С потолка пещеры капало. Генрих уже несколько раз переносил легкий столик с пергаментом и чернильницей, но все равно, как бы он ни старался, один из сталактитов, во множестве украшавших потолок пещеры, оказывался именно над его прописью. Буквально секунду назад огромная капля воды угодила точно на руну «ар», которую Генрих старательно выводил несколько минут, высунув от усердия кончик языка. Мальчик расстроенно посмотрел на лист, пестро усеянный чернильными разводами. Упражнение по старо-эльфийскому, заданное ему Учителем, оказалось испорченным напрочь. Мерзкая, непонятная грамматика никак не желала откладываться в голове. Тем более в таких условиях, когда каждая тетрадь рано или поздно превращалась в собрание бесформенных мокрых пятен. Собрав в кулак всю свою волю и отбросив мечты об увлекательном поединке на рапирах, обещанном ему Боргом, самым опытным фехтовальщиком пещерного гарнизона, Генрих битый час трудился над сложной прописью. Он старался угодить строгому и придирчивому Учителю, постоянно внушавшему мальчику, что последний отпрыск царствующего рода непременно должен вырасти не только искусным воином, но и всесторонне развитым сильфом. Но почему-то юный Генрих совсем не ощущал важности титула последнего из рода де Грей, когда с гиканьем носился по извилистым переходам пещеры в компании своих менее родовитых сверстников. И всегда рядом с ним был Гург, сын одного из батюшкиных пехотинцев, что, однако, вовсе не помешало ему стать самым закадычным другом малолетнего барона. Мальчик уже несколько раз заглядывал в закуток, где мучался Генрих, и делал ему беззвучные, но очень выразительные жесты, предлагая послать всю проклятую эльфийскую грамоту в самое грязное место самого грязного гоблина. В ответ на это Генрих только вздыхал, отрицательно качал головой и продолжал утруждать свои изрядно испачканные чернилами пальцы. Несмотря на всю занудливость Учителя, какая-то часть подсознания мальчика подсказывала ему, что старик прав. Да и желание оказаться достойным великой славы покойного отца подстегивало намного сильнее, чем самые строгие внушения. Эх, если бы только письменные занятия можно было перенести в какое-нибудь другое место, находящееся за пределами пещеры… Долгая жизнь под прохладными влажными сводами уже приучила Генриха не обращать внимания на постоянную сырость одежды и постели, но не смогла научить его приемлемому способу заполнения прописей. Солнечный свет постепенно превращался во что-то сказочное и забытое, потому как любые вылазки из пещеры теперь старались проводить только в ночное, относительно безопасное время суток. Конечно, проклятые твари, лучше надсмотрщиков сторожившие вход в пещеру, прекрасно видели и в темноте, но сумрак все же давал какой-то шанс ускользнуть от их бдительного ока. Днем же горгульи Ринецеи тучами кружили над входом, ведущим в последнее убежище сильфов.
Жестокая демоница дала обещание не успокаиваться до тех пор, пока окончательно не истребит остатки непокорного народа. Жалкой горстке некогда многочисленного и могущественного племени сильфов, осмелившегося поддержать свергнутых богов и выступившего в Великой войне против семьи Ринецеи, пришлось искать приют в горной долине, скрывая от всех свое поражение и последовавшее за ним наказание. Проклятие лже-богини, захватившей власть, превратило в уродливые морды лица ближайших родственников эльфов. А ведь раньше они были настолько прекрасными, что самые прославленные прелестницы с Поющего острова теряли все свое очарование в присутствии какой-нибудь простушки-сильфиды из забытой богами деревни. Хитрые эльфы замкнулись на недоступном острове, окружив его непроходимым барьером магии, и отказались принять чью-либо сторону, в то время как весь остальной мир оказался охвачен огнем жестокой борьбы за власть. А ныне колдунья-демоница лишь бессильно кусала губы, направляя на Поющий остров всю мощь черного волшебства, пока успешно отражаемого эльфийскими магами. Сильфы же с тех пор стали носить маски, скрывающие от любопытных глаз их изуродованные лица. Но гордый и смелый народ упорно не желал подчиниться тирании Ринецеи. В самом центре долины сильфов находилась Гора Смерти, в недрах которой, заточенные в хрустальные саркофаги и погруженные в воды волшебного Озера Безвременья, спали поверженные Пресветлые боги – убить которых не хватало умения даже у самой великой демоницы. Ринецея копила силы, собирая по всей стране древние книги, способные увеличить ее магические способности. Она вынашивала планы окончательного уничтожения богов, подозревая, что рано или поздно они неизбежно восстанут из своей подводной усыпальницы. В противовес замыслам демоницы, выжившие сильфы поклялись не щадя жизней защищать Пресветлую богиню Аолу и ее братьев, укрытых на дне озера.
