– Отдай мне свою кровь! – прошептала Эсмина, осторожно перенося вес с ноги на ногу.
Она не питалась уже много недель, похудела и весила совсем ничего, но ветка все равно предательски затрещала и прогнулась, обещая оторваться от ствола, если вампир сделает еще хоть шаг.
Макушка березы колыхалась всего в паре метров над ее головой. Далеко внизу, под курчавыми зелеными облаками листвы, виднелось заболоченное русло реки, покатые берега с цветущим тростником да овражки с желтыми точками первоцветов. Вода текла еле-еле, местами уже покрываясь молодой ряской. Стояла необычно теплая, ранняя весна, разбудившая еще спящую природу громогласным гомоном вернувшихся с юга птиц, ласковым ветром и яркими погожими днями.
– Пожалуйста, дай немного…
Одной рукой Эсмина ухватилась за верхнюю ветку, а вторую протянула к жертве, приглашая пичугу сесть на запястье. Она была уверена, что прочно установила связь, укрепила взгляд гипнозом, одним словом, договорилась, но дрозд думал иначе. Сверкнув черным глазом-бусиной, он взмахнул крыльями и, выронив перо, изящно упорхнул, исчезнув в кудрявой зелени соседних берез. Эсмина жадно проводила его взглядом, но прыгать на другие деревья не стала. Слишком далеко и хлопотно. Крови в птахе мало, а по договору вампиру вообще достались бы капли. Лишь зря потраченные усилия. Грызуны и звери покрупнее попрятались в весеннем лесу так, что не оставили охотнику ни шанса, а ведь Эсмина новичком в этом деле не являлась. Ее второе рождение произошло почти сто лет назад, и в свое время она считалась лучшим охотником клана.
Как же давно это было…
Ветка все же не выдержала и, затрещав, опасно накренилась к земле. Эсмина приникла к стволу и, сдирая кору, с шумом съехала вниз. О тишине она уже не заботилась: охота не задалась с самого утра, а безмолвие леса ничего, кроме голода, не обещало.
Все было неправильно, все катилось к чертям, а вернее, к Темному Хозяину, которому Эсмина лично не служила, но знала многих, кто умудрился продать ему душу. Вампиры не уговаривали жертву, не охотились на птиц, не карабкались по березам и, как правило, не голодали. Людских селений поблизости хватало, да и леса были богаты дичью. Это только ей, Эсмине, не везло.
Начать с того, что она переродилась не обычным вампиром, а полуденным. Днем бодрствовала, ночью спала, и уже одно это обстоятельство сделало ее изгоем в собственном клане. Таких терпели, но не любили – завидовали. То, что запрещено, манит сильнее всего, и солнце, убийца вампиров, – заветная мечта каждого кровососа. Ей же было дано любоваться в равной степени и луной, и солнцем. Дневной свет не сжигал ее кожу, она бодрствовала в любое время дня и ночи, что делало Эсмину особенным вампиром и почти совершенным хищником – опасным и непредсказуемым. Она пробовала спать, как все, днем, но организм сдался через месяц, и больше против самой себя Эсмина не бунтовала.
Она честно и преданно служила клану, сторожа Гнездо днем и тщательно прячась ночью. В отличие от других вампиров Эсмина не была привязана к гробу и могла выбирать место для ночлега, где хотела. Чаще всего Гнезда устраивали в заброшенных замках, которых после Ритуала осталось много по всему королевству. Пустые, темные, разрушенные, они были похожи на гнилые зубы в пасти мертвеца, в которого превратился Готенруг много лет назад.
Тьму влечет к тьме, вампиры селились в подвалах и подземельях, чувствуя себя прекрасно среди руин. Но только не Эсмина. Она всегда искала остатки башен или донжонов, где выбирала более-менее сохранившуюся комнату на верхнем этаже. Однако после того, как ей едва не оторвали голову свои же, взревновавшие к главе клана, который, по их мнению, уделял полуденному вампиру слишком много внимания, Эсмина перестала спать в комнатах, предпочитая на ночь рыть норы в корнях деревьев. Острые когти, которые за сто лет второго перерождения она научилась отращивать до полуметра, помогали быстро справляться с задачей. Вампиры могли легко учуять себе подобного, но запах земли всегда сбивал их со следа. Поэтому уже много лет Эсмина предпочитала спать в норах, с каждым днем теряя то немногое, что когда-то роднило ее с человеком.
