Перекресток
И все из-за какого-то лука. Из-за того, как резать чертов лук.
Гэри сначала разрезал луковицу вдоль, затем клал половинки на доску разрезом вниз, разрезал каждую вертикально, потом снова вдоль и… вуаля! – кусочки выходили практически одного размера. И хотя это, очевидно, был лучший способ, Нола утверждала, что нужно нарезать луковицу толстыми неровными кольцами, сложить их друг на друга и крошить как попало. В итоге, само собой, получая неровные куски.
– Просто признай, – убеждал он на кухне пять недель назад, – что мой способ лучше.
– В этом тоже нет ничего плохого, – возражала она, и с каждым громким «стук-стук» ее ножа вздрагивали чуть обвисшие предплечья.
– Не считая того, что это не лучший способ. – Это всего лишь лук.
– Да, но ты делаешь это так, так по… по-роквилльски, – заметил он.
Он всего лишь пошутил, но стук тут же прекратился.
– Что ты сказал?
– Я сказал, это по-роквилльски.
Вообще-то, они оба были родом из Роквилла.
Нож с налипшими на лезвие кусочками лука замер в ее руке.
– Хочешь сказать, что я режу лук как деревенщина?
– Эй…
– Ты драный сноб, – заявила она, и кончик ножа воткнулся в столешницу в миллиметре от его указательного пальца.
– Боже! Ты же чуть не отчикала мой чертов палец!
– Пошел ты! – рявкнула она.
Тут ссора началась всерьез. И теперь Гэри Дайрин – Водолей, госслужащий среднего звена, вылетевший из шоу «Лучший повар» в первом же раунде, пятидесятидвухлетний мужчина, не стесняющийся надевать рубашки цвета лосося, но давно пожалевший об опрометчивом решении набить (приблизительно в 1980 году) огромное тату AC/DC на левой ягодице – жил один, почти без мебели, в однокомнатной каморке на двенадцатом этаже самой уродливой многоэтажки в Александрия Парк. А Нола, его подруга вот уже четыре года, продолжала и дальше жить за городом, в небольшом уютном дуплексе[22], который они вместе купили еще на этапе строительства.
Как и у большинства пар, у Гэри с Нолой был свой ящик Пандоры, полный невысказанных упреков и вежливых умолчаний. Спор о луке сорвал с него крышку. Нола заявила, что пол-Австралии тошнило, когда за кулисами шоу «Лучший повар» он толкал слезливую речь о своем безрадостном детстве с матерью-одиночкой, понятия не имевшей, что существуют какие-то блюда, кроме рыбных палочек. Едва ли это можно считать трагедией, сказала она. Он просто выглядел как вечно хнычущий сопляк. В ответ Гэри сообщил Ноле, что ему пришлось срезать ярлычки с белья, купленного ей на Валентинов день, чтобы она не зацикливалась на том, что зад у нее восемнадцатого размера.[23] После его слов Нола призналась, что оргазм испытывает, только когда во время секса представляет на его месте Лиама Хемсворта.
И Гэри, кипя праведным возмущением, собрал вещи и съехал в мотель. Его гневу удалось продержаться, пока он осматривал череду неуютных съемных квартир, подписывал договор на наименее унылую, покупал в секонд-хенде чистенький одноместный матрасик и брал у сестры взаймы пластиковую тарелку, миску и кружку из походного набора вместе с гнутыми ложками и кастрюлей.
К тому моменту, как риелтор вручил Гэри ключи от его крохотной убогой конуры, гнев этот уже едва теплился. Впервые он проснулся в холостяцкой квартире, на неудобном матрасе, под дешевым и холодным синтетическим одеялом.
– Лук, – пробормотал мужчина себе под нос.
Пять недель спустя, зябким хмурым апрельским утром Гэри заливал свои хлопья молоком и думал о Ноле, которая прямо сейчас, наверное, пила чай с тостом в уютной, обжитой столовой в их доме. Она, должно быть, теплая и встрепанная со сна, в любимом белом хлопковом халатике с запа́хом, почти полностью открывавшем ее великолепную грудь.
