Сумасшедшая площадь - читать онлайн

Глава I

***

Ненавижу ездить в плацкарте. Особенно туда, куда путь занимает больше суток. Утром к запаху перегара, пота, и сортира добавляется сероводородная вонь яиц вкрутую, сваренных еще вчера. Вагон наполняют цокающие звуки – это яйца бьются о столики. Потом из затхлых недр сумок извлекаются сало, курицы, хлеб. Народ моей страны завтракает обильно и грубо. Я же мечтаю о чашке кофе – хотя бы растворимого. Независимо от себя я начинаю ненавидеть соседа, который истово отхлебывает чай из кружки с собственным портретом. После каждого хлебающего глотка он шумно выдыхает носом.

– Бл-е-е-е-е-еп, м-м-м-м-м-м-м-м. Бл-е-е-е-е-е-п, м-м-м-м-м-м-м.

Он пьет чай, как опытный старик, но ему не больше тридцати. Однако от его звуков, запахов, движений уже веет обреченностью старости. Он обстоятельно жует курицу, обсасывает косточки, немигающе смотрит в окно, где на протяжении уже трех часов не меняется однообразный пейзаж: с одной стороны – гранитные откосы, с другой – речная долина, покрытая пятнами осеннего тления. Он обсасывает последнюю кость, опять шумно хлебает чай и говорит надтреснутым голосом в никуда:

– Карымская, значит, скоро.

На боковушке оживляется крупногабаритное существо, наводившее всю ночь ужас и тоску на обитателей плацкартного вагона. Оно ревело и металось по узкому проходу, среди голов и пяток, стенало и кого-то искало. Утомился он после звучной плюхи от низкорослого, но очень горизонтального бурята, ехавшего в Читу со всем своим выводком. Бурят источал благость, и даже плюху отпускал с миролюбивым выражением лица, с каким доктор дает горькую микстуру ребенку.

Сейчас существу плохо. Оно перекатывает глаза с полопавшимися капиллярами, рьяно чешет шишковатый череп, икает, и уходит в конец вагона. Напротив меня просыпается соседка – несколько потасканная, но не утратившая нежность овала лица блондиночка лет двадцати пяти. Она извлекает из клетчатого капронового баула пластиковый пакет и тоже уходит. После нее в воздухе отчетливо ощущается запах самки, теплый и немного тухлый.

Запахи – моя беда. Я способен в толще воздуха, содержащегося в помещении уловить тончайшие оттенки телесных, пищевых или химических ароматов. И всех тех, кого я встречаю на своем пути, я познаю, прежде всего, по запаху. Наверное, это потому, что я родился в год собаки. Хотя не верю я в эти гороскопы и прочие обязательные атрибуты среднестатистического обывателя, который слушает свой прогноз по FM-радиостанциям, как завещание богатого родственника. Мне смешны эти увлечения, ибо я точно уверен – никто не знает, какой на самом деле сейчас год и день. Нагромождение условностей и систем отсчетов сводят на «нет» все попытки образовать стройную теорию явлений и событий. Впрочем, мне противно думать даже об этом – запахи и звуки окончательно достали меня, и я всаживаю в ушные раковины холодный пластик наушников. Светлая, как рождественская месса «A Whiter Shade of Pale» заворачивает меня в кокон, куда не пробиться внешним раздражителям. В конце – концов, до Читы еще полтора часа.

Возвращается блондинка – она подтерлась влажными салфетками и поменяла прокладку: запах самки исчез, уступив место безликому запаху бытовой химии. Блондинка чувствует себя уверенней, достает из баула бутылочку кока-колы, обхватывает губами горлышко и делает пару глотков. Затем уставляется в окно, где кроме мелькания гранитных уступов ничего нет. В лице ее читается тягость от соседства со мной, с допившим чай молодым стариком, и с существом, которое явилось только что с тяжелым запахом дешевых сигарет «Балканская звезда», и с каплями воды на подбородке – видно, что оно только что жадно пило воду. Ей хочется скорее покинуть вагон, сесть в машину к своему какому-нибудь Саше – брюнету с длинными ресницами, и нижним бельем второй свежести, но белого цвета, чтобы сказать: «Блин, достал меня этот поезд. Та-а-а-к-и-е-е-е уроды ехали рядом». И восхищенный Саша, гордый тем, что он не урод, двинет машину.

А поезд начинает сбавлять свой заведенный ритм и скрежетать суставами вагонных сцепок. Под колесами хрустят стрелки, вагон дергается и, наконец, пейзаж за окном замирает, приняв форму старой водонапорной башни, мужика в рабочем подшлемнике на мотоцикле «Днепр» бывшего голубого цвета и перепачканной мазутом пегой коровы. Карымская.

Последние сто километров я преодолеваю, лежа на спине. Блондинка шарится в телефоне, молодой старик читает книжку формата «pocket-book» со зверскими лицами на аляповатой обложке. Существо принесло со станции пластиковую емкость с какой-то жидкостью и теперь поминутно прикладывается к ней взасос.

Я лежу и раскладываю эти сто километров на крайние десять лет моей жизни. Преподавание в школе, в захолустном райцентре без канализации и вообще, без будущего, закономерно завершило семейную жизнь. Поводом послужил старший мичман пограничных войск, караулящий мелкие воды Аргуни от китайских браконьеров. Все правильно – он имел зарплату и перспективу перевода в рай для обывателя: в Краснодарский край. Возясь с плодами спаривания алкоголиков в средней школе, я как–то пропустил момент превращения моей жены – поклонницы стихов и песен под гитару у костра, в среднестатистическую российскую самку. А она обрела новый набор непреложных для этого вида существ социальных ценностей: норка, иномарка, и как апофеоз бытия – переезд в Краснодарский край, чтобы пополнить там и без того мощную популяцию генетических жлобов.

Я не переживал, но, любуясь собой со стороны, сделал красивый жест – уехал в забайкальскую глухомань мыть золото. Несколько лет безвылазно сидел в тайге: летом ворочал рулем пушки гидромонитора, зимой – сторожил базу старателей. Постепенно уровень притязаний в бытовом плане сошел на нет – я научился довольствоваться малым во всем. Однако внутреннее упрощение так и не пришло. Вечерами манил запад, светящийся темно-красным цветом. Наконец я сделал шаг, и шаг этот был в контору прииска, с заявлением об увольнении. Теперь впереди лежала почти незнакомая (пять лет учебы в пединституте уже стерлись в сознании), большая Чита. Я ехал туда как на новый прииск, только теперь добывать свое золото мне придется в одиночестве.

За окнами уже замелькали притихшие перед зимой дачные поселки и переезды. «Пути вздваивались», – вспомнил я цитату из «Золотого теленка», и спустился на нижнее сидение. В вагоне уже стояла суета, шелестели пакеты, и вжикали молнии на дерматиновых сумках. Поезд мелко забился в оргазме удовольствия от окончания унылого пути. Он прошипел сквозь зубы и намертво встал. Холод и дым ударили в тамбур – проводница открыла дверь. Вот она, Чита.

***

Обедневший аристократ сохраняет широту души. Разбогатевший простолюдин остается скупердяем и крохобором. Хозяйка, у которой я снял квартиру на пару дней, совсем недавно перешла в пресловутый средний класс. Свежая, из салона, «Тойота», новые ногти и волосы; разного стиля, но дорогие тряпки – все должно было кричать о достатке владелицы. Я думаю, что если добавить ей к доходам еще несколько миллионов, то все равно, она не стала бы одеваться в Милане, а покупала бы до смешного дорогие поддельные шмотки с претензией на Европу в читинских бутиках. Крестьянский ум раскинул бы стоимость дороги и проживания на каждую вещь, сравнил бы стоимость с китайскими и польскими поделками в местных лавках и решил – не, у нас дешевле. А миллионы бы она потратила на очередные квартиры, куда заселяла бы таких же неприкаянных странников по жизни, как и я. Хозяйка молода, ей чуть за тридцать, и у нее нет мужа и детей. Вернее – нет. Есть один ребенок, нагулянный в отрочестве – сейчас это уже вполне сформировавшийся гопник, живущий по понятиям, но в случае опасности прибегающий к маминой защите. Есть и любовник – веселый оборотистый кавказец, до твердой плоти которых охочи вот такие рыхлеющие славянские блонды. А может это – молодой офицер, ибо на побрякушки и звездочки они падки тоже. А так же на миф о невероятной сексуальности людей в форме.

Блонда спесиво здоровается, когда я подхожу к подъезду, возле которого она ждет меня, демонстративно пикает сигнализацией на «RAV-4», и ведет меня в подъезд с видом начальницы ЖЭКа, сопровождающей дворника, чтобы показать ему – где надо убрать дерьмо.

– В квартире не курим, гостей ночевать не оставляем, в обуви не ходим, окна не открываем, воду экономим, белье в шкафу, деньги и паспорт или залог – три тысячи, – заученной скороговоркой монотонно выдает она и забирает мои пять тысяч. – Приеду послезавтра в это же время.

Наконец я остаюсь в тишине и одиночестве. Это то, что нужно именно сейчас. Я иду в ванную – она свежа и пахнет недавним ремонтом. Матовый кафель, виниловый коврик, никель, казенный свет потолочных светильников: похоже на операционную и морг одновременно. Из-под стиральной машины торчит что-то черное. Это коробочка из-под презерватива – надеюсь, что пустая. Но нет – внутри использованный и завязанный узлом кондом. Желание принять ванну исчезает, я какое – то время омываю себя душем, бреюсь, чищу зубы и вытираюсь. На завтрак у меня – чашка растворимого, но неплохого кофе. А вот курить по утрам я не могу – моментально накатывает апатия и даже депрессия, от которой можно спрятаться под одеялом. Но валятся некогда – я двигаюсь по комнате, одновременно одеваясь, и набирая номер телефона своего однокурсника, который обещал помочь насчет работы. В это же время я рассматриваю свое краткосрочное жилье – оно хорошо отремонтировано, но безлико и безвкусно – как и сама хозяйка. Прочный мещанский стереотип: обои под покраску, подвесные потолки, уместные в третьеразрядном армянском кабаке, ковровое покрытие, из-за которого все предметы, когда к ним прикасаешься, стреляют электрическими разрядами, и пластиковые окна. На кухне непременная встроенная техника, мягкий уголок и обои с гастрономической тематикой. Вся нивелированная Россия сегодня живет для того, чтобы надев на шею долговое ярмо, купить себе такое вот жилье – мечту офисных деятелей, мелких торгашей и чиновников средней руки.

Если последнему поколению коммунистов не удалось вернуться к идеальной для любой формы правления – крепостной системе, то новым властям, судя по всему, эту удастся вполне. Ежечасно в сознание впрыскиваются десятки инъекций – рекламные ролики по радио, ТВ, листовки и баннеры. Они кодируют индивидуума на безусловное подчинение общепринятому стандарту, причем этот стандарт разработан теми же, кто разработал рецепты рекламных инъекций. Потому тысячи инфицированных обивают пороги банков и риэлтерских контор, подписывают кабальные договора, опять и опять занимают деньги теперь уже на ремонт; и наконец, с блаженной улыбкой, озирают себя в интерьере новой квартиры – пахнущей линолеумом, изоляцией и пылью. И невдомек им, убогим, что жилье это – непременно вредное для здоровья и нелепое по планировке, не стоит и четвертой части того, что с них запросил риэлтор. А уж вместе с банковскими процентами, которые они будут теперь платить узаконенной финансовой мафии, каждый квадратный метр такой квартиры станет платиновым. И невдомек им так же, что за такие деньги можно купить домик на Средиземноморье – в стране с нормальным климатом, и куда меньшим бытовым идиотизмом.

В комплекте к такому жилью непременно должна быть приложена пусть потрепанная, но иномарка (еще кредит) и норковая шуба для жены (и еще кредит). И вот человек, созданный по образу и подобию божьему, добровольно принимает рабство, и единственное, чем он отличается от рабов Сиракуз, Понта или Галлии, – это возможностью почивать в отдельном комфортабельном, с его точки зрения, пространстве. Правда, сам раб этого не понимает – все приобретения он записывает на счет своего умения жить, и потому теперь, довольный собой и женой, и куцей своей конституцией, бушует с бутылкой пива у телеэкрана, где миллионеры гоняют мяч. Он, забыв, что находится не на стадионе, исторгает из себя вопли «Ну!», «Давай, бля!», и непременное «РОС-СИ-Я!». И только вмешательство жены и тещи (обе вбегают в ночнушках, как санитары в халатах) утихомиривает буйного патриота.

***

Все это параллельной бегущей строкой протекает внутри меня, пока я пересекаю серый двор с минимальным количеством деревьев – голых и жалких, и выхожу на улицу. Тут недалеко, за зелеными толстыми трубами теплотрассы, похожими на кишечник, извлеченный из нутра убитого великана, стоит главный читинский рынок, который называется Новым. Название это было дано ему, когда я учился в институте – до того в Чите был колхозный рынок – с длинными, похожими на коровники, павильонами, где пахло тухловатым мясом и молочными жирами. Сейчас Новый рынок – ковчег: тут уживаются степенные буряты, льстивые узбеки, самоуверенные кавказцы, равнодушные русские, и еще черт знает какие языки и народности. Даже за кишечником теплотрассы гравитационное поле рынка еще действует – тут, на тротуарах пенсионеры доторговывают остатками урожая и банками с консервацией. В развал продают овощи красные обветренные фермеры из ближайших к Чите сел. Дагестанские перекупщики стерегут гранатовые россыпи брусники и клюквы. Из киоска тянет жареным тестом, и я невольно сглатываю слюну – кроме кофе, внутри меня сегодня еще ничего не было. Над городом – предзимье и дымка. Низкое солнце прицельно бьет в глаза, и оттого лица людей, идущих в одну сторону со мной, синхронно сморщились, словно все мы только что попробовали клюквы у дагестанцев. А мне идти еще далеко – я пока не разбираюсь в схеме маршрутных такси, да и надо привыкать к наполненным улицам и светофорам после таежного пространства.

Тротуары в Чите изменились. Сейчас это мозаика из участков корявого, выщербленного асфальта и площадок, выложенных плиткой у магазинов и офисов. Разнородность эта напоминает человека в стильном костюме и растоптанных кроссовках. Впрочем, для Читы такой типаж – норма. Читинский обыватель мало обращает внимание на обувь, несмотря на то, что именно она говорит о вкусе и статусе. Читинский обыватель больше всего заботится о головном уборе, и прежде всего – о зимней шапке. Меховые или кожано-каракулевые кепки, огромные норковые ушанки, размером раза в три больше лиц их обладателей, уже двадцать лет как почитаются этой категорией населения, в то время как они могут запросто надеть пусть дорогие, но уже изрядно стоптанные ботинки с капельками засохшей мочи на носках. Женщины совсем недавно тоже считали свое бытие неполноценным без норковых тиар или береток, но потом, после причесок и окрасок за несколько тысяч рублей поняли – смешно прятать одно за другим.

