1 июля 1982 года мы высадились из автобуса в небольшом городке Южа примерно в ста километрах от Иванова в сторону стыка Владимирской и Нижегородской областей. Мы – это студенческий строительный отряд (ССО) «Авангард» Ивановского энергетического института (ИЭИ) в количестве 24 человек. Название у отряда было, что и говорить, затасканное. Дело в том, что стройотрядам нельзя было называться как-нибудь ярко, улыбчиво, вроде «Отважного электрода» или «Атомной лопаты». Все названия утверждались где-то в стройотрядной выси и должны были отражать что-нибудь серьезное и возвышенное и даже каким-то образом ориентировать нас на лучезарное будущее. Относительно нейтральное название – Ваганты (это бродячие артисты) всегда было занято. Оставались только вот такие, как у нас: «Авангард», «Юность», «Комсомолец», имени кого-то или чего-то. Андрей Германсон рассказывал, что на утверждении названий отрядов они с командиром нашего стройотряда Кругловым пытались протащить название «Альтаир» или «Орион». Тоже не Бог весть какие названия, но даже они не прошли. Кто-то главный посоветовал Круглову с Германсоном не витать в звездном небе, а спуститься на землю. Ну, «Авангард» так «Авангард». Мы, если честно, вообще не обращали внимания на эти названия, украшавшие нашивки на куртках, которые и надевали всего-то пару-тройку раз. Моя куртка, в которой я стою на фото с Витькой, валялась потом у меня в общаге целый год, пока кто-то не взял «поносить»…
…Недавно с удивлением прочитал где-то в интернете, что в некоторых учебных заведениях СССР студенческие стройотряды были обязательной дисциплиной. Вроде как студентов, не отбатрачивших в ССО, не переводили на следующий курс. Любопытный подход. Может, у кого-то было и так, но у нас, в ИЭИ, стройотряды являлись делом добровольным. Правда, был один нюанс. Мелкий, но все же… Студенты, не засветившиеся летом в ССО, осенью направлялись на картошку в подшефный колхоз. А стройотрядовцы нет. Так было до третьего курса включительно. Осенью 1984-го, когда мы перевалили за 3-й курс, нас всех, практически 4-курсников, загнали на картошку без сортировки – и кто был в стройотряде, и кто грелся на летнем солнышке дома. После четвертого курса стройотрядов у нас уже не было. Вернее, стройотряды были, нас в них не было. Зато были военные сборы под Нижним Новгородом, в местечке под названием Пыра, была производственная практика на ТЭЦ. Но это, что называется, совсем другая история. Стройотряды нашего энергетического института в плане назначения строимых объектов ничем не отличались от стройотрядов любых других вузов. Коровники, свинофермы. Реже жилые домики типа маленьких коттеджей, на одну-две семьи. Иногда, впрочем, наши отряды, как я слышал, возводили строения, относимые к энергетическому хозяйству: котельные, насосные станции, электрические подстанции. Мне не довелось, а кое-кто из ребят в этом деле поучаствовал. В стройотряды брали почти всех, кто хотел. Почти, потому что стройотряд – это все-таки не ясельная группа детского сада, стройотряд что-то строить должен. А раз так, то понятно, что в стройотрядах были востребованы студенты, имевшие строительные специальности. Пробегать мимо пару раз в день и орать, что мы опять вместо работы валяем дурака мог только один человек в отряде – командир, остальные должны были вкалывать. А чтобы вкалывать хоть сколько-нибудь эффективно, нужно было уметь это делать. Приветствовались специальности каменщиков, штукатуров-маляров, кровельщиков, стропальщиков, столяров-плотников, даже не подтвержденные свидетельствами об имеющейся подготовке. Таких ребят брали в любой отряд, даже переманивали друг у друга. Так что в стройотряде студенты со строительной подготовкой были элитой. Ну, или без рабочей квалификации, но «с руками», потому что у ребят, ставших студентами со школьной скамьи, строительной специальности взяться было неоткуда. Брали и «без рук», кому-то ведь надо было смешивать раствор, таскать этот раствор с места на место, да и кирпичи тоже сами на стены не прыгали, их нужно было туда доставить. Дел хватало всем. Отряд наш был не из крупных, всего 24 человека вместе с командиром Сашей Кругловым. Он учился на курс старше нас и, помню, был редким пронырой. Всегда что-то с кем-то решал, договаривался, мудрил и хитрил. А еще он был командиром нашего факультетского оперативного отряда, где мы с ним и познакомились. В общем, прирожденный начальник. Стройотряд в силу командирских полномочий набирал лично Круглов по критериям, понятным только ему. Эти критерии, видимо, вообще не предусматривали наличие строительной специальности у кандидатов в отряд, иначе как объяснить, что из 24-х человек только двое или трое ребят что-то умели мастерить? Да и это их качество выяснилось, когда мы уже двигались к месту назначения. А когда Круглов их «собеседовал», он такими глупостями не интересовался. Отряд он набрал за пару дней. Сначала выбрал Андрея Германсона, которому предложил стать комиссаром отряда, а потом, когда Андрей согласился, с его помощью втянул в этот отряд почти всю нашу 12-ю группу. Ребят, конечно – девчонок в отряд не брали. Втягивал надежным, проверенным способом – обещанием хорошего заработка. Не секрет, что к 80-м годам XX века почти никакой идеологической подоплеки у стройотрядов уже не было, была обычная летняя шабашка. Студенты, особенно из небогатых, стремились за лето заработать себе на полусладкую жизнь, вот и вся идеология. Про то, какую деньгу зашибали стройотряды, говорили разное. Мне не раз приходилось слышать студенческие байки о тысячных заработках