На палубе Гвинет встретил молодой гардемарин.
– Я корабельный гардемарин Фойл, – представился он и пожал ее руку в перчатке, раздуваясь от важности. – Добро пожаловать на «Суррей».
– Да, действительно…
Весьма нелюбезный тон гостьи нисколько не обескуражил Фойла. Очевидно, его не смущало и зловоние, распространявшееся снизу. Прижав к носу платочек, Гвинет проигнорировала предложенную ей руку и, подобрав юбки, последовала за гардемарином. Она чувствовала на себе любопытные взгляды матросов, слышала приглушенные реплики, смешки; видела, как матросы подталкивают друг друга локтями. Кто-то негромко прыснул.
Гвинет продолжала молча идти, хотя глаза ее прищурились и на щеках выступили красные пятна.
– Не обращайте внимания на это, – сказал Фойл. – Боюсь, что море – это не то место, где обучают хорошим манерам.
– Это ваш благородный капитан уже доказал, – ядовито заметила Гвинет, кипевшая негодованием при виде кошмара, который открылся ее глазам. Подумать только, нормальные люди вынуждены жить в этом плавучем аду! И ведь их единственное преступление состоит в том, что они воевали на стороне противника. – Впрочем, это не имеет значения. Все, что я здесь вижу, отвратительно, и после окончания моего визита лорд Морнингхолл проклянет тот день, когда встретился со мной.
Гардемарин лишь скептически поднял бровь, однако Гвинет успела заметить на его лице усмешку. Ну конечно, ему легко быть таким беспечным, ибо его не принуждали жить в том аду, в каком живут несчастные внизу! Гвинет знала по своему опыту, что люди в положении Фойла не питают жалости к другим и, более того, находят удовольствие в том, чтобы поиздеваться над слабыми, обездоленными и беспомощными. Фойл, видимо, был из той породы. Она могла судить об этом по его порочному рту, покачивающейся походке. И к тому же она видела его скептическую ухмылку, словно она, Гвинет, сказала нечто очень забавное. Может, он думает, что Морнингхолл вынудит ее бежать, поджав хвост? Этого они оба не дождутся. Гвинет собралась было уже открыть рот, чтобы все это высказать, когда Фойл схватил ее за локоть, чтобы отвести в сторону от группы чумазых заключенных, с отсутствующим взглядом выходящих из черного люка.
Это зрелище подействовало на Гвинет так, что она остановилась как вкопанная.
В оборванной, некогда желтого цвета одежде, зажмурившись от внезапного света, они остановились, прикрывая глаза и издавая стоны. На ногах у них были цепи, которые громко лязгали, пока пленники передвигались по палубе. Заросшие бородами лица искажала общая гримаса страдания, спины были сгорблены, у многих имелись ярко выраженные признаки цинги.
– Боже милосердный! – ахнула Гвинет. Лицо у нее побледнело, губы задрожали.
– Пойдемте, мадам, вам не следует смотреть на этих людей, – сказал гардемарин.
– На них цепи, – бормотала она. – Зачем это?
– Один из заключенных совершил прошлой ночью побег и утонул в трясине, болван этакий. Этих снимают с корабля, чтобы похоронить бедолагу. Поэтому и цепи. Пойдемте дальше.
Несмотря на подступающий к горлу ком, Гвинет воспротивилась попыткам гардемарина оградить ее от тяжелого зрелища. Она остановилась, чтобы, преодолевая ужас, посмотреть на проходящих мимо несчастных. Один молодой человек тоже остановился и протянул к ней худющую, как у скелета, руку; словно хотел убедиться, что перед ним не видение, но конвоир рявкнул на пленного и стукнул его мушкетом сзади по ногам. Заключенный упал, ударившись подбородком о закопченную палубу. Молча, собрав остатки гордости, он вскочил. На желтой его рубашке стоял штамп «Т.У.». Рубашка спереди разорвалась, и проглянула свежая ссадина. Гвинет оцепенела и, приложив кулак ко рту, попыталась остановить подступавшие к горлу слезы. Мужчина больше не смотрел на нее, очевидно испытывая чувство стыда. Понурившись, он, хромая, последовал за своими товарищами по несчастью. Гвинет судорожно сглотнула, делая усилие над собой, чтобы не показать Фойлу, до какой степени ее потрясло увиденное. Ей понадобятся весь ее ум и эта злость, если она хочет что-то изменить в жизни пленников.
