Хумаюн Аббас
Вера – это не то, что может быть навязано человеку, но то, что должно в нем развиться. Иными словами, то, что человек прививает животным посредством дрессировки, называется не верой, но доверием. Реальная вера отличается от этого.
Вере в Бога человеческие существа не обучаются также и у самого Бога. Напротив, Бог дает человеку так много причин для сомнений (катастрофы, неуверенность, потеря надежд), что таким образом Он, можно сказать, фактически показывает нам следующее: вера, что нечто или некто может оказаться полезным, не возникает от одних только счастливых событий или приятных переживаний.
Соответственно, суфийский мастер не похож на того, в кого хочется верить, каковыми являются духовные лица и иные люди, заботящиеся о том, что бы их внешний вид и поведение внушали людям веру в них, веру, которая на самом деле является доверием. Вера подобного рода может тогда лишь считаться ценной, если она будет испытана. Поэтому суфии спрашивают: «Сколько друзей у вас останется, если вы, посетив каждого из них, попросите спрятать у них в доме труп человека?»
Вера, это нечто такое, что суфийский кандидат должен найти в самом себе вопреки кажущимся внешним свидетельствам. Это одна из причин, по которым суфийские мастера идут даже на то, чтобы тем, кто хотел бы у них учиться, казаться смешными или недостойными доверия.
Никто иной, как шейх Шибли1, когда один человек попросился к нему в ученики, сказал: «Повторяй за мной: Нет Бога, кроме Бога и Шибли его Пророк!» Этим он хотел проверить является ли покорность этого человека лакейской или нет.
Как подчеркивают суфийские учителя, недостаток веры в учителя чаще всего проявляется в ученике, если последний ожидает внимания и инструкций от учителя, даже не выполнив того, что необходимо выполнить в качестве предварительного условия.
Чтобы привести пример этого важного аспекта суфизма, вспомним, что шейх Аджал Ширази так сказал одному из претендентов в ученики, который попросил дать ему зикр (священную формулу): «Потворствуй другим в том, что ты не разрешаешь самому себе. Желай другим то, чего желаешь для себя».
Спустя некоторое время, человек этот пришел к дверям шейха, снова выпрашивая формулу для повторений и говоря при этом, что, как бы то ни было, он как ученик шейха вправе на это рассчитывать.
«Могу ли я дать тебе второй урок, – ответил мастер, – если ты ничего не извлек из первого?»2
Один из первостепенных аспектов концепции «веры» состоит в том, что этот технический термин подразумевает некую активность и позицию, которая в свою очередь ведет к развитию в индивидууме способности. Монахи и другие люди, в том числе и отшельники, тратили всю свою жизнь, одержимо пытаясь обрести веру, чем лишали себя возможности перейти к следующей стадии.
В учениях, приводимых Худжвири (Кашф аль-Махджуб) эта проблема проиллюстрирована в сообщении о Халладже, наставляющем знаменитого Ибрагима Кхавасса.
Когда Халадж пришел в Куфу, его посетил Кхавас. Халадж спросил Кхаваса: «О Ибрагим, что ты приобрел в результате двух десятилетий изучения суфизма?»
Кхавас сказал:
«Я концентрировался на доктрине веры».
Ответил ему Халадж:
«И ты потратил свое время, культивируя духовность, там где должно было быть Уничтожение в Единстве?»
Худжвири далее объясняет, что вера означает определенную позицию и уверенность.
«Если человек истратит всю свою жизнь на исцеление своего духовного естества, ему понадобится еще одна жизнь для исцеления своего физического естества, и он распрощается с этой жизнью, прежде чем найдет хоть какой-нибудь след или признак Бога».3
Приведенная выше история о шейхе Ширази подчеркивает также еще одну характеристику веры, на которую обращают внимание суфийские мастера: «Люди, неспособные верить, сами недостойны веры, и потому им нельзя доверять важные вещи». Человек, желавший стать учеником Ширази, не верил, что учитель сам способен удовлетворить его потребности, когда они проявятся. И ему, в свою очередь, так же не следовало доверять практику тех позиций, которые были предписаны ему на первой встрече.
Ученик, попросивший Ширази дать ему дальнейшие указания, не проявил, как мы видим, веры; но, возможно, самому ему казалось, будто он просит мастера дать ему веру, хотя он не осознавал при этом, что первый урок был ему преподан до того, как он будет в состоянии получить второй.
В самом деле, вера, согласно одной из версий суфийского путешествия, приходит только на четвертой стадии. Первая стадия – покаяние (Таубат), уход от нежелательного (предосудительного). Вторая стадия – Инабад (возвращение к правильному). Третья стадия – самоотречение (Зухд), и только затем наступает вера. Оценка мастером кандидата, выраженная в терминах «Не позволяй другим того, чего ты не желаешь себе. Желай другим то, чего желаешь для себя», явно включает в себя практики, составляющие эти первые три стадии.4
Инструкции, которые мастер дает студенту, составляют практику или практики, необходимые для достижения «стоянки» (Макам), на которую студент должен «пребыть». Далее, по словам Худжвири, ученик должен держаться этой стадии, выполняя все обязательства, относящиеся к этой «стоянке», и находиться в этом состоянии, пока не постигнет его совершенства настолько, насколько это в его человеческих возможностях. Ему не дозволено покидать свою «стоянку», не выполнив связанных с ней обязательств.
Хотя будущий суфий должен в достаточной мере «верить» своему ментору, чтобы быть в состоянии следовать его инструкциям в отношении реализации трех стадий, предшествующих достижению веры, на проявление подлинной веры ученик все же не будет способен, пока не пройдет все четыре стадии. И все-таки ученики обладают необходимыми способностями, чтобы проявлять такую ограниченную надежность.
Сама вера, как определил ее Аль Газали,5 составлена из знания, состояния и работы (в суфийской технической терминологии Илм, Хал и Амл). Эти три элемента создают настроенность обучающихся на то, чему они учатся. Когда суфийский мастер тренирует своих учеников, посредством ли слов, знаков или действий, он готовит их к использованию позиции, включающей эти три перечисленных элемента.
Обучение учеников, состоящее в том, чтобы отучить их от приверженности к внешнему, от автоматизма и буквализма, берет начало в далеком суфийском прошлом и может считаться основным требованием суфийского учения. В самом деле, уверенность обычного человека в том, что «видеть – значит верить», у суфия должна быть заменена более гибким пониманием, прежде чем раскроются его высшие умственные способности.