в особо фартовых шабашках, но всегда с чьих-то слов, живьем таких любимцев фортуны никогда не встречал. Слыхал и про лютое кидалово студентов, когда им не заплатили ни рубля. До сих пор не знаю, в каком из этих вариантов больше вранья. Круглов собрал небольшой отряд, бывали отряды и по полсотни и больше. Все определялось наличием работы. У нас вроде бы маячили какой-то не то коровник, не то свинарник и пара домиков для жилья. На общем собрании перед отъездом в Южу договорились при расчете применить социалистический принцип распределения благ, все заработанные деньги в общий котел и дележ поровну, вне зависимости от личного вклада каждого. Командир должен был получить 20% сверху, комиссар – 10%, а завхоз-казначей – 5%. Круглов, глядя на нас (в глазах святая правда), утверждал, что рядовой стройотрядовец за два месяца получит 800 рублей. Но оговаривался, что это если все будет хорошо, а если хорошо пойдет не все или даже совсем наперекосяк, всего по 600. Мы, развесив уши, слушали и радостно улыбались. Мы заранее смирились, что все у нас будет наперекосяк, но даже 600 рублей в 1982 году считались деньгами. Инженер, закончивший наш вуз, за редким исключением, получал 120 рублей в месяц…
…Мы с сумками и рюкзаками повыпрыгивали из автобуса марки ЛАЗ, который Круглов зафрахтовал для доставки стройотряда из Иванова до Южи. Выехали в 6 утра, приехали около 12. Сто километров за 6 часов – так себе результат, но мы были счастливы, что этот ЛАЗ вообще доехал. Дорога на Южу закончилась чуть ли не сразу за Иваново, дальше было ралли по бездорожью. Мы трижды останавливались на мелкий и средний ремонт по часу каждый, мы застревали в грязи, и автобус приходилось почти выносить на руках, мы даже одно время ехали не в Южу, а куда-то (навигаторов же не было) параллельно. Ехали молча, потому что при попытке сказать слово легко было прищемить язык. В Юже мы разделились. Командир с большей частью отряда взвалил на себя главную и денежную задачу – строительство коровника-свинарника собственно в Юже, а возведение двух домиков для молодых специалистов в Богом забытом поселке Мугреевский возложил на нашу бригаду. Чтобы бригада не чувствовала себя обделенной любовью руководства, с нами поехал комиссар отряда Андрюха Германсон. Состав бригады был следующим: кроме Андрея, в ней был я, Витька, Серега Калакин, Андрюха Мирнов, Слава Крылов и Юра Кулешов. Кроме двух Андреев, остальные представляли 12-ю группу. Я одобрительно отнесся к составу бригады, все в ней были свои ребята, а для морального климата этот фактор был определяющим. Свою миссию в деле строительства домиков я представлял смутно, потому что до того дня не удосужился овладеть хотя бы мало-мальски относящимся к зодчеству ремеслом.
«Ну ничего, – решил я, – начну с должности подсобного рабочего, а потом пригляжусь к мастерам и сам начну делать карьеру».
В тот момент я опасался, что в бригаде только у меня в графе «Наличие строительной специальности» стоит прочерк, а уж остальные в отряде, наверное, что ни боец, то Растрелли. Потом, пока на попутках добирались до поселка Мугреевский, Витька шепотом спросил меня, не знаю ли я, кто будет строить эти чертовы домики, потому что про других не знает, но он, Витька и Юра Кулешов (100%) даже не знают, в какой руке держат мастерок. Я с интересом посмотрел на него и бодро ответил:
– Что такое мастерок?
Мы посмеялись, но…
Поселок Мугреевский разместился на берегу своей главной достопримечательности – озера под названием Святое. Мугреевцы никогда не упускали случая сообщить нам, что, кроме озера, ничего святого у них нет. Мы в свою очередь разместились в общежитии школы-интерната. Детвора из интерната на каникулы разъехалась по родным местам, и мы на два месяца захватили покинутый ими небольшой одноэтажный дом. Впрочем, не весь дом, весь для семи человек был ни к чему, а одну комнату чуть побольше других. Судя по гипсовому бюсту Ленина, у них там была Ленинская комната. Втащили туда семь кроватей, несколько табуреток и вымели с пола несколько слоев грязи. Немного не понравилось отсутствие простыней и наволочек, но, с другой стороны, кто мы такие, чтобы интернат делился с нами предметами роскоши? Директрису интерната Полину Ивановну, женщину лет, на наш взгляд, около ста, мы иногда, примерно раз в неделю, видели прохаживающейся по коридору мимо нашей комнаты. Может, она прибегала убедиться, что мы еще не разобрали интернат на недостающие на стройке домиков материалы? Материалов там и правда вечно не хватало…
Закончив уборку, мы бросили у кроватей свои манатки и сгрудились вокруг стола. Достали водку, складные стопки и бутерброды, предусмотрительно заготовленные еще накануне. Выпили раз-другой, потом свалились на кровати и мирно дремали, когда пришел Германсон и позвал нас на встречу с самим директором торфопредприятия, который как раз прибыл в Мугреевский. Ясно, что не полюбоваться на нас, а для каких-то своих целей. Высочайшая аудиенция состоялась ровно в 16 часов по местному времени в маленькой конторке на берегу Святого озера. В конторке конторщик со странной кличкой Рубероид, тощий пропитой мужичок в сером халате и засаленной кепке, завел нас в тесную, освещавшуюся тусклой лампочкой конуру, где лежали какие-то инструменты, носилки, тачки, лопаты. На стеллаже желтели несколько строительных касок. В конуру ворвался мужчина лет сорока в джинсах и, видимо, назло жаре под 30, в черном кожаном пиджаке. Он окинул нас пристальным взглядом, который наверняка считал рентгеном, и жизнерадостно гаркнул:
– Привет молодым строителям коммунизма!
