Наша весна начиналась с похорон. Восточное солнце слепило скудную процессию. Несоответсвующе ясный и душный день отвлекал от траура назойливым жужжанием проснувшихся жуков и попискиванием младенца на моих руках. Ребенок верещал, пугаясь плача Сары, его матери, поэтому я вышла с ним за ворота кладбища. Сегодня Сара была не только матерью, но и ребенком, прощавшимся с отцом.
За полгода я привыкла к Шимону. Не более. Оттого его смерть переживала лишь в почтительной печали. Меня успокаивала мысль о том, что стремившийся к праведной жизни так верно и самозабвенно, дядя давно обеспечил себе место в лучшем мире. Таким был Шимон. Всю жизнь молился и изучал Тору, из-за этого не всегда мог работать, зато знал сто пятьдесят псалмов почти дословно и слыл в общине человеком исключительно честным и грамотным. Общине лучше знать – мы с Шимоном пересекались за ужинами и практически не общались.
Малыш притих и засопел на моем плече, тогда в воротах показалась Сара. Она осторожно переложила его в коляску, жмурясь на солнце, почесала скулу, соленую от слез.
– Я пойду, – предупредила я.
Не поднимая глаз, Сара кивнула и покатила коляску вниз по улице.
Мне нужно было уйти. Все дома знали, что я не разделю их трагедии. Моя поддержка была словами постороннего, я не хотела вынуждать их ее принимать из вежливости. Я знала, чем действительно могу помочь – приготовить завтрак и сходить на работу, чтобы заплатить за электричество.
"Приходи к 12. Хадад отведет детей сам”.
Спасительное сообщение от Шауля подарило мне надежду не пересечся с Арье и не краснеть со стыда из-за нелепого всплеска эмоций. Господин Хадад был последним человеком, при которым стоило позориться. Если и Хая поделилась с ним впечатлениями от прогулки по Рамат-Шемер, Шауль, должно быть, позвал меня к полудню,чтобы попрощаться. Сказать Мойре об увольнении после похорон мужа невозможно. Это разобьет ей сердце. С такими новостями лучше не возвращаться домой вовсе.
Фестиваль самобичевания прервался пронзительным гудком. Высокий черный автомобиль выехал на пешеходный переход и преградил мне дорогу, и прежде, чем я успела отскочить назад, его передние окна опустились. Арье Хадад поприветствовал меня с водительского места.
– Фрида? Я тебя подвезу, пообщаемся. Только садись вперед, сзади полный завал.
"О, Всевышний, неужели ты меня оставил…"
– Давай быстренько-быстренько, нельзя стоять посреди дороги, – шутливо подогнал он меня.
Я забралась в машину как на эшафот, и как только захлопнула за собой массивную дверь, мы тронулись.
– Твои нашлись? – поинтересовался мужчина.
– Ага.
– Хорошо. Хорошо.
Я старательно не смотрела в его сторону. Возможно, он ждал развернутого ответа, но я не могла решить, как обо всем рассказать, поэтому молчала. Хадад тоже молчал.
– Думала, вы всегда ездите с водителем, – я подала голос, боясь, что он читает мысли.
Боковым зрением уловила, как мужчина бросил на меня беглый взгляд.
– А, да. Он, скажем так, не справился со своими обязанностями. Найду получше. Как вы с Хаей вчера прогулялись?
"Ясно, – пронеслось в голове. – Сейчас отправит меня вслед за водителем".
– Ну, она хотела посмотреть район…
– Собралась переезжать? – Арье изобразил удивление.
От его легкого тона мандраж слегка поунялся.
– Вряд ли такое в ее вкусе, – отшутилась я.
Мы ехали достаточно медленно, хотя на дороге было слишком свободно для начала рабочего дня. Хадад постукивал пальцами по кожаной обивке руля и периодически покачивался под песню в динамиках.
– А она что-нибудь говорила…необычное?
Снова беглый взгляд. Постукивания прекратились.
Пытаюсь решить, что из сказанного ею было не "необычным", но затем качаю головой:
– Вроде ничего такого.
Тишина. Арье заворачивает на Ибн Эзра, тормозит возле первого забора и еще некоторое время всматривается в зеленую улицу.
– Иногда из-за болезни у нее возникают странные мысли. Шауль должен был предупредить.
– Он не вдавался в подробности.
– Ты знаешь, что такое "биполярное расстройство"?
Пожимаю плечами.
– Ладно, послушай.
Он наконец заглушил двигатель и обратил ко мне свой настороженный взор.
– Хая хороший человек. И очень талантливый. Но это расстройство заставляет ее говорить и делать непонятные вещи, которые причиняют вред ей и детям, – он сделал ударение на последнем слове и перевел дыхание. – Пока ее состояние нестабильно, она не может себе помочь.
– Разве ей не лучше? – искренне удивилась я. – В ней столько энергии, она все время чем-то занята, задает кучу вопросов…
– Это лишь часть болезни.
Арье с досадой надавил на руль, и мышцы его оголенных предплечий напряглись.
"Потрясающе", – сказала про себя и нахмурилась от собственной дурости.
– Этот ее подъем сил, мания, через две-три недели сменится депрессией. Если повезет – сразу ей. Затем энергия и веселье опять вернутся и опять исчезнут. И так снова, и снова, и снова, если не принимать таблетки.
– Так есть лечение?
– Есть, – утвердительно кивнул мужчина, подхватывая мое воодушевление. – Болезнь никогда не пройдет целиком, но ее проявления можно смягчить. Поэтому я надеялся поговорить с тобой лично, чтобы убедиться, что ты хочешь ей помочь так же сильно, как и я.
Господин Хадад наклонился ближе; запах его дорогого парфюма заиграл для меня новыми красками.
– Болезнь рушит ее жизнь. Она избегает общения с родными. У нее почти не осталось друзей, она никого к себе не подпускает.
"Сдается мне, не поэтому у нее друзей нет", – вчерашняя обида не собиралась меня отпускать.
– Но ты ей, похоже, понравилась. Не знаю, о чем уж вы там с ней говорите, но она очень-очень в тебе заинтересована.
– Я не думаю…
– Поверь мне, мы с ней знакомы не первый день, – сказал он, мягко улыбнувшись уголком рта. – Если бы ты стала для нее другом, который поможет справляться с болезнью, проследит за приемом таблеток и за тем, чтобы она не вписалась в очередные неприятности, ты могла бы буквально ее спасти. И нашу семью тоже.
Его печальные светло-серые глаза смотрели прямо на меня, и я не пыталась сопротивляться. Захлопнув приоткрывшийся рот, я втянула носом сладковатый воздух и опустила взгляд.
– Я постараюсь. Сделаю, как вы скажете, но не могу гарантировать, что все получится.
Арье заметно оживился.
– Замечательно! Шауль тебе поможет, расскажет по поводу лекарств и прочего, не переживай. У тебя есть мой номер?
– Нет.
