Сумерки души - читать онлайн

Стою на поляне в дубраве,

Где Лермонтов кровь пролил.

Мыслю: он после расправы

Ушёл в параллельный мир.

Факт, что он есть, не доказан,

Но так не должно же быть,

Чтоб жить оставались мрази,

Оборвавшие гения нить!

Хочу в их мире под сенью,

Чтоб жил, любил и творил

Пушкин, Рылеев, Есенин

И Лермонтов Михаил.

Надеюсь, что рано ушедший

Советского времени Бог

С гитарой – творит Высоцкий,

Маяковский чеканит слог.

И много русских поэтов,

Зачитанных здесь до дыр,

Пусть не про наш напишут,

Про их параллельный мир.

Неужто же правда это,

Что смерть забирает всех

Лучших, в ком сердце светоч,

Кого и там ждёт успех!

Пускай не надеются те, кто

Смог строки в душе сгубить

На плахах да в кабинетах, —

Господь не сможет простить.

Не ждут их лучи из света

И тёплый, радостный миг,

А серый и затхлый мир – этот,

Не тот параллельный мир.

Тень облаков бежит кустами,

Холмы окутаны местами

Туманом – тайной о Кавказе.

И строгий ты, и такой разный.

Эльбрус прописан тут веками,

Укрытый снегом, ледниками.

В дрёме потухшие вулканы,

На них глядеть можно часами.

Неповторимы твои горы,

Их неприступные просторы

Величественны и кристальны.

Зелень альпийскими лугами.

В полторы тысячи версты

Висят над пропастью мосты.

Так трудно, коль беда, спасти,

И в камнях рубят тут кресты.

Здесь, напоровшись на вершины

И во΄ды в плато опрокинув,

С высот взирают облака,

Как рвёт гранит поток-река.

Ледник ползёт ущельем узким,

Не двинет скалы он при спуске.

Ему не хватит мускул даже…

Неповторимый вид пейзажей.

А в верхней части хвойный лес.

Оленям, сернам мир чудес.

Ещё дремучий рай звериный.

В горах так тихо и пустынно.

Чудесный редкий горный мир.

Лес бука, дуба Бог хранил.

Для пастбищ широта равнины,

Водой пропитаны обильно.

«Чиааа» – клушица проорёт

На выступе, где гнездо вьёт.

Знать, где-то камышовый кот

В кустарнике добычу ждёт.

Орёл летит, плавно спускаясь,

И вечный снег по скалам тает.

С белых вершин, где облака,

Рекой путь начат – водопад.

На выступе, что под горами,

Козлы бодаются рогами.

К скале заснеженной припал

Красавец хищный – леопард.

Могуч, величествен для глаз,

Хребта скалистого контраст,

Где склон штурмует скалолаз,

Вершину главную у нас.

Ну а внизу источник вод.

Там разноликий твой народ,

Национальный колорит,

На что так падок брат-турист.

Он серпантинами, по тропам

Протопает иль автостопом,

У пропасти сойдёт на шёпот,

Чтоб в восхищении похлопать.

В сказаньях веет стариной,

Легенды красят образ твой,

Окутав горы серой мглой.

Ты весь загадочный, седой.

В стихах воспетый ты не раз,

Напомню вновь поэта глас

В радости: «Люблю Кавказ!»

Люблю и я. Красив Кавказ!

Серым цветом гора,

Деревья без листьев.

Пришла снега пора,

Чтобы склону укрыться.

Где гора в родниках,

Стволы ветер шатает.

Белка рыжим хвостом

Среди елей мелькает.

А внизу Пятигорск

Туманом укрылся.

Неприметный снежок

Позёмкой курился.

По дорогам скользят

Очень редко машины.

Нет привычки менять

Тут на зимние шины.

Там вверху облака

Машук молча гоняет.

Пешеходов немного,

Их в тумане шатает.

Всё. Своё день отжил,

Ночи царствовать право.

Темнел вечер, грустил:

«Я лишь в ночь переправа».

Предание древнее аксакал

Рассказал о начале времён.

Это когда ещё Бог создавал

Мир диких зверей да племён.

Он раздавал жизни, как горсть,

И давал свою волю к ним бойко.

Одна волчица, звали их «борз»,

Соблюдала завет божий стойко.

Зверь в жестокости неисправим.

Истребляли друг друга твари,

Приучить к уважению и любви

Много раз мать-волчица пыталась.

Но смеялись тогда все над ней,

Злым упрёком в её слепой вере.

А жесткость росла всё, росла,

Расплодили ненависть звери.

И узрел Господь в мире порок.

Он стихию послал на планету.

И с небес дождём падал песок,

Ледяной ураган принёс ветер.

Горы рушил, деревья ломались.

Солнце стало пятном кровавым.

Позабыв всех и вся, спасались,

Люди-звери лесами и в травах.

Лишь волчица, стихии тревожась,

Своим телом детей закрывала.

Порыв ветра срывал с неё кожу,

Но она всё стоять продолжала.

Изумлён силой духа Всевышний,

Он сказал, обратившись к стае:

«Оставляю всем я вам жизни,

Только вот никого не прощаю».

