ГРОУЛ
У меня путались мысли, пока я тащил Кару к своей машине. Я часто думал о ней после того, как впервые увидел ее на вечеринке Фальконе. Я пожалел, что вообще пошел на ту гребаную вечеринку, в частности, потому, что ее образ преследовал меня во сне все последующие недели.
Ощущал себя обезьяной в костюме и понимал, что выгляжу также. Каким-то чудовищем, которое они хотели держать в клетке до тех пор, пока им не понадобится выпустить его на волю. Я знал, что Фальконе пригласил меня только для того, чтобы людям было о чем посплетничать. Даже после всех этих лет они считали меня монстром, которого следует бояться.
Я, без сомнения, и был монстром. Но я был не единственным чудовищем в этой комнате. Я даже не был уверен, что был худшим из присутствующих.
Я убил большинство людей голыми руками; я не мог этого отрицать, да и не хотел. Я был чертовски горд тем, что сделал. По крайней мере, большей частью совершенного мной. Убийства были единственной вещью, в которой меня невозможно было превзойти. Я был лучшим. И пусть мой талант убивать превратил меня в одного из худших монстров, но я понимал, как легко приказ убивать и калечить срывался с языков большинства мужчин, собравшихся на этой вечеринке, как они наслаждались своей властью делать это.
Однако это не превращало их в монстров, подобных мне. Но в любом случае не мне было решать. Может быть, однажды всем им, включая меня, придется столкнуться с высшими силами. Этот день не закончился бы для этих людей ничем хорошим.
Однако я не слишком переживал по этому поводу. Я прошел сквозь ад и все еще живу в нем. За меня нечего было бояться. Ничто из того, что ожидало меня после смерти, не могло причинить большего вреда, чем мне уже нанесен. Я была сломлена, осталось уничтожить только тело, но и это меня не сильно беспокоило. Я познал боль, даже агонию. Это была единственная постоянная величина в моей жизни. Я практически сроднился с болью. Она стала единственным, на что я мог рассчитывать, чем-то предсказуемым.
Нет, я не боялся боли или смерти, если уж на то пошло. Фальконе всегда говорил, что именно эти качества устраивают его во мне. И я гордился его своеобразной похвалой, даже если слова, слетавшие с уст Фальконе, оставляли горькое послевкусие.
Он считал меня слабоумным, думал обо мне как о глупой карманной собачке, которая выполняет его приказы, не имея ни малейшего представления о том, что он задумал. Словно одна из тех бойцовских собак, которых Фальконе и многие другие держали для развлечения.
Но многие люди совершают одну и ту же ошибку – принимают молчание за глупость, приравнивают недостаток слов к недостатку понимания и отсутствие знаний. Это была ошибка, за которую они могли однажды поплатиться. Я знал большинство их самых потаенных секретов просто потому, что они не умели держать свои гребаные рты на замке, когда я был рядом. Они думали, что я не слушаю или не понимаю, что они говорят.
Я презирал их, но они хорошо платили, в том числе и уважением за мою силу и жестокость. Этого мне хватало с лихвой. Я не планировал пускать в дело имеющиеся у меня знания. Мне не так уж много было нужно: деньги, чтобы купить еду для себя и своих собак, а также изредка на женщин и выпивку. Мне нравилась моя простая жизнь. Осложнения мне были ни к чему.
Я бросил взгляд на съежившуюся на пассажирском сиденье девушку. Надеялся, что она не слишком усложнит мне жизнь. Но разве я смог бы вернуть ее им обратно или просто отпустить ее? Фальконе бы это не понравилось.
Не то чтобы у меня было намерение когда-либо возвращать ее им. Она была моим самым ценным приобретением на сегодняшний день. Она смотрела в окно, игнорируя меня. Как и тогда на вечеринке. Как и все они, пока я не доказывал им, что игнорировать меня нельзя. Неужели она все еще думала, что выше меня? Я снова перевел взгляд на дорогу. Это не имело значения. Теперь она принадлежала мне. Эта мысль заставила меня гордиться собой, а мой член напрягся от предвкушения. Моя.
КАРА
Я едва могла дышать. От страха и зловония. Боже, вонь была ни с чем не сравнима! Кровь. Металлический и сладкий, угнетающий запах крови. Я все еще могла видеть лужу крови, растекающуюся под безжизненным телом отца, могла видеть мать, стоящую на коленях в луже красного цвета, и расширенные от ужаса глаза Талии. Каждое мгновение сегодняшнего вечера, казалось, было теперь выжжено в моем сознании.
Мой взгляд метнулся к мужчине рядом со мной. Гроул. Он управлял машиной одной рукой и казался расслабленным, почти умиротворенным. Как кто-то мог быть таким спокойным после того, что произошло? После того, что он сделал?