Молодые строители коммунизма из-за этого вопля окончательно проснулись, вяло поздоровались в ответ, и директор торфопредприятия по имени Сергей Сергеевич (фамилию мы так никогда и не узнали) продолжил:
– Вам предстоит построить два жилых дома для молодых специалистов и их семей. Поскольку фундамент для этих домов был уже возведен вашими предшественниками в прошлом году и задача в этом направлении упрощается, вам поручается, кроме того, построить гараж. Питаться будете… Кстати, где вы будете питаться? Ладно, разберемся…
Мы, выпучив глаза, уставились на него и добросовестно старались вникнуть в смысл его слов, но так и не поняли, причем тут какой-то гараж. Кстати, чтобы потом к этому не возвращаться… Никаких гаражей мы не строили и даже разговоров об этом не возникало. Что-то директор напутал. Дальше Сергей Сергеевич рассказал нам о замечательных местах, где нам предстоит жить два месяца, о Святом озере, на дне которого местные монахи после революции спрятали свои сокровища.
– Сокровищ так никто и не нашел, – лукаво усмехнулся директор, – может, вам повезет.
– А Холуй далеко отсюда? – спросил Андрей Мирнов.
– Не очень… Километров 20, – повернулся к нему директор. – Сейчас заработаете деньжат и купите там себе по лаковой миниатюре.
То ли он шутил, то ли правда не знал, что лаковая миниатюра – это последнее, о чем подумает студент, когда начнет тратить деньги…
Пожелав нам всяческих успехов и предложив обращаться к нему по любому вопросу в любое время, Сергей Сергеевич исчез из нашей жизни навсегда. Все остальные вопросы мы решали с пропитым конторщиком Рудольфом Рубероидом (может, это фамилия была, не кличка?), причем эти вопросы нужно было уложить до 11 утра. После 11-ти Рудольф уезжал «на другие объекты». Так он называл свое времяпровождение, посвященное принятию внутрь спиртосодержащих жидкостей. Рудольф пил все, что крепче лимонада, не отказывался даже от одеколона «Шипр», а между питием спал. Но утром, часов уже с пяти, Рудольф, к его чести, всегда был на месте, принимал и выдавал все, что подлежало приему и выдаче. У нас рабочий день начинался с шести утра, так что нас такой его график работы вполне устраивал. Ну, а то, что с 11-ти Рудольф был недоступен… Что ж, c`est la vie. С питанием мы действительно разобрались, причем без участия Сергея Сергеевича. Андрей Германсон договорился с завстоловой торфоразработчиков, что нас примут на котловое довольствие в вышеупомянутой столовой. Ели мы в столовой бесплатно. Ну, не то чтобы совсем бесплатно, не в коммунизм попали, а с условием вычета съеденного из суммы окончательного расчета. Кормили, надо признать, хорошо. Огромные порции, котлеты из мяса, борщ до краев тазика, даже добавку никто не брал, хватало того, что получали сразу. Все в столовой было хорошо, иногда даже весело, особенно когда начинали хохотать поварихи. Их до икоты смешил Юра, который ковырялся в еде с таким видом, будто с трудом находил в тарелке съедобные крохи среди дохлых мышей. Рабочие торфопредприятия обед не таясь запивали пивом, а пиво разбавляли водкой. Не каждый день, конечно, но частенько, и никто им за это касторку не прописывал. Может, потому что некому было. Бригадир у торфяников был такой же выпивоха, как и остальные мужики. Мы смотрели на них без зависти, сами по субботам пили водку, как верблюды, после чего шли в поселковый дом культуры на танцы драться с местными, а в воскресенье отсыпались. С местными отношения были сложными, особенно поначалу. Вернее, так: с девушками отношения были хорошими, с парнями плохие. Хуже от этого было, конечно, местным парням. Мы всегда держались вместе. Задевали одного, сразу рядом было шестеро. Мы первыми (если не считать Юркины фортели) заваруху не начинали, но, если что, били первыми. Никаких рыцарских поединков! Нападали сразу всем отрядом, что местным ребятам было непривычно. А шестеро, потому что Юра Кулешов, аристократ в пятом поколении, боец был неважный, и мы старались его в драку не выпускать, хотя ему очень хотелось. По этой причине на субботних дискотеках иногда именно он выступал детонатором мирной, вроде, обстановки. Потом, через пару недель, взаимоотношения с населением поселка понемногу устаканились, и кое-кто из местных ребят даже стал заходить к нам в апартаменты по субботним вечерам со своим горючим. Так топор войны и зарыли…
…Первый день продолжился разведкой местности. Прошлись по поселку, который оказался очень большим, где-то услышали, что населения тут около 5 тысяч. Нашли пару магазинов, уяснили в каких из них какая водка (везде была «Русская» за 4 рубля 42 копейки), и вышли куда-то к лесу. У самого леса набрели на полуразрушенное каменное строение, которое оказалось бывшим барским домом. В Витьке немедленно проснулся археолог, и он с энтузиазмом принялся лазать по развалинам, рискуя свернуть себе шею. Нам стоять на жаре и ждать, пока он наиграется, было неохота, и мы пошли обратно в поселок. Витька вернулся, когда мы уже играли в футбол во дворе общаги. В одной комнатке нашли футбольный мяч и вечером, когда жара спала, мы носились по двору, пугая гусей, пришедших посмотреть на игру. Потом пошли на озеро мыться, потому что душ не работал. На следующий день Славка, который был самым рукастым из нас, его починил, и, хотя горячей воды не было, вечером можно было смыть с себя все, что налипло за день.
