Уже на подступах к вагону-ресторану он услышал оттуда какие-то неясные звуки музыки – сердце его радостно встрепенулось… Вдруг?.. Самое удивительное, что за закрытыми дверями вагона-ресторана бурлила ночная жизнь, гремела музыка. Репертуар был не ах, «блатной шансон», но все же, все же… «Жизнь при разудалом капитализме отечественного разлива в ресторане бьет ключом, и все по голове, – смекнул Брагин, – вальяжно, с достоинством, неторопливо открывая дверь, – однако же». Доставая из футляра свои очки, он успел заметить, что гуляют за тремя столами, уставленными бутылками и снедью, и что из-за одного столика поспешно поднялся молодой крепкий парень в спортивном костюме и, не оборачиваясь на него, удалился в противоположную дверь.
В очках Брагин разглядел бы детально этого молодого мужчину. «Может, это тот хмырь, что бежал по перрону и стучал кулаками в окно, – резанула первая тревожная мысль, – но ведь тогда логично было бы запрыгнуть в поезд и дойти к столь «ненавистному» купе с его пассажирами… Ан нет… Вряд ли… Какой резон вскакивать из-за стола?.. Что он ждал меня в три часа ночи по Москве или в два часа по Киеву?.. Глупости все это… Не глупость сейчас при работающем ресторане только одно – это раздобыть пару бутылок «Алушты» и соответствующей закуси…»
Машинально заметил, что за парой столиков какие-то бритоголовые братки пробавляются только пивком, а крепко, на широкую ногу гудят только за тем столом, из-за которого выскочил при его появлении высокий парень.
Брагин не стал садиться за столик, а попытался раздобыть у официантки меню и тут же попутно выяснить про «Алушту». Та, озадаченная просьбой, нырнула в подсобку. Со столика, откуда только что выскочил пробкой из бутылки шампанского молодой человек в спортивном костюме, и где помимо его сидело еще трое гуляющих мужчин, раздалось:
– Какой меню сейчас тёмной ночью, утро скоро засветит солнцем, дарагой, какая, панимаешь там, Алушта-малушта… – лысоватый черноволосый красномордый крепыш с легкой сединой, из тех, про которых вольно или невольно повторяют штамп «лицо кавказской национальности», жестом предложил присоединиться к широкому застолью. – Садысь, суда, дарагой, гостем будешь всю ночь, настоящий коньяк пыть будэшь… Варцихе девятилетний, Енисели десятилетний, Тбилиси пятнадцатилетний… Не прогадаэшь, дарагой… Угощаю от всей души… Сочту за честь… Все, что хочешь для тэбя, друг, закажу, ради гостя дарагого и званого на пир…
Брагин с удивлением заметил на их столике, действительно, две полупустые бутылки «Варцихе», початые бутылки «Енисели», «Тбилиси». Брагин понимал толк не только в крымском хересе с мадерой, но и в марочных коньяках многолетней выдержки из Армении, Грузии, Дагестана. На него выжидательно смотрели три пары глаз. Первое «лицо кавказской национальности», судя по лысине, седине, усам и заметному животику был грузином, только в глазах истинного грузина светилась нескрываемая гордость от того, что именно он способен пригласить незнакомца за стол. Где пьют настоящий коньяк – «Варцихе», «Енисели», «Тбилиси» – не чета каким-то украинским, армянским, дагестанским, молдавским. Второе «лицо» Брагин идентифицировал как «чечена» или «осетина». Третьим же за столом был проводник его вагона, только почему-то не в фирменной одежде, а в засаленном тренировочном костюме с лампасами.
– Увы, – усмехнулся Брагин, – мне заказали срочно принести пару бутылок «Алушты» в купе.
– Бэз всякого «увы», к нам, – отозвался «грузин», – увы-кувы, нэчего стэсняться, познакомимся, пока пэхота командиров охраняет… – Он на правах хозяина показал глазами Брагину на сидящих за другими столиками полдюжины братков. – Всо будэт вэсэло и оптымыстычно…
«Чечен», сухой, подобранный, с сильными мускулистыми руками, мощными борцовскими плечами неожиданно миролюбиво улыбнулся Брагину и без всякого «кавказского» акцента неожиданно похвалил его выбор:
– Это классное вино – «Алушта» марочная, четырехлетняя… Даже почище твоего хваленого «Мукузани», Гиви… «Алушта» прогрессирует, а разлив «Мукузани» в последнее время резко ухудшился – скажи не так, Гиви? – Он снисходительно положил загребущую руку на плечо приглашавшему «грузину». – У них своя компания в купе с девушкой – не обижайся только, Гиви… Знаю, что от всего сердца приглашал… Лично я бы не устоял, даже если мне красивая женщина заказала красное сухое вино и дала мне время на заказ только минуту…
Брагин насторожился при словах про «молодую красивую женщину». Задумчиво, переминаясь с ноги на ногу, вздохнул: может быть от проводника узнали про обитателей их с Лерой купе – кто знает… Искал хоть какую-то логику в словах «чечена», в связи с «заказом на минуту», выбором. «Все мы в жизни чего-то выбираем, – подумал Брагин, твердо зная, что он не сядет за их стол вместо только что ушедшего молодца, да и к дорогущему коньяку не прикоснется.
– Жаль, я думал, выпьем за знакомство хорошего вына, каньяка доброго на грудь возьмем. – Тихо сказал пузатый Гиви, встретившись взглядом с Брагиным, в котором светилось неколебимое желание ограничиться в ресторане только «Алуштой», отринув из принципа самодостаточности и самоуважения все дорогущие коньяки «на халяву». – Мне в моем приглашении еще никто не отказывал. Но с пониманием отношусь к вашим словам. Просьба красивой женщины – закон для настоящего гордого мужчины…
Подвыпивший проводник согласно кивнул головой в ответ на последний, многозначительный афоризм Гиви:
– Правильно сказали. По существу. Суть уловили, просьба женщины для настоящего мужчины – это закон.
– Да ты поэт, чудила бэз пагон, – похвалил проводника Гиви, – чудила старый на букву «эм».
Честно говоря, Брагин давно не видел сильно квасящих проводников в вагоне-ресторане. Мысленно он даже улыбнулся: ну и черт с ним, с квасящим проводником в ресторане глубоко за полночь. Некая компенсация достоинств и недостатков разудалого лихого капитализма: зато ночью рестораны работают, и можно раздобыть пару бутылок удивительной «Алушты» для юницы.
Последние мысли Брагина были донельзя вовремя и актуальными: к нему подплывала крутобёдрая пышная официантка с парой бутылок массандровской «Алушты» и запрашиваемым меню. Брагин бодро диктовал заказ в купе и попросил если не поднос, то хотя бы корзину. «Конечно, конечно, – проворковала женщина, обрадованная столь значительному ночному заказу, – все будет в самом лучшем виде и скорехонько, присядьте, всё будет сделано».
Гиви внимательно следил за реакцией Брагина, куда он сядет, к ним или за пустой стол. Брагин сел за пустой стол, но неподалеку, напротив.
– Тактично и дипломатично, – прокомментировал его действия «чечен», – не за стол, а рядом, чтобы не уклоняться от беседы, отказавшись от предложенного коньяка… Ну, ладно… Лично я бы тоже так сделал, получив заказ любимой женщины достать во что бы ни стало отменное красное вино… Не отвлекаться же по мелочам… – Он подмигнул Брагину и перевел взгляд на бутылки коньяка и на проводника, которого строго предупредил. – А тебе, Серега, перед границей хватит…
– Я свою норму знаю, – покорно ответил тот немного заплетающимся языком, – добираю, но не перебираю…
– Маладэц, – похвалил его Гиви с трезвыми злыми глазами, – может, пора тебе и на пакой, дарагой…
– Точно, тебе пора отдохнуть в своем служебном купе, – негромко, но твердо произнес «чечен». – Пора, слышишь, пшел…
Неожиданно для Брагина тот, покоряясь чужой воле, вышел из-за стола, равнодушно махнул рукой, мол, пропади все пропадом, и пошел к двери ресторана, ведущей в их с Брагиным вагон. Пошатываясь, покачивая головой, задевая стулья и столики. Брагин интуитивно просчитал: лучшего времени для жесткого вопроса не придумать. Сделал вслед проводнику несколько шагов, положил руку на плечо и зло шепнул ему в ухо:
– Ты подложил в наше купе под белье флэшки?..
– Какие флэшки? – страшно удивился, если не сказать, ужаснулся тот.
Брагин по его пьяным испуганным глазам понял, что тот и слова такого не знает – «флэшки». Но отступать было некуда, то был такой необходимый редкий «момент истины». Смятением проводника, даже испугом надо было воспользоваться, чтобы приблизиться к тайне флэшек.
– Сам знаешь, какие! – И еще яростней на полном наитии, Брагин ударил резким яростным шепотом, как обухом, по голове проводника. – Кого пускал в наше купе?
У самой двери, в тамбуре, где его уже невозможно было услышать под стук колес и даже увидеть, проводник остановился и тихо, совсем трезвым равнодушным голосом процедил сквозь зубы:
– Только не связывайтесь с ними, бога ради, – резкий кивок в сторону оставшегося далеко позади столика «чечена», Гиви, исчезнувшего молодчика, в окружении крепких охранников братков, «пехоты» – умоляю вас, держитесь подальше от этих козырных субчиков… Не лезьте зря на рожон… У них все схвачено и за все оплачено… Откуда мне знать, что по их воле делалось в вашем купе… До появления там вашей девушки, вас… Я ничего не знаю и знать не хочу… Лишнего не хочу знать, понимаете… Меньше знаешь, лучше спишь и дольше живешь.
Брагин, как ни в чем ни бывало, вернулся на свое место за пустым столиком. Официантка шустро напомнила из-за стойки бара:
– Один момент… Оплачивать будете в гривнах, рублях?..
– В рублях, – откликнулся Брагин, – хотите в долларах.
– В долларах безотказней, – подхватил разговор «чечен».
– И на всех зеленых бумажках портрет Франклина… – Оживился Гиви и с саркастическим выражением опытного лицедея спросил. – А не откажите в последней моей просьбе?
– Какой? – сухо осведомился Брагин.
– Захватить в купе красивой женщине пару-тройку бутылок отменного коньяка – на ваш выбор… Мне так хочется сделать приятное лично вам и вашей юной спутнице…
– Нет. – Так же сухо отчеканил Брагин, не отводя глаз от Гиви.
– Мадмуазель и господин предпочитают «Алушту», Гиви, – как можно добродушнее сказал «чечен».
– Хорошо, тогда я хочу в знак знакомства подарить молодой и очень красивой женщине и понравившемуся мне господину ящик «Алушты», – он привстал и сделал жест рукой официантке. – Прими, дорогуша, дополнительный заказ …
Брагин с удивлением констатировал, что у «лица кавказской национальности» в последнем диалоге совсем исчез акцент. Официантка, очевидно, обладающая замечательным музыкальным слухом, занятая подсчетом стоимости заказа Брагина, не отрывая глаз от счета, ехидно бросила:
– Ишь губы раскатали на ящик «Алушты». Последние две бутылки господин с собой забирает… Настоящее вино всегда в дефиците…
– Видишь, Гиви, оказывается, и в наше смутное время существует еще старинный пережиток социализма – дефицит, называется.
Официантка расхохоталась при словах «чечена», принимая щедрую оплату заказа из рук Брагина, но тут же зябко поежилась:
– Не много ли… Здесь в два раза больше…
– Если не затруднит, еще одну бутылку «Алушты», – спокойно и уверенно парировал Брагин, заранее предугадывая, что его просьба не понравится Гиви.
Та смутилась, но глаз не отвела:
– Одну бутылку можно, а две уже нет… Я для начальника поезда одну бутылку в заначку отложила… Тоже любитель марочного сухого красного…
– Благодарю. Я занесу вам завтра корзину, не волнуйтесь.
Перед тем как выйти из вагона-ресторана Брагин с полной корзиной в руках подошел к столику Гиви и «чечена» и спокойно сказал:
– Если, что не так, прошу извинить. Я никого не хотел обидеть, отказываясь сесть за ваш стол.
– Не любите есть и пить на халяву, профессор? – со злым прищуром спросил «чечен».
– Не люблю, – коротко ответил Брагин, – и никогда не любил. С некоторых пор предпочитаю за все платить сам.