Сэр Ричард Бартон6 рассказал историю о великом суфийском мастере Баязиде и куртизанке. Ученики Баязида так высоко чтили его, из-за этого пренебрегая тем, чему он учил, что он решил разрушить их обусловленность. Суфийская пословица гласит: «Человек не должен быть почитаем ценой того, что он представляет». Однажды Баязид находился в окружении группы восхищенных последователей, пребывавших в тисках убеждения, что благочестие и его внешний вид неразделимы. Баязид отправил послание женщине легкого поведения, в котором он просил прислать ему его одежды, забытые у нее дома, а также сообщить, сколько он ей должен. Подобно этому, Шамсуддин из Табриза, учитель Руми, однажды в виде теста попросил одного из своих учеников, чтобы тот одолжил ему свою жену.
Эта необходимая техника повлекла за собой то, что имитаторы, претендуя, будто они тоже суфийские мастера, и, пользуясь доверием других людей, стали обманывать их. Но аргумент, выдвигаемый в некоторых кругах о запрете такой практики, по этой причине не имеет веса, минимум по двум причинам. Первая причина: нет свидетельств тому, что за многие века существования этой практики, злоупотребления лжесуфиев принесли какой-либо непоправимый вред, по крайней мере, сколько-нибудь больший, чем злоупотребления других обманщиков и еретиков. Вторая причина: если следовать этому принципу, то мы (по словам одного современного мастера) с таким же успехом можем запретить свободу слова, чтобы негодяи не злоупотребляли ею.
Изучение высказываний и поступков таких суфийских мастеров, как те, что приведены выше, так же, как и опыт общения с современными суфиями, с совершенной очевидностью открывает следующее:
1. Вера не есть рабство; люди склонны неправильно понимать «веру»;
2. Вера нужна до того, как человек сможет усвоить уроки;
3. Мастер стимулирует именно такую веру, которая нужна конкретному человеку;
4. Мастер может стимулировать ее посредством слов, действий или с помощью книг;
5. До того, как наступит эта стадия, существуют другие стадии, точно так же нуждающиеся в стимулах;
6. Многие воображают, что они ищут знания, тогда как на самом деле ищут внимания или чего-то еще, о чем они подспудно думают;
7. Суфий, зная своего будущего ученика, дает ему (или ей) инструкции, которые одновременно подготавливают его (ее), а также дают ему (ей) и другим возможность увидеть, эффективно ли проходит процесс этой подготовки; и достигает он этого, прежде всего тем, что способствует раскрытию истинной природы внутренних позиций ученика;
8. Обучающийся приходит к пониманию того, что один подход к учению суфии отрицают, другой поощряют для того, чтобы проблемы, связанные с развитием, решало духовное, а не эгоистическое существо ученика.
По словам Руми, мастер мешает самомнению ученика действовать, поскольку иначе это приводит к тому, что ученик остается на руках у учителя «как казенное мыло» [которое не смывается].
Даже когда кажется, что суфийский мастер «прикасается к грязи», она все равно не пристает к нему, и он может позволить себе поведение, которое общество не готово допустить для кого-либо другого. «Ничто, – говорит Абу Тураб аль Накшхаби,7 – не может осквернить суфия, он же, на самом деле, очищает все».
Среди современных представителей Пути, которые с помощью лекций и публикаций сделали доступным прохождение первых стадий, можно назвать афганского адепта Идриса Шаха, работы которого завоевали признание, как на Востоке, так и на Западе.
В прошлом такие авторы, как Газали (X–XI вв.), или Худжвири (XI в), или Руми (XIII в) в качестве метода пользовались сказками, аргументами и беседами для того, чтобы обеспечить учащихся предварительной подготовкой и, таким образом, предоставить им возможность приблизиться к стадии Дервиша (того, кто на пути). Позднее Суфии, продолжая делать то же самое, еще и позволяли посещать их в частном порядке, присутствовать у них на лекциях, давали людям индивидуальные инструкции, чтобы помочь им продвинуться в изучении.
В последние столетия с развитием печати и ростом читающей публики, стало возможным широкое распространение ранних суфийских классиков, но даже этой литературе не вполне удалось прояснить для кандидатов на суфийское обучение, что они должны подготовиться к тому, что может передать им суфийский мастер во плоти, и сделать это они могут только благодаря тщательному изучению его книг. Поэтому, и по сей день, вполне обычно для людей вести себя по образцу того, кто хотел стать учеником мастера Ширази: «Просить второй урок, не усвоив первого».
Чтобы каждый следующий шаг учащегося опирался на предыдущий, подобно восхождению по ступеням лестницы, и чтобы, таким образом, он был принят в обучение и развивался согласно последовательным стадиям, – для этого, как одно из средств, в Средние Века появились «ордена суфистов». К сожалению, с течением времени, эти ордена, вместо персонального и гибкого подхода к учащимся, стали концентрироваться на упрощенной интерпретации Пути, что характерно для любого организованного подхода. То, что «ордена» перестали служить эффективными каналами обучения, не отменило самого обучения, просто эта функция снова вернулась к традиционным мастерам.
Эмир Али Хан
Члены всех сообществ, в том числе нации и целые цивилизации, пропитаны господствующими идеологиями этих сообществ. Идеологии, в свою очередь, ставят людей в такие ментальные позиции, которые одни человеческие способности активизируют, а другие с равным успехом заглушают.
Идеологии могут быть такими древними, так глубоко укоренившимися в умах людей, или настолько тонкими, что общество в целом даже не способно и опознать их как таковые. В этом случае опознать их можно, бросая им вызов, задавая людям вопросы об их идеологиях или для сравнения описывая идеологии других сообществ.
Такого рода провокации, описания и вопросы, выявляющие скрытые идеологические предположения людей, приводят целые культуры или некоторых людей из этих культур к способности мыслить по-новому, что для них, как и для большинства их сограждан, ранее было недоступно.
Метод «провокации и ответной реакции» традиционно использовался суфиями для того, чтобы помочь людям развиваться в более широком диапазоне, а также развивать свои восприятия. Разумеется, недопустимо заниматься этим произвольно – провоцировать ради самой провокации, задавать вопросы с деструктивной целью или даже описывать что-то, только чтобы увеличить общий объем информации, – ибо этот метод, в силу своей специфики, намеренно рассчитан на то, чтобы вести людей к более высокому уровню индивидуального и общественного знания.
Простая адаптация суфийских внешних аспектов не способствует высшему развитию, поэтому единственным путем к этому развитию является переживание определенных чувств, ощущений, которые в обычном человеческом опыте ни с чем не сравнимы. К этому надо прибавить, что суфийский поток не может «смешиваться» ни с каким другим. Те, кто заняты имитацией суфийских внешних приемов, пытаются просто создать некую «смесь» на эмоциональном уровне, что в суфийской работе противопоказано.
Людям, не находящимся в контакте с законной суфийской школой, свойственны попытки объединять суфийские идеи, технические приемы и т.д. с другими системами мышления и образцами поведения. Уже сама такая практика свидетельствует о том, что человек, ее применяющий, находится на низком уровне понимания; этот уровень должен быть превзойден прежде, чем школа может вступить с таким индивидуумом в эффективную коммуникацию.