Первый рабочий день, который пришелся на пятницу 2 июля, начался с устройства летнего туалета. В общаге было два туалета, отдельно для девочек и мальчиков, но, со слов директрисы интерната, оба были неисправны. В чем там была неисправность, выяснить нам не удалось, туалеты были заперты и для верности заколочены. В день приезда мы бегали куда-то в заросли за дом, но два месяца так не побегаешь, поэтому двое из нашей бригады остались мастерить из досок клозет, остальные пошли к пустырю, где нам предстояло построить домики. Пустырь был весь покрыт бурьяном в наш рост, из-за чего мы не сразу нашли нужное место. Разыскать строительную площадку помог фундамент, изготовленный каким-то стройотрядом в прошлом году. Что за отряд здесь трудился и почему они выше фундамента не продвинулись, никто рассказать нам не смог. Некоторое время мы расчищали территорию вокруг фундамента, чтобы было куда складывать стройматериалы. Через пару дней конторщик Рудольф передал нам разборную будку, в которую мы по завершении рабочего дня складывали инструмент и некоторые материалы вроде цемента, на который местный народ поглядывал с неизменным интересом. Из будки никто ничего не крал, хотя там замочек был – подуй, и он развалится…
…Комиссар отряда Андрей Германсон уселся на край фундамента, расстелил перед собой проект домика и глубокомысленно уставился на него. Остальной отряд стал рядом полукругом и тоже принял участие в разглядывании чертежей и схем.
– Так, молодые строители коммунизма, – Андрей поднял глаза и посмотрел на нас, – у меня анод за катод заходит… Кому-нибудь доводилось строить что-то похожее? Или хотя бы видел, как строят, а?
Мы молчали.
– Что, совсем глухо? А зачем тогда в отряд полезли, если ни хрена не умеете?
– Затем же, зачем и ты, – возразил я ему. – Мы тут все великие зодчие.
– Мне вообще работать не полагается, – заметил Андрей. – Моя задача – смотреть за вашим моральным обликом.
– Смотрящих у нас хватает, – Витька сплюнул в сторону, – работать некому. Тебе надо было перед тем, как сюда ехать, узнать, кто что умеет. А то едем дворцы строить, а никто из нас даже во сне не видел, как их лепят. Это как?
– Да так, – разозлился Андрей, – критиковать легко, а у нас во всем отряде только два каменщика и полтора штукатура. Думаете, Круглов их отдал бы сюда?
– Славка Крылов, вроде, строил дом, – подал голос Серега Калакин.
– А где он? – встрепенулся комиссар. – А, ну да…
Славка с Юрой Кулешовым строили туалет типа сортир…
Дальше разделились. Андрей Германсон ушел решать вопрос со стройматериалами, поскольку даже нам, зодчим, было понятно, что для строительства дома потребуется брус, доска, кирпич, цемент, песок и еще куча всего, а нас с Витькой делегировал к Рудольфу за инструментом. Рудольф нам помог. Можно даже сказать, выручил. Узнав, что наш отряд состоит исключительно из крупных специалистов в области строительства домов, он, отсмеявшись, посоветовал нам обратиться к Ваське Хромому. Хромой – это фамилия, а не аномалия походки. Васька был уже на пенсии, но еще совсем недавно работал каменщиком в каком-то СМУ (строительно-монтажное управление). Пил, конечно, как рыба, но дело знал. Непьющего в этих краях было найти трудновато, даже если объявить конкурс. Рудольф дал нам адрес этого Васьки. Мы с Витькой взяли бутылку «Русской» и побежали искать Хромого. Так у нас появился настоящий каменщик. Василий оказался мужиком чуть за шестьдесят, еще очень крепким и, действительно, по обычаям земли родной, сильно пьющим. Он быстро возвел одну из стен дома, параллельно обучая нас работать мастерком, который называл кельмой, расшивкой и угольником. В процессе обучения он непрерывно удивлялся, как такие олухи, как мы, смогут в будущем стать инженерами и руководителями производств, если даже после пятого показа мы все равно держали своими клешнями кельму так, будто это взрывчатка. Но главным развлечением для него было обучение нас искусству нанесения штукатурки на внутренние поверхности стен. Вот тут он посмеялся вдоволь до хрипоты, пока в какой-то момент мы не добились того, что штукатурки на стену нанесли больше, чем на себя. Обычно бывало наоборот. А дальше наше мастерство только возрастало, и Васька скоро смеяться перестал. К концу рабочего дня Васька созревал для принятия допинга, выпивал граненый 200-грамовый стакан с водкой и исчезал до следующего утра. Иногда уходил в запой на три-четыре дня, и тогда стена у нас начинала заваливаться немного набок. Но даже попугая можно научить ругаться по-вьетнамски, вот и мы к концу месяца уже довольно ловко (как нам казалось) махали мастерками. Второй домик мы слепили уже без него, хотя Василий постоянно приходил на стройку и комментировал нашу работу не хуже, чем Николай Озеров (немного другой лексикой) хоккей с канадцами, пока ему не наливали стакан водки, которую держали в будке специально для него. После этого он репортаж заканчивал, укладывался в тенечке и громко храпел. От Василия, кстати, мы узнали про пасеку. Ладно, про налет на пасеку потом. …Домой в первый стройотрядовский день мы вернулись около девяти вечера. И застыли, глядя на творение рук наших умельцев, Славки и Юрки. Напротив входа в общагу красовался небоскреб высотой метра три, шириной не меньше двух и такой же глубины – летний туалет, сиявший свежей краской зеленого цвета. Габариты туалета позволяли посещать это место одновременно всей нашей бригаде, если не всему поселку. Над дверцей, с виду тяжелой, как у сейфа, на табличке Юркиным каллиграфическим почерком было написано «Обсерватория»…
В субботу мы работали до трех часов дня. Не потому, что мы такие уж ленивцы или в отряд затесались евреи, а из-за цемента и Васьки. Цемент просто кончился. Тут, конечно, целиком была наша вина, надо было запастись им заранее. А Васька заявил, что по субботе у него принципиальный подход, работает только до трех, а после трех в субботу у советского человека вступает в силу конституционное право на отдых. Он аккуратно вытер свою кельму, спрятал ее в футляр и сказал, что и нам можно сворачиваться. Мы посмотрели на Германсона, который для вида возмутился, но нарушать наши конституционные права не стал. Васька ушел, а мы с Андреем пошли искать Рудольфа, выбить из него этот самый цемент. В понедельник же надо чем-то с утра работать. Тогда мы еще не знали, что после 11-ти утра искать Рудольфа бессмысленно, и пришли в его келью. Келья была открыта, но Рудольфа, естественно в ней не было. И цемента не было. Впрочем, мы знали, где у него хранится цемент, – в той самой конуре, где у нас состоялось рандеву с директором торфодобытчиков. Конура была закрыта на амбарный замок.
