Одна из серьезных проблем, с которой мы сталкиваемся при передаче Традиции на Запад, связана в большей степени с отсутствием позитивного обусловливания, чем с наличием негативного, на которое я часто жалуюсь.
Слово и понятие «Мастер» или «Учитель» известно почти всем народам Востока, будь то мусульмане, индуисты, буддисты, синтоисты или другие общества, в основе которых лежит какая-либо система верований. Для человека, выросшего на Востоке, слово «Учитель» или «Мастер» столь же знакомо, как и «водитель автобуса», «священник», «молочник» или название любой другой профессии. Существование учителей или Мастеров для этих людей очевидно и понятно – или потому, что их семья связана с каким-то философским учением и они знакомы с этими понятиями, или потому, что на раннем этапе жизни или в другое время они сами сталкивались с таким учителем. Иными словами, при упоминании слова «учитель» или «Мастер», человек понимает, какая концепция стоит за этим. Если вы скажете обычному ребенку-европейцу четырех-пяти лет «вон идет молочник», или «тебе надо к дантисту, к врачу», или что-то вроде этого, ребенок сразу поймет, о чем идет речь, и чем занимается названный человек. Ребенок знает, какое отношение эти люди имеют к нему, как доктор воздействует на людей и лечит их, как зубной врач вырывает зубы, как молочник привозит молоко.
Так вот, на Востоке подобные слова, или названия рода деятельности, не вызывают затруднений. Если человека называют «Мастером чего-то», это сразу же дает понять, чем он занимается, и никакой путаницы не возникает.
Как-то в разговоре я привел пример, известный еще в Средние Века: первой западной страной, в которой появились люди, известные как «Божьи дураки» или «мудрые безумцы», была Россия. Я имею в виду бродячих проповедников, священников, отшельников и так далее; людей, которые углублялись в различные эзотерические и экзотерические аспекты христианства. Их считали не столько Мастерами, сколько учителями и мыслителями. Некоторых почитали «святыми дураками»; тем не менее, русский народ столкнулся с существованием и влиянием подобных людей в качестве учителей раньше, чем народы западных стран.
Для того, чтобы учение Традиции смогло проникнуть на Запад, потребовалось довольно длительное время. Скорость этого процесса во многом зависела от возможности свободно путешествовать: открывались новые маршруты, путешествия стали более безопасными. Процесс смешения и взаимодействия народов (хотя этому и мешали такие эпизоды, как, например, Крестовые Походы) начался на Ближнем Востоке, в Леванте (современный Ливан) и Сирии. Затем он распространился через Северную Африку на Сицилию и оказал влияние на Италию, южную Францию и, в конечном итоге, на мавританскую Испанию.
В этот период был высоко развит обмен философскими идеями между ортодоксальными христианами в Европе и исламским миром. Значение такого обмена знаниями между учеными двух сторон известного мира сложно переоценить. Общим языком была латынь: арабы учили латынь и могли переписываться со служителями церкви и другими людьми Запада; а многие образованные христианские путешественники, и не только они, отправлялись на Восток и учили арабский язык.
Если посмотреть на карту мира X-XI веков, можно увидеть, что отдельные области Европы, Ближнего Востока и Центральной Азии тесно примыкают друг к другу. Первый способ установления контакта – путешествия – положил начало обмену идеями и обсуждению различных философских вопросов; торговля и все остальное появились позже. Некоторые ранние путешествия русских монахов в Центральную Азию и Афганистан, а потом и в Кашмир подробно задокументированы. Многие из них задерживались там на долгие годы и лишь потом возвращались. Таким образом, можно утверждать, что обмен информацией действительно имел место.
Но с распространением в России тех, кого некоторые люди называли исступленными, а другие – Просветленными (кое-кто называл их куда менее вежливо), все чаще стали появляться эпизоды злоупотребления и жестокости. Иногда затворник, просидевший пятнадцать лет в пещере, где он был погружен в великие мысли, тогда как о нем заботились местные жители, выходил из своего затвора и сжигал деревню или просто предавал огню все, до чего мог добраться. На самом деле такие люди были откровенными безумцами, но их поведение создавало институту отшельничества плохую репутацию.
На стадии взаимообмена идеями, философией и эзотерическим знанием людей знакомили с медитаций, молитвенными практиками и тому подобным, постепенно подводя к идее о том, что существует Традиция обучения, которую можно и даже необходимо передать на Запад. Однако эти планы то и дело нарушались очередным безумным отшельником, который, претендуя на обладание неким туманным знанием, выходдил и убивал или съедал кого-нибудь, делал что-то ужасное, и ситуация возвращалась на шаг назад.
