Вдыхая чуть холодный воздух, пропитанный дикой смесью из цветочных запахов, свежей выпечки, ароматов, доносящихся из парфюмерной и аптекарской лавок, я шагала вдоль мостовой, держа путь в родовое поместье тар Кальнесс.
Как и предсказывал господин Ривол, мой запрос о переводе быстро одобрили. За два часа столичная академия не только обработала документы, выставила оценки в табель, но и передала мне всё необходимое через поверенную контору, в которой я и делала запрос. Так что сейчас я шагала с увесистой папкой в руках и с магическим кристаллом, который позволял сделать прямое обращение в архив Ордарской академии в случае, если с документами что-либо произойдёт. Думать о том, что может быть уничтожен кристалл, мне не хотелось.
Как только я окажусь за пределами Ордара, наложу защиту на все свои вещи. Особенно на документы и кристалл о переводе.
Идти мне предстояло довольно далеко. А вызвать экипаж не представлялось возможным. Все – даже те, кто не обладал магией – видели над моей головой сотворённые воздушной стихией цифры: часы и минуты, которые мне осталось провести в городе, да и вообще в стране. Таково уж было действие той самой метки, которую активировал господин Ривол. Потому со мной никто не желал связываться. Сторонились, кривили губы, кто-то даже сплёвывал.
Я предпочла этого не замечать. Лучше представить, что идёт королева, и толпа расступается перед ней, не так ли?
А ещё не стоило показывать свой страх. Люди, собравшиеся в толпу – это коллективный разум, который можно сравнить со зверем. А зверем движут инстинкты. Следовательно – я должна быть спокойна и невозмутима!
И я шла, гордо задрав подбородок. Шла, делая вид, будто не вижу леди Симари и леди Кассандру, которые буквально три дня назад отвешивали мне изысканные комплименты в связи с помолвкой, а теперь злорадно смотрели, улыбаясь так, что у меня внутренности в клубок сворачивались. Нет, мне и раньше было известно, что друзей у меня в городе нет. И не только потому, что у меня тяжёлый характер. Отчасти благодарить за это нужно было родню, взявшую надо мной опеку.
Интересно, а мои друзья из столичной академии останутся ими, несмотря на случившееся, или тоже поспешат откреститься от дочери погибшего герцога?
Я шла и запоминала всё: закрывающиеся ворота домов, в которые когда-то меня настойчиво приглашали во время летних каникул, лица и взгляды людей, в которых отчётливо проступали презрение и удовлетворение. А ещё в них было много зависти и страха.
Ну, конечно… Пробуждённая кровь, преступница, нарушившая самый важный закон Ордара. И никому ведь не докажешь, что я не желала подобного, что не принимала препарат, который являлся катализатором к пробуждению.
В глазах их всех я осознанно пошла на риск. Видимо, полагала – в их домыслах – что сумею скрыть случившееся и остаться безнаказанной.
Герцогская дочка – бесстыдница! И это были не мои мысли, а слова людей, следующих за мной по пятам. Шикарное ведь представилось им развлечение!
Когда первый помидор просвистел над ухом, я не сразу поняла, в чём дело. А вот когда второй врезался в меня чуть ниже шеи… И это при том, что до дома оставалось всего триста метров!
Я сбилась с шага. Остановилась, ловя спиной и затылком новые «подарки».
«Мама, папа! Надеюсь, вы этого не видите…» – мысленно произнесла я.
Как быстро люди забыли то добро, что делали для них мои родители! Все любили герцога и герцогиню тар Кальнесс за их отзывчивость и милосердие, за благотворительность. Могли бы в память о них и не трогать то единственное, что от них осталось – меня.
Но… все спасовали перед нарушенным мною запретом. Никто из них не захотел преодолеть страх.
Господин Ривол предлагал мне экипаж, предлагал защиту. Но это бы подставило под удар его самого и раньше времени раскрыло истинное отношение начальника тюрьмы ко мне, чего я не могла допустить.
Закон един, а толпа везде одинакова. Я не первая и не последняя, с кем обращаются таким образом. Власти не станут останавливать толпу, жаждущую выразить своё негодование и неудовольствие за самое страшное преступление – пробуждение крови.