Нет, велел он себе. Он не должен вспоминать о Ноле. Он зол на нее, напомнил он себе. И злость не должна проходить. По крайней мере пока Нола не позвонит и не попросит вернуться домой.
Странно, но в его новой ванной лежал ковер; он пах влажным нейлоном и плесенью. Из душа лилась или обжигающе горячая, или ледяная вода. Но Гэри мрачно залез под его струи и напомнил себе, что нужно как-нибудь сходить и купить занавеску для ванны.
Вспоминая все прежние ссоры, он смог поддерживать в себе раздражение почти до обеда. Сидя в одиночестве за столом чайной, с заказанным сандвичем с яйцом и карри, Гэри решил проверить сообщения на телефоне. Ничего. Он проверил электронную почту. Ничего. Но, по крайней мере, Нола не удалила его из друзей на «Фейсбуке» и не сменила статус. И, в отличие от многих женщин в ее ситуации, не стала постить кучу вдохновляющих цитат или фото с ведерком мороженого и всеми сериями «Девочек Гилмор» на DVD. Но она также не постила ничего, что хоть намекнуло бы на одиночество или грусть.
Гэри откусил кусочек сандвича и взял номер «Звезды Александрия Парк», забытый кем-то на его столике. Он глянул на обложку с крупным планом какого-то темнокожего парня с жуткого вида шрамом на лбу и пробежал глазами разгромную статью о невежестве австралийской крикетной команды.
– Они хотя бы выиграли, – пробормотал Гэри в никуда.
Затем, не найдя больше ничего, заслуживающего внимания, мужчина перешел к гороскопам. Не то чтобы он увлекался звездами. Но их предсказания были в некотором роде личными. А сегодня Гэри Дайрин нуждался в сообщении, хотя бы отчасти адресованном лично ему.
«Водолей, – прочитал он. – Неужели мы не слышали певчую птичку Джони Митчелл, что в начале Эры Водолея просила оставить людям живые, пусть и червивые, яблоки и вернуть рай без асфальта? В этом месяце вас ждет небывалый прилив ностальгии по тому, что вы когда-то имели…»
Если бы внутри у Гэри Дайрина были песочные часы, полные гнева, в этот самый момент последняя ядовито-желтая песчинка скользнула бы в воронку и упала вниз. Все, что он сейчас чувствовал, – это сожаление, стыд и желание вернуть все, как было, и как можно скорее. И в голове, поднимаясь из самых глубин памяти, звучал голос Джони Митчелл, поющей припев “Big Yellow Taxi”. Похоже, Гэри Дайрин на самом деле не знал, что имеет, пока не потерял это.
Нола любила Джони Митчелл. А Гэри любил Нолу. Правда. Он любил ее.
– Что я, черт возьми, натворил? – прошептал он.
Пару секунд спустя в комнате не было ни души, и лишь половинка сандвича с карри и яйцом валялась на тарелке.
Марджи МакГи – Водолей, любительница писать хокку и наблюдать за птицами, а также борец за сохранение дикой природы, почетный донор крови (четвертая отрицательная) и бессменный политический консультант зеленых. Как-то раз экран с обычным содержимым ее мыслей слегка сдвинулся вправо, а на освободившееся место выскочило новое узенькое окошко. В нем не было ничего, кроме непрерывно меняющихся колонок цифр. Это были прогнозы, расчеты, капитализация процентов, сценарии наилучшего и наихудшего развития дел, и все это было тесно связано с изменениями рынка ценных бумаг, процентных ставок и индекса потребительских цен. Но как она ни пыталась найти крошечный крестик, закрывающий окошко, это ей не удавалось. Похоже, не было никакой возможности прекратить постоянно высчитывать, когда она наконец сможет уйти на пенсию. Через пять лет? Десять? Пятнадцать?