– Кину тебе звонок. Самое главное, – он слегка замедлился, чтобы я ничего не упустила. – Как только тебе покажется, что с Хаей происходит что-то неладно или она говорит что-то сомнительное, или уезжает куда-то без Шауля – пиши мне.
– Да, поняла.
– Я рад, что мы на одной стороне. Спасибо, Фрида.
Господин Хадад подмигнул мне на прощание и разблокировал двери.
Искусственный сумрак зала, созданный плотными римскими шторами, отлично гармонировал с нескладной лиричной мелодией, временами перебиваемой приглушенной руганью. Поджав под себя правую ногу, Хая сидела за фортепиано и сосредоточенно щелкала по клавишам. Мне показалось, что меня она не заметила, поэтому я решила не мешать и начать уборку со второго этажа.
– Больше не здороваешься? – прокатилось эхом по высоким стенам, как только я завернула к лестнице.
– Не хотела отвлекать, – отозвалась я и вернулась в полутьму зала.
Хая убрала руки от инструмента, похожего больше на космический пульт управления с афиши, чем на что-то земное, попереключала режимы на напольной лампе и спустила ниже рукава толстовки, пряча в них кисти.
– Мне стоит извиниться? – спросила она.
– Если считаете нужным.
Подсказывая, я скрестила руки на груди.
Она прикусила губу и с тяжелым вздохом наклонила голову в бок, словно извинения требовали от нее физических усилий, а потом вновь выпрямилась и покорно кивнула:
– Ладно. Прости, что высказала свое мнение, о котором ты не спрашивала.
Это конечно не было тем, что я надеялась услышать. Эти извинения – серый шум, смысла в них не больше, чем в грохоте камней. Однако на большее рассчитывать не следовало, поэтому я удовлетворенно кивнула.
– Я вас прощаю. Вы тоже извините, мне не следовало такое говорить.
Хая махнула рукой и с надменной ухмылкой заявила:
– У меня иммунитет. Значит, мир-дружба-жвачка и ты сваришь мне кофе? Брр, пока я не окоченела.
Хая мерзляво поежилась, хотя в комнате было довольно тепло.
– Может включить обогреватель? Или плед из детской принести?
Она помотала головой.
– Всегда морозит, если не сплю. Так что лучше кофе.
Шауль не покупал кофе, но я все же проверила каждый кухонный шкафчик прежде, чем вернулась к фортепьяно,опять не решаясь прервать работу. Руки Хаи без конца наигрывали один и тот же набор нот, а сама она вполголоса напевала что-то, покачиваясь и глядя куда-то перед собой. Ее диковатый вид казался знакомым. Она словно молилась на выдуманном языке какому-то неизвестному Богу, усердно и рьяно, но он отказывался слушать.
– Не нашла? – сквозь моления спросила Хая и, не дожидаясь ответа, захлопнула тетрадь. – Грёбаный Шауль с его грёбаной паранойей! Обувайся.
– Куда мы идем? – крикнула я сама себе, наблюдая, как Хая со вселенской яростью уже натягивает джинсы на пижамные шорты.
Спустившись по Ибн Эзра на Клеунснер, мы окунулись в облако из человеческих голосов, смешанных с шумом проезжающих машин, пиканьем светофора и детскими криками. Шли мы очень быстро – пафосный Верхний район не интриговал Хаю так, как замызганный и бледноликий религиозный квартал.
– Тормози, – окликнула меня она, когда увлеченная потоком людей я пронеслась мимо стеклянных дверей "Sunrise cafe".
Внутри было тесновато: аккуратная деревянная стойка с металлической столешницей, пара длинных столиков, по разным углам которых расселись ребята с ноутбуками и всякой канцелярией, и громаднейшая рыба-люстра, тоже деревянная, извивающаяся под самым потолком и подглядывающая сверху в экран белобрысой гойки.
– Мм, что тут у нас.
Хая постучала ногтями по стойке и поправила большие солнечные очки, закрывающие половину лица. Парень за стойкой, наряженный в зеленый фартук, заметался на месте, будто обращение Хаи застало его врасплох.
– Добрый день, – выдавил он, неестественно потряхивая головой от волнения.
– Да, привет. Два двойных фраппе на вынос, пожалуйста, – продиктовала Хая и обернулась в мою сторону. – Фраппе – это кошерно?
Я выразительно закатила глаза.
– Вообще у нас нет кошерных маркировок, так что… – любезно попытался объяснить парень, но встретив угрожающий взгляд Хаи, просвечивающийся сквозь солнечные очки, криво улыбнулся. – Два двойных фраппе на вынос.
– Спасибо, Кенни.
– О, вы запомнили, как мило, – ликующе отметил парень, потирая ладони в перчатках о фартук.
– Ага, – Хая тактично улыбнулась в ответ, косясь на его бейдж, и, аккуратно помахав ему на прощание своим стаканом, вручила мне мой.
Покинув "Sunrise cafe", мы спустились еще на тридцать метром вниз по улице и завернули в тихий сквер, скрытый от случайных прохожих за полосой одинаковых зданий. Плюхнувшись на скамейку, Хая в пару глотков допила свой кофе и с блаженным видом закинула стакан в мусорный бак.
– М-да, жизнь налаживается.
Она растянулась на скамейке, свесив с края кроссовки, стянув очки и опустив голову на сиденье. Но такое положение показалось ей неудобным, поэтому она приподнялась, подползла ближе ко мне, улеглась затылком на мои колени и, чинно сложив на животе руки, прикрыла глаза.
– Нравится?
– На вкус как то, что мне точно нельзя. Но да, это восхитительно, – ответила я, отставляя стакан в сторону.
Хая расплылась в довольной улыбке.
У меня почти получалось не думать о Гликманах. Тепло. Хотя солнце в сквер почти не попадает. Только одинокие лучи тайком проскальзывают сквозь зеленые кроны, монотонно шуршащие из-за легкого весеннего ветерка, обдающего свежестью кожу. Один из лучей устроился на волосах Хаи, подсвечивая непослушный локон. Этот локон назойливо привлекал мое внимание, не давая спокойно насладиться скромным пейзажем.
"Какая она красивая, – мелькнула мысль и плотно увязла в моей голове. – Особенно, когда молчит".
– Надеюсь, ты не думаешь, что обида дает тебе право не рассказывать про свидание, – напомнила Хая, не теряя своего умиротворенного вида – Как прошло?
– Вроде хорошо.
– Хорошо? – переспросила она, поднесла левую ладонь ко лбу и подозрительно прищурилась. – И когда свадьба?
– Не так быстро, мы же не с средневековье, – выдохнула я, вызывая своим негодованием еще большее наслаждение. – Сначала нужно понять, подходим ли мы друг другу и нашим семьям…
– Он тебе понравился?
Я пожала плечами.
– Скорее да. Он очень вежливый и, кажется, добрый.
– Симпатичный? – Хая саркастично ухмыльнулась.