– Что будем делать? – спросил меня Андрей.
– Подождем немного, – предложил я. – Может, отошел по делам фирмы. Мы подождали с полчаса, потом еще столько же рыскали по окрестностям, даже забежали в столовую, но Рудольфа не нашли.
– Ладно, завтра зайдем, – решил Андрей. – А если нет, то в понедельник. Рудольф мне говорил, что с пяти утра он всегда на посту.
Вернувшись на базу, мы занялись подготовкой к вечерним мероприятиям. Разведка донесла, что в поселковом клубе в тот день должна быть дискотека для молодежи. Она так и называлась – «Для молодежи». Может, у них были и другие варианты дискотек? Например, для тех, кто с сединой. Ну а что, в Иванове полно было танцевальных вечеров «для тех, кому за»: за тридцать, за сорок. Почему бы и здесь такое не устроить? Сегодня в 20:00 дискотека для молодежи, а завтра дискотека для пенсионеров, в программе кадриль и летка-енка. Подготовка к танцам у нас в основном свелась к распитию трех бутылок водки. Закуской послужили два сырка «Дружба», которые мы закупили оптом в ближайшем к нам магазине. Наевшись ими до отвала, мы ощутили, что к субботнему вечеру готовы.
– Так, ребята, – внушительно сказал Германсон, – сегодня наш первый выход на арену, от его результатов зависит судьба нашего дальнейшего пребывания в этой местности. Дадим слабину – перейдем в категорию второго сорта. Поэтому действуем следующим образом: топчемся вместе рядом…
– Всем смотреть на меня, – вставил Юра Кулешов, – я как самый высокий, буду боевым знаменем…
– Кого зацепят, бьем сразу, – не обращая внимания на Юркины репризы, продолжил Андрей. – Никаких «Пошли один на один» – налетаем стаей. Пусть сразу поймут: нас цеплять себе дороже.
– Понятно, – ответил за всех Андрей Мирнов.
В том, что сказал Германсон, в общем-то, ничего нового не было, мы и дома всегда так действовали. Иначе было не выжить… Настроение и так было неплохим, все-таки суббота, а впереди воскресенье – чего не жить! А три бутылки водки вообще подкрасили окружающий мир до пасторального пейзажа. На дискотеку мы прибыли в мажоре, не забывая, впрочем, поглядывать по сторонам – может, не все нам тут рады. Зашли под песню группы «Машина времени» «Поворот». Песню исполняла сотня пьяных глоток, полностью заглушивших вокалиста машины Кутикова. В исполнении пьяных глоток песня мне понравилась меньше, чем у «Машины времени», но ребята и не стремились доставить нам удовольствие, они просто поймали драйв. Первое время мы с удивлением разглядывали танцпол, стены которого были отделаны с экстравагантной роскошью, во всяком случае, мне еще не приходилось бывать на скачках в местах, где все задрапировано красной бархатной материей. Рубиновые отблески от мерцающих шаров на потолке получались из-за этого какими-то зловещими. Адаптировавшись, мы расположились небольшим кружком у одной из четырех стен недалеко от диджея, который, в отличие от тех диджеев, которых мы знали, неподвижно сидел над своей аппаратурой с напряженным лицом. Наши институтские диджеи, запустив песню, скакали вместе с нами, а между треками балагурили, сами смеялись над своими шутками, даже короткие байки успевали травануть, а этот что-то нервничал, как Штирлиц на встрече с женой. Потом мы, конечно, привыкли к его стилю, а тогда подумалось, что парень никак не может припомнить, выключил он газ перед уходом или нет. На следующих субботах, когда смотрели на Мугреевского диджея, гадали: если парень на дискотеке такой печальный, какой же он на похоронах?.. Следующим треком у них пошла песня Пугачевой про миллион алых роз, и я пригласил на танец симпатичную девушку в майке с АББА. Была такая шведская группа в 70–80-х. Не уверен, что песня была подходящей для медляка, и вообще, по моему мнению, это не слишком танцевальная вещь, но некоторые продолжали скакать в прежнем ритме. Часть танцующих разбилась на пары, и я решил, что не нарушу общей гармонии, если потанцую с девушкой по имени Марина. Ее имя выяснилось в ходе танца. Марина протянула ко мне тонкие руки с таким вдохновением, будто я потеряшка, потерявшийся десять лет назад, а теперь нашедшийся. За три минуты, или сколько там пела Пугачева про розы, она успела растолковать мне, что сегодня жарко, поэтому она так одета (одета она была, как и все остальные девушки: босоножки, брюки-бананы, майка), а на прохладную погоду у нее есть другой прикид. Что в следующую субботу ее на дискотеке не будет, она уедет к тетке в Южу, поэтому я могу ее не искать. Что вон тот парень, который стоит с таким видом, будто прищемил себе молнией часть тела и без симпатии смотрит на нас, это ее бойфренд. Вставить словечко мне никак не удавалось вплоть до последнего сообщения про ее парня. Тут она наконец замолкла и стала наблюдать, как я себя поведу, узнав про ее парня. Заметаюсь по танцполу, разыскивая выход, или рвану через окно? Увидев, что я не падаю в обморок и вообще ничего не предпринимаю для спасения своей жизни, Марина задумалась. Потом сообщила, что ее парень силен, как бык, убивает все, что приближается к ней на расстояние ближе метра, и в самое ближайшее время мне придется туго. А травмпункт до понедельника закрыт. Так что, если я хочу успеть завещать кому-нибудь свое ружье и велосипед, самое время начинать диктовать. Она все запомнит и передаст. Я повнимательней взглянул на этого Отелло, но ничего такого в его фигуре не узрел. Парень как парень. Ну, стоит с несчастным видом, а так ничего, что внушало бы ужас.