***

Заведение, куда я направляюсь, занимает чуть не четверть квартала в центральной части Читы. Сейчас это – монолитное здание, по последней строительной моде отделанное снаружи фасадной плиткой. Таких сооружений в в городе много – от чиновных контор, до торговых центров. У меня подобная отделка фасада почему-то вызывает ассоциации с общественным туалетом. Вспомнив про эту ассоциацию, я очень некстати захотел в туалет – на улице холодно, а выпитый кофе повышает давление, которое теперь организм хочет уравновесить сбросом отработанной жидкости. Потому, поднявшись в лифте на четвертый этаж, я с видом зашедшего по важному делу посетителя, первым делом, спортивной походкой пролетаю по коридорам, пока не нахожу дверь с привинченной, под бронзу, табличкой с литером «М». В туалете чисто и совершенно нет запахов. Вымыв руки (хорошо, что тут есть бумажные полотенца, а не эти дурацкие сушилки, после которых руки все равно остаются влажными, и здороваться такими руками просто нельзя), я, наконец, иду искать своего бывшего однокурсника. Когда – то мы, наглые и пронырливые студенты, играли в одной рок-группе, наливались пивом и водкой с молодым обезбашенным максимализмом, а потом синхронно ушли в армию. Я поехал в Среднюю Азию, а Мишка – в Монголию, где палил по условным и учебным мишеням из «Шилки», и радовался изобилию продуктов в гарнизонном магазине – там даже срочники могли отоваривать посылторговские чеки. Я же два года ходил в караулы, охраняя летное поле, где кучковались стратегические бомбардировщики, пропитался дымом чуйской анаши и жаром пустыни, перестал писать стихи и начал писать прозу. После армии я вернулся в институт, а Мишку жизнь завертела – он торговал водкой, гонял из Уссурийска машины, примкнул было к бригаде некоего Тяги, но вовремя соскочил, и отделался условным сроком. И после осел в кресле руководителя одного из отделов в империи, принадлежавшей известному всей Чите Гарику. Его так и называли за глаза – от подсобников и официанток до первых заместителей. И только в глаза именовали Игорем Васильевичем. Прозвище шло ему – он был мал ростом, плотно сбитым и проворным в движениях.

Гарик начинал ресторатором – он один из первых открыл в Чите ресторан с более-менее приличной кухней, сносным интерьером и уровнем обслуживания. До заведения Гарика Чита пробавлялась остатками ресторанной убогой роскоши, оставшейся от советского периода, и затухающими кооперативными забегаловками. «Эльдорадо», открытое им в полуподвале, принадлежащем некогда мощной «Читагеологии» моментально стало популярным в среде зарождающейся читинской буржуазии – тут можно было кутить с размахом, и по-купечески помыкать выдрессированным персоналом. Теперь у Гарика было три ресторана элитной категории, несколько кафе, пиццерии, трехзвездочная гостиница в центре Читы и там же – деловой центр.

Подъем Гарика был обусловлен его деловой цепкостью, сметкой, но и родовые отношения были тут не последними. Отец Гарика в советское время командовал трестом столовых и ресторанов, и потому передал сыну секреты трактирного ремесла вместе с наработанными связями и начальным капиталом. Через несколько лет Гарик уже построил в центре города свой замок, внутри которого я сейчас и находился.

Когда-то на этом месте, в яблоневом скверике, стоял детский бассейн «Дельфин». Потом бассейн внезапно был признан аварийным и опасным, и хищный красный экскаватор в несколько дней оставил от «Дельфина» груду мусора. Общественность возмущалась, негодовала и протестовала, но мэр – мощный и монолитный, смежив семечки глаз, повторял «Собака лает, а караван идет». Все знали, что мэр покровительствует Гарику – гости любых мероприятий регионального уровня всегда селились у Гарика в «Альпах» и столовались в его заведениях. Теперь мне предстояло стать одним из, ну не рядовых, а скорее всего, прапорщиков армии Гарика Кривцова.

Глава II

Это женщины, долго не видя подруг, первым делом замечают – похудела или пополнела ее знакомая, а мужики сразу обращают внимание на седину – она говорит о пройденном пути и полученном опыте.

Мишку седина окропила изрядно. И глаза говорили о затяжной усталости. Но, все же, это был все тот же Мишка – готовый расхохотаться в любое мгновение и также моментально прийти на помощь, поделится последним куском, или ввязаться в драку с любым количеством противников. Сейчас он выбрался из массивного кресла и сграбастал меня в объятия. Я тоже похлопал по его спине и обнаружил, что с годами Мишка стал тверже, но лишнего не прибавил.

Мы спускаемся на служебном лифте во внутренний дворик, где среди контейнеров затесался уголок для курящих. Сейчас тут курят две кухонные тетки – желтые и потасканные.

– Не до хрена ли он хочет, а? – искала подтверждения своим словам та, что была повыше, в рабочей синей куртке, черных носках и резиновых тапочках.

– Да гони ты его – советовала ей напарница, – за квартиру ты платишь? Жратву ты покупаешь? Зачем он тебе такой нужен?

– Ну как зачем…одной-то тоже, знаешь…

Увидев нас, кухонные тетки смолкают, выкидывают окурки «More», и, выдав скоропалительное «драсте…драсьте», семенят внутрь большого кухонного чрева.

– Ну что, старатель, – смеется Мишка, золота много намыл?

– Трохи для сэбэ.

– Не, серьезно, чего ушел? Платили плохо?

– Платили… да как везде. Крайний раз за сезон получилось за пять сотен.

– Это за полгода?

– Примерно. Семь месяцев, точнее. Да за зимовку оклад шел – я сторожем оставался.

– Так ты, поди, миллионером вернулся?

– Какой там… Хорошо, хватило ума часть на доллары поменять. Расходы у меня небольшие, детей нет, алиментов не плачу. Не пью, ну так, особо.

– И что не хватало? Живешь себе на природе, в тайге – красота. И деньги капают.

– В том-то и дело, что не красота. Пять лет прожил – все. Понял, что начинаю сходить с ума. Мне не город нужен, не сортир теплый, не интернет. Я от тишины внутри себя стал с ума сходить. Заговариваться уже начал.

– Ты так и не женился больше?

– Нет. Хватило надолго.

– А так есть кто? Для тела, для души?

– Нет. Я же буквально с корабля. А там никого не оставил – зачем? Ты скажи про работу лучше – есть шанс?

– Тут все ровно. Я о тебе уже сказал. Протекцию составил. Сейчас пойдем к заму Гарика. Сразу скажу – он человек простой, без понтов, но умный. Думаю, что на этой неделе можешь приступать. До тебя тут деятель был – запустил все дела, целыми дням порнуху смотрел и в «Вконтакте» сидел, так, что тебе разгребать придется много по текучке. Я так понял – ты в тайге не одичал совсем, представляешь, чем тебе заниматься тут предстоит?

– В общих чертах – да.

– Ну, а остальное Федорович расскажет. Пойдем.

Мы опять совершает подъем на лифте, и тут мне становится стыдно – я даже не спросил Мишку, как у него дела.

– Ты сам-то как?

– Да, как видишь. Должность нормальная, командую администраторами, поварами, менеджерами. Между нами – мы с Федоровичем в одной бригаде были когда-то. Вот он меня и сосватал.

– А семья как?

– Ленка дома сидит – у нас же трое пацанов. Зарплаты хватает, да я тут еще и по-тихому отдел открыл в «Сувенирах». Сумки, барсетки, все такое. Немного, но постоянно капает. Там девка толковая у меня сидит. Мы с ней так… иногда перепихиваемся, – Мишка самодовольно улыбается. – Кстати, ты где остановился?

– Пока посуточно снял хату, у рынка, на Бабушкина.

– Ну, сейчас снять не проблема, только с агентствами не связывайся – кинут. Смотри частные объявления. В среднем однюшка в центре от пятнадцати до двадцати – в зависимости от качества квартиры. Деньги есть? Если что, я займу.

– Не, спасибо, Миха, накопления кое-какие имеются.

–Ну, а вечером надо встретиться, как говорится, в неформальной обстановке. Ты как?

Этот вечер мне хочется посвятить тишине и уединению, но обижать Мишку неохота.

– Всегда готов!

– Все, добазарились. После Федоровича зайди ко мне.

Лифт выпускает нас в коридор, и мы идем к Федоровичу.

***

Кабинет первого зама Гарика несколько нелеп – мебель тут явно велика для его площади. Сам Федорович – нестарый, но очень раздобревший мужик в дорогом синем костюме и полосатом галстуке. Сейчас он откинулся в кресле, и оно очень идет ему – такое же объемное и вальяжное. Федорович слегка привстает и протягивает мне пухловатую, но не слабую руку. От него пахнет «Фаренгейтом». Я отмечаю, что голову он явно не мыл пару дней.

– Вас как?

– Руслан. Руслан Алексеевич. Но лучше просто по имени.

– А я Анатолий Федорович, но меня тут все просто Федорович называют. Официоза у нас нет. Форма одежды свободная. Я в костюме сегодня, потому что китайцев встречаем, партеров. Что, давай, может, сразу – на «ты»?

– Давай.

– В общем, Руслан, дело такое. Нам нужен администратор сайта, редактор и спец по СММ в одном лице. Миша говорил, что у тебя опыт есть в журналистике?

– Да, печатался порой. Правда, последние годы редко – в тайге работал.

– Я в курсе. Смотри – у нас есть сайт всего нашего холдинга. Там все – от заказа столиков в ресторанах и номеров в гостинце, до размещения рекламных статей, фоторепортажей с мероприятий и все такое. Надо, что бы этот сайт ожил – тут работал у нас один клоун, он засрал всю работу. А у Гарика, ну, у Игоря Васильевича есть идея на базе этого сайта сделать общегородской портал «Еда в Чите». Такой путеводитель по кабакам читинским. Что бы денег на нем заработать еще. Но это потом, а сейчас нужен человек, который сайт наш оживит. Потянешь?

– Попробовать надо. Вдруг ума не хватит?

– Попробуй. Оформим тебя пока на испытательный срок. Месяца на три. Зарплата – примерно сотка в месяц. Если нас все устроит – пойдешь на постоянку, там еще плюс премии будут. Работы много, но условия все есть – отдельный кабинет, интернет, техника, питание в кафе бесплатное в обед. Да, и потом можешь подыскать менеджера в свой отдел – помоганца. Что скажешь?

– Меня все устраивает. Спасибо.

– Когда оформляться будешь?

– Документы с собой, но мне пару дней надо – квартиру снять, переехать.

– Ок! Иди в кадры, я туда позвоню, сегодня четверг – значит, с понедельника выходи.

– Спасибо, Федорович.

– Да не за что. Давай, удачи.

На выходе, в предбаннике, разделяющим кабинет Федоровича и Гарика я натыкаюсь на зеленоватый взгляд русоволосой девушки. Впрочем, взгляд – это не то слово. Она лишь чиркает по мне глазами и опять смотрит в монитор. Я для нее – одно из прилагательных империи ее босса. Некое безликое исполнительное существо.

***

Я просыпаюсь от будильника, который исполняет «King of speed» Deep Purple из динамиков телефона. Немного мутит и давит в висках. Плюс ко всему больно глотать. Я давно не пил в таких количествах, а последний год вообще не притрагивался к алкоголю. Но вчера Мишка был неумолим, а на меня накатило желание смыть прошедшее время. В зале «Империи» (Это конкуренты наши, – объяснял Мишка, – воюем с ними, но кабак грамотный, ничего не скажешь), было немноголюдно и, к моей огромной радости, никто не пел со сцены: «О, боже, какой мужчина» и «Владимирский централ». Фоном звучало «Ретро-FM», и это было терпимо. В кабак Гарика мы не пошли, потому что, как опять же сказал Мишка: «Пока не надо, что бы видели, как ты выпиваешь». Мишка рассказывал о сложностях во внутренней политике компании, где мне предстоит работать – с кем надо быть осторожным, а кто – свой человек. Я же думал о том, как неотвратимо входят в жизнь человека – единственную и уникальную, служебные отношения. Простое, по сути, зарабатывание денег превращается в полноценную грань бытия и тут есть все: ненависть и дружба, подлость и дружеская поддержка, свои лидеры и изгои. И мы начинаем врастать в это бытие корнями, нервами, плотью и чувствами, и уже все проблемы и беды переносим на бытие вообще, как будто нет человека как такового, а есть член огромной семьи под названием «работа». И, в конце концов, член этот приобретает те качества и свойства, которое ждет от него семья, и все свое существование он меряет принципами и нормами, принятыми в семье. И потому так просто и легко звучит – это Саня – программист, это Ваня – шофер. Профессия стала вторым существительным, прикрепленным намертво к первородному имени, и никто уже и не подумает, что Саня умеет воспринимать Вселенную как живой организм, а Ваня прирожденно читает между строк. Мы всецело погружаемся в офисный коммунальный чад работы, и она своим корнем «раб» делает из нас рабов. И нет больше ни Сани, ни Вани.

Я думал обо всем этом под нехитрые Мишкины рассказы, и в это время выпивал по его команде рюмки с водкой. Холодноватый зал ресторана, в котором различался запах перегорелого масла, заполнялся людьми. Тут преобладали женщины – некоторые были одеты с подобием вкуса. Тут сидели и подтянутые посетительницы фитнес-клубов, и махнувшие на себя рукой целлюлитные коробочки. Были обитательницы оптовых фирм и юридических контор, чиновницы, полицейские, торговки и содержанки богатых сожителей, решившие гульнуть на стороне. Мы с Мишкой вскоре стали ощущать давление взглядов, и, как мне показалось – запах неутоленных желаний.

– Вот сейчас весело будет. Девки набежали. Ты как насчет продолжения банкета?

– Боюсь, никак. Сутки почти в поезде. Потом беготня эта, суета. Завтра квартиру искать. Так что я – пас.

– Ну, ты чего? – обиженно изумился Мишка, – поддержи хотя бы компанию. Смотри, как вон те телки на нас уставились.

Мишка имел в виду двух тридцатилетних девах, пивших что-то полусладкое через два столика от нас. Одна из них мне даже показалась симпатичной – высокая брюнетка со стремительным профилем и не издерганной прической. Я люблю, когда волосы лежат естественно и просто. Ее спутница, тоже брюнетка, оттолкнула меня хищным ртом и обилием золота на руках и шее. Любовь к золоту у наших женщин выдает, как не протестовал бы Лев Гумилев, азиатские гены. Все это закрепилось в подсознании со времен непростых отношений с татарскими ордами, а затем, вкупе с мехами, составило купеческий вкус, который сейчас почему-то считается признаком стиля hi-class. Впрочем, молодежь уже въехала в минимализм и опыты смешения итальянских дизайнеров, но вот женщины, чье сознание формировалось в девяностые годы прошлого века, истово носили массивные украшения и норковые шубы. Даже отношение к мужчинам определялось, прежде всего, их способностью подарить вожделенную шубу, без которой нельзя ощущать себя полноценным членом своего класса.