А вот Кройн до последнего дня называл ее «своей дурочкой», хотя Эсмина не раз говорила, что не любит ни его, ни такое обращение. Она была зверем, хищником, нечистью и, уж конечно, не «дурочкой». Но с главой клана не поспоришь. Причуды Кройна терпели все, терпела и она.
Затем настал тот самый день, когда все закончилось, а неправильное стало и вовсе абсурдным. Обычно Эсмина не участвовала в набегах, ведь их устраивали ночью, а в темное время суток она была бесполезна. Умение видеть в темноте ей не передалось. Но Кройн тогда настоял, что пойти должны все – и новообращенные, и даже Эсмина. Разбирались с одним графом-предателем, который поставлял клану жертв, но сговорился с соседями и предал Кройна, напав на убежище вампиров днем. Тогда всех спасла Эсмина. Она вовремя заметила приближающихся воинов и обрушила вход в катакомбы, где хранились гробы клана. Правда, не очень-то ее заслуги оценили, ведь разгребаться пришлось не одну ночь. Тем не менее вылазка графа прошла неудачно, а вот контратака Кройна – вполне успешно.
Разорили и соседние земли, и сам замок предателя. Обычно вампиры берегли «стадо», не занимаясь массовым уничтожением, но Кройн, чья честь была задета, решил уходить в другие места, здесь же не оставить камня на камне.
Эсмина в бойне не участвовала, сторожила у входа. В замок проникли еще на закате, испортив все факелы, свечи и камины. Резня проходила в темноте, кровь летела во все стороны так, что, казалось, даже луну забрызгало. А луна в ту ночь была особенная, ярко-желтая, налитая, такие только на стыке сезонов бывают.
Эсмина скучала, зевала и старалась не думать о крови. Мысли о ней занимали голову упыря большую часть времени, наполняя немногие оставшиеся часы тоской и страданиями. А может, так было только с Эсминой, потому что, глядя на других вампирш клана Кройна, она не могла сказать, что те когда-либо страдали. Если не кровь, то забава и любовь, иначе зачем дана вторая жизнь, говорили в клане. Несогласная Эсмина помалкивала, у нее и так хватало различий с братьями и сестрами, чтобы выделяться еще и мнением, однако веселые игрища клана, переходившие в оргии, ее обычно утомляли. Ссылаясь на свою «полуденную» натуру, она уходила спать, но Кройн потом всегда высказывал ей свое недовольство.
В ту ночь и случилось то, что сожгло последний мост, соединявший Эсмину с членами клана. Она сидела на камне, прислонившись спиной к сырому граниту замковой стены, и бездумно глядела на луну, которая нравилась ей куда меньше солнца. В отличие от людей Эсмина могла спокойно глядеть на дневное светило, не боясь выжечь глаза. И в хаотичном мареве ей порой виделось такое, о чем она предпочитала даже не вспоминать, не то чтобы с кем-нибудь делиться. За разговор о солнце любой вампир мог выцарапать глаза. Ну или хотя бы попытаться это сделать, потому что после десятка покушений с Эсминой связываться перестали. По непонятной причине ей достался не только полуденный дар, но и огромная физическая сила, уступавшая разве что силе Кройна. После того как Эсмина разорвала на части трех сестер клана, пытавшихся поставить «неправильную» на место, трогать ее боялись, но о каждом «проступке» помнили.
Итак, Эсмина безмятежно глядела на луну, когда к ее ногам приземлилось тело. Оно прилетело с верхней башни, потому что при ударе о камни сильно деформировалось. Однако все еще можно было разглядеть очертания молодого женского тела в разорванном платье. Что-то подсказывало, что одежду на ней порвали еще там, на вершине. Кройн никогда не проходил мимо красивых женщин. Понять, была ли дама красавицей при жизни, оказалось уже сложно, ее лицо сильно разбилось, волосы прилипли к кровавому месиву, когда-то бывшему носом, губами и глазами. Но, как ни странно, несчастная еще дышала.