Боги-узурпаторы ужесточили преследование, насылая на долину сильфов тысячи кровожадных демонов, оживших мертвецов, питающихся человеческим мясом, и гигантских крылатых горгулий, совершающих опустошительные налеты на дома и пастбища. Чудовищные красноглазые твари, по размерам мало уступающие легендарным драконам, с чешуйчатой шкурой – легко потивостоящей ударам копий и стрел, – изрыгали струи всепоглощающего огня и наносили невосполнимый урон малочисленным гарнизонам сильфов. Десант из оживших мертвецов и мелких демонов довершал начатое горгульями, пожирая раненых. А страшнее всего оказалось то, что магия Ринецеи частично оживляла павших защитников долины, заставляя их поворачивать оружие в сторону бывших друзей и родственников. С ужасом увидели сильфы лучших воинов своего народа, шатающихся, в лохмотья гниющей плоти, с глазами, горящими холодным синим пламенем, поднятых из мрака могил. Всего лишь накануне их опустили в землю под рыдания и стенания жен и детей, а сегодня они выступили против всего, за что так героически отдали души и жизни. Сильфы дрогнули и отступили к Горе Смерти. Забаррикадировавшись в Пещере Безвременья, ставшей их последним оплотом и убежищем, они денно и нощно несли дежурство у входа, отражая непрекращающиеся атаки врага. Мужественный народ осознавал всю безнадежность своей борьбы, потому что полчища противника казались неистощимыми, а количество защитников пещеры таяло с каждым боем. Но все же сильфы не собирались сдаваться. Генриху было всего два года от роду, когда в последней, большой битве, вынудившей сильфов уйти под землю, погибли его отец и мать. Так мальчик унаследовал титул барона де Грей, последнего властителя славного рода, произошедшего от легендарного короля Грея, возглавлявшего сильфские войска в период Великой войны.
Мысли обо всем этом вихрем промелькнули в голове сгорбленного седобородого сильфа, перешагнувшего порог маленькой пещерки в тот самый момент, когда Генрих немного смущенно рассматривал испорченную пропись. Несмотря на преклонные годы, старик сохранил юношескую легкость походки, поэтому он смог незаметно подойти к мальчику и заглянуть под руку нерадивого ученика.
– Вижу, мой мальчик, – насмешливо произнес старик, опуская на вихрастую макушку Генриха свою морщинистую заскорузлую ладонь, – что староэльфийский по-прежнему остается для тебя тайной за семью печатями.
– Это все капли, – буркнул малолетний барон, старательно отводя взгляд.
– Я нахожу ошибки здесь, и здесь, и вот здесь… – Палец Учителя скользил по уцелевшим фрагментам прописи, беспощадно отмечая все промахи Генриха. – Кажется, вода пошла скорее на пользу, чем во вред твоему заданию, позволив скрыть еще некоторые из них. – В голосе Учителя ясно прозвучали лукавые нотки, и Генрих удивленно поднял глаза. Обычно Учитель не любил шутить. Наверно, сегодняшний день был каким-то особенным, заставившим радостно улыбаться даже такого закоренелого ворчуна.
– У нас сегодня праздник или еще что-то столь же значительное? – высказал свое предположение мальчик.
– Да, да. – Учитель кивнул, довольно поглаживая седую бороду. – Тебе, воспитанник, не откажешь в проницательности. Сегодня воистину замечательный, даже великий день. Горгульи сняли наблюдение и покинули окрестности пещеры. Ушли…
– Как, ушли все до одной? – изумленно перебил Генрих.
– Все!
Никогда еще до этого дня мальчик не видел улыбки на лице своего Учителя.
– Похоже, что Ринецее надоело тратить силы попусту, контролируя всю прорву нечисти, сторожащей пещеру. Впервые за восемь лет мы можем вздохнуть облегченно и выйти на поверхность, полюбоваться светом солнца, испить глоток свежего воздуха. Я очень рад, что ошибался в своих предположениях, доказывая оптимистам из Совета готовность демоницы держать осаду пещеры до последнего живого сильфа. Некоторые маги в Совете утверждали, что Ринецее все это вскоре надоест, и она оставит нас в покое. Так оно и случилось. Очень рад, что ошибся в своих мрачных прогнозах. Большая часть наших уже вышла из пещеры. Дети так просто ошалели от счастья. Пойдем и мы…
Генрих с некоторым удивлением отложил многострадальную пропись и привычно прицепил к поясу маленький меч, приготовившись следовать за Учителем. В пещере все, даже малые дети, всегда имели при себе оружие и умели неплохо с ним обращаться. В коридоре их встретил приплясывавший от нетерпения Гург.
– Ты слышал? – возбужденно затараторил он, хватая друга за руку.
– Слышал! – Генрих почему-то не торопился разделить радость приятеля. На душе у него кошки скребли от предчувствия какой-то неопределенной опасности.
