В 2020 году исполняется 160 лет со дня рождения Антона Павловича Чехова. Эту дату, несомненно, широко отметят и в нашей стране, и во всем цивилизованном мире. К ней и приурочено это издание нашего великого соотечественника, ибо, естественно, главный памятник писателю – его книги.
Если и через сто с лишним лет мы читаем талантливейшую, глубокую чеховскую прозу, значит, мысли и чувства его героев созвучны, а размышления близки нашим нынешним поискам смысла существования. Неудивительно, что во всем мире А. П. Чехов служит сегодня такой же визитной карточкой великой русской литературы, как и два других ее гиганта, Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой.
А. П. Чехов родился в Таганроге, в семье мелкого лавочника, сына крепостного, выбившегося из мещан в купечество, Павла Егоровича Чехова и Евгении Яковлевны, в девичестве Морозовой. В семье было шестеро детей. До сих пор не понятно и не объяснимо, как человек, родившийся в городе, где правильная русская речь слышалась реже, чем греческая или малороссийская, как тогда говорили, хохлацкая, мог родить новый, даже новейший литературный русский язык и стать (Толстой поставил!) в этом отношении рядом с Пушкиным и Тургеневым. Ведь он вырос не в дворянской усадьбе, не слышал той образцовой русской речи, которую с материнским молоком впитывали Пушкин, Тургенев, Толстой, Бунин… Или как смог юноша, дважды второгодник, ничем не проявивший себя за годы учебы, посредственно (одиннадцатое место из двадцати трех) закончивший гимназию, уже через десять лет сделаться знаменитым писателем, получить самую престижную для русского писателя награду – Пушкинскую премию, и прислать свою первую изданную книгу с автографом тому самому Покровскому, учителю богословия, который и придумал ему прозвище «Чехонте», а Евгении Яковлевне пророчил, что из сына ничего путного не выйдет…
Явление в захолустье, на окраине России такого таланта, имя которого прозвучало на весь мир, событие действительно загадочное и необъяснимое. На деле взглянув на становление Чехова как писателя, можно четко разделить его на два периода – таганрогский и московский.
Жизнь в Таганроге – это жизнь подъяремная, по воле отца, всеми силами старавшегося держать семью в страхе божьем, «задать детям направление».
Все пишущие о Чехове непременно указывают, что Павел Егорович был человеком глубоко верующим и художественно одаренным. Он и на скрипке играть сам выучился, иконы писал и до страсти любил церковное пение. Лавку же он держал по нужде – для пропитания и для статуса. Еще был у Павла Егоровича собственный хор, в котором ежедневно пели все домочадцы. Интерес же к торговле сводился к двум-трем моментам: подешевле купить – подороже продать, исключить воровство в лавке и получить максимальную прибыль. Поэтому карманы двух отданных ему на воспитание несчастных хохлят Андрюшки и Петрушки были зашиты, а сын хозяина, чаще всего Антоша, должен был следить, чтобы не страдал хозяйский интерес.
Кормилица-лавочка торговала с пяти утра до одиннадцати вечера, сиживать в ней Павел Егорович не любил, считал более важным отстоять заутреню или всенощную, оставлять лавочку на Андрюшку и Петрушку душа не велела, у них хоть и зашиты карманы, но рот не зашьешь. Поэтому заботу о торговле отец перекладывал целиком на сыновей. В таких случаях день его детей распределялся между лавочкой, гимназией, опять лавочкой, бесконечными спевками в хоре и такими же бесконечными церковными и домашними молениями. Кроме того, дети учились ремеслу; Антоша – портняжному. Также он должен был с малых лет приучаться и к счетному делу, а главное – к искусству торговли, в которое входило и почтительное обращение с покупателями, и знание приемов «обмеривания, обвешивания и всякого торгового мелкого плутовства».
В лавке, где зимой замерзали чернила, Антоша из-за этого не мог выполнить домашнее задание по латыни, что гарантировало ему назавтра 1 (кол) в гимназии и, как следствие, порку и сотню-другую штрафных поклонов дома, он часами сидел за прилавком на ящике из-под мыла, изображая из себя хозяина. Но именно там он научился железной выдержке, состраданию, не оскотинился, не дерзил и не злословил, как, бывало, старшие братья, и не бунтовал, принцип «зло на зло, боль за боль» он не принял. Из этой пропахшей корицей, мылом и селедкой лавки и вышел великий русский писатель, гений русской жизни Антон Павлович Чехов. Оттуда он и вынес свой идеал жизни по-человечески.
