Близнецов назвали «оригинально» – Саша и Маша. Лида была в восторге от своего материнства. Ежедневно по телефону я выслушивала многоминутные отчеты о качестве грудного молока и количестве испачканных подгузников. Укладывая грудных близняшек спать, Лида звонила и осведомлялась:
– Настя, а как ты думаешь, если отдавать в детский сад, то лучше, наверное, с образовательным уклоном? Например, с английским языком?
– Лида, они у тебя по-русски еще не разговаривают. Какой английский? Ложись, отдохни, пока они спят. Тебе силы нужны, а ты морочишь себе голову тем, что еще будет не скоро.
Лида соглашалась, но я чувствовала, что эта жажда деятельности, которая не имела выхода в последние месяцы беременности, не дает ей покоя. И еще я заметила, что с появлением детей Лида вдруг стала бояться, что что-то не успеет сделать.
– Настя, ты помнишь, что мы с тобой должны открыть дом моды? Это остается в силе. Деньги не тратим, копим, набираемся опыта. Через год, другой – мы это сделаем.
– Я помню, но сейчас главное – близнецы.
– Да, но я все равно думаю над этим, у меня есть уже целый план.
Однажды я этот план увидела. В аккуратно разлинованной тетради были подробно описаны все этапы развития швейного бизнеса. Там приводились цифры, примеры, там имелись расчеты. Там было даже описание моделей платьев с рисунками, которые предназначались для продажи.
– Ты же хотела шить на заказ? – удивилась я.
– Мы и будем шить на заказ, но всегда должна быть пара платьев уже готовых, которые купят те, кто спешит.
– Лида, ты же говорила, что не умеешь считать, что не умеешь планировать? Как и когда ты это все написала? – Я была удивлена – передо мной лежало готовое ТЭО для проекта «Дом моды».
– За три месяца до родов. И я, кстати, просто дополнила, что было написано мной раньше.
– Отлично. Готовая инструкция, готовый рецепт…
Однажды рано утором Лида примчалась ко мне на работу. Извинившись, я уединилась с сестрой в переговорной.
– Что стряслось?! Кто остался с детьми?! Почему ты здесь? – Я так разволновалась, что даже не могла остановиться и задавала один вопрос за другим.
– Настя. – Лида была очень серьезной. С таким лицом она говорила о наших родителях и своих детях. – Настя, ты должна устроиться на работу в одно очень интересное место.
Я онемела. Моя младшая сестра удивляла меня все больше и больше.
– Я бы устроилась сама, но – дети. Я выпадаю из деловой жизни года на два, если не больше. Нет, конечно, я не буду сидеть сложа руки, я буду шить, буду подрабатывать, будем докладывать в нашу копилку деньги. Я буду следить за всем, что происходит в мире моды… Хотя, звучит это сейчас самоуверенно и смешно… Настя, но мы не можем терять время на ошибки и просчеты. Мы должны изнутри изучить этот бизнес.
– Ты мне предлагаешь уволиться и пойти работать?..
– Да! Я решила, что это будет правильно и полезно. – Лида поджала губы. – Нам нужен собственный опыт. И мы его достанем таким образом.
Я растерялась. Сейчас, когда в нашем агентстве я была на хорошем счету, когда мне доверяли большие проекты, когда наш Анатолий Дмитриевич, который, кстати, погрузнел и приобрел солидность, все чаще звал меня с собой на самые сложные переговоры, вот сейчас, когда моя карьера пошла вверх, я должна была все бросить, чтобы шпионить в каком-то большом ателье!
– Лида, я подтверждаю приверженность нашим идеалам юности, прости за пафос! Я согласна полностью, что мы должны открыть свой бизнес, но сейчас… Сейчас мне это сложно сделать… У меня как раз все только начинается. Я могу стать…
А кем я могу стать? – этот вопрос вдруг сам по себе всплыл в моей голове. Кем я могу стать? Заместителем директора? Исполнительным директором? Художественным директором, финансовым, директором по особо важным проектам. Но я никогда не стану хозяйкой. Я не буду владеть этим бизнесом и не буду определять его развитие. Он не станет моей опорой (равно, как и головной болью). Я всегда буду наемным рабочим. Мои амбиции в этом смысле не были очень велики и работать под началом умного, спокойного руководителя – это ли не благо? Но в этом случае ты все равно не являешься хозяином положения, ты зависишь от другого человека и обстоятельств.
– Я подумаю, – ответила я.
– Отлично, только не очень долго – по моим сведениям в «МаМур» нет проблем с кадрами. Сама понимаешь, такие места занимают быстро. – Лида поцеловала меня и умчалась к своим близнецам. Вот тебе и младшая сестра!
На следующий день я взяла отгул. Мне нужно было все взвесить и обдумать.
– Самый сложный день! – ворчал Анатолий Дмитриевич. – Вы нужны здесь, в офисе.
– Извините, но мне очень надо. Семейные обстоятельства.
– Ладно. Не выходите сегодня на работу.
Я положила трубку, потянулась в постели и задумалась. Впереди был целый день. Соблазн остаться дома и провести все это время в лени и почти неподвижности был велик. Но я знала, что вечером буду себя ругать. Буду ругать себя за бездарное время, проведенное наедине с собой, – так уже не раз случалось. Усилием воли я заставила себя встать, одеться, накрасить глаза – и выйти на улицу. Недаром говорят, что лекарство от всех болезней – это движение. Когда я подошла к метро, я успела порадоваться ясному дню, свободному времени и тому, что в этот день я могу сделать все, что не успевала сделать раньше. А потому я направилась на Волхонку.
В моем родном городе архитектурных памятников не было. Их не очень было много и в закоулках Магистральных улиц, где я теперь жила. Пушкинский музей – место, которое меня привлекало не столько содержанием, сколько формой. Было что-то внушительное в этом помпезном сером здании с огромными колоннами. Было в нем что-то такое явно правильное, что от одного взгляда на него хотелось вынести вердикт: все, что там внутри увидишь – уже классика и обсуждению не подлежит.