Проходя через лабиринт пещерных коридоров, Генрих отмечал почти полное отсутствие сильфов, до этого сновавших по ним в любое время суток. Кто-то второпях уронил стойку для алебард, и оружие в беспорядке валялось на каменном полу. И более того, вихрем промчавшаяся по коридорам толпа умудрилась затушить большую часть факелов, еще утром безупречно освещавших высокие своды пещеры. Лицо мальчика помрачнело. Кажется, сегодня даже самые опытные и закаленные в боях воины забыли об осторожности. Выход из пещеры приближался. Гург все прибавлял и прибавлял шагу и еще более нетерпеливо тянул за руку своего задумчивого друга. Пару раз за это время Генрих подмечал недовольные морщины, перерезавшие нахмуренный лоб Учителя, и прекрасно осознавал, что тот разделяет его опасения. А увидев брошенный пост и снятую магическую защиту при входе в пещеру, оба они не сдержали непроизвольно вырвавшегося возгласа возмущения. Мальчик остановился у каменной арки и прислушался. С поверхности доносились громкие крики радости, беззаботный смех, перемежавшийся отрывками песен и звуками музыки. Генрих видел караульных, которые побросали оружие и с самым довольным видом растянулись на зеленой траве. Невдалеке кружился хоровод женщин и детей, уже успевших украситься венками из свежесорванных цветов. Но больше всего его напугала большая группа сильфов, которые с корзинами в руках бежали вниз по склону горы, направляясь к ближайшему лесу и все больше удаляясь от спасительной пещеры. Генрих недоумевал, размышляя над тем, каким образом народ, столько времени отражавший ежедневные атаки жестоких врагов, мог так беспечно и так быстро забыть о многолетней угрозе, нависавшей над ним подобно неотвратимому удару падающего лезвия.
Внезапно внимание мальчика привлекло огромное темное облако, появившееся на небе. «Ураган?» – растерянно подумал Генрих. Но облако приближалось с невероятной скоростью, мгновенно, от края до края, затянув непроглядной черной полосой всю видимую линию горизонта. Сначала Генрих напрягал зрения, пытаясь разглядеть природу этого странного явления, но еще через пару секунд стало заметно, что облако состоит из множества черных точек, несущихся к пещере со скученностью и организованностью пчелиного роя. Только рой этот по количеству пчел превосходил все мыслимые и немыслимые размеры, и мальчик, к своему величайшему ужасу, понял, что каждой пчелой этого гигантского роя была огромная черная горгулья, на спине которой восседали зубастые демоны или ожившие мертвецы, вооруженные острыми мечами. И сонм этих воинов не поддавался исчислению. Гург, до сих пор находившийся рядом с другом, пискнул испуганным зайцем и вцепился в руку Генриха. Учитель разом сник и тяжело навалился на свой магический посох.
– Это конец! – обреченно прошептал он.
Генрих наконец-то обрел дар речи.
– Назад! – изо всех сил закричал он, срывая голос. – Все назад, бегите обратно в пещеру! Это ловушка!
Впоследствии, несмотря на мучительные усилия памяти, Генрих так и не смог восстановить целостной картины событий, произошедших в то злополучное утро. Возникший провал в памяти оберегал сознание мальчика от страшного мрака помешательства. Так срабатывает предохранитель, надежно разделяя жизнь на два не пересекающихся этапа – до и после. Или, может быть, детский мозг барона просто не смог понять масштабности произошедшего кошмара, погубившего его несчастный народ. А ведь именно такие драмы, случившиеся в раннем детстве, и формируют всю дальнейшую судьбу человека. Участь каждого из нас предопределена свыше. Трус рождается трусом, предатель рождается предателем, герой рождается героем. Процессы, управляющие развитием души, – не поняты до сих пор. Разум любого человека состоит из частиц, в равной степени принадлежащих добру и злу. Какие-то странные силы извне влияют на эти частицы, заставляя их взаимодействовать между собой. Это взаимодействие называют путем, по которому мы следуем в течение всей жизни. И важно не ошибиться, правильно определив событие, послужившее отправной точкой нашего жизненного пути, пути судьбы.
В решающий момент приближающейся опасности все многочисленные поколения Генриха неожиданно ожили, воплотившись в хрупком теле ребенка. Воскрес бессмертный дух великих рыцарей и героев, поклявшихся служить своему народу. Воскресли преданность свергнутым богам, честь и благородство, намного превосходящие страх смерти. Воскресли – вдохнув непостижимую силу в мышцы мальчика и одарив его мудростью, не свойственной столь юному возрасту. Вероятно, сам легендарный прародитель, древний король Грей, правивший сильфами в такие давние годы, что даже маги Великого круга – и те затруднялись в описании того самими сильфами позабытого периода их истории, – возродился в это ужасное утро, придя на помощь остаткам своего племени. И, наверное, именно это слияние душ стало тем путем судьбы, что так властно призывал Генриха к исполнению своего долга. Долга последнего правителя в многовековой череде Повелителей из рода де Грей.