Расправились подло с волчицей

Те трусливо-никчемные люди,

Малодушья своего очевидцев,

Гордых и сильных не любят.

Вот с начала времён, их истоков

Убивают волков, где бы ни был.

Борз привык повыть одиноко,

С грустью глядя в ночное небо.

Лев с орлом нам покажут силу.

«Благородно» идут на слабых.

Только волк атакует сильных

С дерзкой ловкостью и отвагой.

А случись беды безысходной,

Он один, по привычке волчьей,

Не покажет ни страха, ни стона,

Сам от боли умрёт он молча.

Мне берзлой так закончил сагу:

«А народ мой пошёл от волка,

Ему борз подарил отвагу. Ещё

Мужество, силу и стойкость».

Серыми днями бродят туманы.

С горами живут вместе веками.

Чудные виды и очень странны,

И ветер мешает их с облаками.

Вместе они наблюдают успехи,

Видели, помнят и гибель поэта.

Укрыта гора ими, как одеялом,

И над бюветом, и над провалом.

Капельки их не бродят по свету,

Всё при горе, всё рядом где-то.

Местные ветры по кругу гоняют,

Служат горе, за ней наблюдают.

Бывает, вместе в тучку собьются,

Чтоб сообща дождями пролиться.

Они то грозят, а то посмеются,

Хвое и листьям помогут умыться.

Мама-вершина повыше над ними,

Всё подправляет сырую перину.

Когда ночь не спят и, проплывая,

Мелкие капли долг выполняют.

А к концу ночи остывший туман

Ляжет по хвое пепельной пылью.

И поутру в ней, как будто пацан,

Солнечный луч пляшет кадрилью.

На бульваре листья каштанов

Пожелтели от летней поры.

Их верхушки смотрят печально

В окна зданий, сомлев от жары.

А под ними аллеей неспешно

Суетится, проходит народ.

Пробегает понурый, уставший,

Полон мыслей своих и забот.

А в тихой больничной палате

С открытым настежь окном

Одинокий старик умирает

Этим жарким печальным днём.

Тает боль в измученном теле,

Сила, ловкость уходят в руках.

Всё уходит в серое небо,

В никуда, навсегда, на века.

Со стариком на исходе лет

Беседовал Ангел однажды.

Спорили долго, искали ответ,

Как должен прожить жизнь каждый.

«Знаешь, – сказал посланник небес, —

Ведь могу показать я тебе,

Как тебя сбивал с пути бес,

Как сытно ты жил, как в нужде».

И увидел старик всю свою жизнь

И две пары следов по ней рядом.

«А кто со мной шёл, Ангел, скажи?» —

«Тебя я ограждал от ада».

Заметил одну странность старик,

Что порою следов только пара.

«То время проблем, бед и интриг», —

Разъяснил старику его Ангел.

До слёз огорчён старик и сник.

Получилось, что всякий – брат,

Если ты хоть чего-то достиг,

И никого, когда вдруг беда.

«Что же, выходит, меня ты бросал,

Когда жизнь оголяла фланги?» —

«Тебя в этот миг я нёс на руках!» —

Ему тихо ответил Ангел.

Где таял, срываясь в потоки,

В ущелье Тянь-Шаня ледник,

Свой век завершал одиноко

Последний из йети – старик.

Проживал земной путь долго.

Стал квёлый, жилец никакой,

И шерсть-то не грела толком,

Что-то ныло под левой рукой.

По высокому плато к пещере

Всё тянулся ноги босой след.

Ныл шрам в неуютной постели,

Нанесённый барсом в броске.

Синих гор красота, как прежде,

И стабильна вершин высота.

Вкус сладости ягод всё тех же,

Не сменился в тайге за века.

Клочки шкуры седели, редели,

Да тоска, что нельзя разделить.

Им нажитые чувства тускнели.

Их не мог никому он дарить.

Случилось: один сам остался.

По ушедшим вдаль тосковал,

Не прощался он, не встречался.

В одиночестве горьком устал.

А смерть наполняла смыслом.

Боль потерь никогда не уйдёт.

И от встреч грядущих притихла

В предчувствии радости, ждёт.

Всё расставит она за все годы,

И к нему придёт навсегда

Эта чистая радость природы,

Что как в горном ручье вода.

Выше облака солнце блистало.

Вершина за свой длинный век,

Как уходит, впервые видала,

Вроде зверь, но почти человек.

Лермонтов сказал не раз,

То им написано в стихах:

«Как я люблю тебя, Кавказ!»

Не изменился он в веках.

Казбек, Железная гора,

Эльбрус, седых две головы,

Вы призваны нас волновать

Заснеженностью синевы.

Мне, Горы, говорит молва,

Вы на равнине родились?

И те, кто раньше проживал,

Народом нарты назвались?

Здесь жили в мире и любви

Огро-о-омные богатыри,

Благоразумны да мудры,

Весь мир любовью одарив.

Встречая радо день и ночь,

Не знали зависти, коварства.

Эльбрус там, исполин седой,

Красавец, правил государством.