Как я и опасался, на эстраде заработал кто-то безголосый, и компенсирующий безголосость громкостью фанеры.

– Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с заборооом, – выл дергающийся юноша в серебристых штанишках. Но это финальное «забоооором» у него совершенно не получалось и потому он рубил фразу речитативом, не выпевая ее. Но женщины дружно затанцевали, вбивая в пол каблуки демисезонных сапог и ботинок. После еще нескольких рюмок Мишка идет к столику с брюнетками, и приглашает ту, что в золоте, на танец. В это время в ресторане певец натужно, словно сидя на унитазе, извергает текст про «рюмку водки на столе». Даже в оригинале эта песня вызывает омерзение кульпросветовским вокалом и не менее кульпросветовским текстом. Но народ моей страны неприхотлив – он покорно жевал многие годы официально разрешенный корм отечественной эстрады, для пряности изредка сдобренной медоточивыми итальянцами или французами, и потому не имеет представления о качественной музыке. Я не говорю о сложных для восприятия средним потребителем Weather Report или King Crimson , но даже Том Вейтс или Кенни Роджерс нашим людям неведомы, да и не нужны. Потому они каждый раз орут за столом в свое удовольствие про то, как люди встречаются, и что надо пора-пора-порадоваться чему-то там.

Пока я ищу наушники, что бы отгородится от туалетного голоса, к столику причаливает напарница золотой брюнетки. Она нагибается так, что я вижу две мягких телесных полусферы в вырезе кофты от Ferretti (кажется, настоящей), и перед лицом моим качается белый кулон с каким-то камнем. Она приглашает меня на танец, но от ее теплого дыхания так веет молдавским вином и «Цезарем» с креветками, что я ссылаюсь на больную ногу. Через какое время эта же брюнетка получает объятия высокого седовласого мужика лет пятидесяти пяти, со значком местного депутата на пиджаке. Он породист и раскован. Даже через брюки видно, как у него стоит член. Уходит из ресторана брюнетка вместе с ним. Мишка хочет напроситься с золотой ко мне в гости, но та, уловив отсутствие подруги, зло исчезает в дверях. Разочарованный Мишка расплачивается, и мы выбираемся на свежий воздух, как шахтеры из забоя.

– Зря ты ту просохатил. Нормальная такая баба, и на тебя запала – мне ее подруга сказала. Оттянулись бы сейчас.

– Еще оттянемся. Я, если честно, спать хочу – не могу.

Мы берем два такси и расстаемся без особо братских прощаний, как это обычно бывает после совместной пьянки. Ночью мне почему-то снится зеленоглазая девушка в предбаннике Гарика.

Глава III

***

С квартирой внезапно повезло. Зайдя на городской сайт в раздел объявлений, я, после трех или четырех прямых попаданий в агентства недвижимости, выхожу на владельца двухкомнатной квартиры в старом доме на Амурской улице. Он просит за нее всего пятнадцать тысяч в месяц и это с учетом коммуналки.

– Я надеюсь, мон шер, вы не будете налаживать на этих метрах энергоемкого производства? – изящно выражается он по телефону, и через сорок минут я беседу с ним. Ему за пятьдесят, он немного пьян, утончен, с голосом Аркадия Северного и манерами театрального барина. Он похож на жулика старой формации, или на попивающего музыканта, переместившегося из филармонии в ресторан.

– Конечно, мон шер, (так он обращается ко мне с первой минуты знакомства), сия фатера далека от новомодного евростандарта, но какая аура! Какие пенаты! Не хочу утверждать, но, по легенде, в этом доме некоторое время проживал сам маршал победы Жуков – во времена событий в Монголии.

Это может быть правдой – дом был построен в середине тридцатых годов прошлого века для высшего комсостава ЗабВО и Георгий Константинович тут уж точно бывал. Квартира мне нравится – она выходит окнами во двор, где сохранились старинные тополя. В квартире высокие потолки, раритетная мебель и толстые стены. Она индивидуальна и несет отпечаток неких событий – великих и страшных. Владелец получает от меня деньги, обещает не беспокоить и со словами: «О`ревуар, мон шер. Я поспешу к моей шарман Лизоньке», отбывает, оставив веселый запах легкого перегара и хорошего парфюма. В этот же день я расплачиваюсь с владелицей первой квартиры – та придирчиво изучает состояние жилья, докапывается до какой-то еле видимой вмятины на ламинате в прихожей, говорит, что этого не было и высчитывает из залоговой суммы 500 рублей. Я не хочу с ней спорить – ее усредненность вызывает у меня отвращение. Я вызываю у нее такое же чувство из-за своей, как принято говорить у них – «беспонтовости». Полные взаимного раздражения, мы облегченно расстаемся, как насытившиеся любовники. Меня тянет на новое жилье, и я спешно возвращаюсь туда.

Только сейчас замечаю, что дверь тут – одинарная. В девяностые годы граждане моей страны спешно обзаводились двойными железными дверьми и решетками на окнах и балконах. Дома стали похожи на следственные изоляторы, а жильцы – на недоверчивых и бдительных надзирателей.

Но эта дверь – тяжелая, еще в древности обитая дерматином и медными гвоздиками, была вне временных потрясений. И звонок на ней сохранился старый – из прошлого века, механический. Надо было покрутить устройство, похожее на ключик к заводным машинкам с той стороны, и в темном коридоре раздавался скрежещущий звук. В квартире слегка пахнет сыростью, старым деревом и картошкой – на площадке кто-то из соседей хранит сундук с овощами. Я распаковываю вещи и устраиваю их в большом кафедральном гардеробе. Кроме него тут встал антикварный комод и тахта с высокими резными спинками. На комоде – бронзовая статуэтка какой-то античной богини. В руке у нее подсвечник.

Вторая комната содержит в себе старое пианино, письменный стол, несколько резных стульев и кинематографичный кожаный диван с круглыми валиками, какой можно видеть в музее-квартире Ленина в Кремле. Обеденный стол расположился в просторной кухне, тут же навалился на пол всей тяжестью замечательный буфет с цветными стеклами в дверцах. В буфете полно старой посуды – мне нравятся медные стопки и хрусталь. Ванная несколько запущена, и я решаю два дня посвятить генеральной уборке. Я еще некоторое время совершаю передвижения по квартире, пью зеленый чай, съедаю кукурузный початок из вакуумной упаковки и погружаюсь в прохладу старой кровати. Отблеск фонаря во дворе ложится на подсвечник в руках бронзовой богини и кажется, что она зажгла для меня ночник. Сегодня мне ничего не приснится.

***

Утро следующего дня застает меня в промтоварном магазине – я покупаю все для правильного содержания жилья. Потом меня можно наблюдать в туалете и ванной комнате – я чищу сантехнику, кафель и зеркала. Теперь я могу лечь в теплую воду – я очень соскучился по этому ощущению. В Сретенске мы жили в полублагоустроенной квартире, а в артели была баня. Искушение так близко, что я готов сделать это прямо сейчас, но инстинкт напоминает о наступающем голоде. Надо идти в магазин – и это одно из самых ненавистных мне занятий. Выкурив сигарету на кухне, я решаю сходить в какое-нибудь кафе, а на вечер купить овощей и сока.

По сравнению с утром, заметно потеплело. В Чите нередки такие вот теплые дни в ноябре, когда можно обойтись без шапок и перчаток. Впрочем, шапки я не ношу уже много лет и только в тайге надеваю вязаные изделия, почему-то именуемые пидорками. Я незнаком с читинским общепитом, и потому сейчас решаю дойти до «Империи», надеясь, что днем там нет музыки, и есть супы.

Музыки в «Империи» и, правда, нет. Зато там опять сидят две брюнетки – золотая и симпатичная. Перед ними – на треть опустошенная бутылка красного вина и тарелки с какой-то едой. Неприветливая девушка в черно-белой униформе принесла мне овощной суп, минералку и чашку эспрессо. Я решаю пересесть так, чтобы оказаться к брюнеткам спиной, но поздно. Та, что ушла в прошлый раз с седовласым эрегированным мачо, направляется ко мне.

– Здравствуйте, можно к вам присесть?

– Добрый день. Прошу! Правда, я уже почти закончил и ухожу.

– Вы что, меня боитесь? – в ее интонации чуть пьяненькие нотки и задор начинающей чувствовать старость женщины. Статус «в активном поиске» крупно написан на ее лице.

– Совсем нет. Но я уже пообедал, и собираюсь домой.

– А вы всегда обедаете в ресторанах? – в вопросе завуалирован интерес к моей состоятельности.

– Нет, конечно. Просто сегодня устал от домашних работ, и лень было готовить.

– А вы еще и домашними работами занимаетесь? Ну, надо же, какой мужчина! А что же жена ваша делает? – разведка боем продолжилась. Брюнетка уже полулежит объемной грудью на столе, и колдует голосом и глазами.

– Я не знаю, что она в данный момент делает, мы живем теперь в разных федеральных округах, – мне почему-то не хочется грубо отшивать брюнетку. Наверное, сегодня и вправду по весеннему тепло.

Брюнетка блестит губами и глазами.

– Как интересно! Она в командировке?

– Она замужем за доблестным пограничником.

– А, так вы один? Вот откуда обед в ресторане и домашние хлопоты! А откуда вы, если не секрет?

Допрос, явно имеющий конечную цель, прерывается приближением золотой подруги. Правда, сейчас на ней золота куда меньше.

– Ира, я не поняла, ты идешь или тут остаешься? – она демонстративно игнорирует меня и клокочет от злобы. Я не могу понять, чем эта злоба вызвана, но такие интонации мне очень хорошо знакомы. Я решаю больше никогда не приходить в «Империю».

– Ну и остаюсь, – внезапно спокойно говорит та, которая оказалось Ирой.

– Нас ждут, если что. Звонили уже.

– Неля, езжай сама. Я тебе сказала, что мне эти люди вообще ни о чем.

– А! Значит тут – о чем?

– Может быть!

– Дура, мля… – Неля глотает окончание фразы, и стремглав исчезает. Я недоуменно смотрю на Иру.

– Да, достала она, если честно. Развелась с мужем. Теперь ей мужик один понравился. Он женат. Она для него так – яйца разгрузить по субботам. Она решила – отобью. Идиотки кусок. Ну а у этого мужика друг есть. Мерзкий такой и тупой. Все время ржет просто так, или анекдоты старые рассказывает. Сегодня они внезапно сауну заказали. Развлечься мальчикам захотелось. Но я-то не девочка по вызову. Путь Нелька сама их обслуживает.

– Из всего сказанного я делаю вывод, что вы тоже не замужем?

– Была, конечно. Сыну шесть, дочке двенадцать. Сейчас каникулы, они в Приаргунске у моей матери. Слушай, – предсказуемо переходит на «ты» она, – давай выпьем? Одна не могу, а расслабится охота. Ты не подумай, я не алкашка, просто бывает: накатит что-то. А ты, мне еще в тот раз понравился. Я даже обиделась, что ты танцевать не пошел со мной. Потому с этим козлом и ушла, а он депутатом оказался. Такую херню начал нести. В свою партию принять хотел – прямо там, на улице. Потом целоваться полез. В гости напрашивался. Ну, и послала я его.

Закончив оправдательную речь, Ира ускользает за свой стол, и возвращается с бутылкой, тарелкой с крабовым салатом, и сумочкой. Меня слегка тошнит от запаха из тарелки. Про себя отмечаю дурновкусие Иры запивать красным вином блюда с морепродуктами.

– Прости, Ира, я не пью вина. Голова от него болит. Я кофе себе закажу, хорошо?

– Ты что, совсем не пьешь? – теперь в ее голосе заинтересованность уже совсем иного рода, непьющие мужчины моих лет сегодня – уже редкость. Скорее всего, Ира испила свою чашу вместе с алкоголиком – мужем.

– Нет, совсем не пить не получается, но я не пью в системе. Иначе это становится невкусно и скучно.

– Как интересно. Все бы так думали!

Я жду начала монолога о муже – придурке, козле и алкаше, о несчастных детях, и уже думаю, под каким предлогом исчезнуть из ресторана. Но Ира пьет вино и замолкает. Она задумчиво крутит бокал по скатерти, смотрит в окно, освещенное внезапно разыгравшимся, и совсем не зимним солнцем, затем улыбается мне какой-то домашней улыбкой, нейтрализующей ее напускную грубость и небогатый лексикон, и спрашивает просто и светло:

– Ты сейчас куда?

– Домой. Сегодня и правда, устал с утра…

Ира по-прежнему полна несколько пьяноватой решительностью и отчаянием тридцативосьмилетней женщины.

– Возьми меня с собой, а? Нет, если я тебе не нравлюсь, прости, так и скажи, я пойму. Я вообще понятливая. Просто сегодня что-то накатило. Не хочу быть одна. У тебя лицо такое, располагающее. От тебя гадости не дождешься.

«Слушай друг, у тебя хорошие глаза», – вспоминаю я известную нескольким поколениям фразу героя Фрунзика Мкртчана, и улыбаюсь. Ира понимает мою улыбку неправильно.

– Ну вот, ты надо мной смеешься! А я серьезно, – включает она еще и делано-капризные ноты.

– Нет, я не смеюсь, – на самом деле я скоротечно думаю – нужно ли мне это внезапное приключение и вдруг понимаю, что да, нужно. К тому же у меня давно никого не было. Последний раз это произошло летом, в сретенской гостинице, с заезжей художницей из Иркутска. Их разношерстная компания путешествовала в Приморье и задержалась у нас для осмотра старинного еврейского кладбища. Ее звали Олеся, у нее были сильные прохладные бедра и жадные губы. Мы расстались, даже не обменявшись телефонами, и я вспомнил о ней только сейчас.

– Кстати, а как тебя зовут? – она ожидающе смотрит на меня, и ждет не столько имени, сколько решения.

– Руслан. Хорошо, пойдем ко мне. Я живу тут, недалеко, на Амурской. Квартира не моя – съемная. Я всего два дня в Чите.

– Ты проездом?

– Нет, надолго. Пока поработаю тут.

Я зову официантку, оплачиваю оба счета, и мы идем по светлой улице Ленина, сворачивая затем ко мне, на Амурскую. По дороге заходим в супермаркет, я беру еще вина для Ирины, коньяк для себя, какие-то фрукты и орехи, да еще банку кофе. Действительно, сегодня тепло.