Время замедлилось, обволакивая Генриха прозрачным коконом, делающим все движения окружающих его существ медленными и размыто-тягучими, подобно каплям воды в клепсидре, а его собственные мысли и жесты – резкими и точными. Одним поворотом руки Генрих смахнул повисшего на нем, пронзительно визжащего от ужаса Гурда и, глядя прямо в застывшие глаза остолбеневшего в шоке мальчишки, приказал, громко и четко выговаривая слова:
– Беги вниз, в пещеру Совета, поднимай всех бездельничающих там магов и тащи их сюда. Пусть срочно восстановят магическую защиту!
Но Гург продолжал обморочно пялиться на него все с тем же бессмысленным выражением. Тогда Повелитель коротко злобно размахнулся и беспощадно ударил друга по лицу, до крови рассекая кожу щеки ребром тяжелой перчатки. Гург мотнул головой, слизнул соленые капли, стекающие на губы, и, словно пробудившись от странного забытья, отсалютовал своему барону уважительным кивком. Затем он развернулся и скорой рысью помчался исполнять полученный приказ. После этого Генрих, не мешкая, повернулся к Учителю. Старик монотонно покачивался, бормоча себе под нос какие-то слова, не в силах отвести взгляда от того, что происходило на поляне перед пещерой.
– Учитель, – в данном случае мальчик все же не решился поступить так, как он обошелся с испуганным Гургом, – при вас ваш магический посох, сделай те же хоть что-нибудь до тех пор, пока на помощь нам не подоспеет весь Совет!
Старый маг вперил безумный взор в руководившего им ребенка. Но, видимо, так велика была сила, завладевшая в этот миг Генрихом, так ярок неистовый огонь, пылающий в его глазах, что Учитель вздрогнул всем телом, впитывая волны энергии, исходящие от Повелителя, и вскинул руки с посохом, призывая подвластные ему чары. Налетевший порыв ветра взметнул вверх седые пряди длинных волос, из магического посоха вырвался столб ослепительного зеленого пламени, превративший в пепел первые ряды врагов, успевших подлететь почти к самому входу пещеры.
Стая горгулий ответила криками ярости. Генрих ни на минуту не закрывал глаз, в отличие от Учителя, который понял, что его сил не хватит для того, чтобы остановить неумолимо надвигающуюся вражескую лавину, – и поэтому мальчик видел все последовавшее за первым ударом старого мага. Став свидетелями гибели своих товарок, горгульи не испугались. Или, может быть, незримая власть, управлявшая ограниченным разумом этих тварей, не предусматривала для этих исполнителей своей воли хоть какого-то чувства, даже отдаленно похожего на страх. Слаженность действий горгулий не уступала по эффективности атаке вымуштрованных королевских войск. Два десятка чудовищ, первыми достигших поляны перед входом в пещеру, одновременно выпустили струи огня, накрывшие испуганных сильфов, пытавшихся найти укрытие в ближайшем лесу. Мальчик застонал и сжал кулаки, бессильно наблюдая за тем, как его соплеменники бестолково мечутся в кольце охватившего их пламени. На поляне, еще совсем недавно слышавшей радостные песни, звучали вопли людей, умирающих долгой и мучительной смертью.
Демонический рой опустился на выжженную, засыпанную пеплом поляну, закрыв ее полностью. Всадники горгулий спешивались и выстраивались в колонны, готовясь к последнему штурму, должному навсегда покончить с несговорчивым народом. Нерадивые стражники пещеры, так беспечно забывшие о вмененных им обязанностях, собрались вокруг Генриха, готовясь дорого продать свои жизни. В этот миг барон услышал за спиной россыпь торопливых шагов, эхом отдающихся под каменными сводами. Гург, запыхавшийся от быстрого бега, с трудом перевел тяжелое дыхание:
– Они идут, сейчас уж будут здесь!
Но Генрих и сам уже различал приближающееся ритуальное пение. Не теряя времени даром, подоспевшие на помощь маги на ходу творили заклинания. Даже в таких неравных условия последняя битва обещала стать жестокой и кровавой. Одиннадцать магов, противостоящих демонам и живым мертвецам, представляли значительную угрозу силам лже-богини. Волшебники сдвинули хрустальные набалдашники магических жезлов, и волны холодного зеленого пламени залили все вокруг, заставив Генриха прищуриться от навернувшихся на глаза слез. Несколько минут ничего не было слышно, кроме рева магического огня, бушующего на поляне, и визга погибающих тварей. Затем все стихло. Генрих поторопился открыть глаза, чему весьма сильно мешал толстый слой сажи, облепившей его лицо. Знакомый, многократно виденный пейзаж долины и леса, окружавшего пещеру, изменился разительно. Вдалеке сиротливо торчало несколько кривых, почерневших стволов – все, что осталось от густого ельника, а сама земля вокруг входа в пещеру выглядела так, словно неведомые силы перепахали ее огромным плугом. Войско Ринецеи исчезло. Лишь густой слой жирного, черного пепла, состоящего из останков тех, кого еще совсем недавно невозможно было пересчитать, не сбившись, – покрывал землю.