Я прошла через низенькие ворота, мимо огромных елей, поднялась по серым ступенькам и толкнула тяжелые двери. Билеты, гардероб, зеркало, и вот передо мной огромная темно-коралловая лестница. Может, она на самом деле была какого-то другого цвета, но мне казалось, что ряды розовых колонн, расположенных выше, отбрасывали свет на все помещение.
– Начало экспозиции – направо, – вежливо подсказала дама в униформе.
Я всегда любила порядок, а потому послушно повернула в зал, где в глаза бросилась очаровательная картинка – зима, каток, фигурки людей, зимний город вдалеке. Я остановилась и с жадным любопытством начала разглядывать небольшой холст. Точность деталей – тонкий дым печной трубы, блеск маленьких окон, крохотная галка на дереве. Золотистые краски зимнего пейзажа – неожиданное зимнее тепло трогало и умиляло. Я забыла обо всем том, что осталось за стенами этого внушительного здания.
Картина за картиной, зал за залом – я обошла весь музей, сторонясь только скульптур и египетских древностей. Я не хотела смешивать искусства – впечатлений от живописи мне хватило с лихвой. Спустившись в гардероб, я отыскала заветную дверь со словом «Буфет» и, усевшись за столик, блаженно вытянула ноги. В моей голове, несмотря на обилие впечатлений и неизвестных имен, как ни странно, сложилась очень стройная картина. Сама от себя не ожидая, у себя в голове я вдруг стала сравнивать французскую и немецкую живопись.
«Что я видела на немецких картинах шестнадцатого и семнадцатого веков? Я увидела мастеровых, ремесленников. Увидела торговцев снедью – булками, рыбой, дичью. Я увидела святых, покровительствующих башмачникам, кузнецам, ткачам. Я увидела, как копают огород, сажают цветы и пекут хлеб… А что было изображено на французских полотнах? Военные походы, пирушки, королевские особы, бархат, кружева… Что это значит? Ничего, кроме того, что немцы практичны. А ремесло – главное, что есть у человека. Оно уважаемо, потому что…»
– Лида, кто там у нас покровитель швей? – Я набрала на телефоне номер сестры.
– Что? – Сестра озадаченно помолчала. – Зачем тебе? Но если надо – узнаю.
– Узнай, пригодится. – Я рассмеялась и нажала «отбой».
На следующий день, под причитания и заламывание рук Анатолия Дмитриевича, я писала заявление об уходе.
– Анастасия Павловна, вы хорошо подумали? Вы все взвесили? – Директор ходил вокруг меня «восьмерками». – У нас на носу столько мероприятий! И без вас невозможно обойтись!
– Не волнуйтесь, я все закончу. Я не брошу, не подведу вас. Я буду приезжать.
– Как вы не бросите, если вам нужно будет выходить на другую работу!
– Пока не надо будет. Я еще не устроилась.
В кабинете шефа повисло молчание.
– То есть вы пишете заявление, но работы у вас еще нет?!
– Совершенно верно.
– А если вас не возьмут?
– Приду к вам обратно. Примете? – Я весело посмотрела на Анатолия Дмитриевича.
– Нет, – твердо ответил тот.
– Правильно, – согласилась я. – Значит, я точно попаду на то место, куда мне сейчас надо. Другого пути нет.
Я знала, что директор меня возьмет назад, я знала, что он даже не будет особенно ворчать, но сейчас мне нужна была уверенность в том, что никаких запасных путей у меня нет.
Провожали меня всей конторой, и я даже не подозревала, что так много людей ко мне замечательно относятся.
– Друзья, я надеюсь, что никогда сюда не вернусь! Поймите, так решила моя младшая сестра, а я ей подчиняюсь. Но, поверьте, я буду вспоминать вас с любовью и благодарностью. – Этот мой прощальный тост наверняка запомнили многие. Мало того, что у меня заплетался язык, кружилась голова, так я еще умудрилась пролить спиртное на одежду Анатолия Дмитриевича. Выпила в тот вечер я совсем немного, но то ли от волнения, то ли от растроганности захмелела я очень быстро.
Домой меня довезли, выгрузили вместе с памятными подарками прямо у порога.
– Анатолий Дмитриевич велел передать, что, если завтра соберетесь на работу, позвоните. Машину за вами пришлют. – Наш водитель чуть ли мне честь не отдавал.
Заснула я прямо в одежде и лодочках. И даже во сне заботилась о том, чтобы не сильно испачкать туфлями диван.
Два дня у меня ушло на восстановление, а на третий я отправилась в Модный дом Марии Мурашовой. Медлить с этим визитом было нельзя – моя уверенность в том, что меня примут туда на работу, таяла не по дням, а по часам.
– Не глупи, получится. Устраивайся кем угодно. Страдания окупятся. – Моя младшая сестра, став матерью, сама сделалась строгой и жесткой.
– Слушаюсь! – только и ответила я.
Надо сказать, что, глядя на внушительное, похожее на уютную усадьбу здание Модного дома, вполне можно было предположить, что дела там идут отлично. Здание было недавно отремонтировано и имело красивую медную вывеску. «С претензией», – подумала я и на всякий случай одернула строгий серый жакет. «Запомни, – повторила я про себя наставления сестры, – у мужчины – пиджак, у женщины – жакет. И никак не иначе. Нет у женщин в гардеробе пиджаков».
Всякие мелкие премудрости Лида вбивала мне в голову при каждом удобном случае. Впрочем, я понимала, что исход сегодняшнего визита зависит во многом от разных незначительных мелочей.
Войдя в серый холл со стеклянными стенами, который был полной противоположностью купеческому фасаду, я тут же попала в своеобразный вихрь из молодых девушек. Их было много, они были красивы, отлично одеты и все очень высокого роста. Присмотревшись, я поняла, что они просто на высоких каблуках, к тому же никакой особенной необходимости двигаться в такой суете, издавая протяжные и требовательные восклицания, не было. Ничем серьезным эти девушки не занимались, но, похоже, считали, что в мире моды нужно вести себя именно так.