Нечеловеческим усилием воли она приподнялась на поломанных руках и уставилась на Эсмину единственным уцелевшим глазом, который сверкал сквозь кровавое облако волос и плоти, как отражение полной луны в болотной полынье. Тогда бы Эсмине догадаться, что за жертва упала к ее ногам, да броситься бежать, но она была слишком погружена в лунные думы и заметила подвох не сразу.
Поднявшись, Эсмина не спеша направилась к женщине, собираясь свернуть ей голову. В отличие от садиста Кройна, который пытался привить жестокость каждому обращенному вампиру, Эсмина мучения не любила. Своих жертв она, как правило, крепко усыпляла и никогда не выпивала до конца, предпочитая утолять вечную жажду несколькими людьми – потом живыми, чем напиваться одним человеком досыта – потом обязательно мертвым. А еще Эсмина была брезгливой и никогда не пила кровь раненых, считая это дурной приметой.
Проявить жест милосердия и свернуть шею несчастной не удалось.
Зато в следующую секунду Эсмина на собственной шкуре почувствовала, каково это, когда тебе пытаются сломать шею. Нет, женщина к ней даже не приближалась. Вытянув скрюченную руку с изувеченными пальцами, она сжала их в кулак, отчего Эсмину дернуло вверх, приподняв от земли едва ли не на метр. Ее ноги беспомощно засучили в воздухе, и, хотя она, будучи неживой, не могла задохнуться, ощущения испытала такие, словно сейчас сдохнет.
Но, видимо, силы уже покидали ведьму, потому что Эсмину скоро швырнули обратно на камни, а голос, проникший в каждую клеточку ее тела, прошептал:
– Проклинаю тебя, вампир! Будешь просить о крови до конца своих жалких дней! Больше ни один человек не умрет от твоих клыков!
Тот набег для Эсмины закончился плачевно. Ведьма испустила дух сразу после проклятия, уплыв туманным облаком к луне, а вампирша, попавшаяся ей перед смертью, еще долго приходила в себя, не понимая, что ее прежней жизни пришел конец. Когда Кройн узнал, что Эсмина больше не может нападать, а только просить, чтобы жертва добровольно поделилась с ней кровью, чаша его терпения переполнилась.
– Никто так не пахнет, как ты, моя дурочка, – сказал он, последний раз сжимая Эсмину в объятиях, – и никто не доставлял мне большей радости, но я не собираюсь кормить и нянчить тебя. Наш клан уходит на север, там новые земли, и слабые будут только помехой. Я прогоняю тебя из клана, лишаю его защиты и забираю твою силу. Иди с миром, Эсмина, но мой совет – утопись в болоте. Вампир, лежащий под гнилой водой без крови, погибнет через год, может, два. Смерть мучительная, зато верная. Мы не знали, что в гостях у графа была та ведьма. Многих братьев и сестер она забрала с собой. И лучше бы тебя тоже убила, потому что такое проклятие снять не сможет ни один колдун.
– Тогда убей меня сам! – взмолилась Эсмина.
Вся ее жизнь прошла вместе с кланом, а другой она себе не представляла. Особенно той, где нужно было молить жертв о крови. Она могла бы питаться кровью вампиров, но никто из братьев и сестер не захотел с ней делиться, Кройн же заставить их не мог. Как не мог он поделиться и своей собственной, потому что она предназначалась только для новообращенных.
– Нет, – покачал головой тот, кто когда-то подарил ей второе рождение. – Я не убиваю своих созданий, но ты можешь попросить об одолжении любого из Клана. Дамы тебе точно не откажут.
О, дамы не только ей бы не отказали, они с нетерпением ждали, когда Кройн оставит ее одну. После того как вампир изгонялся из Клана, сила его меркла. Так лишилась ее и Эсмина, став слабее даже новосозданных.
Она не легла в болото и не подставила горло клыкам кройновских любовниц. Клан ушел на север, к долинам и морю, Эсмина же – на восток, в лесную глушь, которую люди и нелюди называли Млывом – местом между небом и землей. Здесь никто не жил по-настоящему, а каждый попавший сюда гадал, мертв он или еще жив.