Крон, маг-хранитель, опустил руки, подрагивающие от усталости:
– Все. – Вместо слов с его посеревших губ сорвался лишь тихий шепот. – Их больше нет! Надеюсь, теперь Ринецея не раз хорошенько подумает, прежде чем снова связываться с нами.
– Надеюсь, – поддержал его Учитель, – она не скоро скопит силы, достаточные для создания подобной армии….
– Не стоит повторять ошибки и снова полагаться на ваши предположения. – Генрих непочтительно прервал рассуждения старших. – И так уже ваша доверчивость обошлась нам слишком дорого!
Крон возмущенно повернулся к дерзкому, собираясь поставить на место зарвавшегося мальчишку, но что-то совсем не детское, плескавшееся в глубине карих глаз малолетнего барона, смутило его, и волшебник замолчал, осекшись на полуслове. Глазами Генриха на старого мага смотрел отнюдь не ребенок, но истинный Повелитель, озабоченный судьбой своего народа. Недовольная гримаса исказила суровые черты мага-хранителя. Нелегко расставаться с властью, отдавать ее в другие, более молодые руки. Но Генрих не опускал взгляда, ожидая ответа.
– Да, Повелитель, – сипло выдавил Хранитель, – нужно восстановить караул при входе в пещеру. Пусть несколько воинов по очереди несут дозор, потому как для создания магической защиты у нас сейчас совершенно нет сил.
– Да будет так, – кивнул Генрих. – Все остальные, включая магов, женщин и детей, спустятся на последний, нижний уровень, к пещере Совета и озеру. Думаю, что это самое безопасное место.
Подсчеты выживших привели к неутешительным результатам. Уцелело чуть меньше половины сильфов, до этого населявших узкие извилистые коридоры горы-убежища. И большая часть из них оказалась слабыми женщинами и малолетними детьми. Генрих поторопился отправить их вниз, прекрасно понимая, что вблизи поверхности они представляют собой не только лишнюю обузу, но и смертельную опасность для всего племени. Многие из воинов, сумевших спастись при налете горгулий, получили раны и ожоги разной степени тяжести. Мальчик распорядился, чтобы маги оказали посильную помощь всем пострадавшим, и оставил при себе пару десятков самых крепких воинов, которым предстояло заступить в дозор, оберегая покой своих соплеменников.
В противовес жарким, солнечным дням, ночи в Черных горах всегда оставались холодными и мрачными. Громадные каменные валуны, ограждавшие долину от любопытных взглядов, вовсе не собирались отдавать накопленное за день тепло, скупо освещая окрестности своими слабо фосфоресцирующими боками. Зрелище мертвенной, засыпанной пеплом поляны, от холода подернувшейся серебристым инеем, вызывало содрогание. Уставшие за день караульные клевали носами. Генрих зябко повел плечами, покосился на сопящего прямо на холодном каменном полу Гурга, снял теплый шерстяной плащ и укрыл спящего друга. Потом вышел на поляну и поднял голову к темному ночному небу. Небо выглядело нехорошо. Да и что могло быть хорошо после всего случившегося нынешним днем? Рваные облака грязного серого цвета закрывали звезды. Генрих прошелся по поляне, пачкая сапоги и противно похрустывая при каждом шаге. Там и сям из-под слоя пепла виднелись обуглившиеся кости и оплавившиеся металлические части оружия. Уродливый череп горгульи, со свисающими лохмотьями чешуйчатой кожи, вперил в небо пустые глазницы, угрожающе выставив вперед пеньки выбитых зубов. Генриха передернуло, на этот раз уже не от холода, а от чувства гадливости. Мерзкие останки цеплялись за его сапоги тощими фалангами смердящих пальцев, словно не желая отпустить ускользающую от них жертву. Барон брезгливо сплюнул и резким взмахом попытался стряхнуть чью-то костлявую конечность, крепко-накрепко прицепившуюся к пряжке высокого сапога. Пальцы не отцеплялись. Не желая прикасаться руками к подобной дряни, Генрих поднял вторую ногу и тяжело наступил на смачно треснувшие кости. И чуть не упал, потеряв равновесие. Мертвая до этого кисть лапы демона внезапно ожила, крепко ухватив его за щиколотку правой ноги. Генрих удивленно дернул ногу, но, еще мгновение назад казавшиеся мертвыми, кости тянулись следом за ним, на глазах обрастая мышцами и кожей. Холмики жирного пепла превращались в ручейки черной крови, быстро обволакивающей останки мертвых тварей. Воинство Ринецеи вновь обретало сожженную плоть. Изумленный Генрих наблюдал, как совсем рядом с ним костяк огромной горгульи сначала привстал, а потом уверенно выпрямился во весь свой огромный рост. В пустых глазницах твари загорелись угли кровавых глаз, горгулья жадно втянула воздух и, раскрыв пасть, усаженную лезвиями новых, еще более острых зубов, грозно взревела. Ее клич подхватили демоны, восстававшие из пепла по всей поляне. Генрих судорожно схватился за меч и испуганно попятился. Привлеченные движением, твари дружно повернули морды в сторону мальчика. Лязгнул выхваченный из ножен клинок, и Генрих, одним ударом снеся голову ближайшего ожившего мертвеца, бегом бросился к входу в пещеру, криком поднимая уснувших товарищей.