– Прошу прощения, миледи, но если брать плавучие тюрьмы, то это одна из лучших…
– Из лучших?! – иронично переспросила Гвинет. Вкрадчивый голос гардемарина словно вывел ее из шока. – Я не вижу ничего хорошего в этой жестокости и думаю, что к тому времени, когда я закончу свое путешествие по этой преисподней, у меня соберется достаточно материала, чтобы заклеймить вас всех позором! Даже свиньи живут в более сносных условиях!
Порыв ветра принес новую порцию отвратительных запахов. Из пучка белокурых волос Гвинет выбился локон. Она снова затолкнула его под шляпку, пытаясь справиться с разгулявшимися нервами. Резким кивком головы она показала юноше, чтобы он продолжил путь.
Они шли мимо люка – входа в зловонное чрево корабля. Гвинет остановилась и, поколебавшись, отняла платок от лица. В нос ей ударили тлетворные запахи болезней, экскрементов и смерти.
– Вы ощущаете запах уксуса, – с важностью пояснил Фойл, увидев, что Гвинет наморщила нос. – Капитан приказывает окуривать корабль каждую ночь.
– Я так понимаю, что он одержим чистоплотностью? – саркастически заметила Гвинет.
– Он делает все, что от него зависит, миледи. И еще мы ставим паруса таким образом, чтобы бриз продувал трюм. Сожалею, если уксус вам неприятен. Не наша вина, что…
– Я возражаю вовсе не против запаха уксуса, – перебила гардемарина Гвинет. – Где содержатся пленные?
– В нижнем трюме.
– Проводите меня туда, пожалуйста.
– Я не могу этого сделать, миледи. Туда никому не разрешается входить. И вообще, боюсь, это неподходящее место для благородной женщины. – Он довел Гвинет до большой двери, окрашенной в красный цвет, и остановился. – Вот мы и пришли. Уверен, что его светлость будет… рад вас видеть.
Фойл постучал в дверь. Лицо у него вдруг приобрело испуганное выражение; после некоторого колебания он приоткрыл дверь.
Готовая к бою, Гвинет вошла в каюту. И остановилась от неожиданности.
Перед окном стоял вращающийся стул с высокой спинкой, зачехленной красным бархатом. А за спинкой стула Гвинет увидела корону черных волос.
Фойл откашлялся и писклявым голосом доложил:
– Ваша светлость, к вам леди Гвинет Эванс-Симмз.
После довольно длительной паузы прозвучал грудной голос:
– Я знаю.
Снова последовала пауза. Молчание затягивалось до неприличия. Затем стул начал поворачиваться.
Вначале показалось ухо. Затем строгий аристократический профиль.
И наконец, лицо самого дьявола.
Гвинет невольно задержала дыхание и отступила на шаг назад.
– Входите, моя дорогая, – растягивая слова, проговорил маркиз, делая приглашающий жест рукой. Он сидел, закинув ногу на ногу, белоснежная рубашка его была расстегнута под горлом, открывая мысок загорелой шеи, покрытой порослью волос. Он не потрудился встать и пожать ей руку или вообще хоть как-то поприветствовать ее. Вместо этого маркиз лишь вскинул бровь и с надменной самоуверенностью добавил: – Вы выглядите ошеломленной, но, похоже, я произвожу подобный эффект на всех женщин, с которыми встречаюсь.
«Эффект – это не то слово. Опасность!» – подумала Гвинет.
Опасность таилась в его поджаром, сильном, мускулистом теле; в его расслабленной, выжидательной позе; в том, как он смотрел на нее, – он словно собирался соблазнить ее прямо сейчас и здесь.
Лицо его было удивительно вылеплено, в нем ангельская красота сочеталась с чем-то демоническим, порочным и в то же время привлекательным. Но больше всего притягивали и волновали его глаза. Они были холодные, серо-голубого оттенка, в их глубине таились чувственность, искушенность и ум. Густые ресницы придавали лицу выражение скуки и дерзкого вызова. Глаза были проницательны, выразительны и чисты, как горный ледник, – и дьявольски опасны.
– Можешь оставить нас, Фойл, – пробормотал маркиз, не отрывая от Гвинет взгляда.