Этот «каторжный» период длился до шестнадцатилетия Антоши, когда отец позорно бежал в Москву от долгов, оставив мать с четырьмя детьми в Таганроге, а его делами занялся жилец Чеховых судебный чиновник Селиванов. Евгении Яковлевне Селиванов пообещал выиграть дело, ему поверили. Чиновник действительно выиграл: дом Чеховых перешел в его собственность, мебель была изъята в счет погашения долга. Чеховы стали бездомными и нищими. Евгения Яковлевна, собрав деньги от продажи кое-какой утвари и прибавив к ним то, что заработал частными уроками Антон, купила три билета в Москву. 23 июня, взяв с собой Машу и Мишу, она села в поезд. Так родители оставили в Таганроге сыновей Антона и Ивана на произвол судьбы.
Затем три года полнейшей свободы, выразившейся в том, что над мальчиком не висела ежеминутно угроза получить оплеуху или отбивать в углу штрафные поклоны. Биографы назвали эти три года самым темным пятном в биографии великого писателя. Антон же переживал их как самые светлые и счастливые. Скачки на необъезженных жеребцах по ночной бескрайней степи, как по небу, ночное свидание у одинокого степного колодца с юной незнакомкой, поцелуи, стрельба, охота… Да, впервые в жизни Антоша вдохнул глоток свободы, и это изменило всю его последующую жизнь. О значении свободы для человека он будет говорить каждый раз в своих произведениях. Для него, с детства скованного отцовской тиранией, спасением и главным наслаждением в жизни стала свобода, а внутренние усилия по «выдавливанию из себя по каплям раба» делали его теперь полноправным участником жизни.
Внешне свобода выглядела так: Антоша не всегда бывал сыт, не всегда тепло одет, расползалась изношенная одежда, всасывали грязь прохудившиеся сапоги, иногда приходилось наносить родственникам визиты, чтобы согреться стаканом горячего чая, тщательно рассчитывать каждую копейку, чтобы вовремя внести плату за обучение в гимназии, послать деньги матери. У Антона установились доверительные отношения с Селивановым, он остался жить в доме, в качестве оплаты готовил племянника нового хозяина, Петю Кравцова, к поступлению в училище. Как ни странно, но и учиться он стал гораздо лучше.
Закончив гимназию, Антоша стал одним из стипендиатов городской управы, которая выделила благонадежным и достойным выпускникам деньги на оплату обучения в университете. И в августе 1879 года Антон Чехов садится на поезд и уезжает в Москву. Пророческие слова мальчика, сказанные им на прощание родной тетушке, перед тем как покинуть малую родину, Таганрог, и заступить на служение в Москве: «Будем, будем жить по-человечески». Антоше на тот момент было 19 лет.
Таганрогский период жизни закончился.
К моменту приезда Антона в Москву в отдельной квартире, снимаемой Чеховыми на Грачёвке, процветал махровый Таганрог. Ни банкротство, ни потеря дома, ни спанье на сыром полу и постоянная угроза голода не поколебали веру Павла Егоровича в испытанные им самим в детстве методы воспитания. Как свидетельство незыблемости устоев на стене висел тетрадный лист, исписанный рукой главы семейства и озаглавленный «ПОРЯДОК». В нем членам семьи было предписано, кто, когда, что должен делать и какое наказание предусмотрено за то или иное нарушение.
Павел Егорович к моменту приезда Антона нашел наконец работу с харчами и проживанием, посещал семью только в праздничные дни, поэтому место главы семьи занял Антон. Воля его сделалась доминирующей, он взял на себя содержание и заботу о домочадцах.
В 1879 году Чехов поступил на медицинский факультет Московского университета имени И. М. Сеченова. Занятия в университете совмещал с литературной работой. В основном он публиковался под псевдонимом «Антоша Чехонте».