Основным препятствием, мешающим человеку установить обоюдный контакт с суфийским опытом, является чересчур развитое воображение или чрезмерное его использование. Как сказал суфийский учитель Руми: «Воображение запирает тебя, как засов запирает дверь. Сожги засов».
Следующее препятствие в гармонизации суфиев с теми, кто хотел бы стать сопричастным их опыту, связано с хаотической ситуацией, которая возникает в каждом обществе, когда господствующая идеология (схоластическая, религиозная или другая) нивелирует различия между тремя видами знания. Три эти вида в контексте их применимости к человеческому развитию таковы: знание общее, знание специализированное и знание проницательное, связанное с восприятием. Неизменным признаком подлинности традиции служит то, что суфийская школа в программе изучения пытается восстановить эти уровни, точно так же, как признаком вырождения традиции служит то, что эти уровни в той или иной общине не вполне осознаются.
Одно из наиболее конкретных заявлений, относительно существования указанных трех уровней, было сделано Аль Газали. Согласно его учению, каждый человек, на самом деле, занимает одну из трех позиций по отношению к знанию. Во-первых, он имеет свою долю в общем запасе знания или в том, что общество, к которому он принадлежит, обозначает как знание, т.е. знание, накопленное внешним социальным миром – его семьей, племенем, нацией, цивилизацией. Во-вторых, он может принадлежать к кругу тех, кто понимает в какой-то области больше обычных людей, то есть специализируется. В-третьих, он может войти в круг тех, кто реализовал свое понимание через непосредственный опыт.
Эти три уровня можно увидеть, например, в такой аналогии: человек имеет общее представление о том, кто такой кузнец; затем он учится кузнечному делу; и, наконец, он становится кузнецом через опыт. В исламской духовно-философской традиции эти три уровня признаются в виде трех этапов: Закон (Шариат), Путь (Тарикат) и Знание (Ма’арифат).
Суфийское обучение построено таким образом, чтобы, приняв человека на Первый Уровень, привести его к Третьему Уровню посредством работы на Втором Уровне.
Третий Уровень – это уровень, который постигается за пределами «сна» (термин Хакима Санаи и других авторов), что является обычной жизнью. Этот уровень относится к такому существованию, по отношению к которому человеческая фаза бытия является лишь звеном и может рассматриваться как пауза или стадия, подобно тому, как сон можно считать паузой в состоянии бодрствования.
С этим и связан девиз: «Умри до своей смерти», который означает, что Третья Стадия – это переживание вечного существования, следующего за физической смертью, и человек может испытать его еще до окончания своей обычной земной жизни.
Как и любое подлинное учение, Суфийский Путь дает студенту не то, что он (она) могут желать, но то, что, согласно определенным признакам, будет являться полезным для обеспечения его (ее) перехода от Первой Стадии к Третьей Стадии. Эта концентрация на специфических аспектах развития отличает путь суфиев от культа или от любой формы самопотакания, которая претендует на то, что является «Путем».
«Можешь искать горн, но он сожжет тебя, – говорит Руми и затем продолжает, – тебе нужен всего лишь уголек или светильник». В культах и других видах деятельности, предназначенных скорее для удовольствий, чем для человеческого развития, люди стремятся чувствовать и считают, что чем интенсивнее чувство, тем лучше. Но цель суфийской школы – просветление, а не интенсивность. Именно к этим индивидуумам и группам, которые строят свой поиск на такой духовно низкой и невежественной позиции, обращается Саади, когда говорит: «Я боюсь, что ты не достигнешь Мекки, о Номад! Ведь ты идешь по дороге, ведущей в Туркестан…»
Повсеместное возникновение культов, которые имитируют некоторые технические приемы суфиев и застревают на Первой Стадии, хотя думают, что приближаются к Третьей Стадии, Хафиз, еще один из основных суфийских учителей, обрисовывает в такой фразе: «Человек, чтобы его волшебное кольцо проявило свою силу, должен стать Соломоном».
Создавая свои организации для целей обучения, суфии следуют весьма заметному образцу:
Суфийский учитель возглавляет свой собственный Круг (Халка). Затем идет Группа (Таифа), возглавляемая Представителем. И, наконец, существует индивидуальное членство, при котором каждый такой индивидуум связан с Учением через Офис (Дайра). Все вместе это называется Тарикой, Путем (Школой), что по образцу западных организаций часто небрежно обозначается «Орденом».
В связи с различными формами членства в суфийской школе, необходимо помнить, что каждая из них считается одинаково важной. В выродившихся и имитационных школах, состоящих из людей, которые не понимают, как работает реальная Школа, считается, что «лучше» принадлежать к кругу мастера, чем быть просто «индивидуальным членом». Такие представления заимствованы у примитивных человеческих организаций, принадлежащих Первому Уровню, и им нет места в настоящей Школе.
Учитель (или Общество, Джамийят, уполномоченное учителем) прикрепляет студентов и других членов, согласно квалифицированной оценке этих последних, к той или иной форме взаимоотношений со школой (индивидуальное членство, членство в кругу или в группе), и время от времени здесь возможны перестановки для обеспечения необходимых импульсов, в которых нуждается обучение.
Поскольку новички формируют свои мнения, опираясь лишь на стандарты Первого Уровня, то некоторым из них свойственно требовать присоединения к группам или кружкам, либо они хотят стать индивидуальными членами, либо, напротив, не быть таковыми. Считается, что люди с такими позициями ставят свою оценку выше экспертной оценки Общества, и, как правило, суфийская организация списывает их со счетов, поскольку, в терминологии суфиев, она «некомпетентна» иметь дело с такими людьми.
В суфийской школе суфиями являются только те, кто реализовал конечный результат суфийской деятельности. Согласно классическому и подлинному определению суфий – это просветленный. Поэтому называть себя «суфием» ошибочно. Те, кто это делает, – не суфии. Те, кто не делает этого, могут быть, а могут и не быть суфиями.
Члены самоорганизованных групп, как и самозваные «искатели», известны как Дервиши («Бедные»); порой они объединяются в обучающие группы и искательские кружки, ожидая, когда их примут в регулярную суфийскую школу. В некоторых случаях таким студенческим организациям не удается добиться признания Школы, и они продолжают свое существование в виде «дилетантской» школы, иногда в течение целых веков, будучи на самом деле культами или развлекательными организациями. Широкие массы могут и не подозревать об этом, поскольку знакомы только с деятельностью, которая относится к Первому Уровню. Подобные организации даже считаются суфийскими, и ученые, и другие люди, систематически изучают их, ошибочно полагая, что они представляют часть «Суфийского феномена».