Магу-хранителю не спалось. Голова невыносимо болела такой нудной тягучей болью, словно в ней звенела сиротливая пустота, оставшаяся от полностью исчерпанной магической силы. Силы восстановятся не скоро, дней через пять – не раньше. Но старый маг совсем не удивлялся своему нынешнему, абсолютно немощному состоянию. На шестой сотне лет он был еще, пожалуй, покрепче многих своих товарищей. Вот, к примеру, Улод, маг-учитель нынешнего молодого Повелителя. Крон недовольно покосился в сторону соратника, клубком свернувшегося на соседней лежанке: совсем расклеился старик. Учитель спал неспокойно, жалобно постанывая в полудреме. Видимо, испытания сегодняшнего дня совсем вымотали Улода, за считанные часы превратив его из еще могучего пожилого мужчины – в дряхлую развалину. И это тоже не удивляло Крона. Тяжело оставаться в здравом уме и твердой памяти, бессильно наблюдая за тем, как на твоих глазах гибнут жестокой и бессмысленной смертью многие из тех, кого ты вынянчил своими руками. Крон еще немного повозился на тощей подстилке и, поняв, что освежающий сон так и не собирается осенить его своим спасительным крылом, поднялся и осторожно прошел по пещере, неслышно обходя спящих сильфов. Он вглядывался в бледные осунувшиеся лица соплеменников, горько сожалея, что не обладает в настоящий момент даже элементарной магией. Если бы он мог погрузить в не приносящий тяжелые сновидения покой хотя бы измученных женщин и детей… Большинство из них потеряли сегодня родных и друзей. Весь вечер в пещере царила паника, перемежавшаяся громким плачем напуганных детей и болезненными стенаниями раненых. Крону пришлось приложить немало усилий, для того чтобы успокоить всех бьющихся в истерике, перевязать всех страждущих и организовать горячий ужин для нескольких сотен человек. И что-то похожее на зависть промелькнуло в его душе в тот миг, когда он увидел, как спустившийся на короткое время в пещеру Генрих несколькими теплыми, рассудительными словами умудряется нейтрализовать витавшую в пещере растерянность. Маг возмущался и в то же время искренне восхищался огромной силой, проснувшейся в этот день в теле маленького мальчика, превратившей его в истинного Властелина. Десятилетний барон, не по возрасту высокий и широкоплечий, казался зрелым и мудрым Повелителем, вселяющим одним своим уверенным и сдержанным молчанием спокойствие в сердца испуганных подданных. Для измученных сильфов Генрих стал чем-то вроде единственного подарка судьбы, благим провидением, несущим надежду на то, что остатки их народа не сгинут бесследно. Достойная подражания и восхищения выдержка молодого Повелителя казалась им теперь единственным и последним барьером, отделяющим их от разрушительной ненависти жестокой лже-богини.
Крон миновал большую пещеру, заполненную легкими переносными лежанками, на которых вкушали неспокойный сон несчастные сильфы. Печальным взглядом отмечал он, как мало оставалось среди них боеспособных, не израненных в непрерывных боях воинов. И как много малолетних детей, которые, будь на то благословление судьбы, могли бы стать основой нового процветания племени. Ни у кого сегодня не хватило сил и смелости разойтись по своим личным подземным жилищам, пустые места в которых живо напоминали бы о погибших. Сильфы, объединенные одним всеобщим чувством растерянности и страха, сгрудились подобно стаду овец вокруг двенадцати Великих магов, превратившихся в обычных немощных старцев, способных только благодаря огромной силе воли оказывать сейчас хоть какую-то помощь своим соплеменникам. Да и помощь эта, откровенно говоря, заключалась в основном в благословениях и словах утешения.