Первые московские годы он спал и отдыхал даже меньше, чем в Таганроге. Чехов не знал выходных и каникул, не рыбачил, не выезжал из города, но никогда ни слова жалобы, никаких стенаний, наоборот – ощущение удовольствия и радости, что так сумел устроить жизнь свою и родных. По-человечески.
Антон начал печататься в 1880-м году в «Стрекозе», затем последовали «Зритель», «Мирской толк», «Москва», «Свет и тени», «Спутник», Альманах «Стрекозы», «Будильник», «Осколки» и т. д. Феноменально росла производительность. 1880 – девять публикаций, 1881 – тринадцать, 1882 – тридцать две, 1883 – сто двадцать, 1885 – сто двадцать девять. Такого в России не было никогда: двадцатилетний парень, еще не освободившийся от южно-русского говора (говорил не «стул», а «стуло»), вдруг засеял весь литературный ландшафт своими диковинками. Его короткие рассказы и рассказики стали появляться везде и отовсюду. Без главного героя, без идеи, да и вообще, можно сказать, без содержания. Без начала и конца, не понятно, о чем, не понятно, зачем, они посыпались на русского обывателя будто с неба… Антоша Чехонте стал широко известен публике, когда начал печататься в журнале «Осколки». Его заметили не с первой, а со второй или даже с третьей книги (1886), и то, похоже, из-за необычного для издания внешнего вида. Внушительный, тяжеловесный томище, необыкновенного формата, точь-в-точь исторические монографии или какая-нибудь академическая книга. Имя автора на обложке, Антоша Чехонте, ничего еще не говорило читателю.
Выход книги совпал с окончанием университета, где Антон себя никак не проявил, ничем особенным не запомнился, садился всегда уединенно, у окна, и старательно записывал лекции. Иногда он выглядел таким изможденным и исхудалым, что если его несколько дней не видеть, то с трудом можно было узнать. Объясняется это не только факультетской нагрузкой, но и беспрерывным писанием «рассказцев». О чем никто из однокурсников даже не догадывался. Уже со второго курса Антон своими литературными заработками начал содержать семью и оплачивать учебу сестры Маши.
Прошло еще два года. После последнего творения Антоши Чехонте, той самой книжищи невообразимого формата, вышла первая книжка вполне цивилизованного размера и уже удобоваримого, интересного содержания. На обложке этой книжки значилось: «Антон Чехов. “В сумерках”». Ее заметили, обсудили все критики. Восторженный Григорович прислал письмо, которое, как считают многие, решило судьбу писателя Антона Чехова. Именно за этот сборник Чехову присуждается высшая литературная награда – Пушкинская премия (1888 г.). Чуть позже он будет избран в Почетные академики (1900 г.).
После окончания университета Чехов начинает практику уездного врача в Воскресенске (сейчас – город Истра), в больнице известного врача П. А. Архангельского. Затем работает в Звенигороде, временно заведуя больницей.
У Антона не было цели любой ценой стать писателем, тем более, великим, знаменитым на весь мир. Цель была одна: стать, точнее, воспитать в себе обыкновенного человека, абсолютно свободного, способного жить и служить правому делу. Писательство же было самым подходящим и удобным подспорьем. Позволяло поставить свою личную жизнь в такие условия, чтобы была возможность трудиться в той мере, которую он сам определял, какая была необходима ему для внутреннего развития, изучения и исследования жизни, поддержания благосостояния семьи, а также возможность заниматься врачебной практикой, общественной деятельностью. Литературное творчество – это был труд, за который он спокойно мог брать деньги. Такая финансовая свобода позволяла ему практически всегда лечить безвозмездно, часто принимая до сотни больных в день…
Есть еще одно важнейшее деяние Антона Павловича: поездка на Сахалин. Ей предшествует печальное событие – смерть любимого брата, художника Николая Павловича. Весною 1889 г. он заболел брюшным тифом и в июне умер, несмотря на все старания Антона Павловича вылечить его. «Я поглупел и потускнел», – писал Чехов под первым впечатлением утраты. Им овладела «скука адская» и сознание, что «поэзии в жизни ни на грош». Писатель не мог заставить себя писать.