– Не подскажете, с кем я могу переговорить по поводу работы?
Девушка за высокой конторкой подняла на меня недовольный взгляд. Впрочем, интонация была вежливая:
– Вы – швея?
– Нет, – испуганно ответила я.
– А кто? – Девушка склонила голову к плечу.
– Дело в том, что я работала в рекламном агентстве…
– Насколько я знаю, там вакансий нет.
– А где есть? – Я уцепилась за нужную фразу. Кстати сказать, я нигде не видела объявления, что здесь нужны люди. И откуда эту информацию узнала моя сестра – загадка. Впрочем, я могла быть невнимательной и что-то пропустить.
– Нигде нет. – Девушка посмотрела на меня, видимо, ожидая, что я попрощаюсь и уйду.
Но я не уходила.
– Мне очень нужна работа. Может, вы мне поможете. Подскажите, к кому мне здесь имеет смысл обратиться?
– А почему вы хотите именно к нам? – Девушка так самодовольно повела плечом, что можно было подумать, что она и есть владелица Модного дома.
– Мечта такая всегда была – работать в мире моды. Понимаете, мечта. Вот вы молодая, красивая, вам так легко проникнуть… – Я льстила безбожно, но видела, что это равнодушное создание поддается моему давлению.
– Ну не знаю даже, что вам подсказать. – Девушка, покрасневшая после моих комплиментов, стала что-то искать в компьютере.
– Спасибо вам огромное! – быстро поблагодарила я, словно уже дело сделано и заветные координаты у меня в руках. Это был мой тактический ход – я как бы скрепила этими вежливыми словами нашу сделку.
– Я ничего не могу обещать, я только позвоню. – Девушка сохраняла такой же недовольный вид, но все-таки ее жесты обрели энергию.
Через минут десять, в течение которых ей пришлось ответить на два телефонных звонка, выписать три пропуска и забрать у курьера большую пачку пригласительных, она, наконец, опять обратила на меня внимание.
– Знаете, ничем не могу помочь. – Она сделала паузу, наслаждаясь моим разочарованием. Разочарование было вдвойне сильнее, поскольку было подобие обещания с ее стороны и ожидание – с моей.
– Жаль, извините, – произнесла я упавшим голосом.
Настроение у меня стало отвратительным – ну, в конце концов, кто устраивается на работу туда, где не нужны люди? Кто уходит с работы, не получив другую?! Кто делает ставку на мечту, какой бы светлой и практичной та ни была?! Мы с Лидой заигрались – нам везло в Москве, и мы решили, что так будет всегда.
– Еще раз извините. – Я отошла от стола и направилась к двери.
– Завтра подойдите в час дня. Может, что-то получится, – прокричала девушка мне вслед.
– Что? Завтра?! Конечно! Спасибо вам, даже если не получится, надежда – это уже кое-что! – Я почти бегом вернулась к столу.
– Да, может быть, получится. Наш Дом принимает участие в Неделе высокой моды. К этому событию очень готовятся, много всяких организационных дел. Если вы завтра подойдете и сможете переговорить с директором, может, и выгорит. Понимаете, нужны активные люди на побегушках.
«Ничего, Настя, ничего! Ты им еще покажешь, когда будешь управлять своим Домом моды. А пока и на побегушках – тоже неплохо!» – подумала я про себя, еле сдерживаясь, чтобы не послать все это к чертовой матери.
Вечером сестра со строгостью в голосе выспрашивала подробности:
– Ну как тебе? А как у них там обстановка? Людей много работает? Ты не поняла, цех швейный там же или они заказы отдают на сторону?
Я слушала и очень хотела ругаться – сегодня был не самый приятный день.
– Лида, я ничего не знаю, дальше порога меня не пустили. Это – во-первых. Во-вторых, скажи мне, дорогая, откуда ты взяла, что им нужны люди? Вот только честно?!
– Ниоткуда, я соврала. Но иначе бы ты не пошла. А так я знала, что ты добьешься своего! – доложила Лида честно и почти весело.
– Дорогая, мне не двадцать лет, я не люблю быть в идиотском положении! Могла бы сказать как есть!
– Извини. Но все-таки расскажи, что заметила.
– Ничего. И люди им не нужны. – Мне очень хотелось проучить сестру.
– Ну ладно. Я еще тут всякие справки наведу, может, куда еще можно устроиться. – Сестра вздохнула. – Ты понимаешь, у них очень интересная история – начинали с нуля, никто не помогал, и держатся на плаву уже много лет. Все говорят, что это дисциплина и грамотно построенная схема взаимодействия служб. Там же не только творчество, там же еще есть и массовое производство.
– Господи, Лида, я спать ложусь, у меня завтра собеседование. Рано утром.
– Уррра! Сеструха! Люблю тебя!
Это было последнее, что я услышала перед тем, как отключить телефон.
Рано утром я репетировала речь. Мне хотелось произвести впечатление на людей, которые каждый день видят перед собой красивых девушек, которые рисуют красивую одежду и вообще призваны сделать мир привлекательнее. Но чем больше я смотрела на себя в зеркало, тем больше сомнений поселялось в моей душе. Я ничего не знала о моде, я не любила рисовать, не очень любила модно одеваться, а новостями из этого мира даже не интересовалась!
В эту авантюру я пустилась зрелым человеком – мне уже исполнилось двадцать восемь лет. То есть вполне взрослым человеком, который доказал и себе, и другим, что он кое-что может. Я сознавала, что разобраться, как устроен дом моделей с кошачьим название «МаМур», за год-полтора невозможно. Надо было бы проработать долгое время, чтобы понять, как создаются платья и костюмы, как их продвигают на рынок, как работает механизм моды. А потому необходимо было терпеть и ждать, пока подрастут близнецы, пока подкопим денег, пока Лида станет дипломированным специалистом. Моя младшая амбициозная сестра, с отличием закончив училище, решила и в институте во что бы то ни стало получить красный диплом.