Гвинет подождала, пока юноша покинет комнату.
– А в чем заключается этот эффект, лорд Морнингхолл? – с вызовом спросила она.
Что-то дрогнуло во взгляде маркиза, словно улыбка промелькнула в глазах. Но затем они снова стали холодными и жестокими.
– Вы знаете, – негромко сказал он, наклоняясь вперед, чтобы налить себе бокал бренди, и явно не собираясь предложить напиток ей, – моя мать считала меня дьяволом. – Голос у него был грудной, красивый, хорошо поставленный, резкий и одновременно мягкий. И еще – чувственный. Ангельский и демонический вместе. – Она окончила свои дни в лондонском доме для умалишенных, где с великой радостью сообщала своим столь же безумным друзьям и подругам, что родила Антихриста. – Маркиз одарил ее ледяным взглядом. – Вы гораздо моложе, чем я ожидал. Совсем девчушка. Так что вам угодно?
Быстрая смена мыслей, мгновенный переход от приятных или, во всяком случае, любезных слов к откровенной грубости явились причиной того, что Гвинет вскинула подбородок, щеки ее вспыхнули. Она устремила на него, как она надеялась, весьма дерзкий и воинственный взгляд.
– Я хочу, лорд Морнингхолл, осмотреть ваш корабль с тем, чтобы решительно осудить и наложить арест на тот ад, в котором влачат существование военнопленные и выходцем из которого являетесь вы сами, как о том с гордостью только что заявили. Могу я попросить, чтобы вы сопровождали меня, или это сделает ваш более любезный гардемарин?
– Честно говоря, миледи, я не намерен сопровождать вас, а у мистера Фойла есть другие, более важные обязанности. Вы можете покинуть корабль в любой момент, когда пожелаете. И в этом случае я буду счастлив вас проводить.
Положив ногу на ногу, он стал столь откровенно рассматривать ее грудь, что Гвинет показалось, будто он раздел ее донага и изнасиловал, даже не коснувшись рукой ее внезапно почувствовавшей жар плоти. Затем, как если бы зрелище перестало его занимать и интересовать, он тоскливо вздохнул, поднялся, подошел к окну и, стоя спиной к Гвинет, принялся смотреть на бухту.
Спина у него была широкая, красивой лепки, такая спина бывает у воинов и королей.
– Вы невероятно грубы, сэр, – дергая застежки своего ридикюля, сказала Гвинет, как ей казалось, ровным голосом.
– Мне об этом уже говорили.
– К тому же тщеславны и влюблены в свою персону сверх всякой меры.
– Да, об этом я тоже знаю. Пожалуйста, скажите то, что мне неизвестно.
Гвинет сжала кулаки, скрипнула зубами и тихо чертыхнулась. Морнингхолл не повернулся и никак на это не отреагировал. А Гвинет обратила внимание на то, что волосы у него черные и блестящие, что они зачесаны назад и вьются по белому воротнику, и у нее вдруг возникло безрассудное желание провести по ним рукой.
– Хорошо, – жестко сказала она. – В таком случае общайтесь со стеной. Я уверена, что только на нее вы и производите впечатление. Я же намерена найти вашего заместителя и получить ответы на свои вопросы у него.
Как она и ожидала, Морнингхолл обернулся, и на его лице промелькнуло нечто похожее на обиду. Но именно промелькнуло, не более того. Очевидно, этот человек прошел хорошую школу жизни. А может быть, наоборот, никаких уроков она ему не преподносила. Так или иначе, под личиной его ангельски-дьявольского высокомерия проглядывала острая чувственность, и у нее возникло желание бежать от него. Так бывает, когда путник зимой подходит слишком близко к жаркому костру – и обжигается.
Морнингхолл медленно поставил бокал на стол, сверля ее взглядом.
– А на вас я произвожу какое-то впечатление, леди Симмз?
– Самое неприятное. – Она вскинула подбородок и посмотрела ему в глаза, однако выдержать его взгляд не смогла. Ее щеки тут же покрылись жарким румянцем, и она отвела глаза, шагнув в сторону, чтобы маркиз не заметил ее смятения.
Но тут же остановилась и, презрительно выгнув бровь, посмотрела на инкрустированную кровать с голубовато-золотистым пологом, на свежеокрашенные стены, на плюшевые коврики.
