Помимо этого тогда же были опубликованы статьи: Дмитриев С.Н. Таинственный альянс. – Наш современник, 1990, № 11 (с публикацией статьи Мельгунова «Приоткрывающаяся завеса» о сотрудничестве немцев и большевиков); Его же. Призраки прошлого. – Слово, 1991, № 7 (о «еврейском вопросе» в период Гражданской войны) Эти материалы публикуются в настоящей книге в качестве приложения с изменениями и дополнениями, сделанными в 2005 году.
В «Посл. Новостях» доклад был почти полностью воспроизведен под другим наименованием: «Возможен ли был отъезд Императора Николая II за границу?», а в «Возрождении» он был назван: «Трагедия царской семьи». (Здесь и далее – примечания автора.)
Военная Комиссия – это, в сущности, военная комиссия, официально числившаяся при Временном Комитете Гос. Думы.
Памятью мемуариста зафиксирован даже выбор 1 марта комиссара для ареста Гвоздева. Все это было 6 (и скорее 8) марта.
См. «Мартовские дни 17-го г.» – «Возрождение», т.т. 13 и 14.
См. соответствующую статью в «Возрождении», т.т. 15 и 16.
В протоколе заседания членов Совета Петроградского района (8 марта), приведенном в обзоре Югова (Совет в первый период революции), отмечено, что один завод не возобновил занятий, мотивируя это тем, что не арестован еще «Дом Романовых».
Очевидно, раздражение, вызванное отъездом царя в Ставку, проявилось не только в среде Испол. Комитета в Петрограде, как это представлялось Набокову (см. его воспоминания).
В это время царь еще не был арестован.
Авторы «Хроники февральской революции» отмечают обращение министра юстиции 6 марта по поводу имевшей место в Петербурге какой-то демонстрации со знаменем, на котором было написано: «Да здравствует революция. Смерть арестованным». Керенский, выражая уверенность, что «граждане свободной России» не омрачат насилием светлое торжество великого народа, писал, что «ни одна из революционных социалистических партий ни к каким насилиям и бессудным расправам не призывает» и что «есть основания» утверждать, что подобные призывы являются результатом деятельности бывших охранных и провокаторских организаций».
Косвенно сам Керенский подтвердил эту версию, рассказав во французском издании своих воспоминаний, что накануне отмены смертной казни он сказал одному из членов правительства, что, по его мнению, единственный смертный приговор, который он мог бы подписать, это приговор Николаю II. В перипетиях, связанных с отменой смертной казни, можно иметь наглядный пример того, как иногда действительность преломляется в восприятии современников.
Обсуждение вопроса мемуарист относит к утру 6 марта. В протоколе информации Чхеидзе помечена пунктом 6-м.
Правительство ошибочно приняло тактику умолчания по отношению пребывания царя в Ставке, откуда и создалось впечатление, что царь «разъезжает». В газетах было сообщено, что 5 марта царь выехал в Ливадию. Суханов, подчеркивая, что Исп. Ком. 6 марта был введен в заблуждение, все же не справился с протоколом, из которого ясно, что Исп. Ком. вовсе не заблуждался и знал о пребывании царя в Ставке.
Дневник отмечает лишь один «гнусный факт», вызвавший негодование: придворный парикмахер отказался брить Царя, и пришлось вызвать частного парикмахера из города.
Совершенно естественно, что в ответах следователю Соколову Львов в противоположность Керенскому умалчивал о «письмах».
Впервые эти записи Николая II по копии, случайно снятой мною в период ареста весной 19-го года в Особом Отделе, который находился в ведении совершенно ненормального Кедрова, были мной опубликованы в «На Чужой Стороне», и они были перепечатаны в «Посл. Нов.». Казалось бы, эмигрантским мемуаристам следовало на них обратить внимание. В 27 г. записи были опубликованы в «Кр. Архиве».
В публикации Сторожева телеграмма помечена: Его Имп. Величеству.
«Врем. Прав. в самый момент отречения Николая II, – пояснял впоследствии Милюков (“Посл. Нов.”),– занималось вопросом о возможности его отъезда с семьей в Англию, и я в качестве мин. ин. дел вошел по этому поводу в переговоры с британским послом».
Такое уклонение Соколов усмотрел при допросе Гучкова 15 сент. 1920 г.
Первый министр юстиции Вр. Пр. не согласен, по-видемому, с таким логическим построением. В интервью, данном сотруднику «Посл. Нов.» 18 февраля 36 г. в связи с докладом гр. Коковцева и своим контрдокладом «Трагедия и гибель царской семьи», он возражал «обличителям»: «На каком основании они полагают, что Вр. Пр., взявшее в свои руки власть после падения монархии, должно было выполнять… функции охраны царской семьи… Революционная власть могла считать себя вправе предать царя и его ближайших сотрудников революционному суду… Мы этого не сделали и в марте об этом не думали (?!). Почему?.. Да потому, что отношение Вр. Пр. к царю вытекало не из нашего долга перед павшей династией, а из тех революционных идей, которые мы имели. Основная идея заключалось в том, чтобы не возбуждать чувства мести, естественной в первый момент в народных массах. Наша задача заключалась в том, чтобы из соображений простого человеколюбия сохранить жизнь не только государя, но и всех бывших сановников». Керенский был бы, пожалуй, в некоторой степени прав в утверждении первого своего тезиса, если бы революционное правительство имело другое происхождение.
Соколов считал, что в желании раскрыть «вину» Царя и Царицы и лежит основная причина произведенного ареста.
Составители «Хроники Февральской революции» одним из поводов заключения царя под стражу выставляют то соображение, что Николай II, находясь в Ставке без «прямого, непосредственного надзора», нарушил поставленное ему условие (кем?..) не сноситься по прямому проводу с женой секретным шифром. Слишком поспешное заключение всегда более или менее добросовестных составителей «Хроники» очевидно: такая шифрованная телеграмма действительно впоследствии (в мае) была обнаружена в царских бумагах, отобранных в Царском Селе, и возбудила некое волнение, пока не была расшифрована и не обнаружилась ее полная политическая безобидность: «Целую крепко. Здоров». (Пок. Кобылянского.)
Цитирую по книге ген. Дитерихса «Убийство царской семьи». В ней невероятно много небылиц. Но ген. Дитерихс, на которого приказом адм. Колчака 17 янв. 19 г. было возложено «общее руководство» по расследованию Екатеринбургского убийства, имел в руках и подлинные показания.
Отсюда Дитерихс делает заключение, что арест принципиально был решен 5 марта.
У Полнера и запрос в Лондон и ответ английского правительства (о нем позже) происходят до постановления об аресте царя.
Формально на свой пост Набоков был назначен лишь 14 марта.