Мне было очень жаль уходить из агентства, мне было жаль тех отношений, которые там сложились, но долг есть долг, а мечта есть мечта. В нашем с Лидой случае именно мечта стала долгом. С одной стороны, я сожалела о таком вынужденном шаге, но, с другой стороны, понимала, что с тех пор, как мы приехали в Москву, прошло уже восемь лет – срок достаточный, чтобы наконец попытаться реализовать наши планы. «Хотя, мы, конечно, и так многого достигли, – думала я, разглядывая себя в зеркале, – я научилась разбираться в тонкостях рекламного дела, сестра окончила училище, поступила в институт, стала счастливой мамашей подрастающих близнецов и скоро получит диплом о высшем образовании. Может быть, она и права, моя младшая сестра. Может, действительно надо сейчас все силы бросить на подготовку».
Ведь осталось совсем немного – чуть-чуть подсмотреть, как это делается, как это устроено, перенять чужой опыт, увидеть чужие ошибки и придумать свою идею. Исходя из всех этих фактов и соображений, моим главным оружием должны были стать терпение и внимание.
Строгий костюм, скромные лодочки – этот наряд я сочла вполне уместным для собеседования. «Не пошло, не вульгарно, по-деловому. И сколько стоит этот костюм – непонятно. А это – главное». Я застегнула пуговицу на пиджаке, который мог быть у женщины только жакетом.
– Добрый день, – с прежней капризной миной ответила мне вчерашняя девушка-секретарь. – Вам вот в ту синюю дверь. Только заполните анкету.
На двух листочках могла отобразиться вся моя жизнь – вопросов было много, и все они были очень подробные. Поверх всего этого стоял синий номер – двадцать восемь.
– А это что означает? – Я указала на цифры.
– Это ваша очередь.
– Столько желающих?
– Я же вам говорила, что мы будем брать людей.
За синей дверью был длинный ряд мягких стульев, на которых сидела часть претендентов. Остальные прохаживались по большому помещению.
Моя очередь подошла, когда стрелка часов приблизилась к пяти вечера. Надежды у меня было уже немного – люди из кабинета, в котором проходило собеседование, выходили смущенно-раздраженные: с одной стороны, им было обидно получить отказ, с другой – они старались скрыть свою обиду.
– Столько времени потерять! Деньги ерундовые, а требования! – Так охарактеризовала одна из девушек результаты своей попытки.
Я вошла в кабинет злая и голодная. За большим столом, заваленным бумагами, эскизами и лоскутами ткани, сидела дама лет пятидесяти. Она была в черном, а выражение лица у нее было как у человека, проплывшего большую дистанцию, – усталое. К моему удивлению, с соискателями беседовала сама Мурашова – ее фотографию я видела на стене за спиной девушки-секретаря.
– Так, вы почти последняя. – Дама заглянула в какой-то гроссбух. – Откуда вы и что вас привело к нам?
– До этого я работала в компании, занимавшейся рекламой, и, как ни странно, имела отношение к учреждению, в названии которого была приставка «метео». Мы не только старались красиво писать об антициклонах, но осуществляли различные проекты в содружестве с другими московскими агентствами…
Я решила не упоминать подробности, не вникать в детали нашей деятельности и не уточнять, что там мне было хорошо – коллектив был сплоченный, с юмором относившийся к приблизительным метеопредсказаниям, да и к погоде вообще. И что я бы и сейчас там еще работала, но семейные планы…
– Почему ушли? Погода – это так романтично…
Я поняла, что Мария Евгеньевна все четко увязала с метеопрогнозом, но разочаровывать ее не стала.
– Врать надоело, – ответила я, избито намекая на приблизительность погодных предсказаний.
Этот мой ответ Мурашову удовлетворил.
– А что вы знаете о мире моды? – Она перешла к следующему этапу собеседования.
– Ну, я знаю, что Сюзи Менкес… – эти слова я произнесла заученно – три дня штудировала глянец, но в голове моей осталось немного, только пара фамилий и дат. Про эту весьма некрасивую и толстую даму, которая была главной фигурой во всемирной моде, я прочла кучу статей, и меня особенно удивило то, с каким придыханием в статьях упоминалось ее имя теми, кто освоил такую сложную вещь, как стежок «козлик».
– Оставим это, – перебила меня Мурашова. – Сюзи Менкес – нам не указ. Где она и где мы! Что вы о моде знаете? Как вы ее понимаете?
Да никак я ее не понимала! Что я сейчас могла рассказать? Что вычитала благодаря Интернету и журнальным статьям. Что мне Лида торопливо выложила по телефону. Но «свое понятие моды»? Его у меня не было. Как назло, в моей голове засела мысль, что этой даме нечего делать, если она «рабочих лошадок», «побегушек» сама принимает на работу. Ведь скорее всего их уволят после окончания Недели моды.
– Я слушаю вас. – Дама уже заглядывала в длинный список.
– Не знаю, может ли это сойти за взгляд, скорее всего – это просто суждение человека, который интересуется модой, – слукавила я. – Так вот, мне кажется, что смысл этого бизнеса – а мода – это творчество, подлежащее реализации, – в том, чтобы продавать не предметы, а идею. Можно, еще идею назвать символом. Можно назвать образом. Сейчас в мире шьют около миллиона брюк в день. Во всех концах земного шара. Как убедить человека купить те, а не другие? Сложно. Продать «просто брюки» – это вообще непосильная задача. Огромная конкуренция. А вот продать образ можно. Более того, можно продать очень выгодно, поскольку в образе брюки дополнены всем остальным, включая шляпу и сорочку. Например…
Моя речь была плавной, мысль четкой, слова точными. Я это поняла по лицу Мурашовой, я сама это почувствовала. Я говорила то, что пришло мне в голову внезапно, когда я разглядывала огромные постеры, на которых были изображены этапы изготовления одежды. Мне было только очень жаль, что говорю я это Мурашовой и что я не припасла эту идею для нашего с Лидой будущего проекта.