Глава IV

***

В понедельник я шел на работу. Два дня мне понадобились для отдыха от слишком бурного начала новой жизни. Что можно сказать о ночи, проведенной двумя людьми не первой молодости, с опытом потерь, и запрограммированным одиночеством? Только что, что главным в этой ночи было получение простой радости. Ира выпила много вина и стала бесстыдно-искренней. Она, то вычерпывала меня до дна, то превращалась в покорную робкую девочку, то плакала, уткнувшись мне в грудь. Я вылил на нее весь запас накопившейся нежности. Желание тел отодвинулась вглубь сознания – нам было просто хорошо ощущать тепло друг друга. Во сне у нее стало милое домашнее лицо. Я даже по инстинкту, оставшемуся от времен семейной жизни, приготовил ей завтрак. Завтракали мы молча. Наступал финал этой одноактной пьесы. Мы знали, что пересечения наших линий жизни в личном пространстве больше не произойдет. Конечно, был обмен номерами телефонов и традиционные слова: «Конечно, позвоню». Ира вызвала такси. После этого я вернулся в постель. Она не пахла ни ее духами, ни ее телом. Не было волоса на подушке – никаких символов прошедшей ночи, которые обязательно вставляют в свои романы писатели средней руки. Ничего не было.

И все-таки сейчас, двигаясь к офису, я невольно смотрел на женщин, ростом и одеждой похожих на Иру.

В городе похолодало. Внезапную оттепель прогнал северо-западный ветер. Сейчас он качал провода. У мусорных баков, переполнившихся за выходные дни, сгрудились голуби. Группы людей уплотнялись у дверей подскакивающих маршруток. Южане убрали лотки с фруктами внутрь павильонов.

Полчаса хватило для заполнения анкет и договора в отделе кадров. Федорович позаботился, и в бухгалтерии мне выдали некоторую сумму подъемных. Я пошел привыкать к рабочему месту.

Кабинет был свежий, светлый и прохладный. Сейчас тут возились два парня из отдела АСУ. Они поставили мне компьютер, подключили его к сети, принеси принтер и бесперебойник.

– У нас тут свет иногда вырубают. Внезапно. Гарик уже ругался с энергетиками. Что-то они там накосячили при подключении, – объяснил системный администратор Юрка. Он был худ и желт лицом. Цвет кожи и ее состояние выдавали какое-то заболевание, явно печени. Потом завхоз, или, как принято сейчас называть эту должность – менеджер по снабжению, в три захода притащил пачки бумаг, настольный прибор, канцелярские мелочи, папки, и зачем-то большущее зеркало. От него я отказался. Я не люблю зеркал. Я давно от них отвык. Сисадмин вручил мне пароли от сайта империи Гарика. Я начал определять порядок действий.

В первую неделю постоянно заходил Федорович. Теперь он был одет уже не так официально. Однажды на нем был спортивный костюм. Федорович был доволен. На сайте обновились все разделы, заработала виртуальная служба заказов столиков. Я предложили еще создать сервис доставки блюд на дом.

– А вот это хорошо! Я сам думал уже об этом. Ты программистам дай задание, что бы они мануал сделали простой и понятный.

Больше всего Федоровичу понравился новый раздел, куда я помещал самые заметные местные новости.

– Слушай! А если подумать – мы и Город.ру сможем порвать? – замахнулся мой начальник на самый крутой портал Читы.

– Не сможем. У нас тематика другая. Контент тематический, заданный. Да и зачем соперничать с мощным информационным агентством? Это штат, дополнительные расходы, реклама.

– Ну да, ну да, – согласился Федорович. – Нам с тобой надо начинать думать насчет проекта «Еда в Чите». Ты мне составь свое видение, скинь на почту. Недели хватит?

– Конечно.

Федорович поинтересовался, почему я не хожу на обед в ресторан.

– Все же за счет заведения. По условиям контракта.

Я сослался на специальную диету. Я не мог сказать Федоровичу, что не люблю ресторанной еды, и запахов. На обед я приносил с собой салаты и сыр. Вместе с двумя – тремя чашками кофе мне хватало этого рациона. А перерыв я тратил на знакомство с центром города. Меня интересовало все – люди, здания. содержимое магазинов. Я не страдал потребительской истерией – мне просто было интересно – насколько я отстал в информационном плане от среднестатистического жителя этого города. Мишку за неделю я видел только раз – он зашел ко мне, посмотрел, как я устроился, и убежал. Я думал, что он обиделся на тот самый вечер, когда я отказался от «продолжения банкета». Но Мишка никогда на такое не обижался. Просто я еще не представлял, насколько он загружен работой, и какой ценой ему дается его приличная зарплата. Зарабатывал он раза в три больше меня.

Я привык к дороге на работу. Я изучил все ее детали. Я знал, из какой подворотни выкатится черная хищная малина с буквами ВОР на номере. Я знал, что за углом сейчас скребет метлой азиат в старинной шапочке – «петушке» с надписью ADIDAS. Я вспомнил, что такие шапочки были безумно популярны в начале 80-годов прошлого века. Их беззастенчиво вязали на местной трикотажной фабрике – о правах на торговые марки тогда никто не знал. Шапочки выпускались в двух цветовых комбинациях: сине-бело-красные, и черно-бело-красные. Синий вариант почему-то считался престижным.

За перекрестком стоял киоск Роспечати. Впритык к нему еще один – пахнущий раскаленным маслом и жареным тестом. Там круглосуточно жарили жирные изделия азиатской кухни. Проходя мимо этого киоска, я задерживал дыхание. А затем начиналась череда магазинов в низких длинных зданиях. Это был бывший купеческий квартал. Об этом рассказал мне хозяин квартиры, зайдя за оплатой.

– Вот тут они все и сидели. Это такой аналог Апраксина двора в Питере, – выдал он свое знание топонимики моего самого любимого города. В общем, в каждом старом городе было подобное местечко. А вот у нас было такое, какого больше нигде и не встречалось.

Хозяин квартиры был опять в легком опьянении. Он не портило его. Он был очень артистичен и красноречив.

Хозяин рассказал о месте, которое в давние времена, в народе, называлось «Сумасшедшей площадью». По легенде, там стояли не то два, не то три дома призрения для бездомных и скорбных главой. Хозяин квартиры использовал именно такие выражения.

– В царские дни и двунадесятые праздники имелся обычай выпускать не особо буйных, а тех, кто посмиреннее, на улицу. В такие дни было принято подавать милостыню. Потом эту милостыню у них забирали смотрители, и делили меж собой. Так и пошло название – сумасшедшая площадь.

Почему-то меня очень заинтересовал этот рассказ. Я спросил, где эта площадь находилась. Кажется, он обрадовался моему интересу. В нем чувствовалась утонченность, и даже породистость, вплоть до аристократизма. Мне был интересен этот человек. Выяснилось, что Сумасшедшая площадь находилась там, где сейчас стоит то самое здание, куда хожу я пять дней в неделю. Получив эту информацию, я ощутил внутри короткую холодную дрожь. Это было предчувствие всего, что скоро случится со мной. Но тогда я этого еще не понял.

– Мон шер, подробности я непременно разузнаю ко дню нашей следующей встречи. А сейчас позвольте откланятся. Имею честь!

Он отдал почти изящный полупоклон, и опять оставил запах коньяка и одеколона «Тайный советник». Этот одеколон я любил. Вот продаже его не было уже лет десять.

***

В тот день, после ухода хозяина квартиры, я понял, что месяц, прожитый в заданном ритме, пока не принес то, к чему я стремился в тайге. Внутри по-прежнему прочно сидела тишина. Ее усиливала тишина рабочего кабинета – планерки и другие мероприятия были у начальства не в ходу, там предпочитали работать, а не говорить. Домашняя тишина была освящена древним домом, старинной мебелью и окнами, выходящими во двор. Прямо за окном стоял старый мощный вяз. В Забайкалье их называют ильмами.

Я продолжал свое существование в этой внутренней тишине. Ходить было некуда. Два раза я набирал номер Ирины, но она не брала трубку. Я даже рассказал о проведенной с ней ночи Мишке. Он как-то вытащил меня в пивной бар. Я не люблю пиво, но Мишка так смачно расправлялся с креветками, и отхлебывал напиток, что я не мог удержаться. И сам бар был хорош, в стиле дикого Запада, с неплохой кухней и достойным сервисом. Немного раздражала дурацкая музыка, но мы пересели в маленький зал. Тут было потише.

– А что ты хотел? – рассуждал Мишка, профессионально очищая очередную креветку. – Она посмотрела на то, как ты живешь. Квартиры нет, машины нет. Значит – беспонтовый. У нее двое детей к тому же. Оно тебе надо?

Я не знал. Но почему-то сейчас мне захотелось, что бы Ира ждала меня дома. О ее детях я как то не думал.

– Баба одинокая. Голодная. Понравился мужик, получила свое и все. Ты, думаешь, один такой у нее?

В словах Мишки была бесстыдная правда. Я и сам догадывался о таком варианте.

– Тебе, что бы с ума не сойти, надо найти постоянную бабу. Пусть разведенку, главное – без детей. И умную. Но где ж такую взять? Не в интернете же знакомиться? Ладно. Я поищу.

Мишка, как всегда, был полон идей. И он тут же стремился воплотить в жизнь.

– А поехали в «Пристань»? Кабак отвратный, но баб там до кучи. Одиноких. Стопудово, оттуда один не уйдешь.

– Не, Мих. Не хочу я этих одноразовых приключений.

– С работай-то у тебя как?

– Ровно все. Через неделю запускаем в пилотном варианте проект «Еда в Чите».

У меня уже был помощник – рекламный агент. Маленький, быстрый, рыжий, похожий на белку пацан сумел уболтать владельцев почти всех заведений на размещение своих данных в проекте. Некоторые уже оплатили участие в нем. Федорович ликовал и передал благодарность от Гарика вместе с премией. На работе я проводил все больше времени. Дома мне делалось неуютно, и временами – страшно. Часто, лежа в ванне, я слышал, как в квартире кто-то перемещается. Конечно, это были звуки из соседских квартир, искаженные толстыми стенами. Но на ночь я оставлял включенным крошечный светильник в коридоре. Он был выполнен в виде маленького цветка. Иногда мне казалось, что я чувствую первые признаки психического заболевания. Тогда я смотрел старые комедии с Максом Линдером или читал О`Генри. Но, просыпаясь, по давней старательской привычке, в пять утра, я опять ощущал звон тишины. От нее даже пищало в ушах, как пищит во время простуды, после хорошей дозы аспирина. Сейчас я уже не мог сказать, что бы рад переезду.

Глава V

***

Однажды внезапно Федорович пригласил меня на обед.

– Это обязательно. Будет Гарик. Надо обсудить кое-что важное.

Нам накрыли стол на четверых в отельном кабинете ресторана. Я заказал суп и овощной салат. Федорович распорядился насчет пельменей по–китайски. Стол был хорошо сервирован. Все портил только лист стекла поверх скатерти из хорошей натуральной ткани.

Пришел Гарик. Я понял, кому предназначен четвертый прибор. С Гариком была та самая зеленоглазая девушка из приемной. Выяснилось, что зовут ее Аленой и она не просто секретарша, а помощник руководителя. Она имела влияние на всех менеджеров предприятия.

Гарик тоже принялся за пельмени. Алена медленно ела жульен. Мы ни разу не пересеклись с ней глазами.

– Вот что я думаю, – сказал Гарик после нескольких пельменей, – надо нам наружной рекламой заняться. Сайт готов, надо, что бы люди о нем узнали. Радио, телевидение, газеты – это все потом. Сейчас надо запустить визуализацию. Нам нужен какой-то простой и запоминающийся логотип.

– Вроде как дорожный знак – вилка и ложка, – встрял Федорович. Идея Гарику понравилась.

– А почему нет? Знаков таких много. Путь на подсознании сыграет. Руслан, ты – ничего, что я на «ты»? – спросил он, и, не дождавшись моего утвердительного кивка, продолжил, – ты должен взять за основу этот знак и поэкспериментировать. У нас есть родственное рекламное агентство – там асы работают. Съездите вместе с Аленой, поговорите.

Впервые мы посмотрели с Аленой друг на друга. Я отметил, что цветом ее глаза схожи со сделанными под изумруд подвесками на люстре в кабинете, где мы сейчас обедали. Алена глянула коротко и спокойно. Она только спросила: – Когда?

– Договоритесь с Русланом. Возьмите машину из свободных, и скатайтесь. Да, и вот еще что! Надо подобрать места для размещения баннеров. Нам нужны самые проходные точки. Их надо объехать, сфотографировать, потом связаться с хозяевами конструкций, и составить договор. Бюджет я на это выделил. Если сэкономите – получите премию.

Гарик уже объединил нас с Аленой в одно целое. По мельчайшим движениям ее мимических мышц я понял, что ей это не нравится.

– Я и сама могу съездить. У Руслана (впервые прозвучало в ее исполнении мое имя) дел и так много – он сайт заполняет каждый день. Да и город я лучше знаю.

– Вот, как раз ему и надо город изучить. Не ты же будешь потом этим проектом рулить, а Руслан! Ну, в общем, – сказал Гарик, вставая, и одновременно вытирая рот салфеткой с логотипом ресторана, – вы меня услышали.

Гарик и Алена ушли. Федорович сосредоточенно доедал салат.

– Да… Алена еще та баба. Красивая, заметил? И главное – умная. Ты не смотри, что она молчит. Она тут половиной всего хозяйства управляет, если не всем хозяйством.

– У нее с Гариком не только деловые отношения? – неожиданно для себя спросил я.

– А вот это – не наше дело. Ты в эту сторону не думай. Понимаю. Девка премиум-класса. Но… не твой формат. И даже не мой. Все, пойдем арйбайтен.

***

Грядущая работа с Аленой почему-то изменила мое состояние. Нет, я не влюбился, и даже не хотел ее. Просто возникло ощущение начала очередного этапа в жизни. В Алене я видел признаки иной жизни, иной грани бытия, иного уровня существования. И дело было не в ее близости к хозяину корпорации. Дело было в том, что я входил в новый круг контактов. Теперь Гарик порой сам заглядывал в мой кабинет, и, жестом показывая, чтобы я не вставал, садился напротив. Чаще всего он рассказывал, как раскручивались такие сайты в Москве и Петербурге. В рассказах было много ценной информации. Гарик разбирался в тонкостях воздействия рекламы на сознание потребителя. Это были хорошие уроки для меня.

– Ну, вы там не затягивайте с Аленой… – уходя, говорил он.

И эта фраза «Вы с Аленой», который он объединял меня с загадочной зеленоглазой женщиной, меняла мое состояние. Я подсознательно стал ждать каких-то перемен.

