День второй. «Инди руси бхай бхай» и кража века

– Как? Как это могло случиться?!

Упитанный Бронич вперевалку пробежался по кабинету, и раскидистая пальма в кадке испуганно затряслась.

Горохов поджал ноги.

– Как? Ну, как?! – остановившись перед ним, с надрывом вопросил шеф.

– Как, как, – пробурчал Жора и отвел глаза в сторону.

В той стороне, у сооруженной на небольшом подиуме барной стойки, застрахованный от столкновений с хаотично бегающим Броничем, восседал на высоком табурете режиссер Вениамин. Никакой его вины в случившемся не было, зато имелась возможность набрать очки за счет проштрафившегося коллеги, что Веника откровенно радовало.

– Хватит «какать» уже, – нагло сказал он.

И первый и единственный засмеялся над собственной гадкой шуткой.

– Умыкнул ваше художественное дерьмо какой-нибудь пролетарий, введенный в заблуждение суммой страховки в сопроводительных документах. – Веник хлюпнул соком.

– Так надо искать! – потребовал Бронич.

– Михаи-и-ил Брониславич! – Режиссер всплеснул руками. – Что искать? Две банки импортных какашек? Вы думаете – вор сохранил их в ценности и сохранности, когда понял, что именно украл? Не верю. У меня нет сомнений, что шедевр погублен.

И он злорадно захихикал.

– Положим, не весь шедевр погублен, а только его незначительная часть, – возразил Горохов. – Всего двух банок не хватает, я уверен, что посетители выставки этого даже не заметят.

– А вот эстонский владелец шедевра заметит! – напомнил Бронич и, добежав до кресла, упал в него со стоном. – И страховая компания заметит, ой, как заметит! А какой нам влепят штрафик?

– Му-му-му-на, – неохотно промычал Горохов.

– Пол-лимона! – с удовольствием перевел режиссер. – Ого! Пятьсот тысяч рублей! Михаил Брониславич, у нас есть пол-лимона рубликов на штрафик?

– У нас есть, но на зарплатку, – признался Бронич и посмотрел на Веника, приподняв одну бровь.

– О! – Режиссер распрямился и посерьезнел. – То есть вы так вот ставите вопросик?

Он побарабанил пальцами по барной стойке.

Смекнув, что моральная экзекуция закончена и начинается конструктивная беседа о путях выхода из кризиса, Жора Горохов приободрился.

– Значит, так. Я предлагаю сделать эти две баночки самим, – деловито сказал он.

– Как? – Бронич поднял вторую бровь.

Жора выразительным кивком указал на дверь начальственного клозета, украшенную художественной фотографией брюссельского писающего мальчика.

– Гхм…

Бронич покраснел.

– Ну, да, я понял. Но это же будет подлог, что наказуемо!

Горохов загрустил. Он знал, что Михаил Брониславич Савицкий по возможности чтит Уголовный кодекс.

– А кто узнает, что внутри… не то, что было? – осторожно сформулировал Веник. – Банку мы найдем такую же, этикетку напечатаем неотличимую…

– А если кто-то сделает анализ нового содержимого? – возразил ему шеф. – Э-э-э, нет, так не пойдет. Анализ все покажет. Спросите вот хотя бы Кузнецову, у нее жених эксперт-криминалист, она вам расскажет, что умеют экспертики!

– Интересная персона наша Кузнецова, – желчно пробормотал завистливый Веник. – Жених у нее криминалист, мама писательница, брат художник, папа кулинар…

– Что ты сказал, повтори? – встрепенулся Горохов.

– Я сказал, что Кузнецова наша – пуп земли! – фыркнул Веник.

– Нет, другое… – Жора медленно улыбнулся и щелкнул пальцами: – Есть решение! Я знаю, что нам делать!


– О, нет, – простонал Казимир Кузнецов и стукнул себя по лбу мобильником. – Я идиот, я должен был послать вас куда подальше еще вчера!

Он с сожалением подумал, что мог бы просто не отвечать на звонок. Тем более, что говорить по телефону за рулем – это нарушение.