Эти группировки обычно легко узнать, потому что они любят присваивать себе эмоционально заряженные титулы, имеют весьма театральные представления об истине и о просветлении, привязаны к символам и внешним аспектам, а также их возбуждает принадлежность к группе. Во всех этих отношениях они представляют собой полную противоположность сбалансированным и эффективным суфийским группам.
Правда, дервишская группа или отдельные индивидуумы могут быть с пользой присоединены к школе, но, как правило, такая многофункциональная организация, как школа, нужна для того, чтобы отравлять удовольствие своим членам, поэтому вероятность этого сценария не очень велика. Руми очень откровенно говорит об этом: «Пусть эти ослы пасутся на своем пастбище – не станем им мешать».
Бенджамин Эллис Фоурд
Современные исследования и интерес к традиционным системам жизни и обучению создали климат, немало способствующий исследованию того, что веками сохранялось суфиями – организацией людей, обычно называемых «исламскими мистиками», чье учение, по мнению их самих, а то и большинства, если не всех их комментаторов, исходит из далекой древности, предшествующей появлению исторических записей. Материалы о суфиях содержатся в книгах, написанных их исследователями, а также в записках путешественников и жителей Ближнего Востока (где в основном и жили суфии), что составляет период около 1200 лет, в течение которого эти люди и были известны под именем СУФИИ.
Упомянутые материалы настолько разнообразны и столь многих приводят в замешательство, что так и не удалось, собрав все доступное и предположительно достоверное из этих материалов, рационально объяснить, чем же занимаются суфии, почему они чем-то занимаются, и каким образом они это делают, несмотря на то, что в этом направлении предпринимались упорнейшие попытки. Дело даже не в том, что материалов слишком мало, а в том, что их как раз чересчур много. Как сказал один комментатор: «Если бы до нас дошло мало сведений о суфиях, нам удалось бы создать правдоподобную «реконструкцию» их идей и практик, которая пусть и не была бы точной, но, по крайней мере, удовлетворяла бы нашей потребности в порядке и склонности выносить «окончательный вердикт». Однако, мы не в состоянии сделать этого из-за крайнего обилия суфийских материалов».
Опустив эту печальную оценку наших профессиональных методов изучения, мы без особого труда придем к очевидному выводу, что все-таки есть возможность разумно объяснить такие сложные феномены, как различные виды суфийской деятельности, если поискать информацию и разъяснения у самих суфиев.
Именно таким подходом, насколько позволяли его человеческие возможности, и пользовался автор этой статьи, что привело к открытию, грубо говоря, двух способов исследования суфийских проявлений и, как знать, возможно и многих других феноменов:
1. с позиции фиксированных предположений, которые исследователь привносит в свое исследование;
2. в соответствии с тем, что говорят о своей деятельности сами суфии.
В этой статье собраны интерпретации того, кто такие суфии и что такое суфизм, появившиеся в результате неустанных путешествий автора и вопросов, которые он задавал самим суфиям, опираясь на материалы о них, почерпнутые из книг, написанных специалистами в этой области. Не будет преувеличением сказать, что сами суфии немало поражены скудностью информации и ментальной сухостью обычных исследователей.
Не вызывает сомнения, что момент первостепенной важности содержится в следующем вопросе (да и в ответе на него): «Для чего нужны суфии, почему они существуют, и что они пытаются осуществить?» К счастью, в этом вопросе среди суфиев, кажется, нет разногласий – какие бы мотивы, историю или цели им не приписывали специалисты.
Суфии, что подтверждается наиболее авторитетными из них, знают, как уничтожить преграды на пути восприятия человеческим существом его (или ее) происхождения, и с этой целью они размывают, как нечто не имеющее отношения к этому «путешествию», границы, которые разделяют жизнь человека на то, что было до рождения, на этап его земного существования, каким оно ему кажется, и на его посмертное существование.
Суфии утверждают, что человечество сотворено с определенной целью, что оно знало эту цель до того, как облачилось в нечто, именуемое человеческой личиной; память об этой цели стирается в момент рождения, а вспоминание этой цели начинает пробуждаться под воздействием соответствующих стимулов; затем, после физической смерти, человек продолжает свое существование, которое, в некотором смысле, претерпело изменения на стадии его земного пути. Хотя для современного человека такая формулировка может звучать как нечто из области научной фантастики, тем не менее, она была широко распространена и глубоко почитаема именно в такой форме столетия до того, как возник научно-фантастический жанр со всеми вытекающими из этого последствиями.
Суфии отрицают абсолютную реальность времени, пространства и физической формы.
Все это, говорят они, имеет относительную и локальную значимость. Абсолютность этого только кажущаяся.
Таковы суфийские утверждения. Ну, а что же относительно применения методов, способствующих (как они говорят) пробуждению «спящего»?
Суфийский ответ настолько драматически отличается от остальных религиозно-мистических концепций, что и не удивительно, почему некоторые люди категорически не в состоянии понять его. И все же, будучи однажды понятым, он вовсе не кажется чем-то несовместимым с первоначальным суфийским тезисом. Коротко говоря, они утверждают, что когда знание взаимосвязанности прошлого, настоящего и будущего испытано суфийским мастером, он обретает способность разработать метод. Далее, методы эти не только нестандартны, но они должны быть таковыми. («Путей к истине столько же, сколько человеческих душ» – суфийская фраза).
Поэтому суфии смотрят на системы, которые со всеми людьми обращаются одинаково, как на механические и дегенеративные. При этом они не отрицают, что многие, предположительно суфийские организации, попадая в руки имитаторов, становятся упрощенными до такой степени, что теряют способность делать что-либо, кроме как автоматизировать своих последователей, что, по мнению суфиев, есть неизбежное следствие влияний самого фактора времени. Другими словами, наша потребность в порядке и поспешная склонность все организовывать приводит к тому, что мы в своем стремлении к сверхупрощению превращаем учение в идеологическую обработку, а осмысленную деятельность – в ритуал. Повернуть этот процесс вспять и восстановить гибкость весьма затруднительно как раз из-за человеческой потребности в порядке, которая, подобно другим устремлениям низкого уровня, настолько сильна в нас, что уродует свои жертвы, как прогрессирующее заболевание.
К решению своей задачи суфий подходит любым из возможных способов, на которые он способен.
В связи с этим, первое соображение опирается на следующий факт: как было замечено, люди, в основном, до такой степени склонны создавать себе привычки, что все, так или иначе представленное человеческому существу, будет превращено им в привычку. Выход из этого тупика состоит не в том, чтобы избавиться от привычек вообще, ведь многие привычки полезны, а в том, чтобы направить обучающегося к такой позиции, из которой он, сохраняя свои привычки, будет способен действовать помимо них. Современные суфии, объясняя этот принцип, используют аналогию с автоматическим устройством, которое по необходимости переходит в режим ручного управления, подчиняясь воле оператора.