Резко обернувшись, я чудом не получила гнилым овощем в лицо. Мальчишки-оборванцы замерли под моим взглядом. Кто с поднятой рукой, в которой были зажаты новые овощи, кто, согнувшись с уже подобранными камнями. Я увидела горожан славного Эримана: в добротных одеждах и лохмотьях, упитанных и оголодавших, старых и молодых – единых в порыве причинить мне боль. Ни проблеска разума не было в их глазах. Они будто бы превратились в стадо.
И лишь один выделялся среди всех. Рыжеволосый парень расталкивал толпу локтями и отпинывал ногами, прорываясь ко мне. И я видела, знала и чувствовала, что он желал не обидеть, а, наоборот, защитить, прикрыть собой, помочь.
Дриан Тароска, наследник торговца тканями. Он был далеко не ровней герцогской дочери. Но это с ним мы в детстве лазали по деревьям в нашем саду, бегали наперегонки и объедались вишней и яблоками. Пока живы были мои родители. А после…
Я тряхнула головой, прогоняя эти мысли. И одновременно властно выставила руку перед собой, не позволяя никому ко мне приблизиться.
Я – леди! Я – Эстель Этвор тар Кальнесс! И я не позволю никому об этом забыть! Я не жертва и никогда ею не стану!
Всего на секунду наши взгляды с Дрианом встретились. Секунда, которой хватило, чтобы он понял, что его помощь не нужна.
Ему здесь предстояло ещё жить, а вот я уеду. Я не могла так подставить того, кто, несмотря на годы отчуждения, сохранил ко мне тёплые чувства. Настолько тёплые, что бросился защищать, не думая ни о чём.
– Вы! Да, Вы! – я сделала шаг вперёд, указывая на девушку немногим старше меня. – На Вас чудесное платье. Очень Вам к лицу.
Злость, которая была отчётливо видна в её взгляде несколько мгновений назад, пропала, сменяясь удивлением и смущением. А ещё чуть погодя – и робкой улыбкой. Похвала всем приятна. Но я не собиралась расточать комплименты.
– Вам подарили его в лавке «Голубика», не так ли?
– Откуда Вы знаете? – даже не пытаясь отнекиваться, спросила девушка.
– Знаю, потому что это платье – моё, – жёстко произнесла я и шагнула к мальчишкам с камнями в ладошках. – А вас дядюшка Тутта вкусно кормит каждый день, не правда ли?
– Д-да…
– И не берёт за это деньги, верно?
– Да.
– Мой отец всегда говорил, что добрые дела любят тишину. И я свято следовала его завету – не кричать о том, что делаешь, а делать. Вот уже десять лет из содержания, завещанного мне моим отцом, покойным герцогом Александром тар Кальнесс, выделяются средства аптекарской лавке «Лилия» для того, чтобы каждый нуждающийся смог получить лекарство.
Я сделала паузу, давая горожанам возможность услышать и понять то, что говорю.
– А также и мастерской по пошиву одежды «Голубика», в которую, помимо прочего, я отдаю и свои вещи. Именно из моих средств оплачиваются обеды и ужины в таверне «Куколка» для всех, кто не может купить себе еду. А мастерская «Красный каблучок», что на улице Монеток, обует любого, кто по каким-то причинам не может себе позволить зимние сапожки или туфельки к свадьбе.
Я говорила, внимательно оглядывая притихшую толпу.
– Мой отец, герцог Александр, родился и вырос на этой земле! Он нёс ответственность за каждого, кто жил в Эримане и его окрестностях. Похоже, вы не помните, вы уже забыли, что до его смерти у нас не было градоначальника. Был герцог, который понимал нужды простых людей и делал всё, чтобы на его земле всем жилось хорошо. Была герцогиня, светлейшая Мариэла, которая следила за тем, чтобы ни одна сирота не осталась голодной и без крыши над головой, чтобы ни один старик не чувствовал себя брошенным и ненужным.
У меня дрожало тело, а голос охрип. Я не плакала, сдерживая слёзы. И говорила сущую правду. Десять лет назад я отстояла битву с дядюшкой и в память о родителях продолжила их добрые дела. Да, мой опекун не пожелал брать такие расходы из основного родового счёта, ведь на землях Эримана был назначен градоначальник, как того и следовало ожидать. Золото на оплату всего перечисленного мной брали из моего содержания. Но я не роптала, я знала, что эти деньги идут на благое дело.
