Стрела

12 декабря 1773 года от Сошествия

Фарвей, герцогство Надежда, резиденция великого лорда

– Милорд Эрвин, я… м-м-м… рад, что вы нашли возможность принять мое приглашение. Будьте добрым гостем, разделите м-м-м… мою трапезу.

Эрвин ответил на приветствие, поклонился и сел. Герцог Генри Фарвей, лорд-землеправитель Надежды – худой стареющий мужчина с изрядной проплешиной на темени. Двойной подбородок и брыластые щеки отнюдь не скрашивают его внешность, а дополняет картину мерзкая привычка причмокивать губами перед тем, как начать говорить. Речь лорда Фарвея чем-то похожа на жвачку: каждую фразу он покатает на языке – и лишь затем выцедит сквозь зубы.

Однако Эрвин не заблуждался: этот тип, напоминающий пьянчугу или ростовщика, на самом деле – весьма осторожный и дальновидный политик. Его участие необходимо Эрвину. Герцогства Надежда и Альмера занимают самую середину материка. Пока центр империи единодушен, он обладает огромным влиянием. В силах Надежды с Альмерой, если им заблагорассудится, расколоть государство на три отдельных куска, и, чтобы вновь собрать его воедино, владыке придется штурмовать дюжину весьма крепких замков, господствующих над дорогами.

Но если удастся склонить Фарвея на свою сторону, разрушить его союз с Альмерой – ситуация изменится в корне. Альмера сама по себе – весьма богатая земля, но не ключевая. Без Надежды герцог Альмера не сможет угрожать венценосной Фаунтерре блокадой и лишится значительной части влияния. Сильный, но отдаленный Ориджин, напротив, приобретет союзника в самом сердце государства – опору для удара в любом направлении.


– Для меня честь быть вашим гостем, лорд Генри.

– Это… м-м-м… взаимное удовольствие, лорд Эрвин. Сын Десмонда Ориджина – желанный гость в любом доме, преданном императору.

Невнятная речь герцога Фарвея изобиловала намеками. «Сын Десмонда Ориджина» – скрытый вопрос: от имени отца действует Эрвин или по собственной воле? «…Гость в любом доме, преданном императору» – предупреждение о позиции, которую займет лорд Фарвей.

– К сожалению, милорд, – с легкой улыбкой сказал Эрвин, – во мне мало сходства с отцом.

Я не разделяю позицию отца – что вы на это скажете, лорд Генри?

– Это вызывает у меня не столько… м-м-м… сожаление, сколько любопытство, – ответил правитель Надежды. – Не желаете ли вина? Я предпочитаю вина Альмеры – они несколько своеобразны на вкус, но вполне м-м-м… достойны.

Второе предупреждение: лорд Генри предан императору и состоит в союзе с Альмерой. Что ж, это я знал.

– С удовольствием отведаю, милорд. Вы известны как тонкий ценитель вин. Направляясь сюда, я, грешным делом, надеялся отведать вина из ваших погребов и обсудить его вкус.

Прямой речью это звучало бы так: вы, лорд Генри, искушены в политике, потому я и прибыл к вам.

– Хо-хо, я – ценитель вин? Вы льстите, м-м-м… милорд. Я лишь держу несколько виноградников, но и не упускаю случая обзавестись парочкой бочек вина других земель.

Еще бы! Конечно, не упускаете!

Лорд Генри Фарвей получил власть над герцогством восемнадцать лет назад, после Шутовского заговора, уничтожившего Великий дом Лайтхарт. Генри Фарвей употребил все свои силы на то, чтобы восстановить богатство и влияние герцогства. Тогда, после заговора, Корона помышляла о том, чтобы вовсе упразднить герцогство Надежда как таковое, разделить на куски и раздать преданным вассалам. Теперь Надежда воспрянула, крепко встала на ноги, уступала могуществом Альмере и Ориджину, но превзошла Литленд и Южный Путь. Как это удалось Фарвею? Просто: он никогда не упускал своей выгоды. Не было спорной ситуации, в которой Фарвей не продал бы свою лояльность одной из сторон. И не было договора, от которого он получил бы меньше проку, чем новоявленный союзник.