Это, в свою очередь, подводит нас к такому аспекту суфийской деятельности, из-за которого люди больше всего впадают в замешательство, – к разрывам. Суфии утверждают, что в дополнение к ритму и всем его последствиям, в человеческом существе возникают фазы, к которым можно подключиться и которые можно использовать с тем, чтобы обрести способность думать, работать и существовать за пределами знакомого измерения времени и повторяемости. Но люди, тем не менее, склонны к повторениям. Суфийская технология посредством многочисленных литературных, физических и ментальных приспособлений открывает в человеке способность переходить от повторений к разрыву в цепи повторяемости. Фактически, на этом принципе основаны многие суфийские упражнения. Из этого следует, что люди, не способные переключать свое внимание с повторяемости на прерывание, не смогут извлечь из этой технологии пользу, даже если и узнают о ней. Поэтому и необходимость в суфийском учителе существует всегда: духовно не возрожденный человек неизменно автоматизирует на входе любые данные, и только тот, кто сознательно стоит вне времени, так же как и во времени, может удержаться на этом пути.
Второе, характерное для суфийской среды требование к учащимся на стадии их подготовки, связано с пониманием человеческой склонности «принимать» или «отвергать». Большинство человеческих институтов основано на бинарной модели мышления: «или–или». Человеческое существо, встречаясь почти с любой ситуацией, автоматически и как можно скорее решает принять ее или отвергнуть, что, по словам суфиев, становится полезным инструментом в системе обычного образования и идеологической обработки. Но, не будучи единственным методом в подходе к ситуации, этот способ надежно блокирует другие восприятия индивидуума, отрезает его от опыта в других областях, где подобная модель не работает, а попытки установить некую среднюю позицию (отказ от решения, взвешивание всех «за» и «против» и т.д.) вносит в ситуацию, опять же по утверждению суфиев, всего лишь неуверенность и не приводит к развитию третьей специфической потенциальности, которая, по мнению суфиев, является существенной.
Тщеславие и самомнение, с которыми боролись (и, кажется, не слишком успешно) практически все религии, по утверждению суфиев, мешают процессу реализации. Однако, суфии не склонны придавать слишком много внимания аспекту награды и наказания, когда указывают на чрезмерное тщеславие людей. Тщеславие – это препятствие на пути к изучению. Потерять способность учиться или прогрессировать для суфия так же смертельно, как в других вероучениях «быть проклятым» или «расстаться с жизнью».
Начальная стадия подготовки суфиев, связанная с концентрацией учащихся на скромности и раскаянии, считается существенной и фундаментальной основой духовного прогресса, и в этом, как они полагают, выражается первоначальное учение, которое в религиозных проявлениях подверглось искажению, превратившись не более чем в эмоциональное или социальное вымогательство.
За смирением следует стадия символизма. Снова и снова я сталкивался с недоумением в среде истинных суфиев, когда речь заходила о людях, которые подражают суфиям, однако совершенно не осознают содержащуюся в суфийских учениях многоуровневость смысла, его многослойность, и не желают понять, что человеку не постичь более глубокого смысла, прежде чем он не переварит более поверхностного.
Согласно суфиям, неспособность имитаторов понять это хотя бы теоретически, приводит к тому, что никто из внешних исследователей, не в состоянии добиться какого-либо прогресса в подлинном суфийском изучении. Человек в этом случае скользит по поверхности учения подобно тому, как жук-водомер скользит по воде: пусть даже он на волне своих «переживаний» обучает других, путешествует по всему Востоку, пишет книги, участвует в танцах дервишей, – все его поведение слишком очевидно демонстрирует суфию его некомпетентность и поверхностность.
Одна из причин хорошо известной причуды суфиев обескураживать поклонников или претендентов на их знание состоит в том, чтобы заставить этих людей пересмотреть самих себя и выяснить, насколько глубоки их собственные знания и искренность. Как сказал мне один суфий: «Может понадобиться пять, а то и больше заходов со стороны искателя, на что уйдет, возможно, несколько лет, прежде чем нам удастся просигналить претенденту, что мы рады помочь ему, только бы он умерил в себе чувство собственной важности».
«И сколько же из них, из тех, кого вы так отталкиваете, снова возвращаются к вам?» – спросил я.
«Меньше, чем один из десяти, – ответил он. – Девять из них обычно приходят к заключению, что мы злобные людишки… А некоторые из них настолько перегружены самомнением, что удаляются, даже не заподозрив какого-либо упрека в свой адрес со стороны наших действий, и тут же начинают «учить» других».
Но если вышеупомянутые особенности суфиев вызывают всеобщую тревогу или путаницу, то это ничто по сравнению со степенью непонимания, преобладающего в связи с другой типичной чертой суфийской практики.
Здесь я имею в виду факт существования многочисленных, кажущихся совершенно разными, систем суфийского образования. Наряду с известными музыкальными и ритмическими ассамблеями существуют формулировки будто бы свидетельствующие о том, что суфии против музыки, или же наоборот, что они предпочитают ее; что они специализируются в исключительно зарекомендовавших себя (или исключительно незаметных!) профессиях, что существует шесть, девять, десять, семнадцать и любое другое количество стадий и стоянок на пути. Одни говорят, что работают над активизацией определенных чувствительных центров тела или головы, подобных йогическим чакрам. Другие считают, что суть суфийского метода в повторениях, запоминаниях или ссылаются почти на любой вид духовных и иных практик, какие только возникают в воображении.
Возможно ли такое?
Настоящий ответ, которого не найти ни в одной из 2250 книг и монографий на эту тему, изученных мною и содержащих наиболее полную библиографию по суфизму, предполагает достаточно простое действие. Все, что требуется сделать, – это спросить у подлинного суфия. Суфий же, как гласит ответ, если метод эффективен для его учения, использует любой. Он не тяготеет ни к одной из традиционных моделей. А то, что различные учителя берут на вооружение великое разнообразие методов, в среде имитаторов порождает серию предположений на тему: такой-то или такой-то метод – есть «истинный путь». Так что, если вы спросите сегодня у одного из многих тысяч имитаторов (или у их искренних, но заблуждающихся последователей) о существовании стандартной суфийской практики, то получите ответ, исходящий не от суфиев, а от дервишей – людей, которые пытались, но, как правило, безуспешно, стать суфиями.
Тот факт, что суфийские учителя выбирают свою собственную технику, и что такое вообще возможно, уже само по себе заслуживает интереса, поскольку подтверждает суфийское утверждение, что суфий на самом деле знает «Путь», потому что прошел по нему сам. В противоположность этому, уже тот факт, что люди так пристрастны к повторениям, традиционализму и механическому заучиванию, подражанию и ритуалу, свидетельствует лишь об отсутствии у них подлинной проницательности по поводу того, что и как работает. Вот мысль, заслуживающая внимания.