– Теперь, к сожалению, поздно меня посылать! Теперь надо спасать ваше доброе имя! – нажал Горохов. – Кто поручился за сохранность груза? Вы! Кто будет втянут в скандальную историю с пропажей музейных сокровищ? Вы, Казимир Борисович. Но не печальтесь, есть способ спасти ситуацию. Сейчас я вам все расскажу.

– О, нет, нет и нет, – повторил Зяма, выслушав смелое предложение Жоры.

Это был самый странный заказ, который ему когда-либо поступал.

– Да почему же нет и нет? Подумайте, тут ведь все честно! – настаивал Горохов.

Понятие о честности у него было очень свое-образное.

– Вы художник, Казимир? Художник, и еще какой! Познаменитей того прибалта. Ведь знаменитей?

Самолюбивый Зяма, подумав, подтвердил, что тот прибалт супротив него – так, мелочь, мазилка чухонский.

– Значит, ваши произведения ничуть не хуже его произведений, – продолжил Жора.

– Все мои произведения?

Зяма задумался. Никогда прежде он не рассматривал ЭТО как произведение. Он ЭТО вообще никогда не рассматривал. А, нет, рассматривал, но очень-очень давно, еще в детстве, на даче в деревне Бурково, где на пыльном проселке лежали коровьи лепешки, по мере высыхания приобретающие сходство с керамическими тарелками грубой ручной работы. То есть, понятно, что не ручной…

– Ну, предположим, да, в моем случае это будет творение художника, – согласился он. – Но это же будет не то творение!

– А вы сделаете то, в точной точности то! У нас ведь есть подробное описание рациона, которого придерживался художник на стадии вынашивания своего… гм… творческого замысла! Вам, Казимир Борисович, всего-то и нужно будет точно так же питаться!

– А как…

– Ну – как? И это вы меня спрашиваете? У кого из нас папа – гений-кулинар? – Жора предъявил свой предпоследний козырь.

– О!

Зяма крепко задумался.

Хитрец Горохов выждал еще с полминуты и выдал свой последний аргумент:

– Только представьте, как опишут эту остроумную художественную мистификацию ваши биографы! Лет через пятьдесят это будет легенда, которая войдет в историю мирового искусства!

– Вообще-то мне хотелось бы войти в историю искусства не с дерьмом, – капризно пробурчал тщеславный Казимир, но уже было понятно, что он сдался.

А бывший полковник, действующий отец семейства и прирожденный кулинар Борис Акимович Кузнецов на необычное предложение Горохова согласился на удивление легко и быстро.

– Хм… А это серьезный вызов! – отметил он, ознакомившись с перечнем продуктов, употребленных автором художественных фекалий на стадии создания пропавших шедевров. – Тигровые креветки, с одной стороны, мягкий козий сыр, с другой, и ванильный крем, с третьей… Непростое сочетание!

Зяма занервничал:

– А если?

– Никаких если, я придумаю гениальный микс! – пообещал воодушевленный полковник от кулинарии и принял командование на себя. – Зяма, сегодня больше ничего не ешь, тебе нельзя засорять организм чем попало! Георгий, составьте список продуктов! По дороге в Бурково заедем в супермаркет и купим все необходимое.

Зяма поморщился. Любителем простых сельских радостей он не был, за исключением парного валяния с деревенскими девками на свежих пышных сеновалах.

– Зачем в Бурково-то? Комаров кормить?

– Не комаров, а вас, Казимир! – хихикнул Горохов.

– Сын, для чистоты эксперимента мы должны переместиться туда, где у тебя не будет никакой возможности нарушить правильную диету, – объяснил папуля. – Наша дача в Буркове – идеальный вариант: там ни кафе, ни ресторанов, ни магазинов, ни торговых аппаратов с шоколадками. А фрукты и овощи еще не созрели. Собирайся живо, мы едем немедленно!

– И соблюдайте, пожалуйста, полную секретность, – попросил Горохов. – Не стоит кому-то рассказывать, что мы занимаемся изготовлением художественных копий.

– Это называется «реплики», – грустно молвил модник Зяма.

– Репликаки, – удачно схохмил папуля, аккуратно складывая кухонный фартук.