Видя беду современных беллетристов в скудости их впечатлений из-за оседлости, Чехов чувствовал, что и его самого затягивает однотонность жизни, пугает творческий застой. Ему показалось, что жизнь людей на Сахалине, где сосредоточена такая бездна страдания и преступности, даст его слову новый толчок. Думая расширить писательский горизонт, Чехов увлекся идеей написать книгу, устанавливающую за ним репутацию действительного исследователя жизни, бытописателя необследованного края.
Путешествие на кандальный остров было истинным подвигом писателя. Многие сотни верст по бездорожью, напряженнейший труд при подготовке к путешествию и на самом острове дорого обошлись Чехову: поездка значительно ухудшила состояние его здоровья, сильно подстегнула давно начавшийся туберкулезный процесс. Чехов говорил, что после Сахалина вся его жизнь «просахалинена». Изучающие биографию писателя до сих пор так и не определились, что же это было: путешествие, писательская командировка, паломничество? В 1890 году Антон Чехов отправился на остров Сахалин, чтобы исследовать жизнь русских тюрем.
На Сахалине Антон Павлович проведет три месяца. На руках у него будут 10 000 (десять тысяч!) переписных карточек, как свидетельство, что на острове не осталось ни одного ссыльного или каторжного, который с ним не поговорил.
«Сахалин – это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и невольный…в места, подобные Сахалину, мы должны ездить на поклонение, как турки ездят в Мекку… мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали, размножали преступников и все это сваливали на тюремных красноносых смотрителей»[2].
«Хорош белый свет – одно только не хорошо: мы»[3]. Говоря другим языком: то, что создал бог, – хорошо, то, что создали люди, – плачевно плохо. Через пять лет вышла художественно-публицистическая книга путевых заметок о ссыльной колонии и каторге – «Остров Сахалин. Из путевых заметок».
«В результате на Сахалин было обращено внимание: там начали строить приюты, ясли, школы и т. д., а главное – была отменена система наказания плетьми, потрясшая Чехова до того, что он и после часто видел во сне эти ужасные сцены и просыпался в холодном поту»[4].
Значительное ухудшение здоровья, острая неудовлетворенность всем укладом жизни в Москве, которую он почувствовал после возвращения с Сахалина, тяга к повседневному общению с народом заставили Чехова покинуть город. В марте 1892 года Чехов купил в долг имение в Мелихове. Поначалу удивляет его выбор. Ведь искали и выбирали долго, просмотрели к этому времени не один хутор и не одну усадьбу, ничто не подошло, хотя по описаниям можно заключить, что каждая из них была лучше Мелихово. В итоге Чехов купил усадьбу не глядя.
«Мелихово было небольшим селом Серпуховского уезда, Московской губернии. Оно лежало на Каширском тракте, по которому прогоняли гурты скота в Москву. В Мелихово крестьян 181 душа мужского пола и 177 женского, 1 церковь, 41 двор. Бедность и некультурность были ужасающие: избы топились по-черному, школы не было, в самом центре деревни расположились, как три прихода, три трактира. В это бедное и глухое село и переехал на постоянное жительство Антон Павлович Чехов. Еще здесь было три помещичьи усадьбы, а сама деревня делилась на три слободы, и каждая имела свой надел, свой выгон для скота. Помещичьи земли были возле усадьбы, а крестьянская земля лежала далеко: крестьяне должны были прогонять скот и проезжать через барские земли или делать большой крюк. Пастбища, луга, прогон скота, дороги – все эти важные для крестьян вопросы приводили к постоянным столкновениям с помещиками»[5].
Поселившись в усадьбе, Антон Павлович первым делом обошел ближайшие избы и представился всем. Мужики кланялись в пояс: «Здравствуйте, барин». Писатель подходил к ним и говорил: «Я не барин, а доктор». Разобрал все заборы, изгороди и перегородки, мешавшие крестьянам проезжать на свои земли или прогонять скот на пастбища через земли купленной усадьбы. Разрешил крестьянам выпасать скот и на некоторых из своих земель, косить сено в собственном лесу.
Организовал в собственной усадьбе медицинский пункт, где он в утренние часы проводил «приемку» больных. Бесплатно, с выдачей бесплатных лекарств, часто приготовленных по собственным рецептам.