В пятницу, ветреным апрельским утром Марджи везла сенатора Дейва Грегсона – одного из самых стильных борцов за использование возобновимых источников энергии – в его городской офис после пиар-акции на тему глобального потепления. Именно Дейву пришла идея провести ее на ветряной ферме на самой дальней окраине; он хотел выступать на фоне бешено вертящихся лопастей турбин и исхлестанных ветром хижин. Видео с такими декорациями стало бы гениальным штрихом, усиливающим его почти библейские предостережения о вероятной близости всевозможных природных катастроф.
Но в итоге никакого видео не было вовсе, потому что ни одна телекомпания не сочла нужным выбираться так далеко за город ради весьма предсказуемого выступления сенатора от второстепенной партии. У единственного появившегося репортера – девчушки из местной бесплатной газеты – не было даже фотоаппарата. Марджи постукивала по рулю пальцами с обгрызенными под корень ногтями.
Тем временем Дейв, разместившийся на заднем сиденье, использовал стопку непрочитанных бумаг Счетной палаты как подложку для экземпляра «Звезды Александрия Парк».
В зеркале заднего вида было заметно, как Дейв изо всех сил старается пригладить вставшие дыбом от ветра волосы, затем ослабляет галстук – тот самый, на выбор которого они потратили не менее сорока пяти минут. Ярко-розовый – было решено в конце концов, в знак поддержки семей, борющихся с раком груди. Хотя вряд ли кто-то из этих людей когда-либо увидит и правильно истолкует зашифрованное в куске шелка послание, подумала Марджи с оттенком раздражения.
Прыгая со станции на станцию в радиоприемнике, она гадала, почему все они передают одну и ту же песню.
– Кто ты по знаку, Мардж? – спросил Дейв.
На мгновение задумавшись, она ответила:
– Водолей.
У Дейва вырвался едва слышный смешок.
– Что?
– Похоже.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ну, знаешь. Есть в тебе что-то вудстоковское[24], – заявил Дейв. – Хочешь узнать свой гороскоп?
– Давай, – согласилась Марджи.
Дейв начал читать:
– Неужели мы не слышали певчую птичку Джони Митчелл, что в начале Эры Водолея просила оставить людям живые, пусть и червивые, яблоки и вернуть рай без асфальта?
Закончив читать гороскоп, он фальшиво запел песню. Когда к концу подходила часть хора “Big Yellow Taxi”, Марджи присоединилась к нему. Их голоса, заполнившие машину, дружно вывели последние ноты.
Затем последовала тишина. Взгляд Марджи перескочил с дороги на розовый галстук Дейва, потом на маленькое окошечко с цифрами в голове. Там творилось какое-то безумие; цифры в колонках появлялись, исчезали, менялись местами, взрывались. Она потрясла головой, надеясь прекратить это, и изо всех сил постаралась не обращать на цифры внимания.
– “Big Yellow Taxi”. Вот это песня, – сказала Марджи, чтобы отвлечься.
Когда Дейв снова начал напевать, она вспомнила, как кто-то из гостей подбирал на гитаре аккорды к песне Джони на очередном барбекю времен ее хипповской юности. О, Джони-Джони.
Поймав в зеркале отражение своего морщинистого лица, Марджи внезапно вспомнила ту, другую Маржди, молодую, с грязью на щеках и вороньим гнездом в волосах. Руки прикованы к решетке бульдозера, ноги в грязи. Да, такой она была. Почти такой же отчаянной правдолюбкой, как и сама Джони.
Так когда же чистая сердцем защитница лесов Марджи МакГи превратилась в женщину, которой для того, чтобы решить, как дальше жить, требуются сводки финансовых рынков? Когда ее работой стало советовать зеленым, какой галстук надеть на пресс-конференцию? И когда, к слову сказать, зеленые превратились в людей, носящих галстуки?