В город уже вступила зима, бесснежная, дымная и морозная. После работы я попросил Мишку свозить меня в какой-нибудь магазин мужской одежды.

– Ну вот! Другое дело. Начинаешь превращаться в человека.

– Не в том дело. Холодно. Куртка нужна теплая. Ботинки. Ну и так, по мелочи.

– Не вопрос. В пять у моей машины.

Мишка привез меня в магазин «СнобЪ». Название было именно таким, с заглавным твердым знаком на конце. По мнению владельца магазина, это должно было придавать заведению импозантность, и намекать на классику. Но внутри был все-тот же стандартный безликий евроремонт. Неоновый свет делал лица продавщиц невзрачными. Сами продавщицы были вялые. Подвесной потолок в углах серел пылью. На входе я чуть не упал, не заметив сливающуюся с кафельным полом высокую ступеньку. Ручка пластиковой двери лопнула от мороза.

Я выбрал добротный темно-синий пуховик. Хотя Мишка советовал мне купить такой же, но бордового цвета. Пуховик был крыт отменным набивным плотным хлопком – я не терплю кожаные и капроновые вещи. Соседний отдел съел еще несколько тысяч с моей карточки – я взял высокие серые ботинки. Потом были куплены серые брюки в стиле «милитари» и свитер. Я увидел его случайно, и сразу понял – это моя вещь. Он был черный, нарочито – грубой вязки, но из мягкой натуральной шести. Свитер был уютный, как домашняя пижама.

– Классный свитерок, – оценил Мишка.

Он довез меня, укомплектованного пакетами до дома, но зайти отказался – его ждала девушка в магазине, где у Мишки был отдел.

– Моя с детьми сегодня в «Акватории». Их там целая тусовка – подруги ее тоже с детьми. Часов до девяти у меня время есть. Отдел закрою сейчас, и побалуемся с Ксюшей. Давно уже не кувыркались.

Возбужденный Мишка унесся на своем сером «Форде» за порцией удовольствий. Я поднялся по пахнущему сыростью и картошкой подъезду к себе. Наступало время вечерней внутренней тишины.

Но когда я лежал в ванне – тут тишина была такой, что отчетливо слышалось, как потрескивает, опадая, пена, и шипят лопающиеся пузырьки, зазвонил телефон. Я дотянулся до кармана халата, откуда он и звонил. Это была Ира.

– Привет! Помнишь меня еще? – по голосу я понял, что Ира выпила. А еще по шуму, было ясно, что она сидит в каком-то людном месте, скорее всего, в кафе.

– Привет, помню, конечно. Я тебе звонил. Но ты не брала трубу.

– Да, короче, просто в депрессии была. Никого не хотела ни видеть, ни слышать.

– Я тебя чем-то обидел?

– Нет. Ты вообще не причем. Просто, все одно к одному. Слушай! А ты сейчас что делаешь?

– Дома сижу, – я не хотел говорить про то, что лежу в ванне.

– А приезжай к нам? Мы тут с девчонками сидим в Лун-Фу. Тут классно. Потанцуем!

Ехать я совершенно не хотел. Пришлось выдавать интимные подробности своего быта.

– Ир! Если честно, я в ванне сейчас.

– Ты моя-то! – она точно была прилично пьяна, – пупсик голенький? А давай, я приеду тебе спинку потереть?

– Да я уже заканчиваю, – искал повод отказаться я от встречи с пьяной Ирой. На том конце окружающие Иру женщины бурно отреагировали на фразы «голенький пупсик» и «потереть спинку».

– Завтра на работу к восьми, – я встал из ванны, дернул за цепочку пробки, и стал вытираться одной рукой.

– Ты что, не хочешь меня видеть? – настроение Иры резко изменилось

– Хочу. Давай на выходные, – попытался я дипломатично завершить бесполезный разговор. Она заорала, перекрикивая раздавшуюся музыку, – да пошел ты со своими выходными! Без тебя обойдусь!

Ира отключилась. Я хотел было ей перезвонить. Но тут почему-то вспомнил про Алену. И сразу разозлился на себя – кажется, привычка надеется на несбыточное, во мне окончательно не умерла. Хотя я достаточно натерпелся из-за этой дурацкой черты. Я зажег в коридоре светильник, и заснул. В это раз мне приснилась Алена, изображенная на рекламном баннере. Я даже во сне подумал, что она действительно может быть лицом нового сайта. Но проснувшись, моментально об этом забыл.

***

Алена вошла в мой кабинет так внезапно, что я даже не смог сразу поздороваться. Какие-то секунды мы смотрели друг на друга. Я отметил собранные в хвост волосы и минимальный макияж. Алена была похожа на актрису, играющую в голливудском фильме успешную адвокатессу. На ней были джинсы и совсем простенькая водолазка. Но за этой простотой знатоки могли видеть качество выделки ткани и мастерство кроя. Водолазка обнаруживала грудь Алены.

– Доброе утро, – наконец сказал я.

– Доброе. Я по поводу рекламной фирмы. Поедем сегодня?

Неожиданно она не ставила задачу, а просто спрашивала, словно речь шла о поездке на оптовый рынок за продуктами.

– Если вам удобно, поедем сегодня.

– Так, давай сразу на «ты», и по именам. У нас только к Гарику на «вы» и по отчеству.

Она так непринужденно произнесла прозвище своего шефа, что я подумал – нет, вряд ли она с ним спит. И тут же опять разозлился на себя. Какое мне дело, с кем она вообще спит?

– А давай прямо сейчас? Можешь?

– Легко. Поехали.

Давай через десять минут на выходе.

Нас ждал дежурный микроавтобус. На нем развозили по домам ночные смены, и доставляли мелкие партии необходимых для ресторана и гостиницы вещей. За рулем разгадывал кроссворд недовольный шофер в меховой кепке. Я давно заметил, что шоферы по найму всегда имеют недовольный вид.

Я думал, что Алена сядет впереди, но она забралась в велюровый серо-черный салон. На сгибах кресел ткань протерлась до поролона. Мы сидели друг против друга.

– А ты откуда? – внезапно спросила Алена.

– Вообще, читинский. Потом жил в Сретенске. Потом – в тайге. На прииске рабтал. Вот, вернулся.

– Мишка говорил, ты квартиру снимаешь?

Я не стал рассказывать Алене, что квартира, в которой я вырос, давно была поделена между родственниками. Все произошло без моего участия. Я вычеркнул это обстоятельство из прошлого. И успокоился.

– Пока снимаю.

– Дорого?

– Пятнадцать. Но это с коммуналкой.

– Нормально. Дом новый?

– Нет. Сталинка.

– Тоже хорошо. С мебелью?

Я не понимал, зачем она ведет этот разговор. Может быть, затем, чтобы молчание в микроавтобусе, пока он пробирается в потоке других машин до места назначения, не было тягостным.

– С мебелью. Мебель старинная. Примерно двадцатые – тридцатые годы прошлого века.

– Вау! Обожаю! – совсем уже неожиданно обнаружила она первые человеческие эмоции. Если бы на ее месте была бы другая женщина, я бы уже пригласил ее полюбоваться на интерьер. Но это была Алена – пока еще загадочная и недоступная. И мне все больше не нравилось то, что она мне нравилась. «Такая вот тавтология» – подумал я.

– Я тоже снимаю, – Сказала Алена. Однюшку, на Шилова. За двенадцать. Но с коммуналкой тоже пятнадцать выходит. Шумно там.

–Соседи?

– Улица.

Тут мы приехали.

Пересказывать подробности разговора в рекламной фирме я не хочу. Я только видел, как Алена умеет вести переговоры. Было быстро, четко и с минимумом слов. И еще я запомнил, как она легко щелкнула по носу директора фирмы, который вознамерился поцеловать ей руку.

Потом мы долго маневрировали по городу в поисках рекламных конструкции. Алена снимала их на телефон. Я записывал адреса, сидя в салоне. Так решила Алена. Когда мы фиксировали последнюю конструкцию, я решил вылезти – у меня затекли ноги. Я вышел первый, и подал Алене руку. Она вложила в нее теплую узкую ладонь, и, уже выйдя, держала меня еще несколько секунд, пока выбирала точку для съемки.

Мы вернулись на работу.

– Я сейчас все адреса тебе на мыло отправлю, – сказал я. А то я пока запутался – где какая вышка стоит.

– Лучше давай так. Пойдем обедать. А после обеда скинем все фото на твой комп, и систематизируем. Так быстрее будет.

Пока я быстро шел до кабинета, что бы снять куртку, внутри создавалось легкое настроение. Даже мерзковатый солнечный, но ветреный и холодный день показался выходным.

Алена сидела не в отдельном кабинете. Ее водолазка голубела в центре зала.

– Я думал, ты там обедаешь, – показал я на двери малого зала. И, не удержавшись, добавил – с Гариком.

– Да он вообще у себя в кабинете ест. Там у него, за кабинетом, комната отдыха. Как квартира отдельная. Жить можно. Все свое – спальня, туалет, душ. Это если ему с кем-то поговорить надо, он приглашает на обед. Кстати, далеко не всех – цени! И вообще, он тобой доволен.

Я промолчал. Мне был интересно другое – составляла ли Алена Гарику компанию в его апартаментах. Особо отпечатались в сознании слова «спальня и душ».

Нам принесли еду. Я, как всегда, выбрал овощи на пару, и рыбу. Алена ела что-то китайское.

– А ты принципиально не ешь мяса?

– Ем, но мало. Особо не люблю. Я и вообще мало ем.

– По тебе видно. Хорошо смотришься.

Я, почему-то, опять промолчал. Я не мог понять – это флирт, или обычные, принятые в этой корпорации отношения. И сисадмины, и Мишка, и многие другие и даже Федорович, говорили об Алене, как о надменной и замкнутой девушке.

А Федорович тут же появился в зале. Он окинул его хозяйским взглядом. Увидев нас, он досадно помотал головой. И вышел.

Федорович ухватил меня на выходе из лифта на моем этаже. Я торопился – сейчас должна была прийти Алена, что бы скинуть фотографии.

– Руслан, это мне мое дело, конечно. Но ты зря вот это… с Аленой так.

– Что именно? Мы сегодня полдня с ней по городу катались. Лично Гарик распорядился.

– Да я не о том. Обедали вместе зря. У нас тут такое не поощряется.

– Федорович. Мы просто обедали! И нам еще сейчас работы на два часа совместной. В моем кабинете. Это тоже не поощряется?

– Ты пойми, ты просто всего не знаешь. Она девка с непростой судьбой. Ее Гарик вытащил из такого… – и тут двери лифта выпустили Алену.

– Федорович, привет! Руслан, идем?

– Идем.

– Руслан! Зайди потом ко мне, – бесцветно сказал Федорович. Его поглотил лифт. Я понял, зачем он меня зовет.

Я уступил Алене свое место за столом. Мы стали сортировать фотографии и составлять план размещения будущих рекламных щитов. Алена была собрана и деловита. Мы работали молча, используя короткие необходимые фразы. Потом Алена открыла «Дубль-Гис» и стала прикидывать охват щитами городских территорий.

– Нет, это лишнее, – говорила она вроде самой себе. Тут место непроходное. А тут движение сложное. Некогда по сторонам смотреть – реклама работать не будет. А вот тут… Блин! Как же я забыла!

Она подошла к окну. Там уже серело. От соседнего дома лился синий свет вывески магазина.

– Иди сюда!

Я подошел.

– Смотри! – она подвинулась, давая мне место, и показала влево. Что бы разглядеть то, что она пытается показать, мне пришлось ощутить ее плечо.

– У нас же здесь собственная конструкция есть. Ее обязательно надо использовать. Давай из окна ее сфотаем.

Алена взяла со стола телефон, повернула ручку пластиковой рамы.

– Держи меня! – улыбнувшись, сказала она. Это была ее первая улыбка. Я думал, она никогда не улыбается. Я аккуратно взял Алену за талию. Она высунулась, и сфотографировала рекламный баннер, на котором была аляповатая фотография накрытого стола. Пока она прицеливалась, я ощутил, какая подвижная и тонкая у Алены талия.

– Все, этот баннер тоже меняем. Он уже год висит. Так и пометим – «Позиция двенадцатая – «Альпы»».

– Сумасшедшая площадь, – внезапно сказал я. Я несколько дней носил в себе это название.

– Как?

– Сумасшедшая площадь. Так это место называлась давно. В позапрошлом веке.

Алена молча смотрела на меня. Нас разделял сейчас небольшой стол, приставленный к моему рабочему месту.

– Хозяин квартиры, которую я снимаю, рассказал, что когда-то давно тут стояли дома для душевнобольных. Два или три. И в праздники самых смирных выпускали просить милостыню. Потому в городе это место так и назвали. Сумасшедшая площадь.

– Сумасшедшая… – повторила Алена.

В сумерках я не видел, как изменилось ее лицо. Но понял это по голосу.

– А квартира, в которой ты живешь, она какая? И где находится?

Я стал объяснять. Алена слушала, не двигаясь, словно кто-то невидимый сказал ей «замри».

– И на комоде статуэтка бронзовая. Тоже очень старая, – закончил я описывать свое случайное жилье.

Алена тут же продолжила: – А когда во дворе горит фонарь, то кажется, что в руке у нее горит свеча…

Это был не вопрос. Это было утверждение. И Алена сейчас говорила явно не со мной.

– Точно! Ты была там?

Алена молчала.

– Эй! – я тихо коснулся ее ладони.

– А? – У Алены был такой вид, как будто она только что проснулась в постели с незнакомым человеком.

– У нее правда, как будто свеча в руках горит по ночам. Ты бывала в этой квартире?

– А… нет. Я просто видела такую же статуэтку. Давно. Ладно. Я пошла. Завтра Гарику отчет скинешь на мыло?

– Конечно.

– Пока.

У двери они на секунду остановилась, и явно хотела мне что-то еще сказать. Но вышла, не оглянувшись.

***

– Слушай, – Федорович навалился массивным туловищем на стол, – ты мужик нормальный. И работать умеешь. У Гарика на тебя планы большие. Сейчас с кадрами толковыми знаешь, как напряжно? Я уж не говорю про персонал из ресторанов. Там как зарплата – треть состава на работу не выходит утром. Текучка страшная. А уж спецы, это вообще катастрофа. А ты с ходу прямо показал себя. И главное – без пустых базаров. Молодец.

Я понимал, что это предисловие неспроста.

– Только, Руслан, я тебя прошу. Не как начальник, просто как человек, как коллега. Ты сразу зафиксируй себе – Алена это… ну, короче, руками не трогать.

– Я не собирался никого трогать руками. Она же не вещь.

– Именно что …ну ладно.

Федорович немного помолчал, что- то прикидывая.