Превратил большое непроходимое болото посреди деревни в пруд. Окружали этот пруд красивые песчаные дорожки.
Еще Чеховы поразили односельчан небарским трудолюбием: вставали с восходом, ложились с заходом. Запущенная усадьба преображалась на глазах. «В имении трудом рук своих и в поте лица прокормиться можно только при одном условии: если будешь работать сам, как мужик, невзирая ни на звание, ни на пол… Успех в хозяйстве, даже маленький, в России дается ценою жесткой борьбы с природой»[6], – писал А. П. Чехов.
Такое воодушевление принесло свои плоды. На десяти десятинах колосилась рожь, на десяти – овес, десятки десятин были под покосами. На огороде зрели баклажаны и артишоки, в саду росли фруктовые деревья, на птичьем дворе ходили гуси. Разбили цветник, в саду насадили розы, выкопали колодец. Усадьба облагородилась.
В этом же году с юга стала надвигаться на Московскую губернию эпидемия холеры. С первого момента врачебной мобилизации А. П. Чехов принял на себя надзор за здоровьем населения этой местности и нес обязанности мелиховского земского врача в течение двух лет – 1892 и 1893, пока не миновала опасность… Как итог: было построено пять холерных бараков и оборудовано два медицинских пункта. Один – в собственной усадьбе. Когда он был дома, на флагштоке поднимался красный флаг, видимый издалека, – знак, что доктор дома и готов к приему больных. Ездил на вызовы, на телеге, по бездорожью, иногда за десятки километров. Это при его-то болезнях, мучивших его уже не один год: геморрое, катаре кишок, чахотке… Когда угроза холеры миновала, как-то незаметно Чехов оказался уже вовлеченным и в другие формы общественной деятельности. Он оказался гласным земского собрания и переизбирался им до самого своего отъезда из Мелихово; в Серпуховском окружном суде присяжные заседатели избрали его своим председателем. Были построены при активном участии Антона Павловича три новые земские школы.
Врачебная практика отнимала много сил и времени, но именно в Мелихове Чехов написал свои самые известные произведения: пьесу «Чайка», повесть «Палата № 6», рассказы «Дом с мезонином» и «Человек в футляре» – всего около сорока.
Именно в Мелихове была начата перестройка жизни в соответствии с духом времени, который требовал развития в человеке человечности. Именно открытости, правдивости и честности, прямоты и искренности не хватает людям, считал писатель, чтобы оздоровить общественную и социальную жизнь в стране. Чтобы начать жить по-человечески. Это – сквозная тема писателя Чехова, которой он посвятил всю отведенную ему недолгую жизнь.
Неудовлетворенность и апатия приходят к Чехову почти одновременно с настоящей известностью. Среди его знакомых – добрая половина знаменитых современников, от Кони и Чайковского до Айвазовского и Свободина. Восхищение талантом иногда льется к нему от лиц и вовсе незнакомых. Кто-то из приятелей сообщает ему, что по Волге уже бегает пароход «Антон Чехов». Его двойники начинают появляться всюду. Какой-то неизвестный «разъезжает по югу под именем Антона Чехова», берет, где удастся, взаймы, и настоящий Чехов получает «письмо с требованием вернуть 76 рублей».
Сыпятся просьбы редакторов о сотрудничестве. Старые писатели приписывают себе наперебой честь его «открытия». «Русская мысль» еще с июля 1891 г. платит ему 260–300 рублей с листа, гонорар по тому времени огромнейший.
В письмах же Чехова звучит постоянная жалоба на «прозеванную молодость», на нездоровье, на пресыщение работой, на отвращение к ней. Отзывы о написанном дышат неудовлетворением и недовольством. Наступает пора апатии, скуки, почти болезненной лени. Пора крайнего писательского напряжения, когда по необходимости он «писал от утра и до вечера и во сне», сказалась острой реакцией и почти отвращением к перу. Болезнь уже легла на него гнетом, и, может быть, впервые Чехов начал давать себе в этом отчет.