Эсмина и раньше наведывалась в Млыво, в основном за дичью, когда людей в округе становилось мало и вампиры переходили на животных. Со зверем в Млыве никогда не было проблем, и Эсмина, уходя в чащу, была уверена, что, применив гипноз, сможет «договориться». Она сомневалась, что гипноз относится к «добровольным» методам, однако проверить, работает ли этот способ добычи еды, так и не удалось. Леса пустовали. Казалось, что все звери ушли вслед за вампирами на север. Сегодняшний дрозд был первым живым теплокровным созданием, кого Эсмина встретила за долгие недели блуждания по Млыву.
В голову, конечно, лезло всякое нехорошее. И что она случайно перешла границу, оказавшись в царстве духов, где живым, разумеется, нет места. И что проклятие умирающей ведьмы было куда страшнее, чем казалось на первый взгляд. И что она, Эсмина, уже умерла, просто еще не знает об этом.
С трудом заставив себя не думать о крови, Эсмина отправилась бродить меж берез, с любопытством рассматривая деревья. Раньше встречались лишь тополя да ясени, а сейчас вот пошли березы. Так она добрела до первых срубов и остановилась в задумчивости. Пеньки говорили об одном: люди близко, а значит, в мир духов она не забрела. В окрестностях Млыва находилась только одна деревня – Ялмар. Клан Кройна лет тридцать назад охотился в этих местах, но потом люди стали вырождаться и уезжать, и было решено оставить деревню в покое. Эсмина так и не поняла, каким образом у нее получилось вернуться обратно к владениям Кройна. Она собиралась уйти как можно дальше на восток, а, оказывается, бродила кругами.
Идти в Ялмар за кровью было еще худшей идеей, чем лечь в болото. Кройн оставил после себя такой кровавый след, что о его бесчинствах местные, без сомнений, сохранили память на века. После первой же «просьбы» о крови ее сожгут без всякого суда.
Решив обойти Ялмар стороной, Эсмина пошла к реке, чтобы перейти на другую сторону. Насколько она помнила, на левом берегу люди никогда не жили.
Течение было быстрым, вода – ледяной. Если второе не пугало, ведь Эсмина давно не чувствовала холода или жара, то сильное течение могло ее унести. С тех пор как Кройн лишил ее силы клана, она очень ослабела. Раньше бросилась бы в быстрые воды, даже не задумываясь, сейчас же замерла на берегу, кусая бескровные губы.
Подняв ладони к лицу, Эсмина огладила впалые щеки, провела по все еще тугой груди, тонкой талии, опустила руки на покатые бедра. Она исхудала, но еще не достигла той точки, после которой возврат к привычному существованию и человеческому виду невозможен. У нее еще осталось немного времени, но слишком мало. Пока она могла предложить людям сделку. Все, что у нее есть, – это тело. Отдать его похотливому селянину за глоток крови сейчас представлялось вполне разумным.
А если она не сможет остановиться? После столь длительного голода Эсмина сомневалась в том, что глотка ей хватит. А Ялмар не такой большой, чтобы договариваться сразу с двумя людьми. Или она все усложняет? Отправиться в деревню, найти первого попавшегося пастуха или дровосека, соблазнить, а дальше будь что будет? Кровь придаст силы, убежать она сумеет. Но если поделившаяся с ней кровью жертва умрет, люди непременно начнут облаву.
Эсмина помнила жуткие времена лет пять назад, когда селяне одной деревни, в которой «питался» клан, пригласили профессионального охотника на вампиров. Тот человек знал свое дело. Потеряв с десяток сестер и братьев, Кройн вынужден был бежать, впервые добровольно оставив «пастбище». Эсмине тогда не посчастливилось лично встретиться с охотником, который оставил ей на память длинный шрам поперек спины – след кнута с серебряным шипом на конце.