Я попыталась воссоздать в голове его образ, однако из вчерашних воспоминаний вновь и вновь складывалась только одна картина: плохо освещённая улица религиозного квартала, лицо госпожи Хадад, ее слова, стеклянные двери бизнес-центра и новость о дяде. Вчера вечером я была напугана и зла настолько, что едва могу вспомнить лицо потенциального мужа.
– Как вы поняли, что господин Хадад – ваш человек?
Хая ответила не сразу: задумчиво вздохнула, посмотрела на меня снизу вверх. Я смущенно отвернулась.
– Я всегда знала, что мы поженимся. Старший брат лучшей подруги, дома напротив. Мы знаем друг друга всю жизнь, – протянула женщина и будто бы озадаченно подняла бровь. – Хотя, признаться, в школе он меня игнорировал напрочь.
Ее интонация и кривляние меня повеселили.
– Что? Честно! Он был самым популярным мальчишкой в старших классах. Высокий, статный, харизматичный до ушей. Еще и подрабатывал на радио. Тянулся к искусству. На этом мы с ним и сошлись.
Хая меланхолически усмехнулась своим мыслям.
– Он тоже занимается музыкой? – спросила я.
Женщина покачала головой:
– Он на ней только зарабатывает. Это полезный навык вообще-то. Благодаря ему мои песни звучат из каждого утюга, иногда аж самой тошно. У Арье врожденное чутье на деньги, и он потрясающе хорош в переговорах. А талант у него только один – он всегда и все держит под своим контролем.
История приобретала начало, таинственная семья Хадад все больше походила на человеческую.
– А подруга? Сестра господина Хадад. Вы все еще дружите? – поинтересовалась я неизвестно зачем.
Хая еле заметно нахмурилась.
– Не особо. С друзьями детства такое часто случается. Сначала все хорошо, а потом ваши пути начинают расходиться все больше и больше, и больше. И вот – вы друг для друга просто прохожие.
Женщина замолчала. И по ее лицу было вполне ясно, что своим дурацким вопросом я залезла не туда. Мне хотелось сказать что-то, что могло бы исправить ситуацию, вернуть на место ее ликующую безмятежность, но все слова растерялись и оставалось только присоединиться к ее угнетающему безмолвию.
От дребезжание моего мобильника мы обе синхронно вздрогнули.
– Готова поспорить, это Шауль, – буркнула Хая, тяжко поднимаясь с моих коленей. – Не бери.
– Он будет злиться, – простонала я, в нерешительности прикусив губу.
– Ладно, давай сюда.
Она, недолго думая, выхватила из моих рук телефон, облокотилась на спинку скамейки, закинула ногу на ногу и приняла вызов:
– Ну, здравствуй, сладенький.
– Ты же в курсе, что я тебя за "сладенького" посадить могу, да? – донеслось из трубки хрипловатое ворчание.
– Остынь, не я твой работодатель, а Арье. Ему и возмущайся. Что-то хотел?
Хая коварно облизнулась и задергала носом кроссовка.
Голос из трубки не повёлся.
– Не смешно. Во-первых, почему я стою на твоей кухне и держу в руках твой телефон, а тебя рядом с ним нет?
– О, нет, похоже, ты домушник…
– Во-вторых, пока будешь идти домой, подумай, как собираешься играть с трясущимися руками и паническими приходами от таблеток, шлифованых кофеином.
– Вот же предатель! – наигранно воскликнула Хая и, зажав рукой микрофон, прошептала мне на ухо. – Я знала, что этому Кенни нельзя доверять.
– Просил же, честно просил. Хотя бы не перед выступлением… – Шауль не унимался.
– Ой, да не ной, да там кофеина-то почти не было. Всё!
Хая убрала от уха трубку, в которой все еще слышался капризный бубнеж.
– Невозможно, – произнесла она одними губами, надевая очки и подавая мне знак, что пора идти.
– Хая? Хая! – донеслось из динамика.
– Сейчас приду!
– Я говорю, заложница твоя где?
Хая стрельнула в меня многозначительным взглядом и фыркнула:
– Здесь еще. Она мне нравится, съем ее последней.
В течение нескольких недель моей работы в доме на Ибн Эзра жизнь за пределами религиозного квартала постепенно теряла загадочный шарм и принимала реалистичный облик. И хотя она по-прежнему целиком и полностью состояла из малознакомых мне явлений и алгоритмов, ее непредсказуемость, спонтанность и хаотичность переставали вызывать ужас. В доме Хадад все время что-то происходило, что-то не всегда мне понятное, но ужас незнания угасал и многие вещи стали поддаваться логике. Зоной, недоступной для моего осознания, продолжала оставаться мудреная схема отношений, в которой органично существовали Хая, Арье и Шауль.
Шауль работал на семью Хадад, очевидно, так долго, что разбирался во всех тонкостях их бытовухи. Кроме того, филигранно управляя их домашними делами, Шауль позволял себе нелестно комментировать деятельность Хаи, ее поведение и внешний вид, отчитывал ее, как собственное дитя, и спокойно заходил без стука в ее спальню. Хая его нравоучения либо напрочь отказывалась замечать, либо наскоро от них отмазывалась, чтобы не портить себе настроение внеплановым выяснением отношений. Когда же на горизонте возникал господин Хадад, атмосфера в доме менялась: рот Шауля захлопывался на ключ, сам он мимикрировал под мебель, а экстравагантные заскоки Хаи тотчас сводились к минимуму – она становилась тихой и отстраненной.
Сам Арье, напротив, был предельно постоянен. Обычно приветливый и в хорошем расположении духа он был вежлив, галантен, без стеснения демонстрировал свое безупречное воспитание, но ни тени пафоса, ни излишней вычурности в его жестах не было. Его парадоксальная мягкость в общении со мной диссонировала с немым напряжением вокруг, которое я старалась не замечать.
Шауль встретил нас фирменной недовольно-встревоженной миной и с самого порога ринулся раздавать указания:
– Ты, – обратился он к Хае, экономя слова на приветствии, – Бегом в комнату. Мария ждет тебя на маникюр и макияж. Оси не будет. Взорвался бойлер, говорит, из стены хлещет вода. Иди уже!
– Да, мам, – язвительно оскалилась Хая.
Мужчина протянул ей ее мобильник, но прежде, чем выпустить его из рук, приглушенно добавил:
– Скрой уведомления. Провоцируешь лишний раз.
Хая не ответила. Сунула телефон в карман джинсов и, размеренно шагая босиком по холодному полу, скрылась за углом.
– Теперь ты, – Шауль переключил внимание на меня, – Сходишь за детьми? Позвоню в школу, предупрежу, что ты заберешь их в два. Арье обещал Акиве, что Хая возьмет их с собой. К половине третьего вы должны быть дома, чтобы они успели поесть. И подготовь им одежду. Что-то более ли менее удобное – поедем на военную базу, ехать долго. Уборку пока оставь.
– Ага, – я кивнула, мысленно включаясь во внезапно развернувшиеся сборы.