– Мамочка моя дорогая! – протянула я, запрокинув голову, чтобы рассмотреть колоссальный серпантин в поднебесье. – Горе, горе, крокодил наше солнце проглотил!

Стоя почти в зените, разлапистая белая звезда дневного светила прочно застряла в стальной петле высоченной катальной горы, украшенной убедительным скульптурным изображением трехголового дракона.

– Змей Горыныч! Здоровенный, правда? Экстремальный аттракцион номер один в мире! – щурясь, с неподдельной нежностью молвил мой провожатый – бородатый малый в настоящей кольчуге.

По тону его можно было подумать, что он сам, лично, этого экстремального Горыныча высидел из яйца, вскормил и вырастил, но я-то прекрасно помнила подвиги сказочных богатырей. С трехголовыми рептилиями они отнюдь не церемонились и напрочь извели на Руси Горынычей как вид.

В одной руке у богатыря был мой миленький розовый чемодан, в другой – свой собственный зазубренный меч, пугающе подкрашенный по зубчатому краю багряным. Аксессуары отчетливо контрастировали.

Впрочем, и сама я в летнем деловом костюмчике бок о бок с небритым амбалом в проволочном свитере и цельнометаллической тюбетейке тоже должна была смотреться престранно.

– Таких горок во всем мире всего пять или шесть, – добавил информации богатырь.

– Жуть, – совершенно искренне сказала я. – Ни за какие деньги не стану на ней кататься!

– Да у нас единый входной билет вполне бюджетный, не волнуйтесь.

– Вы не поняли, – я одернула на себе пиджачок и отважно шагнула под арку из разноцветных букв, составляющих название парка. – Я не стану на этом кататься, даже если деньги заплатят мне!

– Хо! Это вы еще нашу башню свободного падения не видели! – басовито захохотал богатырь. – Она у нас самая высокая в Европе! Стра-а-а-ашная – до жути!

– Поверю вам на слово.

Я выступила на ярмарочную площадь в окружении расписных теремов и огляделась. В Русляндии было весело.

На центральной площади крутилась красивая расписная карусель с лошадками, грузоподъемность которых позволяла им нести даже взрослых.

Дяди и тети с блаженными лицами пупсов галопировали на карусельных жеребцах и кобылицах под звон литавр и трубные звуки живого оркестра.

Из динамиков лилась бодрая музыка в записи, галдели дети, птичками щелкали фотоаппараты, журчал искусственный ручей, а в центре озера фыркал фонтан. Было очень похоже, что так проявляет себя легендарная чудо-юдо-рыба-кит в глубоководном погружении.

«Как в сказке!» – восторженно ахнул мой внутренний голос.

Мамуля не ошиблась: сюжетные линии и аттракционы парка были посвящены отечественному фольклору.

«Итак, начинаются приключения Индии в Русляндии! – хихикнул мой внутренний голос. – Так сказать, Инди руси бхай бхай!»

Слева меня, ловко переступая двухметровыми ногами, прошагал скоморох на ходулях. Справа, приплясывая, протопал яловыми сапогами коробейник с сувенирами. Над толпой цветными пятнами качались надувные шарики на ниточках и комья сахарной ваты на палочках.

Я непроизвольно облизнулась.

– Нам туда.

Я бы еще поглазела, но богатырь повелительно махнул рукой в сторону бревенчатого терема, красиво декорированного искусственным мхом, и я послушно зашагала к этому образцу деревянного зодчества. С детиной, который использует в качестве указки меч-кладенец, лучше не спорить!

Берестяная табличка у входа невнятно проинформировала меня о том, что я вступаю в Операционны Палаты. Я было встревожилась, но возникшая в связи с богатырским мечом трусливая мыслишка о том, что тут-то меня и прооперируют, сама собой развеялась у второй двери.

Тамошняя табличка не претендовала на соответствие старорусскому стилю. Она была изготовлена из пластика и прямо называла вещи своими неблагозвучными именами: оказывается, я пришла в операционную дирекцию, функционирующую под руководством Томаса Берга Шваркенштаффа.

Таблички поменьше, расположенные пониже, сообщали о присутствии в той же самой дирекции Люка Аккерсдейка и Милана Бакейзена Ван дер Бринка. Последнее имя я прочитала с большим трудом, потому что оно было написано очень мелко.