И хотя об этом не мешало бы подумать, задумается ли кто-нибудь – вот вопрос. Я сомневаюсь, поскольку большинство человеческих сообществ очень слабо представляет себе вероятность существования «Пути», который доступен людям, и который знают и понимают его последователи. На Западе, например, почитание авторитетов и привязанность к установившимся формам, безусловно, коренится в подсознательном убеждении, что сегодня истина не доступна, и нам остается только лишь равняться на людей прошлого, поступая и веруя, как они. Точно также и традиционализм Дальнего Востока основан на убеждении: то, что однажды было установлено и во что некогда верили, разумеется, должно давать результаты и сегодня. Тех же, кто как бы говорит: «Оставьте в покое традицию, следуйте опыту», – по всей видимости, слишком мало, иначе нам не было бы так трудно допустить возможность существования людей, способных делать что-то без назойливых или даже благовидных ссылок на стандартные авторитеты.
Суфийские учебные методологии в своем внешнем выражении, если оно подлинное, во многом зависят от взаимоотношений мастера с учеником и этих двоих со всем сообществом мистиков в целом. «Поток», циркулирующий между ними, согласно суфиям, является наиболее важным элементом их существования и прогресса.
В свете этого утверждения мы можем открыть для себя, что многие так называемые суфийские группы и учителя вовсе и не суфийские, потому что в их случае отсутствует фактор потока. Спорадический характер деятельности в подлинной суфийской школе, когда лишь время от времени читаются лекции или даются серии упражнений, и, опять-таки, лекции сменяются конкретными указаниями, или же вообще ничего не происходит, объясняется связью с этим потоком. Колебания в деятельности параллельны колебаниям потенциала и знанию учителя, и притом таким образом, какого, насколько мне известно, в других системах не обнаруживается. Конечно же, это не свидетельствует об истинности суфийской системы и не означает, что она лучше всех остальных, но говорит, однако, об ее отличии, опять же, насколько мне известно, в литературе еще не отмеченном.
Характерная особенность этой прерывистости в суфийской деятельности подводит нас к другому «странному» аспекту суфийской обучающей организации. Странность здесь заключается в том факте, что в отличие от других мистических или философских систем, суфии осуществляют свое обучение в таких общинах и через такие мероприятия, про которые сразу и не скажешь, что они «духовные». Например, как на Востоке, так и на Западе, каждый знает, что такое монастырь. Будучи поселением или объединением людей, монастырь вполне может заниматься той или иной коммерческой деятельностью, сельским хозяйством, пчеловодством, виноделием, производством ликероводочной продукции, различными ремеслами, причем считается, что деятельность эта просто помогает общине содержать себя. Суфии тоже осуществляют все эти виды деятельности, но весьма «странным» образом.
Суфийская школа может существовать внутри общины жестянщиков или вокруг какой-то фабрики, магазина, а то и управлять крупным поместьем. Даже некоторые само-повторяющиеся и формальные группировки порою несут на себе следы этого подхода. Среди дервишей ордена Бек-таши, например, можно обнаружить черты семейного уклада, когда его члены, взявшие на себя те или иные функции, по-прежнему называются Поварами, Конюхами и т.д. В Центральной Азии эта традиция тоже продолжается (номинально, а не на практике), в результате чего для обозначения суфийской группы там используют термин Кханавад – «семья». Большое количество древних суфийских организаций ведут свое происхождение от рыцарства, что являет уже другой тип, – так, в Иране странствующие дервиши (сами не зная, почему) все еще ходят в рыцарских плащах, а в теккиях, помещениях для суфийских встреч, повсеместно распространенных от Боснии до Синкхъянга, на стенах по-прежнему висят мечи.
Причина существования столь разных типов суфизма, помимо того, что они указывают на гибкость учителя, способного обучать в любом тексте, состоит в том, что необходимо поддерживать прерывистость внутри самого обучения. Иными словами, если учителю нужно сохранять контакт и взаимоотношения со своими последователями, тогда как он (как бы) выжидает благоприятного момента, чтобы приступить к практике, которая только и способна принести просветление, ему необходимо располагать формой обучения, обеспечивающей согласованность группы. В дегенерированных системах эта форма носит сугубо религиозный характер. Люди носят специальные одежды, в установленное время молятся, медитируют и т.д. Фактически, они автоматизируют себя.
Для суфиев же главное условие в том, чтобы удержать состояние готовности до «момента», когда учение начнет действовать. Это подразумевает фокусировку внимания на учении только в тот период времени, когда учение обретет способность воздействия, тогда как любая другая деятельность осуществляется до и после того. С определенной точки зрения все это, конечно, означает, что суфии создают социально-экономические группы, функция которых «быть в мире, но не от мира» (суфийский девиз), и при этом не тратят свою духовную энергию на эмоциональные и благочестивые мысли (молитвы, литании, чтения и т.п.), которые оказывают на людей обуславливающее воздействие.
Придется признать, что принцип, лежащий в основе этой интересной организации, поневоле рождает у наблюдающего предположение о наличии здесь, и в самом деле, необычной проницательности. То, что этот принцип отсутствует практически во всех других духовно ориентированных сообществах, или то, что они отвергли его, не должно вводить нас в заблуждение относительно возможного существования здесь некоего метода и знания, которые, быть может, совершенно неизвестны в других организациях. Как знать, не в этом ли и заключается суфийский секрет?
Согласно суфиям, существование подобных организаций, разумеется, возможно только благодаря присутствию суфиев, обладающих необходимым знанием для построения того, что кажется всего лишь мирской организацией, которая, тем не менее, тончайшим образом связана с учением, учениками и внешним миром.
В результате того, что несколько лет назад суфийский авторитет, Идрис Шах, провозгласил существование духовной подоплеки в структурах с виду совсем нерелигиозных, появились попытки создания так называемых суфийских ферм, лагерей, коммерческих компаний и т.д., и, как правило, создателями всего этого были обыкновенные имитаторы. Как уже неоднократно отмечалось в прошлом, страсть к подражанию не всегда связана с желанием обмануть других, но почти всегда есть признак незрелости. Поэтому читатели должны быть предупреждены относительно присоединения к любой «суфийской» организации, претендующей на то, что она якобы работает по принципу мирской организации, у которой имеется и внутреннее содержание. Все подлинные суфии находятся в непосредственном контакте друг с другом, и в каждый период времени в мире существует только одна суфийская организация, управляющая единым целым всей суфийской активности.