– …Вот посмотрите на эту фотографию. – Я указала на постер, где были изображены широкие брюки. – Вот «просто» брюки. Попробуйте их продать! У людей в шкафах скопилось столько барахла, что надо очень постараться заставить потратить деньги еще на один предмет гардероба. Но вот мы берем эти брюки и провозглашаем идею морской стихии, свободы, энергии, целеустремленности. Мы провозглашаем идею одежды для самостоятельных, деловых женщин, которые умеют работать, отдыхать, которые движутся по этой жизни летящей стремительной походкой. – Я на секунду замолчала, а потом торжественно произнесла: – Вуаля! Брюки проданы! Брюки проданы, поскольку они стали идеей и образом.
В комнате воцарилась тишина. Мурашова что-то писала на листке бумаге. Я же незаметно от нее облизала пересохшие губы.
– Нда… ну, бегать за кока-колой моделям – в вашем случае это уж слишком. Пригодитесь где-нибудь в другом месте. Я беру вас на работу. Креативить бы вам… но там посмотрим.
…И меня определили… опять в отдел рекламы! Какое-то время я занималась всяким «мусором» – заготавливала впрок рекламные тексты, налаживала связи с небольшими агентствами и изданиями. К «китам» меня не допускали – за это отвечали два человека, которые невероятно соперничали и пытались подсидеть друг друга. Я, пока велись эти войны, овладевала мастерством и в соответствии с восточной мудростью ждала, когда «мимо меня проплывет труп моего врага». Труп, слава богу, не проплыл, но состоялось увольнение одной, и выговор получила другая. Времени на поиски нужной единицы не было, и меня назначили начальником отдела.
– Сама Мурашова одобрила вашу кандидатуру, – поделилась девушка-секретарь, которая как-то незаметно стала моей приятельницей.
Я должна была быть благодарна Марии Евгеньевне – в то время, когда многие сотрудники проходили через многоступенчатые проверки и испытательные сроки, я почти волшебным образом оказалась на месте начальника. В глубине души, я пыталась вызвать в себе это чувство признательности, но получалось это так натужно и неискренне, что пришлось это занятие бросить. Да и в моем назначении, скорее, был «виноват» случай, а не мое умение писать. И добрая воля Марии Евгеньевны была здесь ни при чем.
В Дом моды «МаМур» я пришла наблюдателем. Я проникла лазутчиком, шпионом, разведчиком. Благодаря этому мне было намного легче, нежели другим, выносить атмосферу постоянной нервозности, страха перед наказанием, которая царила в этих фешенебельных стенах. Я держала свой «кукиш в кармане», когда хозяйка и ее замы распекали подчиненных, когда Мурашова капризничала или отпускала редкую похвалу, по форме больше похожую на оскорбление. В определенном смысле мне было намного легче, чем многим другим. Я знала про свое тайное будущее, про наши с сестрой планы и понимала, что все это лишь ступень на пути к собственному бизнесу. Почему-то я совершенно была уверена, что все у нас получится. Сестра была талантливой, я упрямой и дотошной. Удача не могла обойти нас стороной.
Мария Мурашова была человеком неприятным, но вместе с тем очень успешной предпринимательницей. Ее одежда не была особенно оригинальна, скорее это были реплики давно забытых идей, слегка переработанных и адаптированных к современной жизни. Она не уделяла внимания аксессуарам – этой палочке-выручалочке большинства модных домов, она даже не использовала эксклюзивные ткани, но ее маленький модный «заводик», запущенный когда-то, функционировал безотказно, поднимаясь в верхние модные эшелоны медленно и верно. Происходило это не благодаря новаторским идеям, а исключительно идеальному пошиву и умению творчески переосмыслить прошлое.
«Хотела бы я носить ее одежду?!» – этот вопрос я задавала себе бесконечно, наблюдая изнурительные репетиции дефиле. Девочки-модели, все бледные и уставшие, послушно вышагивали по подиуму, а Мурашова кричала на них и удивлялась вслух: «В этом агентстве что – все такие полудохлые клячи?! Они же даже дышать не могут нормально!» Она была несправедлива – манекенщицы работали хорошо, я это уже точно могла сказать. Порой мне казалось, что Марию Евгеньевну бесит их красота. Даже без косметики они были утонченными и интересными, каждая на свой манер. Мурашова в своей вечной черной одежде – дань мировому модному стилю – казалась неопрятной. Кстати, то обстоятельство, что почти все дамы, которые определяют что-то в моде, далеки от совершенства и подчас откровенно некрасивы, меня немало изумляло. Мне казалось, в этот бизнес должны идти люди привлекательной наружности. Красивым как-то веришь сразу, и прислушиваешься, и хочешь подражать. «Ну, сестра у меня хороша собой, и я – ничего, когда в нормальном расположении духа! – самонадеянно думала я про наш будущий семейный бизнес. – А еще в нашем Модном доме будут работать люди приятные и воспитанные. У нас не будут хамить и оскорблять».
Наблюдая за работой сотрудников и за тем, как Мурашова контролирует всю сложную схему, я представляла, как мы с сестрой откроем свой собственный бизнес.
– Я хочу, чтобы мы шили все. Весь ассортимент. И для мужчин, и для женщин. – Лида показывала мне огромный альбом, весь заполненный эскизами. – Смотри, хоть сейчас за работу! За эти годы я столько всего напридумывала. И даже сшила.
Действительно, Лида многие вещи отшивала в маленьких размерах, чтобы понять, есть ли у той или иной модели недостатки. Сестра часами рисовала, чертила выкройки, искала интересные ткани. Она, как и я, серьезно готовилась к нашему рывку. Наши роли мы поделили заранее – Лиду прежде всего интересовало творчество. Управление, координация, финансовые вопросы и реклама ее волновали мало. Я же могла быть полезна в этом качестве. У нас было идеальное сочетание, и мы обе с нетерпением ждали, когда подрастут ее близнецы.