Но Коршун, гений и злодей,

Таким ведь зависть – это пытка,

Решил всем зельем навредить,

Подлив на торжестве в напитки.

Смешал часть волка и змеи,

Кусочек кабана – всеядность.

Вот нарты с зельем обрели

И злость, и подлость, жадность.

Окончен дней счастливых груз,

И, проявивши лик звериный,

Решил в злых чарах и Эльбрус

Стать мужем для невесты сына.

Но верная в любви Машуки

Сопротивлялась злобной силе

И обручальное кольцо

В бою неравном обронила.

Нашёл Бештау за дворцом

Его. Он план коварный понял

И начал смертный бой с отцом.

С ним половина нартов в поле.

Там, где была раньше равнина,

Полились реки крови в море.

И каменели исполины…

Дрались и гибли, стали горы,

А снег засыпал их вершины,

Да холод отдавали скалы.

И только в подлости причина,

Что мудрость нартов не спасала.

Шла битва много дней, ночей,

Все нарты полегли в долине.

Сына рассёк на пять частей

Эльбрус-отец, доселе мирный.

А сын нанёс удар последний

Своим мечом родным сединам.

Лишённой ясности главу

Он разрубил в две половины.

Машуки вышла к полю брани,

Когда усохла кровь на ранах.

И там увидела лишь камни,

В них превратились великаны.

Лежал холодным и любимый:

Здесь не сыскать живой души.

Кинжал вонзила в своё сердце —

Так нарты завершили жизнь.

И вот на тех местах теперь

У нас стоят красавцы-горы,

А великан, что принял смерть,

Лежит, как память о раздорах.

Там в вышине над облаками,

Где на лугах пасут отары

И сторожат простор орлами,

Народа древнего не стало.

Не выспросишь про то у неба:

А может – быль, а может – небыль.

Эльбрус белеет там двуглавый,

А в пять вершин лежит Бештау.

Гора Машук стоит меж ними,

Всех от себя кольцом задвинув.

Горы Железной тень вершины,

Где шлем стальной упал у сына.

Офицер русский пишет стихи,

Служит не за оклад.

Он друга всегда угостит,

А женщине будет рад.

Видимо, где-то в белой кости

У них что-то такое,

Если давно народ окрестил

Их кровью голубою.

Сколько палаш в боях покосил

В полях по Подмосковью.

А сколько же мир их поносил,

И вспоминать не стоит.

Но не смогли их застращать,

Шли на вражью силу.

С обидой и болью, но не предать

Офицеру свою Россию.

Незаслуженно, было, гнобят,

Уже и ни к чёрту нервы.

Ведь за Отчизну им отвечать,

Профессия-то из первых.

Корея, Афган или Вьетнам,

Где наши знамёна реют,

Воюют везде за свободу стран,

И это они умеют.

Песня жаворонка над полем.

Солнце, утро; глядя в прицел,

Я за секунду до взрыва и боли

Подумал: «Остался бы цел!»

Но тишина зловеще накрыла,

Разрывал мне лёгкие зной,

А с небес васильки ложились,

Прикрывая в душе покой.

Дымком в колее закурилась

Пыль над дорожной травой,

Одна мысль вопросом забилась:

«Неживой? А может, живой?»

Но вдруг тишина раскрылась,

Разорвав пеленальный круг,

Будто стрелы в тело вонзились,

И послышался смерти звук.

Увидал, как, прижатый силой,

Поднимался с земли ковыль,

А листва, высот не осилив,

Опускалась в тёплую пыль.

И тогда среди гари, пыли,

Среди дыма, листвы и травы,

Над собой совершив усилье,

Я привстал. Я пошёл на «вы».

Казалось мне, давно всё было.

Пришла гроза.

Казалось мне, всё позабылось.

Вернуть нельзя.

Текли ручьём, застыли слезы.

А ты молчишь.

И город весь темнел от прозы.

Да низко стриж.

И твёрдый слог наполнен ядом.

И слово сталь.

Стены домов до΄лбят разряды.

Грозы удар.

А ливень хлещет струёю в окна.

Стучит печаль.

И видим мы – уж всё равно нам.

Немного жаль.

Слова, как пули, а может, капли.

То пульс в висок.

Дождь смоет грязь и по асфальту.

В душе поток.

Ну что ж, и пусть в окне светлеет.

Ушла гроза.

В груди же камень всё холоднее.

Простить нельзя.

Накатит ком обид в ту среду.

Дождливый день.

Грозы раскат вдали, как беды.

На сердце тень.

Казалось, что давно так было.

Прошла гроза.

К чему я помню, зачем мне это.

Забыть нельзя.

На семи ветрах пролегла дорога.

Там истоки прах, не достичь нам много!

Но свернуть во мрак можно недотроге,

Вот он впопыхах, под защиту к Богу.

На семи ветрах до тебя нет дела.

На безмен-весах взвесь всё сам умело.

Стон и боль от ран только ветер слышит.

Соль из глаз врагам насыпай под крышу.

На семи ветрах всё же путь недолгий.

Иной раз судьба спрашивает строго.

Но свернуть на тракт повезло, к чертогам.