Погрузившись в невеселые думы, вампирша вернулась к берегу и побрела в высоком тростнике, который цеплялся за разорванную юбку и растрепанные волосы, уже спускавшиеся ниже бедер. Превратившись в изгоя, Эсмина перестала следить за внешностью. Волосы у вампиров росли еще быстрее, чем когти, а подрезать их – процедура сложная. Длинные пряди могли взять только серебряные ножницы, обращение с которыми требовало большого умения. Обычно ей помогал с этим Кройн, у которого такие ножницы имелись. О том, чтобы Кройн лично обрезал им волосы, мечтали многие сестры клана, усматривая в этом процессе едва ли не сексуальное действие. Эсмину стрижка всегда напрягала, ей нравились длинные локоны. Кройн же обрезал их так коротко, что первые дни она всегда напоминала мальчика.
Кройн… Что она сейчас к нему чувствовала? В клане он был всем – мужем, отцом, братом, любовником. Всем, только не другом. Ненавидела ли его? Пожалуй, нет. Ненависть – слишком сильное чувство для вампира, особенно для голодного, когда все его мысли занимает только кровь. Жажда всегда была главным чувством, затмевая остальной мир. Странно, что только сейчас, на грани полного истощения, когда голод стал не просто чувством, а зовом, звучавшим с каждым биением сердца, Эсмина задумалась о том, каково это – ощущать что-либо еще? Например, от ненависти она сейчас не отказалась бы. Возможно, чувство причинило бы ей сильную боль, сравнимую с той, когда прижигают рану раскаленным железом, но это же ее бы и излечило. А так – ни обиды, ни злости, ни гордости, ни ненависти. Один зов крови, беспощадный и… бессмысленный.
За такие мысли Кройн, который умел проникать в голову, мог и наказать, и Эсмина по привычке испуганно оглянулась. Но нет, клан с его традициями и правилами остался в прошлом, а здесь, в Млыве, она одна. Даже звери ушли, не желая иметь с изгоем ничего общего.
Идти в тростнике было тяжело, и Эсмина остановилась, не понимая, зачем выбрала такую сложную дорогу. Слева от нее начинался овраг, покрытый сухой травой, свалявшейся в охапки и маленькие стожки. Пробиться сквозь такую преграду молодым весенним росткам трудно, зато шагать по «подушке» из прошлогодней травы – одно удовольствие. Впрочем, Эсмина давно уже не понимала мотивов своих поступков. Вероятно, сказывалось истощение, и голова соображала плохо.
Выбравшись из тростника, она уселась в сухую траву и принялась равнодушно наблюдать за окружающим миром. Что-либо делать вообще расхотелось. Наверное, если бы рядом оказалось подходящее болото, Эсмина воспользовалась бы советом Кройна и легла на дно. Бесконечно блуждать по Млыву было невыносимо.
Звери из леса, может, и исчезли, зато насекомых этой весной пробудилось достаточно. Вокруг ее головы озабоченно летали мошки, по босым ногам ползали ранние клещи с красными брюшками, какие-то паучки забрались в волосы. Клещи, конечно, призадумались. Они чувствовали в ней кровь, но Эсмина была холоднее, чем остатки снега, местами сохранившегося в лощинах, и мелкие кровососы не могли понять, стоит ли тратить усилия или лучше искать другую жертву. Вампирша им не мешала, пытаясь вспомнить, какая цель привела ее к этому берегу, поросшему тростником и березами. Ведь утром она еще находилась в горах, где несколько дней подряд искала коз – все безрезультатно.
За жесткими стеблями тростника послышался всплеск, и Эсмина подскочила, жадно всматриваясь в воду. Какое-то время мутная поверхность полыньи оставалась спокойной, но стоило перевести дух, как река взбурлила снова, пошла рябью и явила тупую рыбью морду, высунувшуюся из тростников. Вампирша отшатнулась и трижды сплюнула. Рыба была одноглазой – хуже приметы в Млыве и не найти. Одноглазая рыба, высунувшаяся из воды, означала крупные неприятности, а иногда и скорую смерть. Что ж, все указывало на то, что жить Эсмине оставалось недолго.