В то же время происходило введение слова «Мастер» в европейские языки. В средневековой Европе это слово приобрело неудачный оттенок: оно было связано с такими понятиями как «господин-слуга», «хозяин-раб». В общем, слово «Мастер» употреблялось в связке со словом, противоположным по смыслу, и обозначавшим человека, лишенного каких бы то ни было прав, душой и телом принадлежавшего владельцу той или иной местности (собственности).
Необходимо было провести различие между политическим или феодальным властителем, которого называли словом «мастер», и Мастером как учителем. Это было, и по сей день остается, очень трудной задачей. Причиной тому обусловленность контекстом «мастер-слуга» и то значение, которое в результате ассоциируется со словом «Мастер».
Итак, в Средние века безумные анахореты совершали всевозможные отвратительные поступки, а с 1860-х годов люди стали больше путешествовать и, возвращаясь из Азии, или вообще Бог знает откуда, претендовали на то, что являются мастерами того или иного рода. Личности, так себя называвшие безо всяких на то прав и злоупотреблявшие подобным званием, тем самым дискредитировали его и оказывали дурную услугу идее в целом.
В наши дни на Западе множатся различные культы, так или иначе связанные с медитативным духовным развитием, внутренним развитием или методиками внутренней гармонизации. К сожалению, большинство из них – действительно не более чем культы, и пагубные результаты деятельности некоторых из них на сегодняшний день очевидны. Чем чаще такое происходит, тем больше слово «Мастер» теряет свою привлекательность. Услышав о «Мастере», люди говорят: «Ну вот, еще один».
Вы можете сказать: «Но подобные злоупотребления, должно быть, имели место и на Востоке. Вы же не хотите сказать, что там нет сумасшедших или людей, которые используют других в своих целях?» Такие люди были и есть, но на Востоке их деятельность была затруднена или даже невозможна, поскольку все происходило в рамках буддийской, даосской, индуистской или исламской традиции: если человек называл себя Мастером, окружающие знали о его линии преемственности.
Они знали о его происхождении и предках; чьим учеником он был, кто учил его, к какой традиции он принадлежит. Это знание было общедоступным, поскольку все люди, входившие в эзотерические круги или связанные с ними, знали или могли с легкостью проверить претензии человека, который появлялся в облаке дыма или что-то вроде того и говорил: «Я – великий Кто-то-там». И люди могли ответить: «Отлично, и откуда же ты взялся?» – «Я – великий Сам Самыч, ученик наисамейшего Самыча, который был учеником Незнамо – Кого. И люди вежливо говорили ему «отвали» или что-нибудь в том же духе.
В нашей конкретной Традиции мы говорим о Силсиле, что, по сути, означает «линия преемственности от известных учителей» или в рамках конкретной школы Традиции, или в общей иерархической системе. Различные школы или ордена: Накшбанди, Мевлеви, Сухраварди, Кадири и другие – обычно назывались в честь Мастера-учителя, разработавшего данную форму обучения в рамках общего формата Традиции. Например, разные группы, действующие в пределах суфийских орденов, используют различные методики выполнения упражнений и широкое разнообразие техник для создания нужной атмосферы, но их функция, по сути, одна и та же.
В ордене Чишти хлопают в ладоши; Рифаи воют; Мевлеви кружатся; есть те, кто свистит, и многое другое. Функциональная основа различных орденов, их зикры и упражнения, служат единой цели и осуществляются в едином контексте. Выполнение каких-то упражнений или зикров может различаться: одни повторяют слова про себя, другие – вслух; некоторые из них отличаются особым цветом своих одеяний, другие – нет; для общей эффективности их деятельности все это не важно. Иначе вы вполне обоснованно могли бы сказать: «Ну, я пойду к тем, кто громко воет – это кажется более выразительным, чем жалкие Накшбанди, которые сидят молча, будто воды в рот набрали». То, что вы видите и то, что происходит на самом деле – разные вещи.
В рамках Традиции, Силсила представляет собой систему взаимоотношений «Мастер-ученик», дошедшую до нас в неизменном виде. К ней относятся Мастера, которые разрабатывали методику, по необходимости обновляя или изменяя ее, когда того требовали соответствующие условия, но при этом всегда придерживались того, что мы называем главной линией Традиции.
С точки зрения иерархии, каждый отдельный орден обладает административной независимостью. В каждом ордене есть Шейх и Верховный Шейх. Когда человек получает титул Верховного Шейха одного из орденов суфийской Традиции, он автоматически становится Верховным Шейхом всех остальных орденов – то есть считается, что он достиг уровня, на котором точно знает, каковы общие цели и задачи. Это включает в себя и знание об особой или тайной деятельности других орденов. Знание обо всем этом – часть функции Верховного Шейха, что позволяет ему правильно поддерживать равновесие в деятельности разных орденов.