– Передай своему быку, – продиктовал я, – что я на тебя не претендую и он может забрать тебя в любое время.
– Поздно! – торжествующе объявила Марина. – Ты обречен!
– Ему надо было нацепить на тебя табличку «Не влезай – убью», – посоветовал я.
Она довольно захихикала и томно прижалась ко мне. Когда кончился танец, я отвел ее туда, откуда взял, и огляделся вокруг, не мчится ли на меня Маринин бойфренд, выставив бычьи рога. А он уже стоял рядом и не просто стоял, а ухватился за мою рубашку у локтя.
– Пойдем, поговорим, – предложил он мне.
Я резко выдернул рукав из его цепких рук и повернулся к нему вполоборота. Не люблю, когда цепляются к моей выходной рубашке, она у меня одна.
– Ну пойдем, – ответил я, продолжая следить за его стойкой. По позиции оппонента всегда можно определить, что он собирается предпринять. Будет нападать сразу или начнет с разговоров. Этот воевать, вроде, пока не собирался.
– Мишка! – громко, чтобы слышал вся дискотека, крикнула Марина. – Мы просто танцевали, не смей его бить!
Она возникла рядом с нами, счастливая от того, что оказалась в центре внимания. Я ухмыльнулся, и Мишке это не понравилось.
– Пошли, – сурово сказал он мне, но не успел сделать и шаг. Как и я, впрочем. Андрей Мирнов вылетел из-за моего плеча и нанес тяжелый удар Мишке. Девяносто Андрюхиных килограммов, вложенных в удар, снесли Мишку, как кеглю в боулинге. Где-то рядом, просто над ухом заработала пилорама, и эта пилорама бросилась на Андрея, целя острыми коготками в его лицо. Я успел перехватить Марину, схватив ее за запястья, но получил от нее такой пинок по голени, что чуть не улегся рядом с Мишкой. Не думал, что босоножкой можно так стукнуть. Она так остервенело рвалась к Андрею, что я подумал: проще было с Мишкой поговорить. Марина все-таки вырвалась из моих рук и, треснув меня сумочкой по макушке, бросилась вперед. Но уже не на Андрея, который, кстати, был к тому времени немного занят – молотил какого-то подбежавшего парня, а к своему быку. Она довольно быстро реанимировала его, подняла на ноги, и он даже успел принять участие в концовке битвы. Стройотряд «Авангард» тем временем в соответствии с утвержденным ранее планом действий в кризисный период набросился на тех ребят, которые вольно или невольно оказались поблизости. Я, быстро оценив обстановку (опыт), стянул рубашку через голову, но бросать на пол ее было жалко – затопчут, поэтому протянул рубашку Марине. Она оторопело взяла рубашку, глядя то на меня, то на Мишку. А я уже рванул к бородатому шкафу, который старался ухватить Юрку Кулешова за горло. Сильный удар в ухо заставил шкафа оставить Юркино горло в покое и переключиться на меня. Этот парень был действительно крепким, и будь у него больше навыков уличных разборок, мне пришлось бы туго. Вернее, не уличных, а дискотечных, в уличных немного другая специфика. Он никак не мог зафиксировать меня в одном положении, чтобы организовать встречу моего подбородка с его кувалдой (для того и сбрасывается рубашка), а я, вцепившись в ворот его майки, периодически массажировал его бородку. Юрка, подкравшись, хотел было внести свою лепту в разговор, но, получив от шкафа удар в лоб, отшатнулся. – Уйди! – рявкнул я Юрке.
– Ухожу, – согласился шкаф, приняв рекомендацию на свой счет.
Он начал отступать, но не успел. Я, правда, его не преследовал, но Витька, видно, освободившийся на другом участке фронта, прилетел шкафу ногой в бок. Это болезненный удар, в драке такой получить – приятного очень мало, и шкаф, накренившись, заковылял в сторону. Поле боя осталось за нами. Труднее всего было успокоить нашего комиссара Германсона. Он всегда долго остывал, первым шел в драку, последним выходил из нее. Вот и сейчас: все вроде уже отдыхают, инвентаризируют руки-ноги, пострадавшие в битве, а у Андрея еще не весь боекомплект израсходован, и он кружит по ратному полю, выискивая недружелюбные взгляды. Мирнов ходит за ним и убеждает, что на сегодня хватит, все довольны, будут и другие дискотеки. Наконец и Германсон успокоился.
– Просим наших дорогих гостей-студентов покинуть дискотеку, – объявил диджей.
Мы посмотрели на него. Это он нам, что ли? Щас посмотрим, кто ее покинет. Но, приглядевшись повнимательней, мы узрели рядом с диджеем человека в милицейской форме, который укоризненно глядел на нас. Не иначе, участковый? Терки с милицией в наши планы не входили, поэтому мы бодро двинули к выходу. Кто-то коснулся меня, и, обернувшись, я увидел Марину. Она протянула мне рубашку, хмуро глядя мимо меня.
– Держи. Я тебе не камера хранения.
– Спасибо, – поблагодарил я ее, – увидимся.
– В следующую субботу я у тетки буду, меня не ищи, – повторила она.