– Но дело не в вашей грубости. Мне отвратительно видеть, что вы спокойно живете в такой роскоши, в то время как несчастных людей внизу содержат хуже скотины.
– Вы полагали, что я живу так же?
– Я полагала, что вы измените условия содержания военопленных. А как живете лично вы – это не моя забота, меня это нисколько не интересует.
– Очень жаль, леди Симмз. Жаль, что вы нашли условия моей жизни великолепными, – проговорил он тоном, за которым угадывались сарказм и горечь.
– Кстати, почему вы, один из пэров королевства, продолжаете служить во флоте, когда у вас есть политические обязанности и ответственность перед правительством? – Гвинет, в свою очередь, попыталась пронзить его взглядом, но нисколько не подействовало на Морнингхолла, если не считать тени еле заметной улыбки, промелькнувшей на его лице. – Ведь вы, в конце концов, маркиз.
– Вероятно, мне нравится моя работа, – ответил он, поднимая бокал и глядя на Гвинет поверх его кромки.
– Вы пэр королевства. И не надо говорить мне, что вам нравится выполнять работу для лейтенантов-неудачников.
– Если честно, я ненавижу флот и проклинаю тот день, когда стал моряком.
– Это понятно, если вспомнить о вашем послужном писке.
При этих словах лицо Морнингхолла потемнело от гнева. Однако Гвинет проигнорировала сей факт и взяла в руки лежавшую на столе книгу – толстый затрепанный справочник о болезнях и их распознавании. Она рассеянно перелистала несколько страниц и пренебрежительно бросила книгу на стол. Подняв голову, она увидела, что Морнингхолл смотрит на нее с откровенной яростью.
– Так почему бы вам не оставить флот, если уж вы так его ненавидите? – спросила Гвинет.
Он не ответил, хотя в его холодных глазах появился опасный огонек.
Однако Гвинет продолжала проявлять настойчивость:
– Так почему вы все-таки остаетесь на море?
– Это что – игра в вопросы и ответы?
– Я вижу, что задела вас за живое, – не сдавалась Гвинет.
– Ну хорошо. Случилось так, что я убил на дуэли сына адмирала. И адмирал оказал мне милость, определив меня на эту благородную службу. Награда вполне достойная, не правда ли?
– А что представлял собой сын адмирала?
– Это был настоящий петух, который с важным видом болтался по всему флоту. Эдакий розовощекий пустой и туповатый хлыщ. Ему следовало бы подумать, прежде чем бросать мне вызов.
– А вам следовало бы подумать, что вы можете впасть в немилость. Вряд ли вашему начальству понравилось ваше поведение. Но, похоже, это именно в вашем духе. Неосмотрительность является причиной того, что вы оказались во главе плавучей тюрьмы, в то время как другие люди в таком чине командуют блестящими фрегатами и умножают славу Британии, а благодарная страна любовно прижимает их к своей груди.
– Если Британии нужны именно такие слава и почет, то ей следовало бы не меня, а кого-то другого прижать к своим титькам.
Гвинет ахнула.
– Постыдитесь, сэр!
– А вы, мадам, занимайтесь своими делами и не лезьте в мои!
Ноздри Гвинет раздулись от гнева. Ей на какой-то момент захотелось, чтобы сейчас здесь оказался Уильям. Впрочем, что это она? Надо справиться с этим порочным типом самостоятельно, без чьей-либо помощи.
– Лорд Морнингхолл, – сказала она как можно спокойнее, приподняв подбородок и холодно глядя на него. – Надеюсь, вы понимаете, что я могу осложнить вам жизнь. И поэтому вам следовало бы обращаться со мной более уважительно.
– Я обращаюсь с людьми так, как они того заслуживают. Вы же, моя дорогая, вторгаетесь ко мне на судно, угрожаете мне, а теперь еще и оскорбляете. И я не вижу оснований для уважительного отношения к вам. Что ж, махните волшебной палочкой, обрушьте все возможные кары на меня, если вам так хочется. Вряд ли я смогу занять положение ниже нынешнего.
– Вы и сами удивитесь, насколько это возможно, – сказала она. В ее голосе звучал металл. – А меня вы весьма обяжете, если дадите возможность осмотреть камеры заключенных.