Иногда я себя спрашивала, насколько я искренна в своем стремлении осуществить эту нашу мечту. Дело в том, что шить я не любила и не умела. Никаких восторгов относительно образов, которые может создать кутюрье, я тоже не испытывала. Мое отношение к этому делу было сугубо практическим. К тому же я беспокоилась о сестре. Получалось, что эта моя мечта была мечтой практичного человека, а в душе было что-то иное, чему я не давала воли.
Забегая вперед, скажу, что через три недели работы в «МаМур» мне захотелось оттуда сбежать куда глаза глядят – мир моды при ближайшем рассмотрении оказался весьма несимпатичным. То есть каждый в отдельности человек, с которым я имела там дело, был сам по себе хорош и приятен. Собранные в коллектив, отягощенные общей задачей и возглавляемые владелицей компании Марией Мурашовой, они представляли собой классический клубок змей. Было ли здесь дело в амбициях или в своеобразных методах управления – не знаю. Ясно было только одно – моя бы воля, я отсюда уволилась бы через месяц. Но я выполняла долг – мне нужно было знать, как устроен мир моды.
В «МаМур» огромный отдел трудился над пресс-релизами и сочинял эссе о творчестве Марии Мурашовой, об успехах на мировом рынке конфекции, о том, как принимали ее коллекции в Париже или Японии. Много сочинялось, но таковы законы жанра: не приукрасить – это значит не посолить обед. Все тексты, которые я писала, заверяла сама хозяйка, и каждый раз, возвращая с кучей замечаний мое творение, она приписывала фразу: «На собеседовании вы были оригинальнее!»
Почему она так прицепилась к тому разговору, я так и не поняла. Мне иногда казалось, что, даже если я напишу идеальный текст, все равно увижу хоть один возмущенный восклицательный знак и неизменную приписку на полях. Я не сдавалась – написать внятный рекламный текст за десять минут для меня не составляло труда. Иногда я вспоминала мое родное агентство, в котором управлял взбалмошный, но добрый и понятливый Анатолий Дмитриевич, и оно мне казалось чем-то вроде милой песочницы.
…Через полгода мне наконец открылось то, что было скрыто от постороннего взгляда и что объясняло многие события, а также эту нервозную, недоброжелательную обстановку. В Доме моды было две «головы». Мария Мурашова – этот лидер, который был на виду, который брал на себя решение всех вопросов, начиная от хозяйственных до участия в том или ином мероприятии. И был еще один человек, который в статусе арт-директора определял творческую составляющую этого дела. Звали этого человека Калерия Петровна, или просто Лера Петровна. По слухам, при создании Дома моды именно Лера Петровна внесла большую часть необходимой для становления дела суммы. Теперь, спустя много лет, отношения между компаньонами напоминали скорее войну, и у каждого полководца была армия и верные оруженосцы. Я соблюдала нейтралитет, насколько это было возможно. И потом, я помнила, как «оценила» меня Мурашова. Что и говорить, тогда мне была приятна ее похвала, пусть и такая куцая. К тому же я, вникая все больше в ситуацию, понимала, что это именно Мурашова идет на компромиссы, чтобы сохранить и не делить этот бизнес. Она, как практик и умный человек, понимала, что, пока они вместе, пока они одно целое, они останутся величиной.
Лера Петровна вела себя иначе. Она всегда оставалась в тени и выступала тогда, когда было очевидно, что дело сделано и назад повернуть невозможно, да и незачем. Иногда казалось, что причина этого вмешательства не в желании улучшить, а исключительно испортить то, что уже сделано. Примеров такого неявного, якобы дружеско-коллегиального противостояния было предостаточно, но одна из ситуаций была особенно яркой и запомнилась мне тем, что именно в этот момент я определилась со своей позицией.
Тендер на пошив униформы, объявленный огромной государственной компанией, «МаМур» выиграла совершенно неожиданно. Во всяком случае, так выглядело внешне. Заказ был огромен, выгоден, и его выполнение позволяло Модному дому долгое время заниматься исключительно творчеством. Сотрудники ликовали вместе с владельцами – заказ повышал вероятность премиальных и вообще установлению мирной, спокойной обстановки, которая, в свою очередь, способствовала творческой работе.
– Поработали неплохо. Неделя отдыха – занимаемся другими делами, а потом, как раз бухгалтерия закончит все свои подсчеты и получит деньги, беремся непосредственно за пошив.
Неделю мы все били баклуши – подтягивали «хвосты» и заканчивали все то, что в погоне за выгодным заказом было отставлено и отложено. Мурашова впервые за долгое время позволила себе отпуск.
– Она больше, чем на три-четыре дня, никогда не отлучается. А тут – целый месяц! – гудел тихо офис.
Ровно через три дня после отъезда Марии Евгеньевны меня вызвала к себе Лера Петровна.
– Добрый день, – поздоровалась она и тут же поставила передо мной задачу. – Мне нужно, чтобы во всех изданиях, с которыми мы плотно работаем, появилась информация о нашем сотрудничестве с компанией Х. Надо, чтобы стало понятно, что над выполнением заказа по разработке и пошиву униформы мы работаем вместе.
Я молчала. Я точно знала, что эта самая компания Х никогда не имела никакого отношения к нам, к нашим заказам и уж тем более никак не способствовала тому, чтобы мы выиграли тендер.
– Вы меня поняли?
– Я поняла, но у меня нет достаточной информации, чтобы внятно и убедительно рассказать об этой совместной работе.
– Придумайте. Здесь действует правило «шаблона». Ну, например: «Давние партнеры по проектам таким и таким-то – компании А и Х решили не нарушать дружеских традиций и приступили к совместному выполнению заказа государственной корпорации… Ведущую роль в реализации заказа осуществляет компания Х». Проще простого, но не так скупо и сухо – а цветисто. Чтобы было красиво.
– Где можно взять материалы по этому сотрудничеству? – не сдавалась я.