Существование такого тонко-настроенного инструмента, как всеобщая суфийская организация, со своими собственными органами коммуникации и своими собственными программами, основанными на прямом восприятии Истины, лежащей за пределами внешнего, делает нелепыми почти все наши попытки изучения суфиев через вторичные источники. Далее, смехотворным выглядит также тщательное изучение суфийских молитв, упражнений и методов, если они изучаются изолированно. Суфий, коль скоро он работает в созвучии с действующим целым, никогда не будет в состоянии показать (в большей степени, чем это будет доступно воспринимающей способности стороннего наблюдателя), какова действительная функция того или иного упражнения и т.д., ибо вне контекста все это теряет всякий смысл.
Мохандис эль Алоуит
Не учитывая тех, кто знаком с подлинными суфиями (а таких очень мало, и они не принадлежат к общей массе), люди, по обыкновению, формируют свои впечатления о суфиях на основе печатной информации.
Словари и энциклопедии, как правило, слишком запутаны или их содержание чересчур ограничено, чтобы в них можно было найти сколько-нибудь полезный материал. Помимо них существуют статьи в популярных и специальных (религиозных, философских и академических) журналах, которые мучительно проталкивают какую-то одну единственную точку зрения, что никак не назовешь адекватной основой для изучения этого предмета. Кроме того, широким спросом пользуются еще две базовые категории книг, которые представляют третий источник информации о суфиях. В первую из этих категорий входят популярные работы, путающие суфизм с культами, оккультизмом или различными системами мысли, такими как йога или дзен. В последнее время особенно много материалов такого рода появилось в результате растущего интереса широкой публики к экспериментальной религии и психологии. Все эти работы по своему качеству весьма разнятся. Очень редко они являются результатом глубокого исследования, и их авторы, в большинстве случаев, описывают «скроенные» на новый лад старые техники и полагаются на информацию, которую черпают из авантюрных культов. Ко второй категории книг относятся произведения «самозваных специалистов», и среди них немало востоковедов, работы которых (в силу университетского или иного официального статуса авторов) считаются авторитетными.
Похоже, никто пока не пытался проверить, что думают об этих материалах подлинные суфии, и, желая прояснить этот вопрос, автор настоящей статьи опросил некоторых суфиев из Африки, а так же с Ближнего и Дальнего Востока.
Нет никакого секрета в том, что суфии и профессиональные или объявленные таковыми ученые всегда плохо совмещались друг с другом, и это видно из самых доступных ранних записей о суфизме, более чем тысячелетней давности.
В числе суфиев, казненных в прошлом, в результате показаний ученых теологов, – доблестный Халадж, великий суфийский мученик. Один из самых основных суфийских учителей Ибн ал-Араби (известный на Востоке как Величайший Мастер, Шейх аль Кабир) был вынужден предстать перед исламской инквизицией и убеждать ученых в том, что его книга «Толкователь желаний» относится к мистическим произведениям, а не к любовной поэзии. Как ни странно, ему это удалось, и, как считает большинство комментаторов, он тем самым показал скорее то, что превосходил ученых в искусстве диспута и интерпретации, чем то, что ученые теологи были поборниками справедливости. Позиции средневековых схоластов живы и по сей день в умах таких современных ориенталистов, как высоко почитаемый Игназ Голдзихар, который, невзирая на почти единодушное признание заслуг Араби, назвал его «мошенником» и не счел даже необходимым привести какие-то доказательства его так называемого «мошенничества».
На фоне кратко упомянутых здесь прецедентов, любому станет ясно, почему современные суфии относятся к ученым с некоторой долей подозрения.
Есть две основные причины такого осторожного отношения суфиев к ученым:
1. Ученые замечены в искажениях, непонимании и неправильной передаче фактов, и, в доказательство этой их тенденции, суфии приводят немало примеров, что действительно сводит на нет притязания ученых на объективность, например, в подходе к изучаемым материалам.
2. Ученые, претендуя на авторитет, склонны внушать людям, читающим их труды, что все, о чем они пишут, и те выводы, к которым приходят, незыблемы и правильны.
Вот основные замечания современных суфиев, подтвердившиеся в результате исследования того, что было опубликовано о суфиях учеными и «специалистами»:
• Многие заявления ученых противоречивы, как, например, один авторитет пишет, что Суфизм произошел от Христианства, а на следующей странице утверждает, что суфизм является самопроизводным движением. Опять-таки, другой хорошо известный авторитет говорит, что Суфизм ограничивается только мусульманами и, в то же время, – что все христиане суфии.
• Поразительно многочисленны исследователи Суфизма, путающие его с какой-нибудь разновидностью оккультизма и прибегающие к странной фразеологии и идеям, которым нет никакого подтверждения в классической суфийской литературе.
• Западные исследователи Ислама в своих ссылках на суфийские материалы и суфийский контекст совершают поистине детские ошибки, чем выдают свое вопиющее незнание Ислама и обстановки, в которой жили ранние суфии.
• Плохое знание персидского и арабского – основных языков суфийских классических произведений – совершенно очевидно у нескольких западных ученых. В их числе такие именитые профессора как Арбери и Никольсон.
• Некоторые из них переводят суфийские произведения и при этом признают, что не понимают, как эти материалы используются восточными людьми. Примером тому – переводчица Хафиза, Гертруда Белл.
• Многие авторы, и среди них Бердж, воображают, будто изучаемые ими деградировавшие культы, использующие суфийские внешние атрибуты, как, например, окаменелые останки Бекташизма, все еще влачащие жалкое существование на территории бывшей Турецкой империи, являются суфийскими организациями.
• Такие авторы, как Джон Субхан, полагают, что не актуальные ныне формулировки и практики, которыми в прежние времена пользовались для специфических целей, представляют собой интегральную часть суфизма.
• Многие ориенталисты не изучают современные живые аспекты суфийской деятельности и игнорируют современные организации суфиев или им не удается включить в свои исследования полученные из первых рук (и, часто, первоклассные) материалы о суфиях, которые собраны другими людьми, примером чего могут служить работы Бёрка «Среди Дервишей»(«Among the Dervishes»), Лефорта «Учителя Гурджиева» («The Teacher's of Gurdjieff») и Фатеми «Суфийские изучения: Восток и Запад». («Sufi Studies: East and West»). Сегодня существует значительная библиография подобных материалов, почти не замечаемая «специалистами».
• Многие ориенталисты (некоторые из них сами обратились в ту или иную сектантскую версию Ислама) силятся представить Суфизм как некий частный аспект предпочитаемого ими вероучения. Этим особенно отличаются некоторые Западные последователи шиитского Ислама, пытающиеся установить шиитские корни суфиев. Подобный «племенной» подход делает их работы, возможно, к счастью для других, совершенно нечитабельными и, разумеется, почти лишенными какой-либо ценности, не считая интереса к ним, как к некоему религиозному курьезу.
• Многие современные исследователи-ориенталисты, а их на удивление много, постоянно путают настоящую суфийскую активность с имитационными культами, которые действуют под видом предположительно суфийских групп.