– Я тебе скажу кое – что. И скажу это один раз. А ты запомни. Что бы потом не возвращаться.

Федорович был очень серьезен. Вся сцена мне напомнила эпизод из какого-то детективного сериала.

– В общем, Алена – женщина Гарика. Но не в том смысле, нет. Пока не в том. Он женат. И у него жена… в общем, от нее очень много зависит в этом бизнесе. Она тоже из крутой семьи, там уважаемые люди. Половина всего тут ей принадлежит. А Алена…. Гарик ее вывез из Китая. Она там была почти, что в рабстве. Потом у нее конкретно крыша поехала. Даже в клинике лежала специальной. Да много всего было. Теперь она для него, как талисман. Он с ней не живет, не встречается – потому, что у жены тут везде глаза и уши. Но на будущее… короче, я тебе и так до хера чего рассказал. Как мужик мужику. Ты усвой это все, и давай так – без вот этих совместных обедов. И прогулок.

– Прогулок не было, – я начал злиться. И теперь понял, почему Алена так остро отреагировала на название «Сумасшедшая площадь».

– Русь, я на будущее. Она баба молодая. И в мужиках хорошо разбирается. Она сама может инициативу проявить. Не делай глупостей. Не создавай проблем никому? Главное – Алене. Ей без Гарика вообще труба. Хорошо?

– Я услышал тебя.

– Главное – запомни. Ты домой?

– Нет, пойду отчет составлять.

– А, это хорошо. Давай, – и он протянул мне руку.

Я действительно не хотел домой. Здесь, даже после окончания рабочего дня у офисного персонала, все равно ощущалось движение. Из ресторана доносилась музыка. Работал лифт, доставляя посетителей на третий этаж, где было кафе. Квартира давила меня своим мертвым покоем. Я даже решил выяснить у хозяина – не скончался ли там кто-нибудь? Нет, я не был суеверным, и не верил в разные мистические явления типа призраков. Но квартира несла в себе отпечаток каких-то событий, и в них участвовало много людей. Я ощущал это, слушая тишину старых стен. Я бы не удивился, если, обшарив хорошенько все закоулки, нашел бы чей-нибудь личный дневник, или, например, маузер с наградной гравировкой. И в то же время я не думал о смене жилья. Квартира приняла меня и вот-вот готовилась раскрыть мне свои тайны. А может, я все-таки продолжал медленно сходить с ума от одиночества, и внутренней тишины?

Я стоял у окна в свое кабинете, не включив свет. По тротуарам передвигались люди. Они вели детей за руку, несли пакеты с продуктами, шли по двое, по трое и большими компаниями. Свет фонарей делал улицу похожей на кадры немого кино – с пятого этажа за тройным стеклопакетом звуков не было слышно.

Я думал, что истинное одиночество – это, наверное, наказание за попытку жить, вне общепринятых законов бытия.

– Все эти люди, – говорил я молча, – идут сейчас домой. Их ждет свет в квартирах, запах приготовленной еды, звуки телевизора и голосов близких. Они живут, как жили их родители. И родители их родителей. И родители родителей родителей. Они ощущают свое появление на свет, как обыденность, и потому принимают жизнь, как она есть, и реагируют, как должны реагировать на внешние раздражители живые организмы. Они решают свои проблемы, копят деньги, воспитывают детей, планируют поездки и покупки, ходят в гости и принимают гостей у себя, ссорятся и мирятся, иногда решают начать новую жизнь, и, начав ее, обнаруживают все те же предлагаемые обстоятельства. Круг замыкается. И превратится в точку, когда ты будешь лежать неподвижный и холодный, в обитом красной тканью деревянном ящике, а какое-то количество человек встанет вокруг в почтительном молчании. Они уйдут, когда над тобой вырастет холм свежей, пахнущей сыростью, земли».

– Ведь и ты сам двигаешься точно по такому же кругу, ходишь на работу и обратно. Только в твоем доме не горит свет, не звучат голоса, и не пахнет едой. И ты тоже начал жить сначала, и сам убедился в неизменности замкнутого круга. Так скажи на милость, почему ты так цепляешься за свое одиночество, и даже бережешь его, как берегут люди обрывки милого сна, когда уже половина сознания находится в этом мире, а вторая цепляется за угасающие картины сновидения, где есть то, что не нашли они в этой жизни? Ты просто социофоб. Или – шизофреник.

Я равнодушно вынес себе приговор, и сел составлять отчет.

И потом, уже идя домой по улицам, отворачивая лицо от сорвавшегося к ночи ветра, я рассматривал встречных людей. Да, им было, куда идти. Их ждали.

А ветер гонял по асфальту пустые пластиковые бутылки – те катились, дребезжа, по параболе, пока не натыкались на какое-нибудь препятствие. Ветер вибрировал в рекламных щитах – теперь я стал обращать на них внимание, и иногда завинчивал маленькие пыльные смерчи. С юга-запада на город двигались толстые тучи. Снизу они светились бледно-розовым. У меня начала болеть голова. И придя домой, я сделал то, что не дала почти никогда. С визита Ирины дома оставалась бутылка коньяка. Я держал ее в буфете. Разноцветные выпуклые и вогнутые стекла превращали ее снаружи в замысловатый сосуд. После ванны налил себе полстакана, и выпил залпом. И все равно, долго не мог уснуть. В сознании мелькала беспорядочная хроника этого дня: Алена, ее водолазка, обед, тонкая талия, разговор с Федоровичем, и его откровения. В мою жизнь вписывалась судьба незнакомого мне человека. Это уже не было одиночеством. Тишина оставалось, но я был не один.

Глава VI

***

Оказывается, ночью выпал снег. Это его пригнал вчерашний мусорный ветер. На улицах выросли длинные хвосты из автомобилей. Снег все еще шел. Город стал нарядным как первоклассница первого сентября. Собаки слизывали снег сухими языками, и радостно валялись в нем. Возле школы летали снежки.

И на работе сегодня было уютно и светло. Я наполовину открыл окно. Запах снега, и шум заполненной улицы поселился в кабинете.

– Кошмар, какой дубак у тебя! – как и вчера, внезапно появилась Алена. Сегодня она была в сером костюме. Я отметил маленькие жемчужины сережек, и разрез сзади на юбке.

Алена закрыла окно, погасив звуки мира.

– Отчет готов?

– Уже на почте.

– Нет, надо сделать так – распечатай его в двух экземплярах. Один – Гарику, один нам с тобой. И пойдем к нему. Он ждет через полчаса.

«Зачем на один отчет на двоих, Алена? – подумал я. – Ведь можно распечатать и три экземпляра». И тут же мысленно плюнул сам в себя за эту идиотскую привычку все анализировать.

Гарик ждал нас за гостевым столиком. Его опоясывал по периметру внушительный диван, обитый кожей оливкового цвета. Вообще, в кабинете Гарика доминировали зеленые тона – от изумрудных бархатных панелей на стенах до светлой бирюзы штор. Я подумал, что все эти оттенки сочетаются с цветом глаз Алены.

Гарик стремительно, но внимательно изучил отчет, перевернул его тыльной стороной, и откинулся на спинку дивана.

– Ну что, все отлично! В рекламную фирму деньги ушли, баннеры сегодня начнут печатать. А что у нас с владельцами конструкций?

– Все вот тут, – Алена вынула из прозрачной папки еще один лист. Гарик глянул на него, не беря в руки.

– Давайте, звоните, узнавайте, насчет цен договаривайтесь. В общем, сами знаете. Руслан, твой помощник чем занят?

– Носится по городу. Набирает клиентуру на сайт. На сегодня набрано клиентов на сто десять тысяч.

– Ну, замечательно. Напиши отношение, я завизирую – пусть пацану премию выпишут. Хотя нет. Давай так – посади его на процент от поступлений. Это хороший стимул. Сколько дать ему, как думаешь?

– Обычно рекламные агенты получают процентов пятнадцать…

–Ну, это жирно. Это те, что на вольных хлебах. А у нас он на окладе. Скажем, пять процентов ежемесячно к зарплате. Ну, и тебе пять.

– Спасибо.

– Да не за что. Сами же зарабатываете. Значит так, тогда его этими рекламными делами не загружайте, работайте дальше с Аленой. Вы уже сработались, как я посмотрю.

Гарик быстро метнул два точных взгляда, словно просканировал нас невидимым лазерным лучом. Я ощутил, что фраза имеет двойной смысл.

– В основном, все сделала Алена, – сказал я. – Я у нее в пристяжных.

– И это правильно. Ты учись у нее. У нее многому можно научиться, – сказал Гарик, глядя теперь только на Алену. Та стала вчерашней Аленой – спокойной и бесстрастной.

– Ну, и о приятном. В субботу у нас корпоратив. Годовщина кафе «Корчма».

«Корчма» занимала третий этаж. Под ней был ресторан «Альпы». Цены в кафе были заметно ниже. Но качество блюд и сервиса не отличалось ресторана. Потому «Корчма», как я знал от Мишки, процветала.

– Будут только все свои, форма одежды свободная. Посидим, выпьем, пообщаемся. Но явка обязательна, – заметил, и тут же пресек Гарик мой, еще почти не родившийся, жест отказа.

Мне опять показалось, что в этом приглашении кроется какой-то замысел Гарика. Впрочем, я выключил сейчас эту мысль. Мне уже хотелось в пустоту своего кабинета.

– Алена, ты, наверное, пока вы проект раскручиваете, перебирайся временно к Руслану – все равно его помоганец там не сидит. А стол, и прочее, сейчас принесут. Я себе пока сюда посажу девочку одну. Надо тут дочке моих друзей стаж наработать. А если честно, просто хотят ее приучить зарабатывать. Девка еще та. Так что будет у нас с Федоровичем под присмотром. Люди хорошие, отказывать им неохота. Ален, ну если что – ты прикроешь?

– Да без проблем, – спокойно ответила Алена.

– Все. Всем спасибо, все свободны.

Вернулся я к себе в полном недоумении и даже раздражении. Снег прекратился. Тучи стали рваться на части. Выкатилось солнце.

Я не понимал, зачем Гарик так активно навязывает мне Алену? Ведь то, что вчера говорил мне Федорович, никак не совпадало с тем, что происходило. Я хотел было зайти поговорить об этом с Мишкой, но его кабинет был заперт. Трубу он не брал.

Ко мне, тем временем, внесли еще один стол, техники притащили компьютер, недолго повозились с подключением, и убыли. Пришла Алена. За ней следом волок зеркало недовольный завхоз.

– Вот, хотел же сразу повесить. Так нет, таскай туда-сюда, – бурчал он, вворачивая в стену шурупы. Алена щелкала клавиатурой. До обеда мы не сказали друг другу ни слова.

– Обедать идем? – спросила она. Был час дня.

– Нет. Я сегодня пас. Неохота совсем есть.

– Ну, салатик съешь, чай попей, сок там…

– Спасибо. Правда, неохота.

Алена подошла вплотную к моему столу. Она неотрывно смотрела прямо на меня. Зеленые глаза светились на солнце.

– Скажи мне честно – тебе что-то Федорович вчера наговорил?

Наступило то самое противное состояние, когда правду сказать было нельзя. А врать не хотелось.

– Да можешь не говорить. Я сама все знаю. Он тут вроде как серый кардинал. Блюдет внутрикорпоративную этику. Ты его меньше слушай.

– Ну, во-первых, он мой начальник…

– Во-первых, твой начальник, как и мой, и его – это Гарик. Федорович у нас главный по решению конфликтов, и разных там нештатных ситуаций. Привел тебя сюда Миша Стрельников – это я знаю. При мне разговор был с Гариком. Так что Федорович пусть не берет на себя много полномочий.

– Он не берет. Алена, я не могу тебе ничего сказать, просто разговор и, правда, был. И были сказаны некоторые нюансы и условия. Я не могу всего тебе передать.

– Я даже могу сказать, о чем был разговор. Сказать?

– Не надо. Алена, не то, что бы я прямо вот изо всех сил держусь за эту работу. Но меня тут все устраивает. Больше того – мне тут все нравиться. И я не хочу ничего обострять.

Алена резко выпрямилась.

– Ясно. Значит, и ты один из них…

– Из кого?

–Уже неважно. Ладно. Я в ресторан. Работай.

В ее голосе не было ни обиды, ни презрения. Она просто констатировала факт. И ушла, тихо притворив дверь. Через две минуты я пошел в ресторан. Но Алены там не было. Обедать я не стал.

Алена не появилась до конца дня. Я хотел позвонить ей, но почему то, уже набрав номер, каждый раз скидывал его.

Вечером пришел за деньгами хозяин квартиры. В это раз он был трезв и немногословен.

– Ну, как вы тут, все спокойно? – спросил он, не считая, убрав деньги в карман кожаного пальто на меху. Сегодня он выглядел как преуспевающий фарцовщик из 80-х годов прошлого века.

– Более чем. Абсолютная тишина и покой.

– Весьма, весьма приятно это слышать. Я, мон шер, (даже в трезвом естестве он сохранил этот оборот речи) вынужден сообщить вам, что уезжаю по жизненным обстоятельствам в другой регион. За деньгами в эти же числа будет приходить к вам мадам Лизонька. Елизавета Карловна. Дама весьма строгих правил, но умница, и большой души человек. Ваш номер телефона я ей сообщил. Я же появлюсь, если судьбе будет угодно, месяца через три. Засим позвольте отклоняться.

– Одну минуту! У меня есть вопрос по поводу этой квартиры. Не поймите меня как-нибудь неправильно. Мне все нравится и все устраивает. Но скажите – в этом доме никто не умирал?

Хозяин сделал шаг от двери и испуганно посмотрел на меня.

– Вы что-то видели? Или слышали?

– Что вы имеете в виду?

– Откуда такой вопрос? Про смерть?

– Простое любопытство. Ведь дом старый. И жило тут, скорее всего, множество людей.

– Мон шер, поговорим об этом позже. Вы интересный человек, и я с удовольствием посижу с вами за рюмкой хорошего хереса. Но – позже, мон шер, позже. Что же касается прежних жильцов, то… эта квартира принадлежала одной семье. Одному роду из нескольких поколений. И я – последний представитель этого рода. Это пока все, что я могу сказать. Увы, мон шер, меня ждут. О` ревуар!

Теперь я полностью ощущал смысл слова «пенаты». Обычно, когда писатели средней руки используют выражение «родные пенаты», они подразумевают возвращение домой. На самом деле пенаты – это незримые покровители жилья. Слово произошло еще в древнем Риме. Но утратило первоначальное значение, пройдя сквозь сито тысячелетий.