Соответственно, Верховный Шейх Кадири находится на том же уровне, что и Верховный Шейх Мевлеви – в том смысле, что он обладает знаниями о том, как и где действует орден Мевлеви, и может дополнить их деятельность работой в рамках ордена Кадири. Сами Верховные Шейхи подчиняются Аулийя, или Абдалам, которых всего сорок. Те, в свою очередь, подчиняются четырем Столпам, или Кутубам.
Иногда эта система приводит к сильной путанице. Прибегает человек и говорит: «Вот, я был в Багдаде, или в Дамаске, или где-то еще, и я получил зикр или аудиозапись от кого-то из ордена Халлавати или еще откуда-то. Могу ли я, должен ли я все это использовать и как?»
У разных орденов существуют различные способы организации встреч и упражнений, поэтому и инструменты они используют разные. При этом существуют два инструмента, общие для всех орденов: тасби и мантия. Да, имеются также принадлежащие разным орденам кашкули, жезлы, камни, чаши, пояса и многое другое, но два основных и необходимых инструмента, которые используют все ордена, – это тасби и мантия.
Нет такого понятия, как хорошие, плохие или наилучшие тасби. Материал, из которого делаются тасби, может иметь определенное значение – в том смысле, что некоторые материалы лучше хранят, производят, используют и передают энергию. Обычно, в различных орденах кисти на конце четок различаются по форме, но это неважно.
Если намерение человека слабо, и он говорит: «О, я их не возьму, это тасби Кадири» – такого рода предпочтения имеют отношение лишь к социальной сфере. Например: «Это от Вулвортс, а я хочу от Хэрродс». Если у человека есть цель, то можно использовать и груду камешков – так поступал Пророк. Поэтому ваххабиты официально запрещают тасби как нововведение. У Пророка было две кучки камней, и он перекладывал камни из одной в другую. Исходя из этого факта, тасби можно считать нововведением, а значит, по мнению ваххабитов, их не следует использовать.
Вернемся к одежде – разные цвета мантий показывают принадлежность человека к тому или иному ордену. Это еще и вопрос удобства – по одежде человека можно опознать и войти с ним в контакт. На одеяние помещают полоски разных цветов, они являются общими для всех суфийских орденов. В некоторых орденах какой-то цвет используется чаще остальных, поэтому считается, например, что голубой – цвет Мевлеви и тому подобное, но все не так строго. Цвета, которые добавляются на одежду, подсказывают, как ее использовать, и гармонируют друг с другом.
Еще одно предназначение мантии – она создает особый микроклимат вокруг человека, который ее надевает. Она помогает накапливать энергию, создаваемую самим человеком, защищает его от определенных внешних воздействий, которые, возможно, и не опасны, но могут помешать. Третье предназначение мантии особенно широко известно: если человек одет в нее в мечети, в теккии или сидит в ней посреди поля, это признак того, что он медитирует или выполняет упражнение, и его лучше не беспокоить.
Как я уже сказал, на мантию могут добавляться цвета. Существуют разные принципы их добавления: по старшинству, на основе того, как данный цвет гармонирует с конкретным человеком или для других целей: например, чтобы восстановить некое внутреннее равновесие, которого человеку может не доставать в медитациях или упражнениях.
Наблюдение и чтение текстов позволяют увидеть и понять, что в действительности разнообразие одеяний, цветов и головных уборов разных орденов не содержит в себе какой-либо тайны. Человек учится распознавать их и, возможно, определять по ним статус человека, орден, которому он принадлежит или то, как давно человек следует Традиции. Добавление цветов на мантию – не скаутские значки, которые дают за разжигание костра, лазанье по деревьям, вязание носков и т.д. Цвета действуют в гармонии друг с другом и иногда намеренно вводят в заблуждение.
В этом нет ничего священного. Просто те, кто знает символическое значение определенной мантии, отдают дань уважения человеку, который ее носит, так как они понимают, что носящий подобную одежду стремится к саморазвитию и гармонизации, а следовательно, заслуживает определенного почтения. Одеяниями не хвастаются, не носят напоказ и стремятся скорее преуменьшать, чем преувеличивать их значение.
Традиционно, когда мантия вручается ученику, ее слегка надрывают. Это символическое действие, оно служит напоминанием; ведь если человек носит мантию и испытывает при этом довольство собой, и на него с завистью смотрят те, у кого нет подобного одеяния, этот человек всегда может вспомнить, что его мантия порвана.