Неожиданно лорд Генри добавил:

– Между прочим, о вас, лорд Эрвин, я также слышал немало.

– И что же? Любопытно узнать.

– Говорят, что вы… м-м-м… никудышний фехтовальщик, ни разу не участвовали в турнирах и, более того, вы, наверное, первый мужчина дома Ориджин, кто к вашим годам еще не обзавелся рыцарским званием.

Иными словами, вы меня ни капли не боитесь. Прекрасно, я и не думал запугивать. Эрвин широко улыбнулся:

– Все – чистая правда, милорд! Каюсь.

Лорд Генри причмокнул губами в ответ. Вероятно, это означало улыбку.

– Еще говорят, лорд Эрвин, что вы – лучший игрок в стратемы на всем Севере.

– О, стратемы – дело нехитрое, – отмахнулся Эрвин. – Просто переставляешь фишки и стараешься собрать их в стаю. У кого стая фишек выйдет больше, тот в итоге и побеждает.

– Метко сказано. Но ведь это не всегда так уж просто, верно?

– Да, лорд Генри. Взять хотя бы нынешнюю ситуацию. Владыка Адриан задумал великое и славное дело, но на его стороне удручающе мало фишек.

Эрвин заметил, как напрягся собеседник.

– Лорд Эрвин, я всей душою поддерживаю… м-м-м… реформы, предпринимаемые императором! Верю, что они принесут благо всей державе.

– Так же, как и брак императора с блистательной леди Аланис Альмерой?

– М-м-м… леди Аланис – прекрасный выбор. Сложно вообразить девушку, более достойную короны.

Иными словами, вы считаете, что я устраиваю вам проверку. О, нет! Все гораздо интереснее.

– Однако в конечном итоге выбор невесты – личное дело владыки, не так ли?

Брови лорда Генри дернулись вверх. Конечно, он удивлен: ведь ему хорошо известно, что Ориджин – союзник Альмеры, как и Надежда. С чего бы Эрвину говорить хоть слово против Аланис?

– Несомненно, – ответил правитель Надежды, – император… м-м-м… свободен сделать любой выбор. Но я уверен, что он проявит мудрость и заключит брак с достойнейшей из невест.

– Я же уверен, – отчетливо проговорил Эрвин, – что долг лордов – поддержать императора независимо от того, какой выбор он совершит. Вы согласны со мною?

– М-м-м… – Фарвей потеребил обвислый подбородок. – Владыка Адриан – почитатель альмерского вина, как и я. С чего бы ему делать какой-то иной выбор?

– Владыке Адриану альмерское вино насильно льют прямо в глотку, и, сдается мне, он неплохо заплатил бы, чтобы избавиться от радости такого угощения.

– Вам… м-м-м… сдается, лорд Эрвин?

– Я вполне уверен в этом, лорд Генри.

Герцог Фарвей брезгливо поморщился, словно в его кубке оказалась ослиная моча. Хороший знак. Он пытается показать, как противно ему предложение Эрвина, а значит, намерен торговаться. Хотел бы отказать – просто отказал бы, не тратя сил на игру.

– И чем же… м-м-м… готов заплатить владыка за свободу выбора? М-м-м… мне любопытно.

– Лорд Генри, если, к примеру, один верный императору дом располагает двумя искровыми цехами, а другая, соседняя земля имеет лишь один искроцех, то это – явная несправедливость. Владыка готов устранить ее.

– М-м-м… не ново. Первый советник владыки высказывал такую мысль.

Конечно, Айден Альмера уже обещал Надежде второй искроцех за поддержку в пользу Аланис! Экий благодетель! Последнее десятилетие герцог Альмера отчаянно манипулирует императором, чтобы тот не позволял Надежде строительство плотины. Благодаря этому Альмера неизменно побеждает соседку в торговой войне. А теперь Айден наконец смягчает давление на Адриана, разрешает Надежде обзавестись вторым искроцехом и этим оплачивает лояльность Фарвея.

Тем не менее, теперь уговорить Генри Фарвея будет сложнее – искроцех уже обещан ему. Хитрый вельможа не изменит условий договора, пока не получит предложения получше.

Придется ввести в дело второй аргумент.

– Кроме того, – заговорил Эрвин, – император поощряет браки между его вассалами. Супружество скрепляет мир в государстве, упрочивает связи между землями…

– М-м-м… мудрая политика, – кивнул лорд Генри.

– И как удачно, – добавил Эрвин, – что ваша внучка, юная инфанта Лаура, принадлежит к роду Агаты.

Дети лорда Генри ведут род от Праматери Елены, но двое его внуков – в том числе прекрасная Лаура – имеют кровь Светлой Агаты. Поэтому намек более чем очевиден.

– Надо полагать, речь идет о браке с потомком Светлой Праматери?

– Надеюсь, инфанте Лауре придется по душе жизнь на Севере. Поверьте: нет на свете места прекраснее, чем Кристальные горы.

Лицо лорда Генри выразило скуку. Конечно, герцог Айден предложил ему не только искроцех. Слишком долго Альмера враждовала с Надеждой, одна плотина не сделала бы их друзьями. Чтобы сгладить вражду, нужен был брачный договор. Герцог Айден, несомненно, уже подыскал жениха для внучки лорда Генри. В столичной библиотеке Эрвин изучал рисунки династического древа Альмера, прикидывал варианты. По его расчетам, Айден мог предложить в мужья инфанте Лауре своего младшего сына – милого семилетнего мальчика без малейших надежд на наследство. Чтобы склонить лорда Генри на свою сторону, Эрвину следовало перебить ставку Айдена Альмеры.

– Север предлагает жениха для моей милой внучки? М-м-м… любопытно… – заговорил Фарвей без малейшего интереса.

Эрвин кивнул.

– Хэммонд, барон Нижней Долины? – скучливо предположил лорд Генри.

Эрвин покачал головой.

– Дастин Глория из Айсвинда, троюродный племянник герцога Ориджина?

Эрвин молча поднял глаза к потолку – бери выше. Во взгляде Фарвея появилось любопытство.

– Сын и наследник графа Флеминга?

Взгляд Эрвина вновь устремился вверх.

– Будущий сын Северной принцессы и графа Шейланда?..

Лорд Генри подался вперед. Эрвин улыбнулся и указал взглядом в потолок.

– Милорд!.. – выдохнул Фарвей. – Вы предлагаете… м-м-м… неужели?

– Я подумывал о женихе несколько более привлекательном.

Тон землеправителя переменился:

– Моя Лаура – прелестная девочка! Золотистые волосы, большие глаза, тонкая кожа… У нее легкий нрав, она часто смеется и шутит, способна вызвать улыбку даже на самом хмуром лице!

– Охотно верю, лорд Генри.

– И Лаура… м-м-м… отнюдь не глупа. Она быстро читает, легко впитывает любую науку. Хотя ей только двенадцать, ее никак не назовешь наивным ребенком.

– Рад это слышать, лорд Генри.

– К сожалению… м-м-м… лорд Эрвин, древние традиции Надежды не позволяют девицам вступать в брак раньше совершеннолетия.

– Я это знаю. Ничто не помешает отложить брак на четыре года.

– Хорошо, рад слышать это. Вероятно, вы желаете увидеть Лауру, поговорить с нею?

– Я знаком с инфантой. Мы виделись на зимнем балу.

– В любое время, когда пожелаете, вы сможете повидать ее, лорд Эрвин. Лаура прекрасно танцует, поет, у нее чудный голос. Она делает успехи в поэзии, учится рисовать, с девятилетнего возраста упражняется в верховой езде. Однако ее… м-м-м… образование еще не завершено. Как вы полагаете, какие науки могут пригодиться будущей невесте?

– Я придерживаюсь того взгляда, лорд Генри, что ум и эрудиция украшают девушку.

– Несомненно.

– Знания истории, географии, политики, а при возможности и точных наук, сделали бы инфанту прекрасной собеседницей и помощницей для будущего супруга.

– Ваши пожелания будут… м-м-м… тщательно учтены.

– Не стоит также отказываться от поэзии и живописи. Моя сестра, леди Иона, пишет стихи, достойные самого искреннего восхищения.

– Она послужит примером для моей внучки.

– А если бы девушка умела играть в стратемы, это придало бы ей исключительное очарование.

– Лаура получит наилучших учителей этой игры.

Эрвин кивнул и поднял кубок. Они выпили за здоровье инфанты.

Лорд Генри осторожно уточнил:

– Верно ли я понял, что мы говорим о… м-м-м… награде за мое преданное служение императору?

– Совершенно правильно. От вас требуется поддержать владыку осенью, при голосовании в Палате, независимо от невесты, которую он выберет летом. Как видите, я ожидаю от вас лишь тех действий, к которым призывает вассальный долг.

– А если владыка Адриан назовет своей избранницей леди Аланис Альмеру…

– …Вы станете пред нею на колено и поклянетесь в верности. Суть в том, что если Адриан назовет другую невесту, то ваши действия буду точно такими же.

Генри Фарвей поднес к губам кубок.

– Я хочу напомнить… м-м-м… лорд Эрвин, что мы с вами пьем альмерское вино. Оно может забродить в желудках, если наши голоса окажутся не на стороне леди Аланис.

– Наши голоса будут на стороне императора, и едва ли кто-то сможет обвинить нас в этом. А если леди Аланис не сумеет вызвать в сердце государя теплых чувств, наша ли будет в том вина или ее собственная?

– Вы говорите верно, но альмерское вино бывает весьма… м-м-м… хмельным. Оно может ударить в голову и толкнуть на безрассудные действия… к примеру, лишить императора поддержки в Палате Представителей до тех пор, пока он не изменит выбора в пользу леди Аланис…

– Трезвый человек назвал бы такие действия шантажом. Если хмельное вино побуждает вассала шантажировать собственного господина, то лучшее, что может сделать вассал, – это сунуть два пальца в рот и очистить свой желудок. А затем перейти на напитки покрепче, вроде орджа или нортвудского ханти. Они бывают горьки, но никогда не вызывают рвоты.

Как и в беседе с архиепископом, Эрвин оставил решающий аргумент напоследок. Встать на сторону герцога Альмеры, пытающегося давить на владыку, – означает пойти на конфликт с императором и двумя могучими северными землями. Союз с Эрвином обещает лорду Генри не меньше выгод, но таит значительно меньше опасностей.

Лорд Генри Фарвей потер подбородок.

– Слухи не врут, милорд. Вы… м-м-м… хороший игрок в стратемы. Считайте, что получили еще одну фишку.


Конец мая 1774 года от Сошествия

Река (около 380 миль от границы империи Полари)

– Стреляйте, мой лорд! Стреляйте! Уйдет же!..

Эрвин София очнулся от размышлений. В тридцати шагах от него стоял олень – грациозный красавец со светлыми подпалинами на шее.

В четвертый уже раз Эрвин ходил на охоту вместе с Кидом и Томми. До сих пор он не встретил ни кабана, ни косули, ни даже зайца. Если бы владыка провел турнир на звание худшего охотника империи, Эрвин без труда завоевал бы первый приз. Он распугивал дичь всеми доступными способами: хрустел ветками, наступал на шишки, говорил редко, но всегда невпопад, а если замечал в чаще какое-то движение и принимался взводить тетиву, то арбалет непременно издавал пронзительный скрип, от которого и мертвец вздрогнул бы. Кид говорил: «Возьмите лучше лук, мой лорд! