– Илюша! Илюша-а! – сквозь непрерывный шорох дождя за окном вдруг коснулся чуткого слуха Журавлева ласковый материнский голос, как будто она звала его из далекого детства. Приятный, с придыханием родной голос мягко обволакивал сонное сознание, хотелось слушать его бесконечно, вместо того чтобы проснуться. Илья противился этому изо всех сил: перекатывал потную голову по подушке, комкал пальцами байковое одеяло, шевелил ступнями больших ног и вслух бормотал:
– Не сейчас, мам, не сейчас…
Но вдруг в какой-то момент он осознал, что матери неоткуда взяться в его сне, связанном с фронтовыми событиями, и мигом проснулся, неестественно широко распахнув потемневшие глаза, в которых застыл холодный испуг за жизнь близкого человека. Шумно дыша, вздымая взмокшую грудь под одеялом, Журавлев некоторое время тупо смотрел в беленый потолок, где шевелилась тень от занавески, слегка раскачиваемой ветром, залетавшим в открытую форточку.
– Илюша! Илюша-а! – вновь донесся из-за двери негромкий голос его хозяйки Серафимы Никаноровны, у которой он уже два месяца снимал комнату. Затем с той стороны раздался деликатный стук костяшкой согнутого указательного пальца. – С тобой все в порядке?
Журавлев догадался, что он опять во сне кричал, и неприятное чувство незримой когтистой лапой царапнуло его и без того неспокойное сердце; он болезненно поморщился, сиплым спросонок голосом отозвался:
– Все хорошо. Не беспокойтесь.
Серафима Никаноровна еще какое-то время постояла за дверью, искренне переживая за здоровье постояльца, и, тихо шаркая по полу тапками, вернулась в свою комнату.
Этот страшный по своему значению сон настойчиво преследует Илью вот уже на протяжении года. Особенно он мучает парня в те дни, когда наступают затяжные дожди. Ему снится все время одно и то же: как будто Илья в одиночку уходит за линию фронта, чтобы раздобыть важного «языка».
В кромешной тьме, под проливным дождем, по раскисшему бездорожью ему приходится то брести по колено, то ползти по грудь в грязи, ориентируясь на незнакомой местности при всполохах синих молний, на секунду отмечая для себя запоминающийся предмет, до которого надлежит добраться, потом выискивать следующий ориентир. И таким способом Илья, в конце концов, упорно добирается до нужного места, коим является кишащая фашистами землянка в лесу. По непонятному стечению обстоятельств в ней как раз и находится самый главный гитлеровец, которого необходимо взять в качестве важного «языка» и доставить в расположение своих войск.
Журавлев с диким криком: «Смерть фашистским оккупантам!» врывается в землянку, расстреливает почти всю охрану, но в последний момент у него заканчиваются патроны в ППШ и его берут в плен. Немцы, донельзя злые на русского разведчика за то, что он убил много их товарищей, посовещавшись, решают его казнить мучительным способом: распять на стене землянки, как в свое время распяли Иисуса Христа.
Настоящий патриот своей Советской Родины гвардии лейтенант Илья Журавлев мужественно, без единого стона, вытерпел невыносимую боль, когда враги строительными гвоздями прибивали руки, затем ноги к бревнам, но не смог стойко выдержать, когда шомполом от винтовки проткнули его горячее сердце. В этом месте он всегда громко стонал, звучно скрежетал зубами, а один раз даже сильно прикусил себе кончик языка…
Ходики на стене показывали раннее утро. Илья мог еще немного поспать до службы, но побоялся, что, заснув, вновь разбудит своими заполошными криками тихую и добрую старушку.
Зевая и потягиваясь, чувствуя во всем теле болезненную ломоту, будто над ним и вправду всю ночь измывались фашисты, он осторожно опустил мускулистые ноги на теплый половичок. Сидя на кровати в семейных черных трусах и светлой майке-алкоголичке, он с минуту с наслаждением шевелил вспотевшими пальцами своих широких ступней, затем взял с прикроватной тумбы папиросы, коробок спичек и, стараясь не скрипеть рассохшимися половицами, на цыпочках подошел к окну. Распахнув настежь оконную створку, Илья с нетерпеливым желанием закурил, затем облокотился на подоконник. Прислушиваясь к стуку дождя по жестяному карнизу, он в очередной раз принялся усиленно размышлять о значении увиденного им кошмарного сна, зная по опыту, что в жизни все должно иметь свое объяснение. Но так конкретно ни к чему и не придя, он своим мужицким простым разумением решил, что такие сны ни к чему хорошему, по определению, привести не могут, и надо быть готовым к любым жизненным катаклизмам…
Дождь понемногу утих, лишь с тополиных листьев продолжали время от времени срываться тяжелые капли. Свежий воздух немного остудил взмокшую от пота голову Ильи, он щелчком отправил окурок далеко за окно и стал собираться на службу. Облачившись в новенькую милицейскую форму, Журавлев вышел из комнаты. Когда он проходил в коридоре мимо старенького трюмо, все же не утерпел, чтобы мимоходом не взглянуть на себя в зеркало: оттуда на него смотрел щеголеватый высокий парень в звании лейтенанта и в фуражке василькового цвета с краповым околышем, ловко перетянутый портупеей с кобурой на правом боку. Илья хоть и носил на фронте четыре года военную форму, к своей новой должности оперативного сотрудника отдела по борьбе с бандитизмом Тамбовского УНКВД еще не совсем привык и чувствовал себя немного неловко.
– Илюша, – окликнула его в приоткрытую дверь Серафима Никаноровна, которая, оказывается, не спала, переживая за своего постояльца, что он на весь день уходит голодный, а то часто бывает и на несколько суток, – ты бы хоть чаю попил!
– На работе поем, – отозвался Илья, благодарный за проявленную заботу старушке, потерявшей на фронте единственного сына, и уточнил: – В столовой!
Он коротким жестом приложил ребро ладони вертикально к носу, чтобы сориентировать кокарду на фуражке строго посредине, важно вышел из квартиры. Очутившись на лестничной площадке, Илья без посторонних глаз мигом преобразился, по-мальчишечьи ловко съехав на ягодицах по перилам. А когда вышел из подъезда, он опять выглядел солидно, как и подобает сотруднику столь серьезного учреждения.
Миновав уверенными шагами заросший сиренью и черемухой тесный двор, Илья вскоре оказался на пустынной улице с мокрым от дождя выщербленным асфальтом. В многочисленных мелких лужах отражались плывущие в небе облака, набегавший изредка легкий ветерок гнал мелкую рябь. И хоть торопиться было некуда, Илья шагал размашисто быстро, с интересом поглядывая по сторонам, как будто впервые находился в столь ранний час на улице после обильного дождя. Стайка воробьев, звонко чирикая, дружно перелетала с места на место по мере того, как он к ним приближался.
Внезапно брызнувшие из-за действующей церкви архистратига Михаила Архангела розовые солнечные лучи осветили вдалеке нежную фиолетовую дымку, на фоне которой вспыхнула необычайно яркая радуга, играя всеми насыщенными цветами, словно переливаясь.
Журавлеву пора было сворачивать в проулок, где находилось Управление. Однако пропустить столь красочное явление природы он не смог по своей любознательной натуре, на минуту приостановился полюбоваться. Воздух нагревался, и радуга стала понемногу исчезать, опадая вниз мириадами невидимых дождевых капель.
«Надо же! – сокрушенно мотнул головой Илья, с неподдельным удивлением наблюдая за необыкновенной картиной, и его по-юношески алые губы тронула довольная улыбка. – Вот и не верь после такого во всемогущего Бога».
Только он так подумал, как прямо на его глазах произошло новое явление, которое в один момент перечеркнуло только что виденное им чудо: чугунная решетка, закрывавшая узкое и продолговатое, похожее на бойницу окно церковного придела, внезапно отодвинулась в сторону, и оттуда высунулась голова с нахлобученной по самые уши серой кепкой. На лице человека борода отсутствовала напрочь, как не должно быть у людей, проповедующих религиозный культ, впрочем, никакие попы не имели привычки лазить к себе в церкви через окна, и по всему выходило, что это был самый настоящий вор.
Чтобы не спугнуть парня, Илья стремительно прижался к стене дома, возле которого находился, и не зря, потому что тотчас раздался негромкий свист, очень похожий на тот, которые издают иволги в лесу: «Фтиу-лиу!» Через секунду из кустов акации напротив появился другой человек, быстро огляделся по сторонам и проворно подскочил к окну. Воры о чем-то вполголоса переговорили, и тот, который находился внутри церкви, втянул голову внутрь, будто черепаха в свой панцирь.
Вскоре в узком отверстии между решеткой и стеной показался объемистый узел, ослепительно блестевший на солнце. Илья хоть и находился на порядочном расстоянии, без труда определил, что это расшитое золотыми нитками поповское одеяние, в котором они обычно проводят религиозные обряды. Узел, по всему видно, набитый церковной утварью, не пролезал, и находившийся снаружи парень принялся изо всей силы тянуть его на себя, упираясь подошвой кирзового сапога в кирпичную кладку. Другой, должно быть, изнутри помогал, выталкивая узел двумя руками. В какой-то момент материя, зацепившись за торчащий из стены металлический крюк, порвалась, и на землю с тонким пронзительным звоном посыпались золотые вещи. Они сияли нежным медовым светом в лучах солнца, полыхавшего в полнеба желтым огнем выглянувшего из-за высокого, с православным крестом золоченого купола церкви.
– Ну что за бл… во, – неосторожно выругался вор на улице. – Век воли не видать!
Он торопливо присел на корточки и принялся проворно подбирать золотую утварь опять в узел.
– Винт, чичас подмогу, – обнадежил его второй вор хриплым, сдавленным голосом, протискиваясь сквозь тесную щель. С превеликим трудом ему удалось выбраться наружу по пояс, и тут он неожиданно застрял, очевидно, зацепившись штаниной за что-то внутри. Несколько раз напрасно подергав ногой, он взвыл от безнадежности: – Курва! Падла!
«Пора», – решил Илья, поспешно выхватил из кобуры пистолет и с оглушающим криком: «Ни с места! Уголовный розыск!» – побежал в их сторону. Он бухал в асфальт каблуками сапог так, что стоявшая до этого робкая тишина как будто взорвалась раскатистым эхом, многократно отражаясь от серых стен четырехэтажных домов, а густо усеявшие колокольню голуби с испуганным шумом сорвались с насиженных мест, поднялись очень высоко в небо и стали кружить там сизой тучкой, боясь возвращаться.
Воры, по всему видно, уже решившие, что у них и сегодня удачно «выгорело» с кражей из очередной церкви, от неожиданности растерялись. Продолжая все так же сидеть на корточках, парень вскинул голову в небрежно сдвинутой по-блатному на бок кепке, ошалело выпучил глаза при виде приближающегося к ним милиционера, устрашающе размахивающего пистолетом. Очевидно, не имея сил расстаться с наворованными золотыми предметами, он какое-то время неподвижно сидел, как будто находился в прострации, а потом вдруг с лихорадочной поспешностью схватил золотой кубок для причастия и, низко пригибаясь, заранее петляя, чтобы не угодить под пулю, резво побежал к спасительным кустам акации.
– Стой, гад! – закричал Илья, сильно переживая, что преступник скроется. – Кому говорю, стой, стрелять буду!
Он остановился сам, широко расставил ноги; держа двумя руками пистолет, жмуря правый глаз, долго целился, потом предплечьем вытер заливавшие потом глаза и вновь повел стволом, стараясь взять на мушку чуть повыше мелькавших подошв сапог, подбитых металлическими набойками, как у немецких солдат. Мягким нажатием пальца Илья аккуратно спустил курок, сухо треснул выстрел: парень сделал по инерции несколько заплетающихся быстрых шагов и упал в траву. Затем вскочил и, подволакивая раненую ногу, торопливо пошел вглубь кустов, держась за ветки.
«В ногу попал, – мелькнула обнадеживающая мысль, и Журавлев наддал ходу. – Теперь ты точно никуда не уйдешь».
Пробегая мимо застрявшего в решетке другого вора, который лихорадочно извивался большим червяком, стараясь выбраться из западни, Илья на ходу с силой ударил его рукояткой пистолета по голове, на время прекратив его дальнейшие напрасные телодвижения. Парень сразу как-то обмяк, горестно поникнув головой, безвольно свесил руки вдоль церковной стены.
– Никуда не уходи, – мимоходом предупредил Илья. – Я скоро вернусь.
Он с ходу ворвался в кусты; то и дело, отслоняя от лица ветки, оступаясь в невидимые в траве неглубокие ямки, быстро пошел вперед, настороженно прислушиваясь к посторонним шорохам. В листве звонко пели птицы, с мокрых листьев стекали остатки дождевой воды, попадали за шиворот. Внезапно Илья услышал, как под ногами преступника хрустнула ветка, и тотчас замер на месте. Привыкший интуитивно, как разведчик, отмечать все, что происходит вокруг, он явственно почувствовал, что за ним наблюдают чужие враждебные глаза, даже услышал тяжелое дыхание врага и напрягся.
Человек, по всему видно, тоже догадался, что его обнаружили. Понимая, что с раненой ногой ему скрыться не удастся, он вынул из-за голенища сапога, в котором хлюпала горячая кровь, острую бандитскую финку с наборной плексигласовой ручкой. Крепко зажав ее в руке, с силой оттолкнулся здоровой ногой от низенького пня, чтобы придать своему плюгавенькому телу наибольшую скорость и мощь, стремительным рывком кинулся на милиционера.
– Замочу суку! – злобно выкрикнул он, стараясь поразить Илью в грудь, тяжело вздымавшуюся от быстрого бега. – На перо насажу легавого!
Ловко выбив у него острозаточенную финку, Журавлев сбоку подошвой сапога безжалостно ударил парня по раненой ноге в то место, где находилось отверстие от пули, откуда продолжала фонтанчиком бить алая кровь. Бандит как подкошенный упал на бок; озлобленно скаля от боли черные от чифиря зубы, схватился за ногу и принялся кататься по мокрой траве.
– Поднимайся! – сурово распорядился Илья и рывком приподнял его за шиворот пропитавшегося дождевой водой старенького пиджака. – На шконке еще успеешь належаться! Пошел, гад!
Не обращая внимания на раненую ногу преступника, причинявшую ему нестерпимую боль, Журавлев бесцеремонно поволок парня на открытую местность. К этому времени очнулся и второй вор. Пользуясь тем, что милиционер все еще отсутствует, он попытался по-быстрому освободиться и сбежать. Располосовав вдоль штанину и до крови расцарапав штырем бедро, парень кое-как смог выбраться наружу, но подвела профессиональная жадность. Не отрывая алчно вспыхнувших глаз от разбросанных сокровищ, вор стал на колени и принялся с лихорадочной поспешностью хватать и запихивать церковную утварь за пазуху. В очередной раз схватив золотой крест с толстой цепью, он вдруг почувствовал что на его кисть с синими наколками тяжело наступил каблук кирзового сапога. Вздрогнув от неожиданности, морщась от острой боли, парень медленно поднял глаза.
– Выкладывай назад, – потребовал суровым голосом Илья и, чтобы придать своим словам более весомое содержание, надавил каблуком сильнее.
– Ага, – торопливо кивнул бандит, и судорожным движением свободной руки вытянул подол рубашки из брюк, со звоном высыпав содержимое на асфальт.
– А теперь ремень вынимай, – вновь потребовал Илья.
– Чиво-о? – по-блатному растягивая слова, спросил бандит, затравленно бегая глазами по сторонам, все же стараясь казаться независимым.
– Ремень вынимай, – повторил Журавлев и, приставив холодный ствол пистолета недогадливому парню к затылку, убрал ногу с его руки, на которой поверх наколотой в лагере надписи «она фартовая» отчетливо отпечатался грязный ребристый след от каблука.
Испуганно поглядывая на милиционера, парень быстро вытянул из брюк кожаный ремень, протянул Илье.
– Пользуйтесь на доброе здоровье, – произнес он прыгающими от волнения губами, найдя в себе силы пошутить. – Мне для родной милиции ничего не жалко…
– Не юродствуй, – оборвал его Илья, грозно сдвинул брови и носком сапога небрежно подвинул ему порванный, испачканный в грязи вышитый золотыми нитками стихарь. – А теперь бери поповский макинтош и собирай в него все, что вы тут с подельником успели вынести. Да не вздумай сбежать. Человек я нервный после войны, застрелю и не охну. Уяснил мою мысль?
– Угу, – парень испуганно боднул головой воздух, без промедления принялся складывать в церковный стихарь золотую утварь.
Илья тем временем перевязал ремнем ногу раненому бандиту, чтобы он не истек кровью.
– Поднимайся, – приказал Журавлев парню, потом перевел грозный взгляд на его приятеля, который проворно собрал вещи в тугой узел, и теперь с безучастным видом сидел прямо на асфальте, облокотившись на колени, равнодушно наблюдая за действиями милиционера. – Ты тоже поднимайся, – приказал ему Илья. – Поведешь своего подельника, а то ему с простреленной ногой трудно самому ходить. Будешь ему вместо сестры милосердия, – беззлобно хохотнул он, зная, как к подобным вещам относятся бывалые уголовники.
Здоровый бандит с видимой неохотой стал подниматься, но подстегнутый грозным окриком милиционера, поспешно вскочил, затем помог подняться своему приятелю, с отвращением перекинул его руку через свое плечо.
Журавлев закинул увесистый узел себе за спину, повел стволом пистолета в сторону Управления НКВД и сказал уже без всякого шутливого настроя:
– Давайте ворюги, топайте. Да не вздумайте по дороге какой-нибудь финт выкинуть, обоих пристрелю.
Подельники в обнимку медленно двинулись вдоль улицы. Один из них неловко волочил ногу в окровавленном сапоге, второй обнимал его одной рукой за талию, а другой поддерживал собственные брюки, которые без ремня постоянно сползали. Конвоирующий бандитов милиционер время от времени подгонял их ободряющими окриками:
– Не рас-слаб-ля-ем-ся! Шире ша-аг!
В какой-то момент Илья даже хотел придать им дополнительной скорости, поддать под зад коленом, да постеснялся немногочисленных прохожих, которые стали потихоньку заполнять безлюдную до этого улицу. Проявляя свойственное всем людям нездоровое любопытство, они невольно останавливались и с нескрываемым интересом долго провожали взглядами необычного вида группу из трех человек.
А одна согбенная ветхая старушка с клюкой, едва бредущая навстречу, – очевидно направлявшаяся к утренней службе в только что обворованную церковь, – даже приличия ради не стала уступать мошенникам дорогу, а встала на пути их прямо посреди улицы и, глядя злыми глазами на парней, с негодованием пробурчала:
– Ничего святого в нелюдях не осталось. Ишь, дьяволы, церковь принялись грабить.
Она пожевала ввалившимся беззубым ртом, собирая во рту побольше слюны, и смачно плюнула им в след. Но и этого оскорбленной в своих религиозных чувствах старухе показалось недостаточно. Она неожиданно по-молодому проворно догнала бандитов и со всей своей старческой мощи огрела ближайшего к себе парня, который и без того был наказан ранением в ногу, отполированной ладонями клюкой по спине.
– Чтоб вам сгореть в аду, паразитам! – выкрикнула старуха и отправилась дальше, донельзя умиротворенная своими праведными делами во имя Господне.
Посмеиваясь про себя над ее неожиданным поступком, всецело его одобряя, Илья до самого Управления находился в веселом настроении. Он даже не расстроился, когда дежуривший в тот день сержант Соколов, увидев его с узлом за спиной, от души расхохотался. А вот непосредственный начальник Ильи Журавлева, старший оперуполномоченный отдела по борьбе с бандитизмом Клим Орлов, его несказанно удивил.
Как раз в это время он возвращался в отдел от генерал-майора и на минуту заглянул в дежурную часть, чтобы прихватить сводки о совершенных за ночь преступлениях. При виде матерых уголовников, которых уже с полгода разыскивали ребята из пятого отдела за неоднократные кражи из церквей области, Орлов слегка был обескуражен тем, что его новый сотрудник, еще не совсем освоившийся в сыскном деле, сумел в одиночку задержать опытных воров.
– Винт, – с напускной радостью вскричал Орлов, неожиданно встретив своего старого знакомого вора-домушника, – какими судьбами тебя в наше ведомство занесло?!
– Да вот мимо церкви проходил, начальник, – подобострастно залепетал Винт и, несмотря на невыносимо ноющую рану в ноге, невольно расплылся в улыбке от того, что уважаемый в криминальных структурах Орлов его сразу узнал, – а тут ваш легав… сотрудник вдруг появился и меня за компанию прихватил. Да еще пальнул в меня… в законопослушного гражданина. Теперь вот испытываю неоправданные муки, – он страдальчески сморщился и указал на кровоточащую дырку в голенище сапога.
– Ты мне тут Лазаря не пой, – грубо осадил его Орлов. – Таких корешей, как вы со своим подельником, я за версту чувствую. Соколов, распорядись, чтобы их в пятый отдел доставили, у следователя Муховцева на них о-очень острый зуб имеется. Я бы сказал, прямо клык.
– Прощевай, начальник, – жалостливым голосом пробормотал Винт, вероятно надеясь на снисхождение, когда его с дружком повели по коридору два милиционера из конвойной роты.
– Скатертью дорога! – с усмешкой ответил Орлов и вновь язвительно хохотнул: – Пиши покаянные письма, Винт!
Проводив веселыми глазами «спалившихся» воров, Клим перевел свой посерьезневший взгляд на Илью. Он долгим внимательным взглядом в упор рассматривал Журавлева, и по его озабоченному задумчивому лицу было понятно, что в голове у Орлова происходит мучительный мыслительный процесс и он никак не может прийти к однозначному ответу.
Наконец, Клим энергично мотнул породистой головой, как видно, напрочь отгоняя всякие сомнения, по-отечески приобнял Илью и обратился к нему уже вполне спокойным, уверенным голосом, сказав как о твердом решенном:
– Пошли в отдел, дело у меня до тебя очень важное имеется.
Это было сказано таким тоном, что Журавлев сразу понял, что разговор действительно предстоит очень серьезный, и невольно подобрался не только внешне, но и внутренне. С беспокойством искоса поглядывая на Клима, лицо которого, и без того мужественное, стало выглядеть совсем монументальным, как у памятника Ленину на центральной площади, Илья направился с ним в отдел, чувствуя его подрагивающую от волнения руку на своем плече.
В крошечном помещении держался устойчивый запах лежалых бумаг и пыли, а еще стоял едва уловимый, с острой перчинкой аромат мужского одеколона, которым пользовались все сотрудники после бритья. Сейчас здесь никого не было, и они удобно расположились на продавленном диване, кожа которого сильно полопалась и вытерлась от старости.
– Илья, – чуть помедлив, начал негромко, с душевной теплотой в голосе говорить Орлов, не убирая свою руку с его плеча, – из МУРа, от Копылова, ты его знаешь по прошлой совместной работе по ликвидации у нас банды Филина, пришла телефонограмма в срочном порядке откомандировать в их распоряжение из нашего отдела одного человека для особо ответственного задания. Мы с генералом обсудили несколько кандидатур и остановились было на Василии Федорове, который с людьми сходится легко… да и в халатном отношении к работе ни разу не был замечен. Но сегодня, честно говоря, ты меня сильно удивил, что сумел один взять этих двух отморозков. Поэтому буду ходатайствовать перед генералом, чтобы в Москву отправить тебя.
Так что иди домой и готовься отбыть вечерним поездом в столицу нашей Родины. Переоденься в военную форму, в которой ты вернулся с фронта. Награды оставь у меня в сейфе… Через час-полтора можешь получить командировочное удостоверение и командировочные деньги… Проявишь себя, может, даже случиться, что в МУРе и останешься. Дослужишься до генерала, ты уж про меня не забудь, пригласи к себе замом, – пошутил Орлов, но как-то невесело, видно, и на самом деле задание предстояло сложное и очень секретное, если даже он не знал конкретно, в чем оно будет заключаться. Клим от души хлопнул Илью по спине своей крепкой ладонью, с напускной бодростью воскликнул: – Бог не выдаст, свинья не съест! Удачи тебе, Илюха!
Вот этим предложением Журавлева и удивил его начальник, почитай, побольше, чем выжившая из ума старуха, ударившая бандита клюкой по спине.