– Шауль! – донесся требовательный вопль с другого конца первого этажа, на который мужчина отреагировал незамедлительно, развернувшись на месте и с тяжким вздохом отправившись на зов.
Не смотря на ажиотаж, в который Шауль нас активно пытался ввести, все было довольно спокойно. Дети собрались быстро и были отправлены на задний двор, чтобы не мешаться под ногами передвигающегося мелкими перебежками паникера. Когда наконец и он был готов, начался новый этап возни.
Я наблюдала за ним издалека, с улицы, тихонько подглядывая через панорамные окна. Шауль ходил по залу взад-вперед, размахивая стопкой листов. Хая стояла там же, обхватив себя руками, покачиваясь и безостановочно шевеля накрашенными губами. Мне не удавалось услышать, что она говорит, но излюбленная мною наглая ухмылка скрылась с ее лица. Ее что-то волновало, она вопросительно дергала бровями и расчесывала алыми ногтями плечо. Шауль вдруг остановился на полпути и обернулся к Хае – ее слова все-таки привлекли его внимание. Он подошёл к ней, взял за локоть левой руки, Хая руку одернула, но потом сама подняла локоть повыше, демонстрируя мужчине оголенное плечо. Он аккуратно провёл по коже пальцами, нахмурился, что-то на ней рассматривая. Хая снова одернула руку, посмотрела Шаулю прямо в глаза и ещё что-то медленно и четко произнесла. Шауль постоял на месте пару секунд, затем с сожалением покачал головой и махнул рукой в сторону выхода.
– Дети, пора ехать! Бегом сюда, – раздалось на весь задний двор.
Полагая, что на этом эпопея сборов успешно завершилась, я принялась за уборку. Однако длилась она недолго: через несколько минут, когда, как мне казалось, Шауль должен был уже свернуть на трассу, он вдруг появился в дверях и подозвал меня к себе.
– Мне придется тебя попросить поехать с нами, – проговорил он, дождавшись, пока я подойду достаточно близко. – Ее здорово штормит, я не справлюсь с ними тремя.
– Куда?..
– Пару часов к южной границе. Хая дает небольшой концерт на военной базе, ничего особенного, споет пару песен. К вечеру вернемся.
– Хорошо.
Мой ответ мужчину удивил. Меня тоже, но времени на раздумья было ничтожно мало, так что праведный голос Мойры в голове попросту не успел подключиться.
Оглушительно взвизгнул он только тогда, когда, сидя на заднем сиденье, облепленная с обеих сторон детьми, я мчалась по дороге №40 под звуки словесной перепалки. Начало разборок я пропустила, о чем идет речь понимала не до конца, но о том, что эта истерия активно набирает обороты, догадывалась.
– Надеюсь, ты понимаешь, что это будет не только мой позор.
– Какой позор, какой позор?! – простонал Шауль, кривя губами от негодования. – Прекрати сейчас же. Тебе все равно придется выступить, не проще ли не мотать мне и себе нервы, а просто взять и сделать?!
Хая без конца скользила по креслу, опуская и поднимая зеркальце, перекладывая из кармана в карман телефон и бесцельно пролистывая разлинованные страницы.
– Что изменится, если мы перенесем все на другой день, когда я буду достаточно готова? Почему я должна выглядеть идиоткой из-за того, что кому-то всралось делать это сегодня?!
– Не трогай, – оборвал ее Шауль, заметив краем глаза, как она потирает накрашенные веки. – Есть ровно ноль причин не выступать сегодня, Хая, ты прекрасно это знаешь. Ты делала это хренову тысячу раз – сделаешь еще!
Я видела в зеркало заднего вида, как лицо мужчины покрылось красноватыми пятнами, желваки на скулах забегали. Впервые за полгода знакомый мне мужчина был зол, и почти забытый страх заколол в груди. Я покосилась на Акиву: он сидел в больших наушниках и глядел в окно, не подавая признаков беспокойства. Зака с начала поездки дремала на моем плече, и повышенные тона не нарушали ее сон. Я вдруг оказалась одна между двух огней. Не между, конечно, а слегка позади.
В тишине, повисшей на несколько секунд, я стала четко слышать отрывистое дыхание: плечи Хаи потряхивались невпопад, как у легкоатлета после дистанции, она замотала головой вправо и влево, ударяя каштановыми локонами по спинке кресла и в пару движений запихала ноты в бардачок.
– Я не выйду.
– Хая, – прикрикнул Шауль, нервно дернув руль, из-за чего машину потянуло в бок. – Не вынуждай меня звонить Арье.
– Да звони хоть Господу Богу! – выпалила в ответ Хая, маша перед лицом водителя рукой. – Этими пальцами ты предлагаешь мне играть? Трясущимися, как у алкоголички?!
Шауль мгновенно перехватил мельтешащую перед глазами руку, машина завиляла по полосе. Я уперлось ладонью в спинку переднего сиденья, Акива приподнял наушник и обменялся со мной перепуганными взглядами.
– Не смей ко мне прикасаться, – закричала женщина, из последних сил борясь со сбившимся дыханием.
Хая извивалась на месте, Шауль не ослаблял хватку – это безумство длилось не больше пяти секунд, но за это время мой трепещущий мозг выдал полсотни кошмарных разворотов событий.
Хая запрокинула голову в паническом спазме.
– Пожалуйста, я не могу дышать.
Шауль молча, не меняясь в лице, скинул скорость и рывком свернул на обочину. Мы остановились. Он вышел из машины, обошел ее спереди, открыл правую переднюю дверь и вытащил наружу дрожащую всем телом женщину, а затем заглянул в салон и строго сказал:
– Ждите здесь.
Они спустились с дороги вниз, куда-то под склон, и скрылись из виду. Акива проводил их взглядом, натянул назад наушники, откинулся на спинку кресла и зажмурил глаза. Зака лишь поворочалась во сне.
Рука сама достала из кармана юбки телефон. Пропущенных нет, только непрочитанное сообщение, пришедшее пару часов назад: "Сохрани мой номер. Арье Хадад". Быстро нащелкиваю буквы, перечитываю и стираю. Пишу еще раз. Это то, о чем он просил. О чем предупреждал. То, что я обещала сделать. Снова стираю.
База стояла на пустыре. Обособленная от населенных пунктов, она неожиданно выросла прямо из песка, как только Шауль свернул с трассы.
– Фрида, дай угадаю, – протянул мужчина, нарушив свое полуторачасовое безмолвие. – У тебя наверняка нет с собой никаких документов…
Он припарковал машину недалеко от КПП, заглушил двигатель и еще немного посидел, не убирая рук с руля.
– Ладно, – собрав остатки бодрости в одно слово, выдохнул Шауль и развернулся к задним сидениям. – Придется вам поболтаться здесь, пока я все решу.
– Я пойду с вами! – тут же возмутился Акива, глянув на меня как на врага народа, из-за которого его фантастическое путешествие на военную базу должно было вот-вот сорваться.
– Все пойдут, но попозже, – буркнул Шауль и с очередным тяжелым вздохом вывалился на улицу.