Пенаты обитали в этом доме. Они жили в том самом бронзовом подсвечнике, в старом буфете, в комоде, и в пианино. Я не склонен к мистификации, и уже давно воспринимаю жизнь, как набор заданных определенных событий. Но я ощущал незримое присутствие иных обитателей. И уже стал привыкать к ним. Теперь дом не давил на меня тишиной и одиночеством. А главное, внутри стала рассеиваться тишина. Мне стало некогда ощущать ее. Все-таки ритм новой жизни стал менять мое сознание.

И когда я это понял, в двери заскрежетал звонок – вертушка.

«Наверное, хозяин, что-то забыл», – пошел открывать я.

За дверью стояла Ирина.

– Привет. Можно? – сказала она с глуповатой улыбкой и коротко засмеялась. Я ощутил запах вина.

Я тоже чувствовал себя глупо. Визит пьяной женщины, с которой мне случилось провести ночь, никак не вязался с тем настроем, в котором я сейчас прибывал.

– Что-то случилось?

– А пч…почему случилось? Разве я не мг…могу навестить любимого мужчину?

Слово «любимого» рассеяло последние остатки ощущения чего-то грядущего и необыкновенного. Сейчас в облике хихикающей, пошатывающейся Иры ко мне вторгалась обычная жизнь, о которой я думал совсем недавно, стоя у окна в темном кабинете на работе.

– Ты пустишь меня? – Ира стояла, оперившись рукой о выступ жестяной эмалевой коробки электросчетчика.

– Проходи, – я отошел вглубь коридора.

Ира неуверенными движениями сняла пуховик и стянула сапоги. Потом, без слов она полезла обниматься.

– Я соскучилась!

Мне были знакомы такие интонации. В них есть все, кроме искренности. В Ире тоже жило одиночество. Но она боролась с ним своими методами. Я мягко отстранил ее.

– Что праздновала?

– Да, – махнула она рукой, пошла в комнату и с размаху плюхнулась на диван. В глубине его глухо и недовольно загудела пружина. – Ничего я не праздновала. Просто… накатило опять.

– Мне кажется, мы поссорились в последний раз. Не думал, что ты захочешь меня видеть.

– Это когда? – на лице Иры отображался сложный мыслительный процесс. Она явно ничего не помнила.

– Ты как-то позвонила мне, звала в кафе, потом хотела приехать, я предложил встретиться на выходных. Ты меня послала подальше. Все.

– Да ладно? Я что-то ничего не помню. Ну, прости меня, а? Со мной бывает такое.

«Надо меньше пить» – вспомнил я классическую фразу из традиционного советского новогоднего фильма. Ира словно услышала мои мысли.

– У тебя есть выпить?

Я молча извлек из буфета коньяк.

–Коньяк? Беее, – дурашливо передернулась Ира. – А вина нет?

– Ты же знаешь, я не пью.

– А давай сходим? Тут рядом!

–Ир. Прости. Завтра рабочий день. Я очень устал. У меня огромный проект. Я пришел домой час назад. Собирался уже спать.

– Ты недоволен, что я пришла?

– Не в том дело. Просто неожиданно и странно.

– Ты как не мужик, прямо. Какой-то, как робот. Даже говоришь, как робот.

– А как твои дети? Ты их привезла? Каникулы давно закончились.

– Да, – опять махнула она рукой, – я их у матери оставила до лета. Здесь нереально нам втроем жить. Квартира однокомнатная, Кристя уже большая, Ромка у меня плакса, ревет часто. Мешает ей. А там дом большой. А если честно – родители у меня их забрали, – выговорила она, и разревелась. – Прости, я сейчас.

Ира ушла в ванную. Вернулась она с сухими, но красными глазами и красным носом.

– Кристя наябедничала бабушке, что мама поздно приходит. Что ей приходится с Ромкой сидеть, учиться некогда, что компьютера нет, интернета нет, что тесно.

– «А дочка, однако, не наврала бабушке», подумал я, вспомнив, что еще ни разу не видел Иру трезвой.

– Ну а мне же надо как-то свою личную жизнь устраивать, – обреченно шмыгнула носом Ира. – Ладно, давай свой коньяк.

Мы пошли на кухню. Я налил Ире стопку, и достал из холодильника яблоки и мандарины.

– Себе налей. Не могу одна.

– А сегодня с кем?

– Да все с теми же, – Ира злобно чистила мандарин. – Неля, ее мужик и его дебильный друг. Поехали в китайскую кухню. Потом к Нельке. Та со своим сразу в одну комнату. Мне ни слова. Все, началось там у них, ахи-охи, кровать трещит. Ну, а этот дебил полез ко мне. Как будто, так и должно быть. Идиот. Начал: – Да чё ты ломаешься, я же вижу, что ты хочешь! Я ему ответила, – да хочу, но не тебя! Он: – Ну и вали к тому, кого хочешь. Вот я и свалила.

История, примитивная, как троллейбусный билет, не понравилась мне окончанием. В плане того, что Ира хотела меня. Я ее сейчас хотел меньше какой-либо другой женщины. Точнее – совсем не хотел.

– Ты пить будешь?

– Нет.

– Ну, налей просто так, посиди со мной!

Простые законы жизни, олицетворенные Ирой, правили бал у меня на кухне. Я достал еще одну стопку, налил, и включил кофеварку.

– Ну? За нас? – подняла стопку Ира. И не услышав ответа, проглотила коньяк.

– Уууухххх, фууу… – она передернулась и отправила в рот половину мандарина.

– Слушай, – сказала она, – справившись с усвоением коньяка, – а ты как вот вообще, все время один? Не скучно? Или у тебя кто-то уже есть? Ты не бойся, я не обижусь.

Я тут же подумал про Алену. Ее у меня не было. Но сейчас она была тут, со мной.

– Мне нравится одна девушка. Больше сказать ничего не могу.

– Блин, ну всегда так. Я опять опоздала, – Ира быстро и решительно сама налила себе коньяк, и выпила его, уже не дергаясь, и не закусывая. Только шумно выдохнула и потянула все еще красневшим носом.

– Вот, что со мной не так, а? Почему мне не везет? Я сегодня, когда от этого дебила отделалась, поняла, что хочу к тебе. Сильно хочу. Тогда так хорошо с тобой было ночью. Спокойно так.

На плите зашипел кофейник.

– Кофе будешь?

– Не. Я его не люблю. Водички бы…

Я налил Ире минералки.

– То есть, у нас с тобой ничего не получится? – кажется, она опять собралась реветь.

– Ир. Прости. Но мы же не давали друг другу никаких обещаний.

– Да знаю. Ладно. Проехали. Эх… – и третья порция коньяка влилась в нее так же быстро. Коньяк Ира запила водой.

– Слушай. Я знаю, что это пошло. Но прошу тебя – подари мне еще одну ночь. И я отстану. Навсегда. Ну не бросай ты меня сегодня, пожалуйста! – и тут она наконец разрыдалась, – я вообще никому не нужна!

Я знал, что надо делать. Я увел Иру в спальню, помог ей раздеться, расстелил постель, и укрыл ее одеялом.

– А ты… куда? – начиная засыпать, пробормотала она.

– В ванну.

Я посидел около нее несколько минут, пока она не заснула. Выключил свет и прикрыл старые распашные двери.

Мне нужна была теплая вода и тишина. Иры было слишком много. Много ее эмоций, слез и слов. Я устал.

Я долго лежал в ванне. Потом тихонько прокрался в гостиную, и устроился на диване, укрывшись халатом. Диван отзывался на мои движения далеким колокольным звоном. Я опять вспомнил про Алену и про то, что она не вернулась на работу. Мне стал тревожно. Я взял телефон. Но было уже около полуночи. Я еще некоторое время думал над тем, что сегодня произошло между нами, и пытался понять, ее слова: «Значит, и ты один из них». И на этом уснул. И тут же проснулся от дикого крика Иры…

Глава VII

***

Как всегда, после снегопада, Читу зажали в тиски морозы. Ледяной воздух выдавливал слезы. Тротуары покрылись лакированной коркой. Люди шли одновременно и торопливо, и осторожно, как пингвины. Рассвет обещал еще больший холод. Всем хотелось скорее попасть в тепло. Вчерашняя торжественность превратилась в траурные декорации начавшейся настоящей бесконечной зимы.

Алена была уже на работе. Мы молча поздоровались. Говорить было не о чем. Я все еще переживал ночное происшествие.

Услышав вчера дикий крик Иры, я, не совсем проснувшись, вскочил с дивана, ударился мизинцем ноги о резную ножку круглого стола, и грязно выругался в адрес алкоголички, явно словившей галлюцинацию. «Или она просто хочет заманить меня к себе в постель?» – одновременно с руганью подумал я.

Ира сидела, прижав колени к груди, и немигающе смотрела в сторону комода. Когда я включил свет, она даже не отреагировала. Это не было похоже на притворство. Нет, она не была, как принято говорить, смертельно-бледной, с расширенными от ужаса глазами. Но ее остановившийся взгляд был страшен.

– Что случилось? – спросил я, прижимая пяткой правой ноги ноющий мизинец на левой.

Она молча показала на комод. На статуэтку античной богини.

– И что?

Наконец Ира повернула лицо ко мне.

– Тут свеча сама собой загорелась.

– Ира! Тут нет никакой свечи. Это свет фонаря падает на нее, и кажется, что загорается огонек. Я это еще в первую ночь заметил.

– Какой огонек? Я что, по-твоему, ненормальная?

– Ты много выпила. Намешала вино с коньяком.

– Я не пьяная! Я видела… – и она замолчала бессильно, и раздраженно.

– Смотри. Я тебе сейчас покажу, – я выключил свет. Но отблеска фонаря на статуэтке не возникло. Фонарь за окном в эту ночь не работал. Я снова щелкнул выключателем.

– Ну? И где твой фонарь?

– А! Я понял! Наверное, машина проезжала. И от фар пошли блики.

– Да не было никакой машины. Я проснулась, потому что пить захотела. Смотрю – тебя нет. Думала посмотреть, где ты? И тут свеча. А потом еще в зеркале… блин я не могу. Пойдем отсюда!

Замотавшись в одеяло, Ира ушла в гостиную.

– В зеркале – сказала она уже с дивана, который опять отозвался погребальным звоном, – кто-то был. Я подумала, что ты стоишь в комнате, и отражаешься. Оглянулась – тебя нет. А отражение там рукой вот так сделало, – и Ира погрозила кулаком. – Вот тут я чуть не уделалась от страха.

Я вместо испуга почувствовал какое-то непонятное возбуждение. Это приключение словно составляло одно целое с тем, о чем рассказал хозяин квартиры. И тем, что вообще происходило со мной в эти дни.

– Ира, успокойся. Я тебе все объясню. У самого такое бывало. Когда ночью просыпаешься с похмелья, и алкоголь еще действует, в первые секунды можно увидеть все, что угодно. На самом деле ты видела сон. А в твоем состоянии он показался тебе реальностью. Это не мое дело, но я советовал бы тебе меньше пить. Я сегодня подумал, что еще ни разу не встречался с тобой трезвой.

– Да хватит из меня делать алкоголичку и сумасшедшую! – заорала Ира.

«Сумасшедшая площадь», – сразу вспомнил я. И следом вспомнил Алену.

– Короче, ясно. Ты мне не веришь.

Ира слезла с дивана, и ушелестела мимо меня в спальню. По звукам оттуда я понял, что она одевается.

– Куда собралась? Два часа ночи. Ложись тут, на диван. А я в спальню пойду.

– А на фига? Тебе же противно рядом со мной лечь в постель. Что я тут забыла?

Надо было что-то говорить, как-то остановить ее. Но я не хотел. Ира быстро влезла в верхнюю одежду, справилась с замком, и, не оглядываясь, бросила мне:

– Удачи, любимый! Пошел ты на хрен!

Я слышал, как в подъезде она говорила по телефону: – Девушка, Амурская, 48, 4 подъезд. Поеду на Ангарскую, 33.

Через какое-то время по потолку и стенам комнаты пробежал луч фар. Я услышал, как хлопнула дверца машины. Еще через минуту пришла СМС от Иры: «Пошел ты, козел!». Я заблокировал ее номер. Это была перевернутая навсегда страница в жизни. По крайней мере, я так думал в тот момент.

Оставшись один, я не чувствовал страха. Я вообще ничего не чувствовал. Немного было жаль Иру. Но мозг тяжелел и требовал сна. И он наступил быстро и легко.

Пока я воспоминал все это, Алена вела телефонные разговоры. Вошел мой помощник, удивленно уставился на нее, положил на стол список очередных клиентов, и сказал шепотом: – я побежал дальше. У зеркала он натянул на рыжие кудри ярко-красную шапочку, и выскользнул из кабинета.

– А дешевле можно? – спрашивала Алена явно какого-то владельца рекламной конструкции. – С учетом того, что мы готовы сразу заключить договор на три месяца и внесем предоплату в сто процентов? Можно? На сколько? Хорошо. Я вам перезвоню. И в это же время она быстро черкала ручкой в блокноте. Потом в кабинете наступила тишина. Я изучал присланный на утверждение рекламщиками логотип сайта. Впрочем, он уже был утвержден – мне просто не хотелось больше никуда смотреть.

– Эй, – тихонько позвала Алена, – так и будешь молчать?

– Я не хотел тебе мешать. Ты вся в работе.

– Да. В отличие от некоторых.

Я понял, что период отчуждения на сегодня закончен.

– А ты куда вчера пропала?

– Сперва поехала по фирмам наружной рекламы. Провозилась. Потом сразу домой. Я думала – ты позвонишь.

– Я собирался. Но почему-то не смог.

– Я знаю.

Я не стал спрашивать, откуда. В это время из-за соседнего дома выползло нестерпимо-яркое солнце. Кабинет залился до потолка неприятным тревожным светом. Алена закрыла жалюзи, устроив в кабинете успокаивающий полумрак. Сегодня она была в костюме, подобном вчерашнему, только зеленого цвета. И вместо юбки были брюки. На белой водолазке выделялся кулон с зеленым камнем.

Алена перехватила мой взгляд, и тут же спросила:

– А с тобой что? Такое чувство, что ты провел ночь в камере пыток. Ты не заболел?

– Нет. Тут другое.

Алена молчала. Но я знал, что она ждет продолжения.

– Вчера ночью кое-что случилось. В принципе, ничего серьезного. Просто…– я умолк, не зная, как обозначить присутствие Иры в моей жизни.

– Рассказывай! – Алена уже вплотную подошла к моему столу. И я начал рассказывать. Все, от начала знакомства с Ирой, до ее вчерашнего кошмара. Краем сознания я ждал, что она скажет что-нибудь вроде перепившей одинокой бабы, или упрекнет меня в недостаточной чуткости, разумеется, с иронией. Но я увидел, как сжались ее кулачки, как побелела кожа на костяшках, как закусила она нижнюю губу.

– Потом она уехала. А я уснул. Вот и все. Наверное, не выспался.