Старый волшебник сокрушенно покачал всклокоченный головой, словно признаваясь в собственном бессилии. От всегдашней подтянутости и элегантности Крона не осталось и следа. Покрытая копотью, а местами и порванная, одежда мало соответствовала важному титулу мага-хранителя. Но стоило ли обращать внимание на такие мелочи. Постукивая концом посоха по каменным плитам, выстилавшим пол пещеры, сильф тяжело спускался по узким ступеням, ведущим из пещеры Совета вниз, к Озеру безвременья. Каждый шаг давался старику с неимоверным трудом, он подволакивал правую ногу и одышливо хрипел, но все же продолжал свой нелегкий путь, насчитывавший ровно сотню шагов. Воды озера звали и властно манили, обещая открыть такую-то страшную тайну. Крон поминутно оскальзывался на влажной узкой лестнице. Словно на обычную дубовую палку, наваливался на магический посох и молил богиню Аолу не допустить падения своего нерасторопного слуги. Спуск показался Крону бесконечным. Но, в конце концов, он миновал последнюю ступень и в очередной раз замер в немом восхищении на берегу Озера.
Озеро завораживало. Искрящийся свет, испускаемый водой, отражался от свода хрустального грота, куполом прикрывавшего Озеро и уходившего ввысь, на недосягаемую глазу высоту. Изящные ступени, высеченные из белого мрамора, вели под воду, образуя сияющую дорогу, по которой когда-то давно сам легендарный король Грей унес на дно Озера саркофаги со спящими Пресветлыми богами. Причудливые надписи, состоявшие из переплетения странных рисунков и букв неизвестного языка, покрывали стены грота. Крон знал, что надписи содержали древнее пророчество, повествующее не только о будущем его народа, но и о будущем всего внешнего мира. Но, к сожалению, никто из сильфских магов не понимал странного языка, на котором были сделаны надписи на стенах. Поговаривали, что это был язык самих богов. Озеро пело. Нежный мелодичный шорох легких волн, непрерывно набегавших на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей в воды Озера, напоминал печальный голос, повествующий о чем-то прекрасном, но утерянном безвозвратно. Никто не мог оставаться долго вблизи волшебного Озера. Эхо голоса Озера вытягивало душу и забирало разум, превращая неосторожного в существо, до скончания своих дней пребывающего в состоянии, похожем на летаргический сон. Озеро почитали. Озера боялись. Озеро надежно охраняло богов, покоящихся в его глубинах. Крон наклонился над водой и пристально вгляделся, стараясь различить что-нибудь сквозь толщу воды. Но молочно-белая, практически непрозрачная, жидкость оставалась непроницаемой даже для взора мага. Лишь один сильф смог когда-то побывать на дне и вернуться назад – король Грей. Но старинные предания умалчивали о дальнейшей судьбе великого короля. Маг-хранитель провел немало времени, разбирая старые архивы и вчитываясь в строчки полуистлевших рукописей, но так и не узнал, что случилось с Греем после того, как саркофаги с богами оказались надежно укрыты в волшебных водах. Не вызывало сомнения только одно – король сумел вернуться назад оттуда, куда впоследствии не смог спуститься уже ни один сильф. В хрониках говорилось, что через пятьдесят лет после исчезновения короля один из Великих магов попробовал повторить путь Грея – и сгинул безвозвратно. С тех пор никто не осмеливался даже омочить ноги в Озере Безвременья.
Но сейчас какая-то неодолимая сила звала старого мага. Он ступил на последнюю ступень и отстраненно наблюдал, как искрящаяся вода ласково набегает на его пыльные башмаки. В глубине души Крон был безмерно напуган собственной безрассудной смелостью, но не находил в себе сил сопротивляться зову Озера. Более того, повинуясь все тому же странному велению, сильф нагнулся и погрузил в воду пальцы правой руки. И как только пальцы его прикоснулись к теплой светящейся поверхности, Крон испытал легкое головокружение от какофонии множества голосов, ворвавшихся в его сознание. Голоса кричали. Но, перебивая их все, в мозгу мага четко слышался печальный глубокий женский голос, требующий – иди, помоги, спаси. Крон чувствовал, как к нему возвращается утраченная магическая сила, вливаясь в него через обволакивающее прикосновение волшебного Озера. А женский голос становился все понятнее и четче, раздельно произнося – Генрих в беде, помоги Генриху… И, с ужасом ощутив, что где-то очень близко творится страшное и темное волшебство, Крон испугано отшатнулся, вырвав руку из цепких объятий колдовской воды.