Хая, которая после экстренной остановки не подавала признаков присутствия, не дожидаясь команды, выскочила из машины и отошла от нас на пару шагов.
Я давно словила себя на мысли, что хорошо бы перестать на нее пялиться, однако могла ли я перестать пялиться на человека, который то дурачится как дитё, то в истерике выламывает руки, то отстраняется и убегает. Дергающаяся коленка Шауля определенно была издержкой профессии, и, судя по всему, вскоре я обзаведусь чем-то подобным.
Шауль и Хая прошли через КПП, а мы остались ковырять старый металлический забор на стоянке. Откуда-то из-за ограждения около получаса доносилось гудение голосов, но затем все голоса постепенно стихли. Кроме одного, самого звонкого, звучащего из динамиков. Мне потребовалось меньше секунды, чтобы определить, кому он принадлежал.
Хая вежливо поздоровалась, но не представилась. Быть может, в этом не было нужды. Шауль пару раз намекал, что она очень известна, однако я не представляла насколько.
– Мне бы хотелось начать с того, что вы все знаете, – в ее голосе звучала улыбка.
Я представила, как она это произносит. Заигрывает с толпой, хитро прищуривается. Улыбается. Возможно, слегка застенчиво или, напротив, высокомерно.
"С того, что вы все знаете», – передразнила я ее в своей голове и сама этому усмехнулась.
Пока я кривлялась, заиграла мелодия и… Хая начала петь. На самом первом слове я повернулась на звук, словно могла ее увидеть, но передо мной был лишь забор. Я почти не улавливала слов, слышала только голос. Звучный, сильный, но мягкий. Непохожий на тот, которым она говорит. Тот голос хрипловатый и усталый, а этот чистый как вода.
Я прикрыла глаза, внимая каждому звуку. Не помню, когда слышала в живую, как поет женщина. Как поет она.
По закону подлости мое упоение прервалось криком со стороны КПП. За нами прислали солдата.
Пройдя череду серо-зеленых бараков, мы оказались на небольшой открытой лужайке, на которой располагался импровизированный концертный зал, заполненный несколькими десятками парней и девушек на раскладных стульях и скамейках.
Хая как раз закончила первую песню, и пока ликующая толпа аплодировала и весело прикрикивала, женщина отыскала нас взглядом и, убедившись, что все на месте, позвала к инструменту Хану Зейгер.
Этой загадочной Ханой была моя ровесница, в чистой зеленой форме, со сложенным беретом на плече, оружием наперекос и собранными в неаккуратный пучок короткими волосами. Она поднялась со своего места в первом ряду, подсела к Хае и взяла в руки второй микрофон, смущенно пряча глаза и неловко сжимая губы.
Хая подбадривающе погладила ее по спине и обратилась в зал:
– Я попросила Хану помочь, ведь следующая песня про бесстрашных, а эта девушка, как и все вы, каждый день рискует собой, чтобы мои дети спали спокойно. Это ваша песня.
Зал вновь закипел аплодисментами.
– Плюс она потрясно поет, сейчас сами услышите, – добавила Хая и подмигнула солдатке.
Хая была права, девушка пела прекрасно. Сначала немного неуверенно, потом расслабилась, и пошло, как надо. Предполагаю, сыграло роль то, что каждую секунду, которую она пела, Хая смотрела на нее самым нежным взглядом, на который способна женщина. А когда Хая вступала со своей партией и их голоса сливались в унисон, она не задавливала девчонку своим звуком, даже наоборот, осторожно подстраивалась.
Мне нравилось их слушать, но одна мысль не давала мне покоя. Я хочу быть на ее месте. Хочу, чтобы кто-то смотрел так на меня. Хочу эту нежность. Жадно и эгоистично хочу.
Яркое дурманящее чувство сковало мозг, и я не собиралась с ним бороться. Что такого ей сделала эта Хана, чем она заслужила? Разве не я терплю ее чудачества? Не я ночевала на оттоманке и получила за это от Мойры?
Даже когда эта солдатка села на свое место и снова слилась с бежево-зеленой массой, мой взгляд упорно утыкался в ее затылок. Мне казалось, что Хая продолжает смотреть на нее. Стреляет глазками и хихикает. От раздражения на лице дернулась мышца.
В гневной дискуссии с самой собой я пропустила завершение выступления. Очнулась, когда ко мне подошел парень в форме и без особой радости доложил:
– Мне поручено провести детям экскурсию.
Я растерянно захлопала глазами и окинула взглядом толпу, пытаясь найти Шауля. Он тут же проскочил мимо меня и махнул рукой: "Идите с ним, мы скоро закончим".
– Хах, недоверчивая леди, – хмыкнул солдат. – Не переживайте, я высококвалифицированный экскурсовод.
Я не переживала. Пока мы стояли возле раскладных стульев, я имела возможность наблюдать, как Хая мило беседует с ребятами, фотографируется и раздает автографы. Они облепили ее, как пчелы улей, не давали уйти. Мужчине в синем пиджаке удалось ее увести в одно из прямоугольных зданий, и толпа мигом расконцентрировалась по лужайке.
В ту же секунду, как нога Хаи переступила порог, я, Фрида из Рамат-Шемер, превратилась в маячный фонарь. Каждый, кто находился на территории базы и был физически способен видеть, с этого момента следил за моим движением. Двое детей, скачущих вокруг меня, тоже были явлением диковинным для этих мест, но вызывали меньше интереса. Все смотрели на меня. А если кто-то не смотрел, потому что занимался своими делами и не заметил, товарищи обязательно тыкали его в плечо и осторожно указывали в мою сторону.
Зака дергала меня за руку, тянула за собой, ближе к солдатам, но я вросла своими уродливыми туфлями в землю и не могла сдвинуться с места. Они смотрели на меня – я на них. Почти все они улыбались, кто-то перешептывался и хихикал. Я стояла, чувствуя, как нос вдыхает пыль вместо воздуха, как дышать становится тяжело. Обернулась на КПП, оставшийся в сотне метров позади. Это можно прекратить прямо сейчас. Развернуться и сбежать. Сбежать и не мучаться.
Солдат, повествующий Акиве об устройстве базы, заметил, как мы обрастаем вниманием, и повел в глубь базы смотреть спальные палатки.
Тут было спокойнее. В палатке темно и прохладно – плотный материал почти не пропускает солнечных лучей. По бокам рядком стоят голые металлические кровати без матрасов, в конце палатки – стеллаж с огромными тканевыми мешками. Детей мрачный вид палатки не тронул, так что, полазив между железными каркасами, они понеслись на улицу. Я задержалась, охваченная атмосферой военного аскетизма.
– Сложно представить, что здесь живут люди, – сказала я, невольно поежившись.
– Слишком для таких, как ты? – откликнулся солдат.
Его тон был мне не понятен.
– Простите?
Я подняла глаза на стоящего в паре шагов от меня парня. Он был довольно высоким, практически цеплял макушкой скошенный потолок у входа. На его юном лице заиграла наглая насмешка.