Зато она вспомнила, зачем пришла к реке. В конце весны в Млыве пробуждались от зимней спячки русалки. У них плохая, пахнущая тиной и отдающая гнилью кровь, но все же это кровь, хоть и похожая на дурную водицу. Эсмина хотела с ними договориться. По крайней мере, попытаться. Вампиры с русалками не дружили, но она собиралась предложить им волосы, к которым речные сирены неравнодушны.
Эсмина нашла несколько русалочьих нор, спрятанных по берегам среди нагромождений веток и лесного мусора, но все они были старые, прошлогодние. Несмотря на раннюю весну, русалки еще не проснулись. А потом вампирша увидела дрозда и обо всем забыла. Быстрая потеря памяти – дурной знак. Говорят, за умирающими людьми приходят ангелы смерти, а за нечистью – сам Хозяин. А еще болтали, что тех нечистых, которые не заключили с ним сделку при своей «жизни», он пытает лично, а после заключает в самую страшную яму ада. Весь клан, включая Кройна, давно присягнул Хозяину, Эсмина же все тянула.
«Вернусь в горы», – решила она. Как же можно было забыть о грифонах? Эти твари просыпаются куда раньше русалок, и хотя волосы их не интересуют, она могла отплатить им работой. По весне грифоны строили сложные гнезда из камней и речной глины, больше напоминающие замки, разве что в миниатюре. Иногда они приводили с собой наемных гоблинов, которые в этих землях не обитали, но в поисках работы мигрировали даже на север. Может, они и Эсмину наймут? Ей бы немного крови, и сила восстановится! А если к грифонам и гоблины придут, то с теми наверняка можно будет договориться. Эсмина не знала еще такого гоблина, который не хотел бы лечь с вампиршей. У них это была мечта жизни. Конечно, она предпочла бы продаться человеку, чем зеленомордому, но в ее ситуации выбирать не приходится. Эсмина хотела жить.
Высматривая тропу, по которой пришла, она оглядела залитые полуденным солнцем стволы берез, похожие на белые пальцы великана, тянувшиеся к небу, верховье реки, утопающее в кустах малины и багульника, причудливо разбросанные валуны, напоминающие древние грибы, какие ей однажды приходилось видеть в южных землях, маленькую девочку, ковыряющую лишайник на тех самых валунах, россыпь желтых первоцветов в прогалине между деревьями…
Эсмина отчаянно замотала головой, пытаясь взбодриться и понимая, что от голода теряет способность здраво мыслить. А может, у нее начался бред, она давно его ждала, вот он и появился. Итак, березы, река, кусты, камни… Девочка.
Ребенок никуда не делся. Настоящий, человеческий, в плаще с капюшоном, пышном платьице, отороченном снизу кружевами, в сползших носках и ботинках, нещадно заляпанных рыжей речной грязью. Растрепанные косы, выглядывающие из-под капюшона, и кружевная юбка указывали на то, что ребенок именно девочка, маленькая, а вот сколько ей лет, Эсмина даже не представляла. Малютка совсем крошечная, Эсмине ростом по пояс, не выше. Сколько таким детям может быть лет? Пять, семь? Вампирша так давно не видела человеческих детей, что совсем растерялась. Почему из всех видов бреда Млыво подарило ей именно этот?
Стараясь не шуметь, она осторожно обошла девочку кругом, жадно ее рассматривая. После многодневного созерцания одних деревьев да жухлой травы глаз удивлялся каждой детали. Курчавым локонам иссиня-черного цвета, большим синим глазам, в которых, казалось, утонуло небо, пухлым пальчикам, которые старательно отдирали куски лишайника и отправляли его в рот. Девочка старательно жевала, морщилась, а потом выплевывала. В конце концов, разочаровавшись в лишайнике, она ухватилась за ветку молодой березы, повисшую рядом, и, сорвав пучок молодых листьев, тоже сунула их в рот. Жевала на этот раз дольше, видимо наслаждаясь соком. Но и березовые листья отправились туда же, куда и лишайник – в траву, на землю. Девочка вздохнула и, привалившись к валуну, оглядела пустой весенний лес. Кажется, она была голодна и, подобно Эсмине, пыталась есть то, что ее виду несвойственно.