– А знаете ли вы, что любимой маминой ягодой была голубика? А любимыми цветами – лилии? Высокие каблучки её красных сапожек всего десять лет назад стучали по мостовой во время вечернего променада герцогини. А для сироток из приютов мама шила куколки.
Горло саднило от невыплаканных слёз и оттого, что приходилось говорить громко, едва сдерживая крик.
– Мне говорили, что вы благодарны тому человеку, который вам столько лет помогал, пусть и не афишируя свою помощь. Я не называла своего имени, надеясь, что и вы однажды так же молча будете творить добро! И вот она – ваша благодарность! Вы не заслуживаете ни понимания, ни сочувствия! Я столько лет помогала людям, в которых не оказалось ни капли добра и сострадания к ближнему!
Я замолчала, осознавая, что прошлое – прошло. Для них всех то, что осталось лишь в памяти, было пустым звуком. Я думала, что самое страшное – это оказаться за пределами родины. Но ужас поджидал меня здесь, сейчас – понимание того, что деяния герцога и герцогини забыты. Что их имена стали пустым звуком. Никто уже не помнил, как мама легко могла обнять, успокоить и подлечить малышку, которая ободрала коленки, упав на улице. Её не смущало ни грязное, видавшее виды платье девочки, ни лишай и вши. Мама не чуралась ни старости, ни болезней. И вот как жители Эримана отплатили ей!..
Боги, за что же вы так?
– Слушайте все! Я – Эстель Этвор тар Кальнесс, дочь Александра и Мариэлы никогда этого не забуду! Сегодня вы прогоняете меня, а уже завтра пожалеете о том, что сделали. Помните об этом!
Последний раз я окинула взглядом толпу, которая с начала моей речи лишь увеличилась, заполнив собой практически всю дорогу. А ещё многие застыли в окнах, многие выглядывали из своих ворот.
Конечно… Ведь леди Эстель устроила целое представление!
Медленно отвернулась от толпы и, не прибавляя шага, пошла к своему дому, в котором когда-то была счастлива и который вынуждена буду покинуть. Меня не останавливали. Гробовая тишина сопровождала мои шаги. Больше никто ничего не осмелился в меня кинуть. И никто не преследовал.
Я шла и уговаривала себя не плакать.
Пока я помню о родителях – они, их заветы и деяния живы. Они живут во мне. И я не сломаюсь, не предам нашу семью. Не опущусь до уровня толпы, которая готова сожрать, даже не пытаясь разобраться ни в чём.
Я выживу и вернусь. Вернусь забрать то, что принадлежит мне и моим будущим детям. Это моё наследие!
***
Дом встретил меня пустотой и тишиной: ни слуг, ни родственников. Хотя последние наверняка понимали, что я приду. Не могу не прийти.
Ворота отворились, словно бы только и ждали, когда я коснусь их рукой. Я брела к парадной, уже ничему не удивляясь. Интуиция буквально вопила о том, что те, кто въехали сюда десять лет назад, спешно покинули дом.
А чуть позже и доказательства появились. Пустая конюшня, отсутствие слуг, которых на дворе всегда было много. Осталось всего десять человек, как выяснилось позже.
Пока же я поднималась по лестнице, ощущая тревогу и пустоту. Меня даже перестали беспокоить мой внешний вид и запах, который источали волосы и кожа. Всё ушло на второй план.
Двери легко поддались, пропуская меня в просторный холл. Темнота на мгновение оглушила, напугала, но отступать мне было некуда. То, что здесь не было освещения, не означало, что его не было во всём доме. Я сделала шагов десять, прежде чем остановилась перевести дух. Я знала каждый уголок своего дома, а потому не было причин бояться мрака.
– Леди! – воскликнули позади, заставив меня вздрогнуть и резко обернуться. – Леди Эстель, боги милостивые! Это Вы!
Запах чёрного хлеба яростным ветром ворвался в моё сознание. Так мог пахнуть лишь один человек. Моя камеристка. Уже довольно немолодая женщина, которую ко мне приставила ещё матушка. И я не пожелала менять её, когда тётя предложила это сделать.
– Вам нужно привести себя в порядок. Я сейчас же приготовлю ванну. И поесть. Вам непременно нужно поесть. Пойдёмте, леди.