Лера Петровна прищурилась:
– У себя в голове. Только там. Поищите и найдете. Было бы желание.
– Хорошо, я постараюсь. – Мне ничего не оставалось делать, как выйти из кабинета.
Придя к себе, я села за стол и задумалась. Вроде бы все проще простого. Мне было дано задание вышестоящим лицом. Вторым, а по сути первым, лицом компании. Я должна была, не задумываясь о причинах и последствиях, выполнить поручение в указанные сроки. Оставалось только бодро стучать по клавишам и сочинять легенду об отношениях компаний А и Х. Я же сидела и, не двигаясь, смотрела в одну точку, потому что мне предлагали писать вранье. Абсолютное, чистейшее вранье. Это не было похоже даже на приукрашивание, не было похоже на рекламный трюк, где порой вымысел так искусно переплетается с правдой, что становится самой правдой. Но это было еще не все – в этом задании я чувствовала подвох. Я чувствовала что-то, что нарушит и так неустойчивое равновесие между компаньонами. Это было не мое дело, в это влезать было нельзя, но, исполнив это поручение, я, так или иначе, определяла, с кем я. А быть на стороне Леры Петровны мне не хотелось. Не потому, что я была в восторге от Марии Евгеньевны или ее методы руководства меня устраивали, не потому, что она брала меня на работу. Причина моей верности крылась совсем в другом – не Мурашова первая сделал шаг к разделению. А мне всегда было противно предательство и разрушение. Мне всегда было противно вероломство. За рекламной кампанией, которая последовала бы после моей статьи, я видела начало именно этого разрушительного и предательского процесса.
С некоторых пор модный дом «МаМур» стал ньюсмейкером, за новости о нем уже сражались многие издания, и вброс такой информации, которая обросла бы различного рода экономическими домыслами, произвел бы большой эффект.
– У тебя есть мобильный Мурашовой? – Я спустилась вниз к той самой секретарше, которая направила меня на собеседование.
Девушку звали Леной, и была она, по сути, очень доброй и порядочной. Только немного важничала на своем рабочем месте. За время работы в компании я поняла, что ей вполне можно доверять.
– Есть, но дать не могу. Запрещено. Только в самых экстренных случаях. И потом, она же не в командировке, а в отпуске! Сами понимаете…
– Считай, что экстренный случай… Беру ответственность на себя.
– Я боюсь, влетит.
– Если не дашь, влетит больше, поверь мне!
– Что-то случилось?
– Пока нет, и надо узнать, не случится ли что…
Лена протянула клочок бумажки.
– Спасибо, звонить буду со своего мобильника и в своем кабинете. – Я помчалась наверх.
Дозвонилась я только с третьего раза. Сто раз извинившись и сто раз повторившись, я рассказала о задании Леры Петровны. Меня слушали внимательно, не перебивая.
– Мария Евгеньевна, как мне поступить? Я почему-то не решалась запустить эту кампанию…
– И не запускайте. Она сейчас ни к чему… – Мурашова никак не прокомментировала поведение Леры Петровны – это было и понятно, я не та птица, перед которой она должна была открываться.
– Я могу официально отказаться, если поинтересуются состоянием дел?
– Это как сочтете нужным. Можете сказать как есть, можете потянуть резину до моего возвращения. Но буду я не скоро – у меня здесь еще дела.
Она закончила разговор, не дожидаясь моего ответа.
Я повертелась в своем кресле, потом выключила компьютер и спустилась вниз.
– Лена, спасибо, я дозвонилась. И очень правильно сделала.
Лена только улыбнулась и помахала рукой:
– Хорошего вечера, Анастасия Павловна.
Лера Петровна, судя по всему, отлично просчитала меня и вознамерилась добиться своего любой ценой. При этом она пренебрегла простым решением – перепоручить свое задание любому верному сотруднику моего отдела. Нет, она захотела «добить» меня. Теперь каждый мой рабочий день начинался в кабинете Леры Петровны.
– Поймите, ответ на этот вопрос я найду быстро, но мне надо, чтобы это сделал человек, которому я поручила это выполнить. Вы вздумали бунтовать?
– Нет, я просто не знаю, как лучше выполнить это задание. Всю информацию о нашем Доме читают внимательно, если я где-то ошибусь, могут пойти разговоры…
– Пусть вас это не волнует. Это не ваше дело. Не ваш бизнес.
«Увы, не мой. А потому и не собираюсь его разваливать. Пусть это делает кто-то другой!» – Мысленно я посылала Леру Петровну к черту.
На следующий день все повторялось вновь, словно компаньон Мурашовой проверяла меня на прочность. Я же показывала дурацкие тексты, придумывала отговорки, причины, что-то врала. Я боялась сказать все как есть, но не из-за себя, а из-за Мурашовой. Почему я тогда выгораживала таким образом Марию Евгеньевну, я не знала.
– Вы не хотите выполнять это поручение? Или не можете? Без проблем. Я поручу его другому. И оно будет сделано, – лопнуло терпение Леры Петровны.
На меня она посмотрела с усмешкой победителя.
– Да, я недостаточно подготовлена к таким объемным рекламным кампаниям. И…
– Вы свободны. Запомните, на рабочем месте ценятся готовность к выполнению задач и квалификация. У вас нет ни того, ни другого.
Я вышла из кабинета – очутиться на водоразделе интересов не самое приятное и продуктивное дело.
Пожарная сирена ожила внезапно. Резкий звук чередовался с неприятным бесполым голосом, который призывал сохранять спокойствие, утверждал, что ситуация под контролем соответствующих служб, и настоятельно рекомендовал при эвакуации взять с собой документы. Это последнее предложение резануло слух. Мне подумалось, что гораздо приятнее быть живой без документов, чем трупом с паспортом или, на худой конец, с магнитным пропуском в офис. Еще прислушиваясь к динамикам и лихорадочно пытаясь найти свою сумку, я решила, что если сейчас спасусь, то никогда не буду больше играть в практичного, дальновидного и предусмотрительного человека. Посудите сами, какой прок делать стратегические запасы в кухонном шкафу, какой смысл покупать каждый раз лишнюю упаковку мыла и шампуня и целесообразно ли иметь дома набор семян свеклы и моркови (я где-то прочла, что в голодные времена самое дорогое – это посевной материал), так вот, имеет ли все это смысл, если я в ответственный момент не могу найти под столом второй туфель, собственный паспорт и первое, что кладу в карман, – помаду?