– Для тех, кто предпочитает отсидеться.
Тонкие губы обнажили кривоватые зубы. По моей спине промчался холодок.
– У меня были обстоятельства…
– Ага, у всех вас обстоятельства. Конечно, – он шмыгнул носом и сделал шаг в мою сторону. – А у тебя какие? Залетела на выпускном?
– А что, понянчиться хочешь? – донесся из-за спины парня звонкий голос, от которого солдат автоматически поджал голову. – Если она пойдет служить, кто будет кормить ее семью? Ты?
Хая, румяная от непривычной активности и духоты, весело шлепнула парня по плечу, смутив его еще больше.
– Угостишь сигаретой?
– Здесь нельзя курить.
– Разве я прошу тебя покурить?
Солдат сконфуженно похлопал ладонями по карманам, нащупал пачку и протянул ее Хае, откинув крышку большим пальцем. Хая обхватила рукой его запястье, притянула пачку к себе и ловко выудила ртом сигарету, не сводя с парня цепкого взгляда. Солдат сглотнул, его челюсти приоткрылись, дыхание стало неровным и громким.
– Теперь, герой, нам придется тебя покинуть.
Пока мы вдвоем шли вдоль сетчатой ограды, Хая успела стрельнуть у дежурного зажигалку и сделать пару глубоких затяжек.
– Хочешь?
Она протянула мне сигарету. Я покачала головой. Хая пожала плечами и снова вдохнула горький дым.
– Не бери в голову слова этого придурка. Вчерашний школьник с дурным воспитанием. Попадается раз на сотню нормальных ребят.
– В чем-то он прав, – прошептала я.
Хая остановилась и посмотрела на меня, как на умственно неполноценную.
– Еще раз такое сморозишь – забудь, как меня зовут. Никто не имеет права тебя упрекать. И вообще, надо было пожаловаться его командиру.
Ее взволнованность мне льстила.
– Вы сегодня прекрасно пели.
– Да ну? – она кокетливо подняла бровь, не выпуская из губ сигарету. – Мне казалось, тебе не понравилось. Ты хмурилась.
"О, нет. Какая идиотка", – молнией ударило в моей голове.
– Я просто…ох, – я вздохнула от собственной нелепости и попыталась оправдаться. – Они все на меня смотрят. Мне хочется раствориться, чтобы не слышать их разговоры.
Хая снисходительно усмехнулась:
– На меня тоже все смотрят.
– На вас они смотрят с восхищением. А я… Эти люди на лужайке совсем другие. Рядом с ними я как битая чашка в сервизе.
Мой жалобный поток вызвал у женщины едва заметное недоумение. Она зажала сигарету пальцами и абсолютно серьезно сказала:
– Нет ничего плохого в том, чтобы выделяться. Вписываться в стандарт удобно, но не всегда перспективно. Если бы все были одинаковыми, на свете не было бы суперзвезд или – кто у вас там – пророков! Так что успокойся и прими: ты другая. Не хуже, не лучше – просто другая.
Я вынужденно кивнула, поморщившись от дыма.
– Вот видишь, ничего плохого.
Хая затушила сигарету.
– Черт, да откуда вечером такая жара.
Мы продолжили наш путь к КПП. На ходу Хая стянула кофту, оставшись в одной майке и окончательно растрепав волосы. В глаза мне сразу бросилось вытянутое сине-фиолетовое пятно чуть выше ее локтя.
– Что это? – сорвалось с моих губ.
– Что? А, не вошла в поворот на кухне, – отшутилась женщина, словно это должно было меня убедить.
– Похоже на следы от пальцев… – протянула я, и тут перед глазами нарисовалась картина. – Если это следы рук Шауля, нужно сказать господину Ха…
– Лучше прекрати, – Хая оборвала меня на полуслове.
Она была серьезна, но спокойна, как в начале нашего разговора. Она не остановилась, даже не замедлила шаг. Уставшие глаза, устремленные куда-то вдаль, придавали ее виду зачарованности.
– Почему?.. – тихо спросила я.
– Я не собираюсь обсуждать это с домработницей, – равнодушно ответила Хая.
– Что же тревожит тебя, мое дорогое дитя…
Моти передразнил Мойру, пристально следя за тем, как я засовываю в себя остывший суп. Организм сопротивлялся. Челюсти, напряженные от обиды и разочарования, с трудом шевелились. Я все прокручивала и прокручивала в голове диалог. Все диалоги с ней. И все равно не находила, где могла оступиться.
– Мойра отдала тебе побрякушки?
Он что-то еще пробубнил, убежал, затем вернулся с кульком. На столе возле тарелки появилась небольшая коробочка, обернутая в крафт-бумагу. Я лениво повертела ее в руках. Моти, не услышав от меня желаемого вопроса, закатил глаза и сказал:
– Давай же, открой! Это вообще-то хороший знак, господин хочет взять дуреху замуж.
Я разорвала обертку, открыла коробочку. Внутри находилась пара очаровательных сережек с синими камушками, но давящее уныние похитило мой восторг.
– Какой господин?
Моти поправил кипу:
– Точно дуреха издевается… Много господинов присылаю тебе подарки? Йоэль Милнер, с которым ты виделась в Кетаре, зайдет завтра после работы. Хочет выразить соболезнования. Мойра порадуется, если все пройдет, как нужно. Ей сейчас нужны хорошие известия.
– Мне нужно присутствовать?
Парень возмущенно цыкнул. Я отложила сережки в сторону.
– Как ты, Моти? – спросила я.
– Лучше, чем она, – он спрятал лицо за плечом пиджака, не желая к себе подпускать. – Она взяла часть твоих смен в мастерской. Ей нужны деньги.
– Много?
– У тебя столько нет, – прыснул Моти. – Мы должны вернуть деньги за отца, так что займись лучше своим долгом. Съедешь к мужу – лишишь нас лишних забот. Надень завтра сережки – ему будет приятно.
Рухнула на кровать без сил, но сон не приходил. Только я, прикрыв утомленные глаза, потихоньку проваливалась в объятия бездны, кто-то за стенкой начинал скрипеть кроватью, с силой проворачивать дверную ручку, чтобы она звонко дребезжала, шлепать маленькими надоедливыми ножками.
Крутясь под одеялом как юла, я была готова принять судьбу полуночницы, но высшие силы сжалились, уложили по кроватям неугомонных детей, и, в последний раз перевернув подушку прохладной стороной кверху, я прильнула к ней щекой. Зря.
Пронзительный "дзинь", звук полученного сообщения, бессовестно дернул последний живой нерв.
– Да что ж такое! – злобно прошипела я, откидывая в сторону одеяло.
Пошарив рукой в темноте, подняла с пола телефон, поднесла к лицу слепящий экран. На экране СМС от неизвестного абонента, которого я не могла не узнать.
“Я опять тебя обидела.”
“Это вопрос?”
“Нет.”