– Благодарю, – облегченно выдохнула я. – Мейта, а где все? Почему так темно и пусто?
– Здесь теперь всегда так будет… Пока Вы не вернёте магию, – горестно выдохнула камеристка, глядя на мои руки. – Пойдёмте, леди, пойдёмте миленькая! Уж я-то знала, что Вы скоро придёте. И платья Вам собрала… Ни одной Вашей вещички не отдала. Уж будьте уверены!
Так под её уговоры я и ступила на лестницу. Я знала, что Мейта сначала повздыхает, скажет о самом важном на её взгляд и только потом пустится в объяснения. А важным для неё всегда был мой внешний вид и всё, что связано с моими личными вещами.
– Благодарю, Мейта, ты самая лучшая камеристка во всем Ордаре! – оказавшись на пороге своей комнаты, выдохнула я и тихо призналась: – Я не знаю, как буду без тебя.
Эти слова дались легко. Ещё несколько дней назад я и не помышляла о подобном. А сейчас видела, что по-настоящему близкими мне людьми были совсем не те, кто имел одну со мной кровь.
– Леди Эстель, да я с Вами пойду! Ни за что не брошу! – горячо воскликнула камеристка, шокировав меня своим заявлением. – Я и герцогинюшке обещала, что ни за что с Вами не расстанусь. Век свой подле Вас доживать стану! Только не прогоняйте уж, леди Эстель!
– Мейта…
– Уж не гоните, леди!.. Понимаю, что здесь Вам никак не остаться. Так я не боюсь! Я за своей леди и в пустыню пойду, и к драконам! Не могу я Вас бросить! Кем хотите буду, только не прогоняйте…
Я даже не заметила, как мы не только вошли в мои покои, но и как меня усадили в кресло. Мейта, удостоверившись, что я расслабилась и не собираюсь вставать, юркнула в ванную, где тотчас включила воду. Я знала, что она добавит хвойный экстракт, взобьёт пену и обязательно выставит шампунь, который я очень любила в детстве. И пусть сейчас я не пользовалась таким, но у нас давно повелось – в минуту сильнейших волнений камеристка возвращала меня в те дни, когда матушка сама купала меня. Мейта словно бы воссоздавала то, что делала моя мама.
И это работало. Я действительно успокаивалась.
Внезапно в голову пришла мысль, которая меня напугала. А так ли отличалась я от толпы, что встречала меня на улице? Я ведь заботу Мейты воспринимала как должное. И когда замуж собиралась, а следовательно, и переезжать, вообще о ней и её судьбе не думала. Полагала, что Мейта останется с родственниками. Так чем же я лучше них?
Дура влюблённая! Всё одним мигом позабыла!
– Ванная готова, леди, – Мейта появилась как нельзя вовремя. – Я приготовлю одежду, а Вы полежите в воде, расслабьтесь.
– Спасибо, – в который раз выдохнула я и последовала за камеристкой.
Не сопротивлялась, когда с меня сняли лохмотья, расплели волосы и уложили так, чтобы я не легла на них, всё-таки они были очень длинными. Я почти и не заметила, как Мейта вышла. Погрузилась в воду и закрыла глаза.
Уже лёжа в пене и вдыхая хвойный аромат, почувствовала, как меня настигла мигрень. Кратковременная, точечная. Сначала я застонала и буквально ушла под воду, но головная боль быстро прошла, а вот на смену ей пришло странное видение.
Вот я стою за тяжёлой портьерой в малой зале. На мне траурное платье. Я стою, не шелохнувшись, не желая, чтобы меня кто-то увидел. Словно бы чего-то жду…
И дожидаюсь.
– О, милый! Теперь это наш дом? – голос тётушки звучит издалека. Он восторженный, в нём угадывается восхищение и что-то ещё, чего я, маленькая я, никак не могу распознать. – Теперь это всё наше?
– Да, любимая. Всё наше.
– Моё! – глухо шепчу я, всё так же стоя в укрытии. – Моё!
– Но эти портьеры я бы переделала. Всё тут переделаю!
Этого оказывается достаточно, чтобы меня вынесло из-за штор.
– Нет! – кричу яростно. – Вы ничего здесь не переделаете!
Я вынырнула из воспоминаний так же стремительно, как и ухнула в них. Отступившая мигрень вернулась с новой силой. Голова раскалывалась, тело била крупная дрожь.