– Не буду, – пообещал я и пошел за ребятами.
Мы вышли на улицу и пошли в свою общагу, подставляя свои разгоряченные лица ветру, который как раз пролетал мимо.
– Нас хватило только на два танца, – констатировал Серега Калакин, – в следующий раз надо немного увеличить интервал.
– Некоторым, может, не спешить хватать чужих девчонок?– посмотрел на меня Слава Крылов. – А сначала осмотреться?
– Мы для того и приходили, – огрызнулся я.
– Отработали нормально, – вынес вердикт Германсон. – Еще пара таких ходок, и ребята будут здесь танцевать только с нашего разрешения. Мы засмеялись…
…В воскресенье Юра Кулешов отправился к озеру на поиск клада монахов. Он глубже других проникся легендой о спрятанных сокровищах монастыря в водах озера и решил, что если он немного поныряет у берега, то клад у него в кармане. День был очень жарким, делать нам все равно было нечего, и мы решили понаблюдать за его изысканиями. А заодно искупаться в озере. Так что на берег все пришли с намерением выжать из летнего дня максимум удовольствия. Под ногами у Юрки никто не путался, просто следили, чтобы количество его нырков в озеро равнялось количеству выныриваний. Поплавав, мы растянулись на травке у берега и грелись на солнышке, время от времени переворачиваясь, чтобы ни одна сторона тела не осталась непрожаренной. Юра к поиску монастырского загашника подошел основательно. Он раздобыл где-то ласты и маску для ныряния и с видом матерого дайвера свалился в озеро. Юрка, похоже, был убежден, что клад так и бросится на него, едва он окунется в воду. Главное – успеть отскочить, чтобы золотыми слитками не отдавило ногу. Почему-то в момент, когда кладоискатель погрузился в воду, вдруг налетел ветер и пригнал тучу. Эта туча спрятала солнце и сразу стало не так уж и жарко. Не знаю, насколько это взаимосвязанные вещи, солнце и пляжное лежбище, но лежать на берегу озера и переводить взгляд с тучи на нашего ихтиандра мне расхотелось. Пока собирал свою одежду, Юра вынырнул, держа в руках какой-то предмет. Мы заинтересованно подошли к берегу. Неужто и правда что-то нашел? Это был чугунный утюг, массивный и явно доэлектрической эпохи.
– Если этот агрегат припрятали монахи, то с сокровищами у них было совсем хреново, – сказал Германсон, разглядывая утюг.
Он взял его у Юрки и вертел в руках.
– Тяжелый, килограмм на пять потянет… Тут и клеймо какое-то есть…
– Что там написано? – спросил кто-то из ребят.
– Г. П. К. К. Рог, – прочитал Андрей, – Кривой Рог, что ли?
– Это все, что ты выудил? – спросил Юру Витька.
– Пока да, – ответил Юра, – потому что все это дилетантство. Поиск сокровищ надо ставить на научную основу.
– Это как?
– Я понял, что монахи не стали бы сваливать сундуки с драгоценностями прямо у берега, где их может подобрать любой дурак.
– А где они стали бы их сваливать? – полюбопытствовал Витька.
– Я думаю, в центре озера. Туда мне не доплыть, там как минимум с километр будет, поэтому нужна лодка.
– А ты донырнешь там до дна, Жак Ив Кусто? – спросил его Андрей Мирнов. – Сколько максимальная глубина в озере?
– Метров 5–6, говорят, – озабоченно ответил Юрка. – Акваланг нужен. Мы засмеялись, Юра нехотя признал, что найти в здешних местах акваланг будет затруднительно, и задумчиво сказал:
– Конечно, все непросто, но чувствую спинным мозгом: клад там. А было бы просто – давно бы нашли.
– Ты ищи клад не там, где тебе спинной мозг советует, а там, куда монахи могли его не только спрятать. И откуда могли достать обратно в случае чего, – сказал Славка Крылов. – У монахов тоже аквалангов не было, как же они собирались поднимать сундуки обратно?
– А они и не собирались его поднимать, – задумчиво ответил Юрка.
– А ты как это понял? – задал Серега Калакин вопрос, который у всех свисал с губ.
– Никто не станет прятать в воду то, что скоро собирается снова иметь под рукой. В воду прячут надолго. Это своего рода беспроцентный банковский вклад. Нет, монахи знали, что сокровища они больше не увидят, поэтому задача стояла именно такая – спрятать подальше и поглубже. А где поглубже? В центре озера. А дальше ищите-свищите. Озеро два километра в диаметре, хрен за жизнь найдешь, – Юра увлеченно излагал нам свои умозаключения, размахивая руками и не оставаясь в спокойном положении ни секунды. Раздраконил его клад, что и говорить.
– Ганс Христиан Кулешов, – покачал головой Андрей Германсон, наш бравый комиссар, – такие легенды насчет клада есть у любого водоема, которое больше лужи.
– Нельзя у человека отнимать мечту, – возразил Мирнов. – Ищи, Юра. В этом озере, если порыться, наверняка много чего есть.
– Вы даже представить себе не можете, сколько в этом озере всего есть! Даже оружие находят время от времени! Но вот чего там нет, так это клада монахов, – мы обернулись и увидели Полину Ивановну, директрису интерната.
– А как же легенда? – спросил Юра.
– Большое озеро, второе в области по зеркалу воды, на берегу монастырь XVI века – как тут без легенды? У нас даже одно время гуляла опись спрятанных сокровищ, записанная в школьной тетрадке по математике 60-х годов. Ладно, я не за этим пришла. Прибегал рабочий торфопредприятия, я как раз зашла в общежитие… Там вам цемент привезли. Просят принять и выставить часового, а то население растащит для своих нужд.