– Нет – так нет, – фыркнула я, убрала телефон и отвернулась к стенке.
Еще одно СМС. Твердо намереваясь не отвечать, зажмурилась сильнее. Я была зла и одновременно заинтригована. Нет причин полагать, что я смогу уснуть, зная о непрочитанном сообщении от нее. Скрепя зубами, открываю переписку:
“Ты простишь меня?”
“Это срочно? Вы же знаете, когда у меня рабочие часы.”
“Не хочу, чтобы ты обвинила Шауля на пустом месте.”
“Значит, дело только в нем?”
Тишина. Мне все ясно. С чего бы мне надеяться, что этой женщине интересны мои чувства. Снова "дзинь".
“Я бы хотела общаться с тобой не как с домработницей, но когда кто-то рядом, это невозможно.”
“Почему?”
“Сложно объяснить…Остановимся на том, что для них это нарушение границ, ок?”
"О каких границах она говорит?" – подумала я, когда Моти треснул кулаком по моей двери с ворчливым кряхтением.
– Выруби далбанный звук!
“Ладно. Мне пора.”
“Мне очень важно знать, что ты не сердишься и мы все еще друзья.”
Не поверила своим глазам, перечитала еще раз.
– Друзья? – одними губами произнесла я, чтобы удостовериться, что это то самое слово.
Издав приглушенный писк, я спряталась под одеяло с головой, набрала в ответ "Я не сержусь", но кнопка "Отправить" продавилась и телефон завис. Нервно похлопав телефоном об ладонь и не увидев никаких изменений, я почти беззвучно застонала и вновь спрятала мертвый телефон под кровать.
Эта древняя машина для тренировки терпения отключалась раз в два дня, как по расписанию. Не было во мне больше воли думать о чем-то, кроме слов Хаи. Ничего не поделаешь. Отвечу утром.
Утро началось раньше обычного, с истошных криков Мойры где-то за дверью. Спросонья я решила, что она ругается на Моти, но ответные крики не слышались, да и Моти всегда просыпается позже меня. Пока я добралась до будильника и обнаружила, что его короткая стрелка еще не достигла пяти, крики только усилились. Я выскочила из комнаты, накинув на пижаму кардиган и на полном ходу столкнулась с Моти, который, очевидно, тоже не понимал, что происходит.
В глаза сразу бросилось отсутствие входной двери, которую будто вырвали с петель. И Мойра, бледная как стена, без устали вопящая, но не от злости, а скорее от ужаса. Моти тут же сорвался с места и рванул на улицу, открыв мне обзор.
На полу посреди коридора, в луже грязно-бордовой крови валялись ошметки сырого мяса.
Я вскрикнула, закрыла нос рукавом, сдерживая рвотный позыв.
– Свиная башка, – констатировал сквозь одышку Моти, высовываясь из дверного проема. – Похоже с потрохами. Ты что-то забыла нам рассказать, мам?
Мойра прижалась спиной к стене, держа ладонь на груди и хватая ртом воздух.
– Сначала уберем эту дрянь. Они нас предупредили.
Мойра редко вдавалась в подробности, предпочитала краткость. Каждый раз пыталась решить проблему самостоятельно, и ей это обычно удавалось, но не в этот раз. Этим утром проблема вдруг стала нашей общей. Нам угрожали.
Мойра все рассказала про Шимона. Он был игроком. Играл на свои деньги, из дома не брал, не хотел подставлять семью. И выигрывал закономерно и часто, пока не проиграл не тому человеку.
– Как он отдаст им деньги? Пришлет с того света? Абсурд, – Моти помотал головой, покачиваясь на табуретке.
Да смерти отца он редко включался в семейные дела, они его мало заботили, теперь же у него не было выбора.
– Они должно быть кретины, если рассчитывают от нас что-то получить.
– Прекрати! – перебила его Мойра, замахнувшись носовым платком, которым только что стирала слезы с морщинистых щек. – Мы найдем деньги. Это вопрос времени.
– Конечно. Успеть бы до того, как там окажутся наши головы, – буркнул муж Сары, поставил кружку на стол и похромал на выход.
Траур в доме кончился с выдранной входной дверью. Теперь в каждой комнате вполголоса обсуждалось то, о чем Мойра говорить запретила. Она должна была сохранить тайну мужа, не дать опорочить его честь, и память о нем в общине останется славной, чтобы его детям досталась лучшая участь.
– Где живет хаззан, у которого ты работаешь?
Моти неудачно слетел с последней ступеньки лестницы и наступил мне на ногу второй раз за утро. Увязался за мной, будто без него не хватало забот. Пришлось идти длинным путем, через весь район, давая ему больше времени, чтобы отстать.
– В Верхнем районе, а что?
– У тебя есть ключи от его квартиры?
Я недоверчиво на него покосилась, читая по конопатому лицу, к чему пойдет разговор. Моти прост, как лист пергамента. Я остановилась посреди улицы.
– Собрался грабить хаззана? И что же ты у него украдешь? Тфилин?!
Моти поднял перед моим лицом указательный палец, намекая на то, что надо бы быть потише, и еще раз окинул взглядом полупустую улицу.
– Судя по тому, сколько тебе платят, он конкретно зажравшийся хаззан, – Моти глумливо надул щеки.
– Во-первых, ты не знаешь, сколько мне платят. Во-вторых, не нужно грабить хаззана, вообще никого не нужно грабить.
Я отряхнулась от утренней промозглости.
– Хочешь помочь – найди работу получше.
– Получше уборщицы? Звучит несложно, – уязвлено вспылил Моти, демонстративно засовывая руки в карманы брюк, – Знаешь, я передумал. Раз ты не собираешься помогать, я просто провожу тебя до работы.
Это заявление прозвучало как угроза, застало меня врасплох, и Моти, в раз это поняв, озорно прищелкнул языком:
– Что? Старший брат должен знать, где работает его сестрица.
– Двоюродный брат, – я решительно не собиралась вестись, – Ты старше на полтора месяца! Тебе обязательно доставать меня?
Моти пожал плечами и внезапно поменялся в лице. Его новое непривычно строгое выражение меня насторожило. Я затаилась в ожидании.
– Лгунья.
– Нет!
– Ты не работаешь на хаззана.
– С чего ты взял?!
– Ладно, прогуляемся к нему в гости. Пойдем!
Зная, что словил меня на крючок, не спуская пытливого взгляда, он медленно и чинно провел в воздухе рукой по направлению дороги.
– Хорошо, – кивнула я.
Мы пошли дальше, и с каждым шагом становилось все яснее, что Моти не блефует.
– Как, ты говоришь, зовут жену хаззана?..
– Ну, все. Ты прав. Доволен? – не выдержала я. – Я работаю в доме на Ибн Эзра, но он охраняется, туда не залезть.
Моти растянулся в недоброй улыбке. Мой ответ его более чем удовлетворял.
– Помогу тебе перетащить кровать обратно в детскую, – радостно сообщил он и помахал на прощание.