– Не пожелали поступиться своими принципами, профессор, – надменно, без всякого акцента спросил пузатый Гиви, – гордыне своей потрафили, погнушались полезным, причем явно неслучайным знакомством…. Пояснить мысль?
Брагин промолчал, уловив в словах «грузина» давление, «скрытую угрозу», но отвечать не стал, только весь собрался, напружинился.
– У вас не возникло желания, между прочим, первым делом поискать в вашем купе «закладки» – жучки, разные микрокамеры?..
Брагин отвернул лицо, чтобы не бросилась в глаза краска, прихлынувшая к его щекам. Наверное, почва уплывала у него под ногами, если его сильно на вираже, при крене вагона, словно поскользнувшемся на скрежещущих рессорах, качнуло так, что он, чтобы удержаться и не упасть неловко схватился за кончик стола.
«Чечен» заметил это и негромко приободрил:
– Это шутка, в которой нет ничего дурного, кроме шутки… Попытка юмора… Гиви намекнул, что путешествие в своем традиционном СВ он всегда начинает с того, что специальной аппаратурой исследует купе на наличие жучков и камер… – криво и недобро осклабился. – С некоторых пор я тоже следую мудрым советам многоопытного брата, батоно Гиви.
– Правильно следуешь, дорогой, – расцвел в улыбке, впрочем, немного вымученной, Гиви, – как говорится береженого бог бережет, а не сбереженного конвой стережет. – А на наличие жучков и мини-камер я бы профессору порекомендовал купе с юной дамой освидетельствовать… Мало ли что – вдруг кто подслушает, подглядит, подшутит, одним словом… Как ты считаешь, Ваха?
– Если, что обнаружите в купе, – холодно сказал «чечен», мы с Гиви в вашем распоряжении. Как говорят в горах, поможем бескорыстно вашему горю. Вашим проблемам уделим внимание…
– Захады, дарагой, в СВ, другам и гостэм будэшь – оба всэм дагаварымся, всо падабьем, всо подытожим, как жить карошо далшэ…
Гиви, переходя, хохмы ради, на шутовской снисходительный барский тон «лица кавказской национальности, назвал номера купе в СВ – свой и «чечена». Оказывается, того звали Ваха. Они ехали в разных купе, рядом. Поодиночке. За это мысль Брагина зацепилась мгновенно. Надо было прощаться и как-то скрыть ошеломление, если не сказать, потрясение.
Брагин спокойно смерил одного, потом другого твердым колючим взглядом сквозь очки и хорошо поставленным голосом профессионального лектора и ментора немного отстраненно и надменно произнес:
– До свидания, господа, благодарю вас за время, приятно проведенное в вашей теплой компании.
Развернулся и упругим спортивным шагом двинулся в сторону своего вагона. Ему было плевать, что ему говорится или шепчется вслед, плевать, что о нем знают, кто он такой. Плевать на их прошлые и будущие козни вокруг него с их собственными флэшками, жучками, камерами – и все это вокруг драгоценной Брагинской флэшки. Плевать, что им, незнакомцам, нужно почему-то было знакомство, контакт с Брагиным, нужен был его невольный испуг, потрясение. Зато он, гордый и свободный человек, не нуждался в этом. Он предпочитал чуть ли не с самого раннего детства сам выбирать себе друзей и знакомых… Любимых девушек, женщин – тоже, только сам… Свято верил в свой выбор… К чужому несвободному, тем более, насильственному выбору относился всегда с подозрением, с внутренним презрением, если за этим по его интуитивному, провиденциальному разумению стояли корысть, потенциальное зло, опасное иго души и интеллекта…
Обидно было, что он испугался от одной только мысли, что их с Лерой кто-то подслушивал, кто-то подглядывал за ними. И это все до тех пор, пока он не прочитал содержимое подкинутых ему флэшек. В проходе между вагонами, где внизу под плитами громыхала и скрежетала железная дорога, на жутких рельсах, где не только колесам вагона, но и душе человеческой так легко было поскользнуться, Брагин с полной корзиной в руках, с сожалением подумал вот о чём. Как просто у него из-под ног табуреткой вышибли безмолвное, спокойное небо, оставив ревущие разверзшиеся тверди и хляби нарушенного порядка вещей…