, предоставив право верить или нет ему самому.
– Почему ты не в спортивной форме?
– У меня её нет.
Он снова удивился.
– Как же ты тренируешься тогда?
– В майке и трусах, босиком.
– Босиком? – его глаза едва не выпали из глазниц.
– Пробовал в ботинках, быстро изнашиваются, – словно младенцу объяснил ему я, – новых нам просто так не выдают.
– Ясно, – он задумался. – Слушай, давай баш на баш? – неожиданно предложил он.
Теперь настала моя очередь удивляться.
– Что вы предлагаете?
– Я дам тебе нормальную форму и кроссовки, а ты пробежишь ещё сто и двести метров. Согласен?
Я забеспокоился.
– Мне нужно выиграть только шестьдесят, я об этом с директором договорился.
– В форме тебе будет проще бежать. Не думаешь?
Я был вынужден признать его правоту.
– Хорошо, согласен, – я протянул ему руку, которую он тут же пожал и, встав, повёл меня к другой трибуне, где сидели побитые мной мальчики и та приставучая школьница, из-за которой это всё произошло.
– Дим, дай, пожалуйста, свою тренировочную форму, – попросил он у одного из тех, кого я ударил.
Тот без споров покопался в небольшой брезентовой сумке и протянул взрослому весьма замызганный комплект из майки и шорт.
– Олег, и твои шиповки, пожалуйста, – попросил он у второго.
– Зачем? – тот уже удивился. – Вы же знаете, мне их мама из Москвы привезла, они югославские.
– Я прошу только на сегодня, – сказал он, и подросток нехотя достал бережно перемотанные тканью отличные беговые шиповки, протянув их тренеру.
Тот на глазах изумлённых подростков, мгновенно начавших возмущаться, не желая, чтобы я надевал их вещи, заставил меня переодеться.
– Доча, подержи, пожалуйста, его вещи, – он протянул возмущённой школьнице мою форму, галстук и башмаки, и она нехотя взяла их.
– Идём, сейчас старты на стометровку начнутся, – повёл он меня за собой, сначала подведя к столу, сделал какие-то записи и затем дал мне в них расписаться. Не понимая, зачем это ему надо, я молча всё сделал, ведь свою часть уговора он выполнил, и особенно мне нравились кроссовки. Они явно были дорогие и использовались парнем только на финальных забегах, ведь сейчас он был одет в обычные кеды, как и большинство тут присутствующих.
– Петрович, Олег, встаньте напротив со своими секундомерами, – попросил он коллег, с которыми шушукался раньше, а меня подтолкнул в спину, где на старте собирались ребята чуть старше меня, – беги так быстро, как можешь.
Я подошёл к парням и под их удивлёнными взглядами приготовился стартовать. Они же стартовали стоя, просто чуть согнувшись.
Выстрел! Тело, только недавно заряженное и размявшееся, словно паровой двигатель, отдало всю энергию в мышцы, и, как два поршня, ноги вдавились в грунт, а шиповки обеспечили мне отличную сцепляемость с землёй, невиданную прежде. Так что я сорвался с места, распрямляясь и наращивая скорость всё сильнее. Ближе к восьмидесяти метрам я с удивлением скосил взгляд, но ни справа, ни слева никого не было, поэтому я финишировал один, пробежав ещё метров десять, гася ускорение.
Тренеры снова собрались и тихо переговаривались, а Артём Викторович вскоре подошёл ко мне, показывая первую стрелку на секундомере. Я непонимающе на него посмотрел.
– Одиннадцать секунд, – пояснил он, но, видя моё непонимание, добавил: – Ты выполнил первый юношеский разряд.
– Это хорошо или плохо? – спросил я, поскольку и правда не помнил уже юношеские нормативы.
– Ну, как тебе сказать, – ненадолго задумался он, – сегодня мы рассчитывали увидеть хотя бы третий, и точно не от подростка четырнадцати лет.
– То есть это хорошо?
– Идём, посидишь с моими подопечными, пока идут квалификационные забеги, мы тебя поставили сразу в финал с таким временем.
– А шестьдесят метров?! – тут же запереживал я.
– И туда тоже, – успокоил он меня, – пробежишь в квалификацию ещё только двести, чтобы мы узнали твоё время.
– Вы держите своё слово, – я показал рукой на форму и шиповки, – я держу своё.
Мы вернулись к его подопечным, которые тоже участвовали в забегах, и среди них царило уныние, слух о том, что кто-то на контрольных забегах пробежал на первый юношеский, подкосил их боевой дух.
Чтобы не портить шиповки, я снял их, аккуратно протёр и надел свои башмаки, и всё это под удовлетворённым взглядом хозяина.
– Слушай, ты же бежал в том забеге, с перворазрядником? – обратился ко мне он. – Помогли тебе шиповки?
– Да, – я не стал выёживаться, поскольку был ему благодарен за обувь, – отличное сцепление, просто зависть берёт.
– А то, – довольно сказал он, подойдя ближе и погладив свою обувь, – мама из Москвы привезла. Олег, – он протянул руку, и я пожал её.
– Иван.
– Ты правда детдомовский? – поинтересовался с любопытством он.
– Да.
– А где твои папа с мамой?
На наш разговор стали подтягиваться и остальные, особенно горели азартом глаза у пионерки, которая старательно делала вид, что это всё её не интересует, но подвигалась к нам всё ближе и ближе.
– Папа умер, мама… – тут я споткнулся, но продолжил, – тоже умерла.
Такие новости заставили подростков задуматься.
– Зря ты Лильку обидел, – он кивнул в сторону девушки, – она хорошая, только приставучая.
– Извини, – напряжение, которое всегда поддерживало меня в тонусе в интернате, поскольку там вечно ожидаешь либо нападения, либо подлянки, меня впервые за эти месяцы отпустило. Я наконец понял, что передо мной простые ребята, которые не собираются меня бить или унижать.
– И ты, пионерка, извини, под горячую руку попалась, – обратился я к ней, но девочка фыркнула и гордо отвернулась.
– Отойдёт, она добрая, – заверил меня Олег и, поняв, что мир между нами налажен, стал болтать о всякой всячине, а я старался отвечать, так и не избавившись от ощущения, что попал на другую планету, где тебе не нужно каждую минуту сражаться за свою жизнь.
– Иван, идём, – издали позвал меня Артём Викторович, и я, извинившись перед ребятами, надел шиповки и побежал лёгкой трусцой к взрослому.