Эсмина была уверена, что такая опытная хищница, как она, от детского взгляда точно сможет укрыться, однако девочка вдруг уставилась в заросли тростника, где пряталась вампирша, да так и застыла, напряженно всматриваясь.
Через секунду девчонка ринулась к ней, неловко перескакивая через корни и сломанные сучья, покрывавшие землю леса. Она что-то кричала, да так истошно и надрывно, что Эсмина не выдержала и, рванув к верховью реки, скрылась в зарослях багульниках. Надежно спрятавшись в буреломе, куда ребенок точно не мог добраться, вампирша с трудом перевела дыхание, а уже потом принялась удивляться – собственной реакции и неожиданной встрече. В том, что она испугалась, ничего странного не было. Сначала одноглазая рыба, а потом человеческий ребенок, поедающий лишайник с камней, – тут даже Кройн бы насторожился. Не иначе как Млыво решило взяться за нее всерьез. Уж слишком долго она беспокоила его своим блужданием.
Девочка все не унималась, плакала и будто звала. Слов Эсмина не понимала. То ли она разучилась воспринимать детскую речь, то ли ребенок говорил на незнакомом языке.
Млыво лежало в самом сердце Готенружского королевства. Правда, от королевства давно не осталось и следа, после Ритуала и войны страна лежала в руинах, разделенная на отдельные, воюющие между собой земли людей и нечисти, однако чужеземцев здесь тоже быть не могло. Эсмина с трудом вспоминала давно забытые факты, которые перестали иметь значение с тех пор, как в ее жизни появился зов крови. Но если память ее не подводила, поблизости от Готенруга других стран не имелось. Королевство находилось в кольце непроходимых гор, которые опоясывали и душили его, словно змея добычу. Ребенок-чужестранец, бродивший по Млыву, был такой же нелепицей, как и то, что случилось с Эсминой. Вампиров убивали, но никогда не проклинали. Слишком хлопотно, легче сразу убить. А в том, что та ведьма могла ее убить, Эсмина не сомневалась. Но зачем-то умирающая нечисть выбрала проклятие. Наверное, как и Кройн, была садисткой при жизни.
Мысли вернулись к девочке, которая всхлипывала у зарослей багульника, не думая никуда уходить. Она даже попробовала пробраться к Эсмине, но, кажется, окончательно завязла в сплетении упругих веток и теперь выла еще громче. Вампирша не знала, сколько прошло времени, но, судя по солнцу, не меньше часа. Обе оказались упрямы. Эсмина, собравшаяся уйти от девчонки выше по течению, тоже застряла, уткнувшись в звериную плотину. Выход же преграждал ребенок, который уже не рыдал, но периодически начинал скулить, да так громко, что Эсмина всерьез стала опасаться, как бы из охотника не превратиться в добычу. Оборотней, заклятых врагов вампиров, в Млыве не водилось, но одноглазая рыба могла накликать многое.
И все-таки Эсмина успокоилась и начала думать. Девочка была явно не из низших слоев. Крестьяне не украшают одежду детей кружевом и бисером, а этого добра на юбке ребенка достаточно. Да и ботинки добротные, из настоящей кожи и со шнурками. Плащ из тяжелого бархата на подкладке, кажется, еще и брошь на нем. А вдруг… Страх наконец исчез, и мысли заработали в правильную сторону. Допустим, богатая семья проезжала поблизости Млыва. Мало ли что могло случиться. Тот же Кройн, проходивший с кланом неподалеку. Родителей и слуг загрызли, а девочка убежала…
«Ребенка легко уговорить, – прошептал голос тьмы, живший в Эсмине с момента второго рождения. – Она даст тебе столько крови, сколько попросишь. Вон, сама к тебе тянется. Девочка боится леса больше, чем тебя. Глупышка не знает, что следовало бы наоборот. Это твой шанс. Упустишь и тогда наверняка сдохнешь. Сколько тебе осталось? Дней пять, неделя? Если ляжешь и не будешь двигаться, может, с десяток дней и протянешь, но тогда лучше сразу в болото».
Эсмина еще разговаривала сама с собой, но ноги уже шагали, а руки вовсю раздвигали упругие стволы речных кустарников. Идти пришлось недолго. Стоило появиться из зарослей, как девочка сама бросилась к ней, продираясь сквозь последние кусты.