– Сумасшедшая площадь, – тихо сказала Алена. И это прозвучало, как пароль, как кодовая фраза, обозначившая нашу общую причастность к какой-то тайне.

– Сумасшедшая площадь, – шепотом ответил я. Алена внезапно приблизилась ко мне, и прижала мою голову к себе. У нее быстро ухало сердце. Впрочем, это продолжалось меньше секунды. В следующее мгновение она уже сидела за столом, и набирала номер телефона. До вечера мы опять молчали.

***

Оставшиеся до субботы дни мы работали молча, споро, и результативно. Потом я специально засиживался в кабинете допоздна, и оставлял себе время пребывания в квартире только для принятия ванны, и сна. Два раза заходил Гарик, он общался больше со мной, но почти по каждому вопросу мне приходилось обращаться к Алене. Она выдавала информацию коротко и четко. Гарик был доволен. Вчера он еще раз напомнил о корпоративе.

– Кстати, Руслан! Тут кое-кто мне шепнул, что ты когда-то был музыкантом?

Я понял, что это Мишка проболтался о наших юношеских играх в рок-музыку.

– Может, изобразишь что-нибудь?

– Игорь Васильевич, я лет пять не играл.

– А ты порепетируй. Гитару я тебе дам. У нас тут так принято – каждый раскрывает свои таланты перед коллегами. Потом работается легче – поверь старому офисному зубру. Я послушно улыбнулся.

– В общем, сейчас принесут тебе инструмент.

– А что ж сыграть-то? – спросил я голосом Володи Шарапова из пятой серии «Места встречи изменить нельзя».

– Мурку! – подхватил тему Гарик и засмеялся. – Играй, что душе угодно.

Алена никак не отреагировала на наш разговор. Когда Гарик собрался уходить, она вышла вслед за ним. И до обеда уже не возвращалась. А потом опять уехала по рекламным делам.

Зато я, наконец, увидел Мишку. Он вошел ко мне, строгий до торжественности.

– Пойдем, покурим?

Курить не хотелось – я свел потребление сигарет до пяти – семи штук в день. Но мне тоже надо было поговорить с ним.

Как всегда в курилке квохтали кухонные работницы. И опять, увидев нас, и бросив короткое «Здрасьте», они выбросили окурки в урну из нержавейки, и быстро ушли. Мы закурили.

– Как жизнь? Как вообще все? – каким-то скучным и равнодушным тоном спросил Мишка.

– Да в норме. Работа прет. Деньги капают.

– Не завел себе никого еще?

Я рассказал про случай и Ирой. Только умолчал про эпизод со свечой и зеркалом.

– Надо было все равно напоследок-то оторваться.

– Миха, вот давай я сам буду решать – с кем и когда. Не люблю пьяных баб. Они мне почему-то кажутся плохо вымытыми.

– Так ты бы в ванну ее, – заржал Миха, как в студенческую юность. Потом он опять стал серьезным.

– Тут такое дело…

– Я знаю. Федорович насвистел? Там все нормально.

Оказывается, Мишка ничего не знал о нашем разговоре. Я обозначил в нескольких словах суть ситуации.

– Ни хрена себе, дела в нашем колхозе. И чё, Алёнка у тебя сидит в кабинете?

– Да.

– Даст ист фантастишь. Это «жжж» неспроста. Хотя… ну если ты в теме… наверное, у него с женой вышли рамсы из-за Алены. Жена у него баба тертая, да и зависит он от нее. Ну, ты смотри, не вляпайся. Сам думай, короче. А я по другому поводу хотел поговорить. Завтра корпоратив.

– Ага. Большой рахмат тебе, за то, что рассказал про наши музыкальные дела.

– Ну, а чего? Я что хочу предложить – давай тряхнем стариной? Как раньше? Не слабо?

– Миха, ты с дуба рухнул? Я сто лет не играл и не пел.

– Талант-то не пропьешь. Помнишь, как в ДК железнодорожников зажигали? Бабы там сиденья посносили.

– А что петь будем? Свои? Так это не проканает сейчас. Да и вообще, я не вытяну. Надо что-то более камерное.

– А давай эту, – загорелся Мишка и окончательно стал тем самым Михой–барабанщиком, который сносил разум своими синкопами

Миха напел куплет бешено популярной лет тридцать назад песни. И я моментально понял, что да – я спою ее. Это было продолжение цепочки случаев, которым не было пока названия. Но они предвещали события, очень важные для меня.

– Ты на гитаре, и на вокале. Басист и клавишник у нас есть – с ходу врубятся. А я подстучу.

Мы замерзли и разошлись по кабинетам. Возле моего стола стоял черный футляр. Я вскрыл его. Там была очень хорошая полуакустическая гитара. Когда-то такие гитары стоили примерно, как «Запорожец». Пришлось вызывать такси, что бы вести породистый инструмент домой. И дома я уже был благодарен Гарику за его идею – у меня появилось конкретное занятие. Я вспоминал гитарную партию, и напевал вполголоса, сидя на кухне. На какое-то время показалось, что мне опять 18 лет. И что не было впереди всей этой изломанной и разбитой на куски жизни. Наконец, пальцы вспомнили все.

***

Корпоратив начинался в 17 часов. За час до этого мы сидели в Мишкином кабинете. Я тихонько играл и обозначал голосом песню. Миха отстукивал ритм карандашами и ногами. Я видел, что он ничего не забыл.

Пора было идти в кафе. Там было нарядно. Собирался народ. Вип-места – два столика на небольшом возвышении, за лакированной балюстрадой пустовали.

Верхний свет в зале приглушили. Зато стало светло на сцене. Музыканты в блестящих черных рубашках и белых брюках стали негромко исполнять прохладную джазовую композиции. Народ потянулся за столики. Потом все встали. Вошел Гарик со своей свитой. Рядом с ним шла не Алена, а судя по всему, жена. Раньше я ее никогда не видел. Это была стильная яркая блондинка с запоминающимся лицом. Она была похожа на Снежную Королеву. За этим же столиком сел и Федорович, тоже с женой. Еще один вип-столик пустовал.

Алена появилась, по своей привычке, внезапно и незаметно. На ней было строгое длинное платье цвета морской волны. Волосы Алена уложила в высокую прическу. Платье открывало руки и плечи. На нее засматривались. Гарик не обратил внимания на ее появление. Алена оглядела зал, и пошла к нам.

– Миша, Руслан, я с сами сяду, – объявила она. Я видел, как Федорович, наблюдавший за этой сценой, едва заметно покачал головой. Мне было уже плевать на это. Мишка сделался собранным, как на планерке. Четвертой к нам села та самая новенькая секретарша, которую недавно Гарик взял на работу. Ее привела Алена. Мы познакомились. Девушку звали Маша. Она чувствовала себя неуютно. Ей был ближе грохочущий ночной клуб, и едкие огни танцпола. Здесь по ее понятиям, все было нудно. Маша скучала и рассматривала столики, где сидели молодые менеджеры.

На сцене стало еще ярче. Вышла высокая девушка в черном, с блестками, платье.

– Дорогие друзья! – начала она хорошо поставленным голосом, и, по отточенной дикции, я понял, что это приглашенная актриса из местного театра.

– Ровно год назад в империи всем известного Игоря Васильевича Кривцова родилась новая дочка…

Я нечаянно хмыкнул. Слово «дочка» вызывала ассоциации с дочерним предприятием, через которое опытные зубры большого бизнеса легко выводят деньги из-под контроля налоговиков. Слава Богу, меня никто, кроме Мишки и Алены не услышал. Мишка слегка пихнул меня локтем. Алена царственно улыбнулась. Маша существовала вне нашей компании.

Актриса поговорила еще какое-то время, затем все встали, и под мажорные аккорды стали чокаться бокалами и рюмками. Я чокнулся со своими соседями стаканом сока. И заметил, что Алена налила себе минеральной воды без газа.

– Ты чего? – шепнул Миха, – вот же коньяк. Тебе для голоса надо!

– Да какой коньяк! Я и так облажаюсь. Мандраж дикий.

– Так и остограмься. Забыл, как раньше выползал на сцену.

Я помнил. Я мог петь после бутылки водки, наспех распитой на троих, в пыльном пространстве, за кулисами, где прятался до очередного собрания бюст Ленина, и на длинном столе громоздились ножками кверху казенные стулья. Но сейчас я был не тот восемнадцатилетний длинноволосый наглец и циник. Я был одним из тысяч солдат армии офисных работников, связанных обязательствами, поставленными задачами, контрактами, и борьбой за существование. Сейчас мое «я» нивелировалось общим уровнем принятых традиций и норм. Я уже не вспоминал о бессонных ночах на лесной поляне под любимую музыку, которую из последних сил выжимали садящиеся батарейки «Карпат». Не вспоминал о пронзительных встречах и расставаниях на зыбких улицах Ленинграда. Мы составляли там свой, особый мир, и искали истину, где ее уже давно не было. Я не помнил про свои опыты за пишущей машинкой, найденной в каморке прииска. Не вспоминал и строки, отпечатанные на ней. Впрочем, они мне уже давно казались надуманными, и лишенными напряжения. И чем больше я это ощущал, тем комфортнее мне становилось. Ведь я знал, что в любой момент могу все это прекратить. Дезертировать из этой армии. И опять стать другим. Именно сейчас, за этим столиком, под аккомпанемент бокалов, вилок и ножей, я понял, что такое свобода. Нет, это был не универсальный рецепт – это была схема действия, предназначенная для меня. Еще я понял, что не боюсь в очередной раз что-то потерять. Душа превратилась в ровную безлюдную степь. На горизонте бирюзовой полосой обозначалось море. И бирюзовое платье Алены имело к этому отношение.

В зале, и на сцене между тем текло запрограммированное действо. Выходили солидные люди, грузные от осознания своей значимости в их мире. Он веско и уверенно произносили речи. Некоторые с бокалами шли к Гарику, а потом и он выходил на сцену вместе с очередной вип-персоной. Алена сидела почти неподвижно, отпивая воду из бокала для шампанского. Маша уже пересела за столик, где налегали на водку и коньяк молодые парни из отдела программирования. Они рьяно ухаживали за ней. Маша была счастлива.

За все время я не смог встретится взглядом с Аленой. Она смотрела между Мишкой и мной. Мишка был напряжен – в присутствии фаворитки босса он не мог позволить себе расслабиться. Впрочем, нас еще ждала работа на сцене.

– А теперь вас ожидает небольшой сюрприз, подготовленный нашими сотрудниками. Нам встало известно, что руководитель…и руководитель…– ведущая назвала наши с Мишкой отделы и имена, – в юности были известными музыкантами. Сейчас мы посмотрим, не забыли ли они свою молодость. Итак, Миша и Руслан, мы ждем вас.

Мы поднялись на сцену. Я зажмурился от света рапмы. Мишка одним движением точно занял место за барабанной установкой. Басист и клавишник приготовились. Я перекинул широкий коричневый ремень гитары через плечо, хотел было по вплывшей из глубин памяти привычке сказать: «раз-раз-раз», но вовремя затормозил. И взял первый аккорд.

– Зачем ты ищешь каждый день меня

Все сказаны вопросы и ответы,

И если ты любовью голодна -

То моё сердце вовсе не котлета…

Я пел, с первой строчки уже не думая об аккордах – память пальцев не подвела. В зале по-прежнему шумели, чокались и звякали вилками. Но Гарик, развернувшись вполоборота, внимательно смотрел на сцену. И Федорович, ставший красным, как недавно созревший помидор сорта «Бычье сердце», тоже смотрел на нас. И в то же время он поглядывал на Алену.

– Я не плачу, даже не грущу

Пускай судьба других за нос поводит

Твои грехи я тотчас отпущу

Но на свободе, только на свободе…

Мишка выдал шикарную синкопу, усиленную басовым перебором, и мы выдали финал.

– Отпусти меня, отпусти меня, не ищи меня, не жди

– Отпусти меня, отпусти меня, прощай, прости....

(текст группы «Жар-птица» (прим. авт.))

Эта сцена была бы красивой с точки зрения любителей дешевой драматургии, если бы Алена неотрывно смотрела на меня, пока я пел. Или даже подошла к сцене, и стала медленно извиваться в танце. Но сразу после первого куплета она поднялась, оправила платье, и неторопливо вышла из зала. Но в фойе висело зеркало, и в нем я видел бирюзовое пятно. Алена слушала нас там.

Гарик захлопал первым, и даже засвистел. Зал послушно подержал его. Потом он подошел к нам, слегка вспотевшим и возбужденным.

– Ну, пацаны, вы дали! Я уж думал, эту песню никто не помнит. Я тоже под нее тусовался. Были у нас в «Восточке» такие дискотеки! От души, парни! Я к вам еще подойду. И Гарик отправился гулять по залу. Он парил, левитировал в выстроенном им пространстве, и был тотально счастлив – это был его день, и его праздник.

– Ну, а теперь давай накатим по-взрослому, – сказал Мишка, наливая по полбокала коньяка. – А ты ничего, я боялся, что киксанешь на припеве. Нет, вытянул. Красава. Давай!

Мы чокнулись, и я сделал несколько глотков. Пить не хотелось. Миха выпил все до капли.

– Алена ушла, как ты начал петь, заметил?

Я кивнул, стараясь быть равнодушным. Я-то знал, что она слушала песню до конца. Это были неоговоренные правила игры, которая шла между нами.

Алена вернулась, когда музыканты уже наяривали что-то разудалое. У сцены прыгали тела. Женщины крутили крупами, мужики старательно работали ногами. Потом композиция сменилась на медленную. Тут же образовалось два десятка топчущихся и вращающихся пар. Алена невозмутимо села за стол, и стала отрезать по кусочку от банана. Тут же к столику причалил еще более раздухарившийся Гарик. Он нес перед собой бокал со светлым напитком, наверное – с шампанским.

– Ну что, ребята и девчата. Алена, Руслан, Миша…так, а где Маша?

Гарик нашел ее глазами за стоиком ржущих программистов, и прикрикнул: – Так, бойцы, вы мне девочку не спаивайте!

– Да не, не, не – вразнобой ответили «бойцы».

Гарик опять был с нами.

– Что хочу сказать. А вы наливайте, наливайте. Руслан – ухаживай за Аленой!

И опять я почуял какую-то двусмыслицу. Я налил Алене вина. Мишка набуровил нам с ним коньяка.

– Ну, Алена, это сердце компании. Мишка – моя левая рука. Миха, без обид – правая – Федорович. Руслан, а ты свежая кровь, – закончил анатомический анализ веселый Гарик. – Я пью за вас. Вы умеете работать, и мы вместе делаем одно больше дело. За нашу команду! – внезапно голосом прусского ефрейтора выкрикнул он. Все оглянулись, даже танцующие.