Его одежда была залита кровью, как и руки. Так много крови! Отвращение парализовало меня. Несколько недель назад мои телохранители, которые предали мою семью, быстро увели бы меня от такого человека, как он. Моя мать практически оттащила меня от него на вечеринке Фальконе. А теперь я оказалась в его власти. Он был жестокой, карающей дланью, повинующейся воли Фальконе.
Поток беспорядочных мыслей прервался, когда он повернулся ко мне. Его глаза ничего не выражали. Они были зеркалом, отражающим мой собственный страх. Его руки были покрыты боевыми татуировками – ножами, шипами и пистолетами.
Я не могла перестать смотреть на него, хотя и хотела. Мне нужно было это сделать, но я остолбенела. В конце концов он снова переключил свое внимание на дорогу. Я вздрогнула и наклонила голову вперед, пока мой лоб не уперся в прохладное окно. В голове шумело. Я не могла ясно мыслить. Возьми себя в руки. Мне нужно было найти выход из сложившейся ситуации.
Но мы уже сбавляли скорость, когда свернули в захудалый жилой квартал. Краска облупилась с большинства фасадов домов, а дворы перед домами были завалены горами мусора. Машины без покрышек и с разбитыми стеклами были припаркованы у самых домов. Они уже никуда не могли уехать. Это был конец и для них, и для меня.
Гроул остановил машину перед свежевыкрашенным гаражом, а затем вылез из нее. Прежде чем я успел придумать план, он уже оказался рядом со мной и открыл пассажирскую дверь. Он схватил меня за плечо и вытащил наружу. Я едва держалась на ногах, но ему, похоже, было плевать. Он провел меня вокруг машины, по потрескавшемуся тротуару и заросшей лужайке перед домом. Через два дома от нас подростки, сбившись в кучу, слушали музыку и курила, а через дорогу беременная женщина в изодранной майке и с татуировками на руках выносила мусор. У нее был такой вид, будто она могла родить в любую минуту.
Я открыла рот, чтобы позвать на помощь. Гроул резко выдохнул.
– Давай. Кричи. Они тебе не помогут. У них своих проблем хватает.
Я заколебалась. Подростки и женщина и вправду смотрели на нас, наблюдая, как Гроул тащит меня к своему дому, но даже и глазом не моргнули. Даже вид крови на одежде Гроула, казалось, не шокировал их. На их лицах было смирение. Казалось, оно сочилось из их пор. У них не было сил позаботиться о себе, взять под контроль свою собственную жизнь, бороться за свое будущее, не говоря уже о моем будущем. Но я все равно умоляла их взглядом, надеялась. Все еще продолжала надеяться после всего произошедшего. Женщина первой отвела взгляд и зашла в свой дом, а через несколько мгновений подростки вернулись к своему занятию. Этим людям было все равно, что со мной происходит. Они бы не помогли мне.
Мы подошли к двери. Краска на ней облупилась, обнажив выгоревшее на солнце дерево. Гроул открыл дверь. Она была не заперта. Мой взгляд снова метнулся к группе мальчишек-подростков. Не похоже было, чтобы они не захотели проникнуть в дом, который даже не был заперт.
Я посмотрела на своего похитителя, на шрам, идущий вдоль его горла, кровь на его рубашке и руках, на жесткие черты его лица. Гроул встретился со мной взглядом, и мои ноги чуть не подкосились от темноты, плескавшейся в его янтарных глазах. Он промолчал.
– Даже в этом районе никто не осмелится перейти тебе дорогу, – прошептала я.
– Верно. Но не поэтому я могу не запирать эту дверь. Большинство людей, живущих в этом районе, – наркоманы, и им нечего терять.
Гроул затащил меня в свой дом и закрыл дверь. Внутри обстановка оказалась еще хуже, чем снаружи. Кондиционер работал на максимуме, превращая маленький коридорчик, в котором мы стояли, в морозильную камеру.
Меня била крупная дрожь, но Гроул, казалось, был невосприимчив к холоду. На стенах не было ни картин, ни каких-либо предметов декора. Этот дом был одиноким, темным местом. Все двери были закрыты, но за одной из них я услышал звуки, происхождение которых не могла определить. Напоминали они постукивание. Может быть, там была другая женщина, которую он запер в одной из комнат? Слезы навернулись мне на глаза. Вот оно. Все было кончено. Неужели я уже перестала бороться?
Он затащил меня в комнату. Это была его спальня? Единственными предметами меблировки были кровать и шкаф, но нехватку мебели с лихвой компенсировало наличие декора на стенах. Кругом висели кинжалы и ножи. Гроул отпустил меня; я, спотыкаясь, двинулась вперед и упала на колени. Можно было бы упасть на кровать, но я не желала к ней приближаться. Я быстро обернулась, горло перехватило от страха, пока Гроул наблюдал за мной из дверного проема. Он выглядел так, словно восстал из ада: человек, окутанный аурой тьмы, смерти и кровью. Чудовище. О боже, боже, боже!
– Я вернусь, – пробормотал он, прежде чем повернуться и закрыть дверь.