Морнингхолл поставил стакан на стол. Затем подошел к кровати, оперся о спинку, скрестив на груди руки. Одной рукой он поглаживал подбородок и рот, не спуская пронзительного взгляда с Гвинет.
Оценивающего взгляда.
Гвинет почувствовала, что у нее по телу пробегает дрожь.
– Вы и в самом деле такая мегера, как о вас говорят?
Гвинет довольно улыбнулась.
– Признаюсь, я думал, что вы постарше, – словно размышляя вслух, проговорил маркиз, в очередной раз потер подбородок и улыбнулся дразнящей улыбкой. – Вам ведь никак не более двадцати одного года. Вы и в самом деле та самая леди Симмз, что ради денег вышла замуж за старого козла, который лоббировал в парламенте тюремную реформу и разжалобил всех англичан своим нытьем о тяжелой участи шахтерских сирот?
– Та самая. А вы и правда тот самый лорд Морнингхолл… – парировала она и, подняв висевший у нее на шее лорнет, стала разглядывать его через стекло. – Тот, кого выгнали из Оксфорда, судили за неподчинение и что там еще? Ах да, – она отпустила лорнет, и он упал ей на грудь, – тот, кому прошлой ночью нанес визит Черный Волк? Он организовал впечатляющий побег американцев прямо под самым вашим носом.
Лорд Морнингхолл опустил руку и выпрямился в полный рост. Видно было, как на его виске пульсирует вена.
Сохраняя присутствие духа, Гвинет вскинула подбородок и с безмятежным видом посмотрела в окно.
– Мне очень хотелось бы встретиться с этим Черным Волком. Думаю, мы могли бы стать с ним хорошими партнерами. Пока я готовлю материалы к проведению тюремной реформы, он мог бы помочь нескольким несчастным военнопленным досрочно покинуть этот корабль.
Маркиз навис над ней – высокий, разгневанный, грозный.
– Полагаю, вам лучше покинуть судно… Это будет гораздо лучше для вас.
– Будьте уверены, милорд, я тут же покину вас, как только произведу запланированный осмотр. Уверяю вас, мне одинаково противно находиться на вашем судне и рядом с вами.
– Я сказал: убирайтесь!
– А вы что, относитесь к числу тех суеверных капитанов, которые возражают против присутствия женщины на корабле? Право, Морнингхолл, это непростительная глупость.
– Нет, я нисколько не возражаю против присутствия женщины, – пробормотал он, делая шаг вперед.
Сердце у Гвинет громко забилось, словно предупреждая о возможных неприятностях, однако она не отступила. Маркиз подошел к ней вплотную, и его красивое даже в гневе лицо оказалось в опасной близости от нее. Она слегка откинулась назад, не отступая при этом ни на шаг.
– Более того, женщины доставляют мне удовольствие.
– Не пытайтесь запугать меня, – вызывающим тоном проговорила Гвинет, встречая его взгляд.
– Судя по вашему виду, я бы сказал, что вы перепуганы даже без моих попыток вас запугать.
Он дотронулся до щеки Гвинет тыльной стороной ладони, не спуская с нее взгляда. Сейчас, когда его глаза были совсем близко, Гвинет увидела, что их голубовато-серая радужная оболочка окружена более темным кружком, а зрачки излучали золотой свет свечи, словно Создатель пытался придать своему творению некоторое благочестие, но это оказалось ему не по силам. Гвинет отпрянула, уставившись на все еще поднятую руку Морнингхолла.
– Ведь вы испуганы, не правда ли, моя дорогая?
– Нисколько! – Тем не менее Гвинет сделала шаг назад, ощутив позвоночником шпангоут.
Голова Морнингхолла приблизилась к ее лицу. Отступать дальше было некуда. Его рука легла на ее затылок, большой палец скользнул по шее. Гвинет ощутила запах сандалового дерева, тепло и силу мужчины и неожиданную слабость в коленях. Она увидела хитрую улыбку на лице маркиза. Гвинет не ударила его, не сказала ни слова. Она лишь смотрела ему в глаза и чувствовала, как ярость поднимается в ее груди.
– В самом деле, миледи, – сказал маркиз, понижая голос до полушепота и приближая к ее рту свои губы, – прежде чем вы решитесь скрестить шпагу с дьяволом, вы должны знать, что он может быть очень опасным.