Все люди на свете меня ненавидели. Если можно было бы добровольно забыть один день из жизни, меня бы не долго терзали муки выбора.
Хаи не было дома весь день. Зато был Шауль. Целый день он бесцельно шатался по дому: проверял маркировку на продуктах в холодильнике, поменял батарейки в пульте от кондиционера, хотя работал он исправно, пять часов в сумме сидел на диване, уткнувшись в ноутбук, и назойливо следил за моей готовкой. И конечно же все это время он висел на телефоне, ведя переговоры то с одним, то с другим, кошмаря меня арабским рингтоном, от которого я каждый раз подскакивала и рисковала резануть себе по пальцу вместо цуккини. Когда же он, наконец переделав все свои важные дела, добрался до коробки с лекарствами, я вспомнила про просьбу господина Хадад.
– С чего бы Арье поручил следить за приемом лекарств необразованной хасидке? – съехидничал Шауль, запуская в мусорку просроченный анальгетик.
– О, не переживайте, с этим я справлюсь. Нас как раз учат считать до четырех, – кивнув на список препаратов, я скинула цуккини на сковородку. Масло зашипело, заглушая тяжелый вздох. Шауль тактически пропустил ход.
– О чем-нибудь еще просил?
– Вроде бы нет.
– Вроде бы? – переспросил мужчина, пробежался по мне оценивающим взглядом и отстраненно добавил. – Хочешь дружеский совет?
Предположив, что речь пойдет о моем "религиозном" внешнем виде, я воинственно выпрямилась и отложила кухонный нож, чтобы не применить его не по назначению. Шауль прекратил ревизию коробки.
– Не стоит тебе особо, ну знаешь, идти с ним на контакт, – мужчина замялся, пытаясь сформулировать мысль, – Ты импонируешь ему тем, что тебя не видно и не слышно. Пусть так и остается. Арье уверен, что религиозные не склонны трепаться и лезть не в свое дело. Не рушь его картину мира, если хочешь тут задержаться.
Я озадачилась. Он явно не знаком с Рамат-Шемер.
– Мне нужно было отказаться?
Шауль покачал головой.
– Нет, я не об этом. Просто чем меньше ты сливаешься с интерьером, чем ближе к Хае, тем сильнее Арье будет тобой интересоваться. Поверь, это не то внимание, которое тебе понравится. Пусть думает, что поддержание порядка в доме – твой максимум.
Шауль загадочно склонил голову перед шкафчиком, помолчал.
– Мда. Это все, – подытожил он, закинул коробку в ящик и вернулся за ноутбук.
Усталость, накопившаяся из-за событий, висела тяжелым грузом на ноющих конечностях. Приближение Шаббата, как бальзам на душу, успокаивало и не давало растечься изнеможенной массой по тротуару. Осталось пережить этот вечер и еще полдня. И все. И утро субботы я увижу во сне.
Дорога домой в лучах заката смотрелась картиной, написанной масляными красками – улицы наполнились новыми тонами и объемами. Обычно я заставала закат в Верхнем районе, встречала его в стеклянном доме, когда на мебели в белой гостиной отражались все цвета солнца. Но в этот вечер, отпросившись пораньше ради встречи, я спускалась вниз по улице, ловя лицом легкие остывающие потоки воздуха.
Проходя вдоль старого парка, я заметила мужчину у моего поворота, вертящего головой по сторонам. Я замедлилась и присмотрелась. Скорее всего местный – одет традиционно, вместо сюртука черный пиджак. В руках телефон, в котором он что-то усердно ищет. Мужчина увидел меня, поправил пальцем очки.
– Вы мое благословение, госпожа Гликман.
Старательно скрывая свое смятение, я подошла ближе, параллельно вспоминая, откуда этот мужчина может меня знать, и, слава Всевышнему, вспомнила.
– Добрый вечер. Госпожа Гликман – моя тетя. Моя фамилия Лабат, – прокручивая в голове все знакомые мужские имена, вежливо поправила своего потенциального мужа.
– Надеюсь, вы простите мне эту оплошность, – ответил он виновато. – В любом случае, госпожа Лабат, без вашей помощи я ни за что не отыщу вход.
Я смущенно кивнула, все еще надеясь вспомнить, как его зовут, но звенящая пустота в голове противилась правилам этикета.
– Да, конечно. Этот проход ведет прямо к нашей лестнице, – сказала я, заполняя неловкую паузу. – Мы предполагали, что вы освободитесь позже. Но тетя все равно должна быть дома.
– Решил уйти с работы пораньше, и, видимо, Всевышний одобряет мое решение, раз я встретил вас.
Мы шли не спеша, не глядя друг на друга, и неизбежное молчание заставляло меня нервничать еще больше, чем в день нашего знакомства. Молодой господин скорее всего ощущал нечто подобное, поэтому пару раз кидал ненавязчивые фразы о теплом вечере, будто не каждый вечер в это время года можно назвать теплым. Вспомнилось, как пару дней назад по этой же дороге мы шли с Хаей и я гадала, что еще может взбрести в ее нездоровую голову. Волнение, почти приятное и абсолютно точно будоражащее. Когда она рядом, мои ощущения словно становятся ярче, насыщеннее. Словно все вокруг я пропускаю через себя, и чувства, интенсивные и разноцветные, окрашивают разум, как лучи солнца мебель в белой гостиной. С ней все другое.
Входная дверь, к моей большой радости, вернулась на свое законное место. Я указала на нее взглядом, когда мы остановились у лестницы.
– Мы живем здесь.
По моему спутнику было заметно, что после моих слов он начал переживать куда сильнее.
– Может, мне подождать здесь пару минут, чтобы господин Гликман не решил, что я встречаюсь с его сестрой без его ведома.
Я на сто процентов была уверена, что Моти не только не разгневается от нашей совместной прогулки, но и вовсе не поймет, что в доме присутствует посторонний человек, пока Мойра не напомнит ему поздороваться. Тем не менее предложение молодого господина было правильным – так у тети появится дополнительное время, чтобы придать детям человеческий облик – поэтому я согласилась.
Господин Йоэль был старше, чем я запомнила. Ему было почти тридцать два. Невысокий и чуть полноватый от сидячей работы он выглядел нейтрально. Мягкие черты его круглого лица и светло-коричневая борода не бросались в глаза, и можно было бы назвать его совсем неприметным, если бы не крупные очки, которые он постоянно поправлял, и не его неожиданно приятная манера речи. Говорил он размеренно и открыто, как преподаватель, хотя не скрывал, что волнуется. Голос звучал ровно и достаточно громко, а в интонациях не было ни капли презрения и высокомерия, которые обычно промелькивали в голосах соседей, когда разговор заходил о Гликманах.
Было забавно наблюдать, как своими речами Йоэль гипнотизирует Мойру. В каждом ее одобрительном кивке слышалось негласное: "Да-да, она выйдет за тебя замуж, забирай ее хоть сегодня". Меня все это по-доброму веселило.