– Боярцева, что ты копаешься? Тревога, хоть и учебная, но все равно надо поспешить! – Сосед Димка протянул мне мой пропуск.
– А где он был?
– Ты чашку с кофе на него поставила. Пошли быстрее. Все уже эвакуировались. – Димка пригладил свои рыжие волосы цвета ольховой стружки. Именно стружки и именно ольховой. Цвет его волос был бледно-рыжий, с чуть неуловимым розовато-сероватым оттенком. Крупные завитки создавали на голове подобие мохнатой шапки. Димка был крупным, спокойным и, я бы сказала, ласковым человеком. Он никогда не кричал, не сердился, но любил крепкое словцо. Впрочем, матерился тоже ласково, с какой-то заботливой интонацией. Он был хорошим коллегой, и даже эта внезапная сирена и угроза опасности рядом с ним не была такой страшной.
Я наконец надела туфли, и мы по лестнице чинно спустились во двор нашего офиса. Там были уже все. Народ выглядел повеселевшим, бодрым, и на лицах читалась надежда, что эта чрезвычайная ситуация превратится в длительное чрезвычайное положение.
– А что, предупреждали, что будет учебная пожарная тревога? – закуривая любезно предоставленную Димкой сигарету, осведомилась я.
– Неделю об этом долдонили. И объявление на общей доске висело. Ты что, распоряжение по «империи» не читаешь?! – съехидничала Лена, заведующая отделом продвижения новой продукции.
– Читаю, только кроме чтения приказов у меня прорва других дел. – Эту самую Лену я очень не любила. Не любила за то, что в компании она чувствовала себя как рыба в воде. Как птица в небе и крот под землей. Словом, она как нельзя лучше вписывалась в установленный и принятый в этом коллективе миропорядок. Мне же это давалось с трудом, я бы даже сказала с кровью и слезами. Но делать было нечего – я не просто так пришла сюда работать – у меня были свои тайные задачи, да к тому же на дворе свирепствовал очередной кризис, я не хотела остаться без работы. Я старательно не замечала неприятное и упрямо акцентировала свое внимание на редких позитивных моментах…
– И как долго мы будем здесь торчать? – Димка, тот самый, что нашел мой паспорт под чашкой с кофе и который помог надеть туфли, озирался в поисках свободного местечка на нашей зеленой лужайке. Но все было занято. – Боярцева, водки нам здесь не нальют, а потому пойдем вот на ту тумбу сядем, все лучше, чем на ногах стоять. – Он указал в глубь двора.
Все знали, что Димка любит выпить водочки и закусить горячей рыбной солянкой. Про солянку, которую готовит его мать, он мог говорить часами.
– Не нальют водки. И закусить не дадут, Дима, ты прав, – согласилась я с ним, – пойдем, сядем.
– Ты чего такая напуганная, словно у нас действительно пожар?
– Не напуганная, я все про ту историю думаю. Про компанию Х. – Я знала, что Димка посвящен в проблему.
– Что тут думать. Мы в том виде, в каком есть, доживаем последние денечки. Скоро нас разделят. Все к этому идет. Похоже, Лера сильнее. Она побеждает. Она давно создала компанию Х. Ей было необходимо, чтобы она ассоциировалась с успехами «МаМур». Компания Х была создана Лерой, она собиралась уйти из дела, захватив часть активов, и работать самостоятельно, но для начала нужны были реклама и имидж. Ты многого не знаешь, а дела творятся дурные. Жаль Мурашову. Она тетка противная, да только делу предана. Оно для нее как дитя.
– А для Леры нашей Петровны?
– Как падчерица, которую надо выгодно сбыть с рук. Разница налицо. Но мы все это увидим еще.
Пока мы болтали, наступил полдень. Многие в ожидании отбоя тревоги разлеглись на травке и почти дремали. Но вскоре раздался тот самый противный голос из динамика:
– Отбой пожарной тревоги. Можно вернуться на свои рабочие места.
– Слава богу, я уж думал, мы здесь заночуем. Ты не спеши. Это на час – пока все через наши магнитные турникеты пройдут. Пока свои физиономии в камеры сунут.
Мы сидели на своей тумбе и наблюдали, как народ выстроился в длинную послушную очередь.
– Ты посмотри, а очередь что-то не уменьшается? – Димка указал на людей, которые все так же толпились у дверей. – Пойдем посмотрим.
– Что это здесь такое? – спросили мы, подойдя к гудевшей толпе.
– Сломались турникеты. Не срабатывают. Вернее, через раз. У одного нормально, у другого – нет.
– Я всегда говорил, что эта система фуфловая. Дорогая, но фуфловая. – Димка махнул рукой. – Теперь торчи здесь еще полдня.
У нас с некоторых пор стояли «рамки» с камерами. Они пропускали по «внешности», а потом еще и турникет открывался.
– Ну, мало ли сбой какой… – Я тоже устала и хотела уже оказаться в кабинете.
Но когда подошла моя очередь и я уставилась в камеру, она не сработала.
– Проходите сюда, к этим сотрудникам. – Охранник указал на толпу, которая ждала слева.
– Что за черт! И вы здесь, Анастасия Павловна! И вас не узнали! – кто-то весело меня окликнул. Но этот веселый смешок заглушил голос из динамика.
– Внимание! Всех, кого не идентифицировала камера, просим завтра подойти к корпусу два. Там вам будут выданы ваши личные вещи, оставшиеся на рабочих местах и документы об увольнении.
– Ух, ни фига себе! – Димка, который, как и я, оказался в числе отсеянных, громко свистнул.