В 1897 у Чехова резко обострился туберкулез, и он вынужден был лечь в больницу. Здоровье, и без того слабое, подорванное поездкой на Сахалин, ухудшилось, и доктора настаивали на переезде на юг.
В 1898 году, после восьмимесячного пребывания за границей, Чехов возвращается в Мелихово, а осенью приезжает в Ялту. Он выбит из колеи и почти не работает. В ноябре покупает совершенно неустроенную землю в Верхней Аутке, бывшую раньше под виноградником. Антон Павлович принялся за устройство дачи. Его стараниями дом превратился в двухэтажный, с несколькими балконами, всеми удобствами, даже паркетными полами. Чехов сам придумывал расположение комнат. Теперь эту усадьбу заслоняет от города густой сад, посаженный самим писателем.
Весной 1899 года Чехов смог выписать из Москвы мать и сестру.
Мысли о том, что пора строить иную жизнь, чтобы не остаться банкротом под старость, становились у Антона Павловича навязчивыми. Большим делом для Чехова в этот период стала продажа права на собрание своих сочинений известному издателю А. Ф. Марксу. За 75000 руб. было приобретено от автора только то, что им было напечатано до заключения договора, т. е. до 1899 г. Все последующие произведения он имел право печатать в разных изданиях за особый гонорар, получая от Маркса дополнительный гонорар, до 1000 руб., с повышением полистной платы за каждые новые пять лет. Доход с пьес оставался за Чеховым и его наследниками. Такой размах сделки по тем временам был беспримерным.
Чехов, живя в Ялте, несмотря на продолжающееся недомогание, кровохарканье, сразу включился в общественную жизнь города; он был избран членом попечительского совета ялтинской гимназии, членом ялтинского комитета «Красного Креста», принимал участие в подготовке и проведении юбилейных пушкинских празднеств, организовывал сборы денег для голодающих детей Самарской губернии, постоянно и напряженно работал с начинающими писателями и активно участвовал в общественной жизни Москвы, Петербурга и своего родного города Таганрога.
К людям, страдающим туберкулезом, Чехов проявлял особую заботу. Создал первый в Ялте санаторий для тяжелых туберкулезных больных. В то время многие чахоточные приезжали в Крым почти без денег только потому, что были наслышаны о писателе, который помогает устроиться. Он продолжает писать и помогать всем, кому только можно. Почти за шесть лет жизни в Ялте писатель закончил «Вишневый сад», изменил «Три сестры» и написал «Архиерея» и «Невесту».
Отсюда он уехал умирать в июне 1904 г. в Баденвейлер, курорт на юге Германии.
15 июля (1-го по ст. стилю) 1904 г. во втором часу ночи Чехов почувствовал себя особенно плохо. Приехавшему на вызов доктору он по-немецки сказал твердо: «Я умираю». Врач попросил принести шампанского. Антон Павлович осушил бокал, лег, повернувшись на левый бок, и вскоре скончался. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
За всю жизнь Антон Павлович ни одного дня не состоял на государевой службе, никогда не занимал никакой штатной должности, а если принимал на себя обязанности, например, земского врача на период борьбы с эпидемией холеры, то непременно с условием – без оплаты. Строил бараки, организовывал и оснащал медицинские пункты на пожертвования (собирал сам) и на свои, литературным трудом заработанные. Всегда Чехов вел себя как хозяин, а не наемный работник. Высшим моральным авторитетом в стране считал не государя императора, а писателя Льва Николаевича Толстого. Царскую грамоту о даровании ему дворянства не принял, не изволил даже получить и никогда о ней ни словом не обмолвился. Он оказался, возможно, единственным абсолютно свободным и при этом публичным человеком, не поклонявшимся ничему на свете, бескомпромиссным служителем добра. Ему удалось «поймать» пробуждающееся в народе бодрое настроение и правильно понять его, как проснувшуюся жажду новой жизни, той самой, где царствует справедливость. Его книги стали тем средством, способным создавать и вливать это жизнетворное настроение в человеческие души, не угнетая, не вербуя и не зомбируя их. Любому грамотному человеку неоспоримо ясно: Чехов – наше величайшее национальное достояние, наша гордость! Наш, российский, весомый вклад в сокровищницу общечеловеческой культуры.