Андрей, прихватив с собой Славку, убежал, а мы, окружив Полину Ивановну, медленно пошли домой. Юрка, разочарованный до глубины души, продолжал пытать ее про клад монахов.
– Легенда не на пустом месте родилась, – утверждал он, – что-то такое все равно было. Монахи…
– Юра, деточка, – у нее после имени собственного всегда шла «деточка», – во-первых, никаких монахов не было…
– Как не было?! – воскликнул Юра. – А монастырь?
– Монастырь был женским, – сказала Полина Ивановна.
Мы засмеялись.
– Во-вторых, это он сейчас стал монастырем, а до революции был просто пустынью, – продолжала Полина Ивановна, – женская пустынь в лесной глухомани, вот что это было. Так откуда тут возьмутся, скажи на милость, сундуки с сокровищами?
– А что такое пустынь? – спросил Витька.
– Пустынь – это пустое место, где селились небольшие мужские монашеские общины, – ответила Полина Ивановна.
– Мужские?
– Сначала мужские, а потом стали возникать и женские. У нас тут до революции была женская Святоезерская Иверская пустынь. Потом в 17-м году монахинь, их тут было всего несколько человек, разогнали, часть построек сожгли, часть передали в торфопредприятие.
– Оно уже тогда было, что ли? – удивился Юра.
– Нет, торфопредприятие появилось чуть позже, в 30-х годах, – подумав, ответила Полина Ивановна, – какое-то время пустынь была бесхозной. В общем, ребятки, никаких сокровищ никогда не существовало.
– Жаль, – сказал Юра, – а то я их почти нашел.
– Думаю, если и есть в этих местах клад, то, скорей, в старой барской усадьбе, – веско сказал Витька. – Полина Ивановна, что в ней было после революции?
Полина Ивановна искоса глянула на него и улыбнулась.
– До войны там был магазин, потом здание кто-то поджег, и с тех пор стоят эти развалины, никак до конца не развалятся…
После обеда ребята опять пошли на озеро купаться, а мы с Витькой и Юрой пошли к барским развалинам на новые поиски сокровищ. Затея, конечно, грандиозная. Мало того, что целый день на солнце строим дом, так еще и в выходной вместо приятного времяпровождения на берегу озера нас снова понесло на солнцепек. Искать клад, который, если и был, то давно найден. Инициатором на этот раз выступил Витька. Юра после неудачи с кладом монахов уже несколько поостыл к кладоисканию, но, когда Витька шепнул ему, что знает точно, где закопан барский клад, согласился его сопровождать. Я долго упирался, говоря, что там, кроме полевых мышей, ничего они не найдут, что водичка в озере Святом в самый раз, но Витька, шельма, просто булькал энергией, и мне подумалось: а что если и правда найдет?
– Пошли, – сказал я, но предупредил. – Не больше часа.
Пришли мы на эти развалины часа в три, когда солнце жгло на полную мощность. Витька уговаривал нас с Юрой взять с собой лопаты, но не уговорил. Развалины были как развалины. Все, понятно, заросло бурьяном и деревьями, продираться сквозь которые было не особенно увлекательно. Витька вскарабкался на одну из сохранившихся стен и, как Илья Муромец на заставе, оглядывал окрестности.
– Идите туда, – сказал он нам, махнув рукой в сторону, которую он из каких-то своих соображений посчитал перспективной.
Мы прорвались, куда он показал, и обнаружили там квадратную площадку примерно четыре на четыре метра. Я огляделся и присел на какое-то полусгнившее корыто. Юра остался стоять и опасливо сказал:
– Тут, наверное, змеи.
– Только кобры, не бойся – подбодрил его Витька, подбираясь к нам с противоположной стороны, – это место я еще в первый раз подметил.
– А что в нем такого? – спросил я.
– Трава здесь не растет, видите? – Витька с видом исследователя прошелся по площадке. Травы и правда здесь было мало, в основном красноватая глинистая земля.
– Ну и что?
– Да странно это: везде трава прет, а здесь нет.
– Витек, ты умом всегда славился, – сказал я ему, – а «Авангард» тебя, похоже, совсем доконал. Каким образом отсутствие где-либо травы указывает на наличие клада?
– Да, Викторина, что-то тебя не туда повело, – поддержал меня Юрка.
– Слушайте сюда, тунгусы, – ответил Витька, – клад если и есть на свете, то здесь, в этих развалинах. А в развалинах мы находим явно аномальное место. Ясно, что напрашивается вывод…
– Ты напрашиваешься на пинок, – сказал я. – Пошли, Юра, еще успеем поплавать.
– Ладно, скажу вам последний довод, – Витька понизил голос, хотя в радиусе полутора километров никого не было.
– Ну.
– Полина мне шепнула, чтобы я обратил особое внимание на эту площадку. – Вить, у тебя в роду идиоты уже были или ты первый? – поинтересовался я. – Полина шепнула… А что ж она сама-то клад не выкопала?
– Этого я не знаю, – признал Витька. – Но уж больно место такое… Просто прет кладом от него!
Он приспособил валявшуюся неподалеку железяку под лопату и принялся бурить ею скважины. Юрка топтался рядом. А я снова присел на свое корыто и стал наблюдать.
– Вить, копни своим бульдозером вон там, – посоветовал я ему, – видишь, вроде будто рылся кто-то недавно. Не иначе старый барин проверял, не упер ли кто его золотишко.
Витька посмотрел, куда я ему указал, и подошел к этому месту. Там был крохотный пятачок земли, оттенком немного отличавшийся от остальных. Он вонзил железяку в землю и выковырнул оттуда небольшую пластмассовую коробку. Юрка воскликнул:
– Нифига себе, он и вправду что-то накопал!
Витька поднял коробку, повертел ее в руках и дернул крышку. Крышка легко слетела, и из коробки выпал листок. Листок отлетел к Юрке, который ловко его ухватил.