Еще бы! В удобочитаемом формате «Милан Бакейзен Ван дер Бринк» тянуло на метровый транспарант!

– Откуда варяги? – шепотом спросила я своего спутника.

Было очевидно, что где-где, а в кадровой службе компании благородной идее создания русского народного парка цинично изменили. И даже не один раз.

– Амстердамские наймиты, – ухмыльнулся соплеменный богатырь.

– О!

В столице Голландии я бывала и ничуть не сомневалась: кто из Амстердама – тот к любым фантазиям привычен. Если Русляндия искала в своих сотрудниках безудержный креатив, амстердамские хлопцы и вправду могли пригодиться.

Тут мне пришло в голову, что я слишком консервативно оделась. Возможно, я бы лучше вписалась в новый трудовой коллектив в дизайнерских джинсах с прорехами и рубахе из дырчатой розовой замши? С бисерными фенечками на запястьях и с венком из тюльпанов на голове, полной дредов…

Или в сарафане с кокошником. Хотя вряд ли Зяма снабдил меня театральным костюмом. Я покосилась на свой чемодан, который мой сопровождающий загнал в темный угол.

В помещении вообще было слишком сумрачно, на мой взгляд.

– Ну, оставляю вас в хорошей компании! – возвестил богатырь и откланялся.

Я близоруко прищурилась на крупную фигуру за столом.

Интересно – кто это? Люк Аккерсдейк, Милан Бакейзен Ван дер Бринк или сам Томас Бергер Шваркенштафф?

– Морской дядька и тридцать три богатыря! Вы где? – требовательно спросил металлический, с танковыми лязгами, женский голос. – Ау, богатыри?

Аккерсдейлиха какая-то. Или Шваркенштаффиха. Ван, так сказать, дер…

Не получив ответа, Аккерсиха-Шваркенштиха требовательно покашляла.

– Тут был всего один богатырь, но он уже ушел, – помедлив, отозвалась я, поскольку больше некому было. – Здравствуйте, я Ин… То есть я Мария Сарахова.

– Вася! – пронзительно взвизгнул металлизированный женский голос.

Нервная какая, однако!

– Я не Вася, я Маша, – осторожно поправила я.

Вот так сразу откликнуться на Васю было выше моих сил.

Я и Машей-то зваться согласилась не сразу и отнюдь не забесплатно.

– Вася, почему ваша красная лошадь плавает в пруду?!

«Эта дама из Амстердама – она часом не сумасшедшая?» – тихо-тихо спросил меня внутренний голос.

А моя творческая фантазия живо нарисовала копию картины Кузьмы Петрова-Водкина «Купание красного коня», обрамив ее бордюрчиком из замшелых резных теремов.

Я громко кашлянула и возвысила голос:

– Я очень извиняюсь, может, я не вовремя, но у меня сегодня первый рабочий день…

– Все в порядке, лошадь мы уже выловили и сушим! – перебил меня ворчливый тенор.

«О-о, да у мадамы типичное раздвоение личности», – шепнул мне внутренний голос.

– Кто бы говорил, – самокритично пробормотала я и решительно охлопала стену в поисках электрического выключателя.

И стал свет.

Я посмотрела на Ван дер Шваркиху – или как ее там? – и нервно засмеялась.

На столе стояла здоровенная, как пятиведерный самовар, голова ростовой куклы медведя. Обезглавленное медвежье тело покоилось в кресле. Никого живого, кроме меня, в офисе не было, а рядом с мишкиной башкой, аккурат под меховым ухом, лежала и голосила забытая рация.

– У Морского дядьки по расписанию обед, – с большим достоинством сообщила она мне потусторонним басом.

– Приятного аппетита, – хихикнула я и без приглашения – а кто б меня позвал? – подсела к столу.

Следующие десять-пятнадцать минут пролетели для меня незаметно. Говорливая рация на разные голоса озвучивала все переговоры, ведущиеся на территории парка, и это было не менее интересно, чем популярная программа «Радионяня» в наши с ней лучшие годы.

Загрузка...