Почему я этого не помнила?
Почему я не помнила того, как приехали мои родственники, и какое впечатление на меня произвела тётушка? Ведь я была готова драться за каждый сантиметр отчего дома! И что же было дальше? Что?
Я тёрла виски, которые болезненно пульсировали, но так и не могла вспомнить до конца того, что произошло в тот день. Всё было как в тумане. Но сомнений в том, что такая некрасивая сцена имела место быть – не оставалось.
И почему именно сейчас память издевалась надо мной? Связано ли это было с тем, что подсыпали в мой бокал три дня назад? Могло ли так быть, что я упрятала неприятные воспоминания вглубь своего сознания, а теперь, потревоженная зельем, они пробуждались? Тогда чего мне ещё ждать? И что было самым странным – я помнила то, как мы жили с папой и мамой, с кем я играла и где гуляла, но первый год жизни вместе с родственниками словно и не существовал никогда. Почему же раньше меня это не тревожило?
Боги, да что со мной происходит?!
Подумать как следует не получилось. Каждая попытка сопровождалась такой яростной болью, что я бросила это тщетное занятие. Мама часто говорила, что всему всегда своё время и место, и что богиня лучше знает, когда нам должна открыться та или иная истина. Вот и я решила отдаться на милость Ильирии, богине времени, надеясь, что когда-нибудь обязательно смогу собрать целостную картинку. К тому же, у меня была Мейта, которую, видимо, давно следовало хорошенько расспросить.
А пока стоило расслабиться и помыться. Тщательно! Когда ещё доведётся нормально искупаться? Ответ на этот вопрос можно было считать риторическим.
Я практически полностью погрузилась в воду, оставив торчать на поверхности только глаза да нос. И с удовольствием отметила, что боль стихает. Постепенно, не сразу, но мигрень утихла, позволяя мне приступить к помывке волос и тела.
Обычно мне помогали Мейта и горничная. Но сейчас я справлялась самостоятельно, как это бывало в Ордарской академии.
Вообще, обо мне нельзя было сказать, что я неженка, которая привыкла к тому, что ей всё подадут, и за неё всё сделают слуги. Но когда я приезжала домой, то становилась практически хрустальной вазой. И мне это нравилось. А почему бы и нет?
Мейта появилась, когда я уже вышла из воды и закуталась в большое тёплое полотенце.
– Что же Вы, леди Эстель? – тут же всплеснула руками камеристка. – Я сейчас Вас искупаю и тщательно промою волосы.
– Не нужно, я уже справилась, Мейта. Лучше накорми меня. В тюрьме с изысками было туго, я бы не отказалась от куска хорошо прожаренного мяса.
– Тогда я Вас одену. И не спорьте, леди, – нахмурилась служанка так, словно я действительно собиралась спорить.
Спустя пятнадцать минут мы спустились в столовую. Меня напрягала темнота, она казалась неродной и неуютной.
– И всё же, Мейта, почему нельзя включить освещение?
– Отчего же нельзя? Только свечи не хотят гореть, а кристаллы перестали работать. Немного легче тем, кто на кухне. Там свечи сами собой не гаснут, да и печь опять же…
– Так происходит, потому что уехал дядя?
– Не совсем. Леди Эстель, Ваша магия под ключ заперта, правильно? Вот и шалит родовое гнездо Вашего батюшки. И будет шалить, пока не почует родную магию. А как почует, коли Вас из дома-то выгоняют?
– Но у дяди ведь тоже есть магия рода тар Кальнесс. Конечно, никакого могущественного колдовства ему не осилить, однако…
– Почём же мне знать, милая?.. Не принимает его земля тар Кальнесс, и всё тут.
– А не потому ли не принимает, что, приехав сюда, они с тётей возомнили себя хозяевами? – глухо спросила я. – Мейта, почему я не помню первый год жизни после приезда родни и смерти родителей? Ты же всегда подле меня была, неужели изменений не заметила?
Камеристка сбилась с шага и шумно выдохнула.
– Не могу я, леди… Не могу, клятву давала. Все мы дали. Все, кто верен Вам оставался, клятву принесли, чтобы рядом остаться и помогать. Простите, леди Эстель, простите!
– Клятву о неразглашении на крови? – тихо уточнила я.
– Да.