Хотя у подлинных суфиев найдется немало неопровержимых доказательств относительно невежества ученых в вопросах суфизма, этот факт сам по себе, разумеется, еще не доказывает авторитетность суфиев как суфиев. Единственное, что это показывает, так это то, что суфии значительно превосходят ученых в учености!
Ферручио Амадео
Суфийские места для встреч по традиции в большинстве своем обозначаются персидскими и арабскими терминами. Наиболее известные из этих терминов: Худжра [комната]; Завийа [угол]; Теккия [поддержка; место отдыха]; дайра [круг]; дар аль барака [обитель благословения].
Места для встреч резервируются для специфических случаев, что является их наиболее древним и законным использованием. Говорят, это связано с тем, что конфигурация комнаты или другого места предназначена для привлечения и концентрации определенной тонкой силы (Барака), которая собирается и распределяется среди участников встреч. Если, как гласит Суфийское правило, слишком много людей слишком часто используют помещение, то Барака не только растратится, но и «отпечаток» негативных характеристик присутствовавших там людей нарушит атмосферу, а это зачастую приводит к культовому и иному экстравагантному поведению участников встреч.
Вышеописанное условие не соблюдается большинством общин, именующих себя суфийскими, что может служить критерием для определения, является ли та или иная община подлинно Суфийской, каким бы престижем она ни пользовалась, или она всего лишь автоматизированная структура, а то и окаменелое ископаемое.
Иногда организовываются специальные встречи для концентрации энергий. Но использование Мест для встреч, которые, стало быть, более похожи на инструмент, чем на что-либо иное, определяется присутствующим учителем, знающим, что сделать, чтобы участники и их деятельность способствовали концентрации необходимой энергии.
Согласно традиционному знанию, взаимодействие характеров людей, присутствующих там, – вопрос необычайной важности. Никакое место для встреч подобного рода не может быть организовано или использовано до тех пор, пока в общине менее 400 человек. Говорят, это объясняется тем, что из них можно выбрать самое большее 30 человек, которые смогут участвовать в практических занятиях, а также обеспечить тот диапазон человеческих «типов», который необходим, чтобы впитывать и генерировать искомую тонкую силу.
Как и следует ожидать, в использовании подобного «инструмента», величина, конфигурация и расположение помещения, а также материалы, применяемые в его убранстве, имеют огромную важность.
Поэтому самым тщательным образом рассчитываются и проецируются размеры помещения, место его расположения, внутреннее убранство, предметы, находящиеся в нем. Например, для собирания и отражения «Бараки» необходимы латунь и дерево в сочетании с керамикой и шерстью (овечьи шкуры). Огромное внимание уделяется тому, как изделия из этих материалов кладутся на свои места в помещении, когда кладутся, где и даже кем.
Необходимо учесть внутреннюю позицию людей, входящих в это помещение, так как она влияет на проходящие в нем мероприятия.
При этом, каждый индивидуум может относиться к более, чем одному «типу», так как, согласно Суфиям, любой человек состоит из множества различных, более или менее развитых, личностей, и то, как люди группируются, способствует максимизации или минимизации их тенденций, что может сказаться или благотворно, или негативно на прогрессе индивидуума и всей группы, стремящейся под руководством учителя к развитию высшего сознания.
Надо заметить, что в тех Суфийских группах, которые обычно доступны исследователям, большинство из выше перечисленных требований уже не соблюдается.
Фотоснимки многих мест для встреч свидетельствуют также о том, что они загромождены различными предметами, имеющими лишь традиционную и сентиментальную ценность, тогда как основная часть традиционной Суфийской деятельности посвящена тому, чтобы люди, где бы они с этим не встретились, избегали подобного.
Некоторые места встреч, называемые сама кхана [зал слушания] в деградировавших группах, часто используются для самых разных целей: для проведения собраний, «просмотра танцев», для выполнения различных упражнений, участия в «танцах» или других движениях, что, согласно самым большим Суфийским авторитетам, служит признаком выродившегося Учения.
Строительство и организация мест для встреч традиционно планировалось с огромной тщательностью. Древние записи об устройстве таких мест сходятся на определенных принципах и практиках, лежащих в основе их функциональности. Сначала учитель собирает какое-то количество своих последователей, затем организовывает небольшое или предварительное место встреч. Когда начинается подготовка к созданию большого или постоянного места встреч, прежним местом пользуются все реже и реже. Говорят, это делают потому, что старое место должно быть зарезервировано для собирания Бараки, которая будет там накапливаться, а затем, когда будет готово постоянное место, перенесена туда.
С огромным вниманием и заботой относятся к вопросу собирания средств для создания постоянного места встреч. Во-первых, никаких фактических денежных сборов никто не организовывает: считается, что действие Бараки становится проявленным, когда люди начинают совершенно спонтанно жертвовать на эту цель. Предполагается, что фонд для создания места встреч без всякого принуждения начинает расти и увеличиваться подобно снежному кому, по мере того, как необходимость в организации такого места и отпечаток накапливаемой Бараки проникает непосредственно (подсознательно) в умы учеников. Как только это происходит, они начинают жертвовать в этот фонд. Иногда, как и в других религиозных традициях, ученики расстаются со значительной частью своего имущества, и свои пожертвования передают, всегда анонимно, в полной тайне и наличными – Учителю.
Можно подумать, что в связи с неуклонным ростом во всем мире, особенно на Западе, цен на недвижимость, количество мероприятий по созданию таких специальных мест для встреч должно было значительно сократиться. Но, если вспомнить, что некоторые такие места, создаваемые Суфиями в прошлом, строились заново или организовывались на основе уже существующих зданий ценой половины состояний учеников, то понимаешь, что пожертвования, эквивалентные этому в современном мире, составляют колоссальные суммы, значительно превышающие сегодняшнюю стоимость на недвижимость.
Как и в других духовных общинах величина материальных пожертвований со стороны членов общины считается показателем их щедрости, что, в свою очередь, благотворно отражается на их способности извлекать пользу из Учения.
Хотя идея эта может показаться непривлекательной для тех, кто имеет сомнения относительно ценности Суфийской (или подобной им) системы, нельзя отрицать, что великие Мастера прошлого всегда придерживались этой практики, даже если сами они были королями или богатыми людьми, не нуждавшимися в пожертвованиях для создания места встреч.
Интересно, что, по мнению Суфиев, строительство египетских пирамид было организовано на такой же основе. То есть, определенное количество посвященных пожертвовали колоссальные суммы, необходимые для строительства «домов силы», потому что именно для выполнения этой функции строились древние пирамиды.
Между прочим, считается, что сейчас они утратили свою функциональность и не способны больше привлекать и хранить «Бараку».