Генрих вихрем влетел в пещеру, буквально ощущая на своей спине смрадное дыхание настигавших его врагов. В какой-то миг мальчик обернулся – и не смог объять взглядом всей массы шипящих и рычащих тварей, жаждущих его смерти. Товарищи, разбуженные его криками, вскочили, хватаясь за оружие. Генрих поймал щит, брошенный ему Гургом, и все вокруг закрутилось, слилось в сплошную полосу колющих и рубящих рук, пения стрел и потоков нечистой, дурно пахнувшей крови. Иногда, улучив мгновение, мальчик успевал краем глаза отследить движения друзей, дравшихся так, как дерутся только обреченные, не имеющие права отступить. Гург, отбежав на несколько шагов назад и взобравшись на небольшой уступ, почти в упор бил тяжелыми арбалетными стрелами, которые, проходя навылет, выводили из строя сразу по несколько чудовищ. И все же тварей было много, слишком много. До некоторых пор сильфов выручало только то, что толкающиеся в огромных количествах умертвия практически закупорили вход в пещеру, скорее мешая, чем помогая друг другу. Тварей было так много, что даже оружие в их лапах зачастую наносило удары не защитникам пещеры, а чудовищам из числа их же воинства. Огромные валы из поверженных туш образовались вокруг мужественных сильфов. Но на место каждого убитого чудовища тут же вставали два, а силы сильфов оказались не безграничными. И, наконец, настало то время, когда один из них вскрикнул и, выронив меч, обеими руками схватился за огромную рану в животе, оставленную клинком уродливого демона. Но друзья не успели прикрыть раненого, и волна визжащих тварей захлестнула его, поглотив без остатка. Движения усталых рук замедлялись, пот и кровь заливали глаза. Даже клинки из знаменитой сильфской стали – и те затупились от постоянного соприкосновения с костями и плотью множества врагов. Генрих двигался словно сомнамбула, давно уже перестав анализировать происходящее, чисто автоматически продолжая наносить удары. Кровавый туман застилал взор. Слух притупился, и он слышал лишь собственное тяжелое дыхание да частые бухающие удары усталого сердца. Вот он покачнулся и с горьким стоном отчаяния сделал первый шаг назад, а затем еще один, и еще один. Внезапно, словно вырываясь из забытья, мальчик ощутил чью-то мощную руку, грубо схватившую его за плечо.
– Барон, – прохрипел Борг, низко наклоняя голову с высоты своего гигантского роста к самому уху Генриха. Иначе слов было просто не разобрать на фоне диких воплей, испускаемых издыхающими тварями, – забирай воинов и уходи вниз…
– А ты? – Генрих недоуменно уставился на знаменитого фехтовальщика.
– Десять гнусных гоблинов тебе в селезенку, сосунок! – зарычал Борг, продолжая ловко орудовать клинком. – Я их задержу!
– А дальше-то что? – Генрих недоуменно тряс головой, словно выплывая из обморочного водоворота, захватившего его сознание.
– А дальше – думать будешь. – Борг одним ударом раскроил почти до пояса тело какого-то резвого зомби и захохотал, оскалив зубы, выглядевшие неправдоподобно белыми на залитом кровью лице. – На то ты и Повелитель, чтобы думать. Я их здесь надолго задержу. Проход-то узкий, больше чем по двое они нападать не смогут. Вот это по-моему… – и, смачно хакнув, он снова, по самую рукоять, вонзил свой меч в чью-то бурую тушу. Потом положил измазанную кровью руку на затылок Генриха и, ласково потянув за волосы, заставил его поднять голову, взглянув прямо в глаза мальчика.
– Я ради сегодняшнего дня всю жизнь жил. Да и отцу твоему я много чего должен, – добавил он уже тише. – А твой долг не в том чтобы здесь погибнуть, а в том, чтобы народ спасти!
После этого, видимо, решив, что все нужное уже сказано, Борг оттолкнул мальчика себе за спину и снова безумно расхохотался, загораживая своей массивной фигурой весь проход, ведущий в глубь пещеры.
Теряя драгоценные мгновения, Генрих нерешительно медлил, вглядываясь в спину героя, а затем отсалютовал ему клинком и вложил его в ножны. Повернулся к товарищам, собираясь скомандовать отступление, и горестно вздохнул. Кроме них с Гургом в живых осталось всего пять воинов – все с легкими, но многочисленными ранами. Да и сам Гург болезненно морщился, осторожно наступая на рассеченную вдоль голени ногу.
– Нужно уходить. – Генрих подставил плечо, бережно подхватывая раненого друга. – Борг их задержит. Ты сможешь прыгать на одной ноге?
Гург прикусил губу, чтобы не закричать от боли, но решительно кивнул.
– Они ворвутся вниз на наших спинах! Ты об этом не думаешь? – хмуро процедил один из воинов, сероглазый, с седыми висками. – А у меня там жена и три дочери.
Генрих выпрямился, продолжая поддерживать Гурга, но не смутился под пристальным взглядом сероглазого.
– Не ворвутся!
Важная мысль билась где-то на грани сознания.