Жаль я не видела лица служанки… Но одна идея у меня всё-таки имелась.
– Мейта, вам нельзя рассказывать только мне или вообще никому? Как именно звучала эта клятва?
– Никому, – прошептала женщина. – Жизнью и сердцем, кровью и родом, леди Эстель, что ни единой живой душе…
– Я поняла, – оборвала её признание.
А сама задумалась. Ни единой живой душе… Значит, подслушать разговор, если Мейта, допустим, расскажет историю чашке с чаем, не выйдет. Однако… У меня появилась идея, которая могла сработать. Да что там могла! Она точно сработает!
– Мейта, напиши письмо своей матушке, ты так давно ей не писала. И непременно расскажи ей обо всём, что с тобой происходило за эти годы. А я отправлю письмо, мне всё равно по пути будет.
Уточнять, что мне, вообще-то, в пункт портальных перемещений для преступников, не стала, это и так было понятно. А он, кстати, действительно находился рядом с порталом почтовых отправлений. Мелких почтовых отправлений, таких, в которых вес не превышал сто грамм.
– Спасибо, леди Эстель, я приступлю сразу после того, как провожу Вас на кухню.
И я уже не удивилась тому, что Мейта повела меня не в столовую. Она ведь уже объяснила, что лучшее освещение сейчас именно на кухне.
Любую клятву можно обойти, особенно, если не задавать лишних вопросов. Я знала, что родители Мейты давно мертвы. И пункт о неразглашении ни единой живой душе мы не нарушим. Письмо-то будет обращено к матушке, а не ко мне. Мёртвым уже всё равно, кто и что им говорит. Если это, конечно, не некромант. Что, впрочем, тоже неважно. Мейта не обладала магией. Тот факт, что я его вскрою, ничего не изменит и не принесёт камеристке бед.
Дальше мы шли в молчании. Я думала над тем, что ждёт меня, а Мейта, наверное, думала о том, как много ей придётся написать. В любом случае, сейчас мне хотелось одного – покушать, а позже – немного поспать в кровати. До конца суток оставалось ещё прилично времени, так что я имела на это право.
К тому же, кто его знает, что ждёт меня за пределами Ордара? Вдруг для привала и ночлега не будет времени? Вдруг придётся убегать? Полукровок не любят…
Я вздохнула и сжала локоть Мейты, которая пару секунд назад подставила его мне, так как мы дошли до самого тёмного участка.
– Значит, дядя и тётя не вернутся сюда? – решив, что мысли о будущем лучше оставить на потом, спросила я.
– Пока Вы здесь – сомневаюсь, леди, – не стала лукавить Мейта. – После того, что случилось, по бумажкам они хозяева. Но Вы ж сами знаете, что магия всегда только Вас признавала, да Ваших родителей. Просто Вы не думали, что в поместье всё на магии завязано. Оно и неудивительно. Я вот дышу и не задумываюсь, чем именно, да как. Магия для Вас – что дыхание…
– Ты права, – я поморщилась.
Браслеты на руках не давали забыть о себе ни на секунду. Когда их только надели, я была не в том состоянии, чтобы до конца осознавать произошедшее. Но когда дурман начал покидать моё сознание, ощутила всю давящую мощь украшений на запястьях.
Меня будто бы разделили на множество частей и большую из них заморозили. При этом я могла двигаться, говорить, жить, в конце концов, но понимала, что это совершенно не то, что было раньше. И я даже не представляла, как отреагирует моё тело, когда браслеты снимут… Тем более, ещё и кровь пробуждённая… Эффект наверняка будет впечатляющим. И не факт, что я к такому буду готова.
Вот ведь, опять грустные мысли. Справлюсь, со всем справлюсь!
– Леди Эстель, осторожно, тут порожек, – предупредила Мейта, толкая передо мной дверь.
После полной темноты даже тусклое освещение показалось мне ярчайшим, ослепляющим пламенем. Я зажмурилась на несколько секунд и только потом шагнула на кухню, где витали изумительные запахи жаркого и малинового киселя. Их я учуяла в первую очередь. А потом на меня буквально обрушились все остальные запахи.
Раньше я бы и не подумала, что смогу различить травы и приправы лишь по запаху, не открывая глаз… Интересно, это драконья кровь была виновата? Или просто я так сильно проголодалась?