Пришло время выбираться. Выбираться из офиса и снова приковать себя к бульдозеру. Ночевать на дереве. Стать настоящей. И если ее накоплений не хватит, жить на пособие. И если это значит питаться собачьими консервами, что ж, она будет есть консервы, пока хватит сил, а потом найдет способ положить конец всему. Стоящее перед внутренним взором окно с цифрами стало сжиматься, а затем совсем исчезло. Она решилась.
– Дейв?
– Да, Мардж.
– Я ухожу.
– Ты что?
В зеркале заднего вида отразилась ее широкая улыбка.
– Я ухожу! Я определенно и безусловно ухожу!
Не в следующем году. Не через пять-десять лет. Сейчас. Прямо сейчас. На лице Дэйва, отраженном в зеркале, застыло абсолютное потрясение.
Напевая бодрый припев “Big Yellow Taxi”, Марджи чувствовала себя как никогда живой и юной.
Ник Джордан, взгромоздившийся на стул перед витриной, безуспешно пытался выцедить еще хоть глоточек из кружки капучино, допитого им с четверть часа назад. На субботней полуденной улице прохожие старались повыше поднять воротники пальто или безуспешно сражались с зонтиками, решившими пожить какой-то своей жизнью.
Перед Ником лежали несколько газет – все открытые на разделе «Сдается» – и номер «Звезды Александрия Парк». Вид у журнала был потрепанный, если не сказать подмоченный, ведь Ник таскал его с собой уже больше недели, пытаясь понять написанное. Но сколько бы раз он ни читал и ни перечитывал слова Лео, озарение не приходило.
Водолей. Неужели мы не слышали певчую птичку Джони Митчелл, что в начале Эры Водолея просила оставить людям живые, пусть и червивые, яблоки и вернуть рай без асфальта? В этом месяце вас ждет небывалый прилив ностальгии по тому, что вы когда-то имели, но в то же время он станет и предчувствием того, что может ждать впереди. Из других новостей: не исключено, что водные знаки ожидает новоселье или незначительные перемены во внешности.
Последнее предложение, по крайней мере, было понятным. Всего через неделю Ник закончит присматривать за нынешней квартирой и станет бездомным. Поэтому да, новоселье его ждет. Но как быть с остальной частью гороскопа? В ней не было смысла. Он посмотрел в глубоко посаженные глаза Лео. «Правда? – спросил он про себя. – Ты действительно хочешь, чтобы я вернулся?»
Конечно, Нику без Лауры бывало и одиноко, и тоскливо. Но с другой стороны, каким облегчением было то, что теперь не нужно соответствовать стандартам «Вог». Он откопал спортивное трико, о котором совсем позабыл, и поедал просто неприличное количество еды с недопустимо высоким гликемическим индексом.
Ник пристально глядел на Лео. Но теперь ты хочешь, чтобы я вернулся? К Лауре?
Ну не глупость ли – принимать такое решение с подсказки гороскопа? Жюстин наверняка сказала бы, что глупость. «Жюстин, – подумал он. – Как дела у нее?» Они не встречались ни разу больше чем за десять лет, а затем дважды за последний месяц. Не может же быть, чтобы слова Лео о «небывалом приливе ностальгии» относились к Жюстин, а не к Лауре?
Не может, решил Ник. Потому что цитата, которую Лео выбрал, чтобы подчеркнуть свои слова, была из песни Джони Митчелл. Похоже на то, что, несмотря на все пережитое, Лео действительно советовал ему позвонить Лауре и дать их отношениям еще один шанс.
Ник опустил голову на стойку кафе, а затем трижды постучал лбом о деревянную поверхность. Довольно сильно. На третий раз он уткнулся в журнал. Женщина, сидящая неподалеку, посмотрела на него со смесью участия и тревоги.
– Я в порядке, – успокоил он. И, не поднимая головы, выдавил кривую улыбку. – В полном порядке.
А про себя сказал Лео: «Знаешь что, приятель? Я безмерно уважаю тебя, и дело не в том, что твои слова вызывают недоверие, но, думаю, прежде чем позвонить Лауре, я дождусь твоих предсказаний на следующий месяц. Ладно?»