Подбежала, крепко обхватила за ноги, прижалась всем телом, а зареванную мордашку задрала вверх, глядя на Эсмину с такой любовью, что ей снова захотелось бежать, причем без оглядки.
– Не-не, эни? – пробормотал ребенок. – Сюмапа, эни? Эни?
– Никакая я тебе не эни, – грубовато ответила Эсмина, впрочем, не предпринимая попыток ни освободиться, ни коснуться человеческого ребенка. Ее всю будто парализовало. Маленькие ручки крепко обнимали колени, и от этого простого жеста Эсмине почему-то хотелось плакать.
– Эни? – снова произнесла девочка и, отпустив ноги вампирши, подняла вверх испачканные ладошки, явно намекая, чтобы ее взяли на руки.
«Почему она меня не боится?» – подумала Эсмина, отчетливо представляя, как выглядит со стороны. Высокая тощая женщина с растрепанными черными волосами, окутывающими фигуру плащом, с абсолютно белой кожей и такими же бескровными губами, потому что только у сытого вампира рот красный, вызывающий. Эсмина была похожа на ведьму из страшных сказок. Любой нормальный ребенок должен с воплями бежать прочь. А эта лезла обниматься.
Эсмина не поняла, как так случилось, что девочка вдруг оказалась у нее на руках. Ласково гладила по щеке, то и дело обнимала за шею, даже чмокнула во впалую щеку, ничуть не смутившись ледяной кожи.
«Она меня с кем-то перепутала, – наконец, догадалась вампирша. – Я похожа на ее мать, или тетку, или старшую сестру. Сомнительно, что где-то еще может жить такая страшная худая женщина, но бывают же в жизни совпадения».
– И что же мне с тобой делать? – задумчиво проговорила она, выбираясь с девочкой на руках из зарослей.
– Эни, не-не, – повторила та и, открыв рот, выразительно пожевала губами. Тут и без всяких слов было понятно, что ребенок проголодался и требует еду. Не сумев добыть ее самостоятельно, он просил помощи у первого взрослого, к тому же напоминающего кого-то из своих.
– Да где же я тебе тут еду достану? – вздохнула Эсмина, беспомощно оглядывая лес.
Все мысли о том, чтобы попросить ребенка о крови, остались там, в речных зарослях. Что-то сделала с Эсминой злая ведьма. Даже если бы и не проклятие, вампирша не смогла бы дотронуться до этой хрупкой белой шейки, сквозь тонкую кожу которой проглядывали синие венки.
С трудом отведя глаза от запретного, она покрепче перехватила ношу, которая почти ничего не весила, и вдруг увидела пеньки, оставшиеся от человеческого топора. Ну конечно! Как же она сразу не догадалась! Ведь Ялмар совсем рядом. А вдруг родители девочки живы? Ждут ее в деревне, а скорее всего давно ищут по округе. Даже если их там и нет, в Ялмаре живут люди, они точно знают, что делать с потерявшимся ребенком. Главное, чтобы зов крови ее не выдал. На то, чтобы бегать от охотников по лесу, сил у Эсмины не было.
– Будет тебе твоя эни, – пробурчала она и пересадила девочку на шею, чтобы освободить руки. Когда бродишь по Млыву, нужно быть готовым ко всему, а когти – ее последнее оружие.
Заприметив листья черемши, которые, кажется, люди употребляли в пищу, Эсмина сорвала их и сунула ребенку. Та принялась с удовольствием чавкать, распространяя вокруг себя отвратительное чесночное зловоние. В мире нет ничего ужаснее чеснока, но Эсмина успокаивала себя, что это просто похожие запахи и черемша с чесноком не имеет ничего общего. Так, терпя человеческого детеныша у себя на шее и страдая от невыносимого желания крови, вампир Эсмина побрела сквозь белые березовые стволы Млыва в Ялмар, деревню, где не ждала для себя ничего хорошо.
«Избавлюсь от этой лягушки и утоплюсь в болоте», – решила она, радуясь, что сомнения наконец остались позади.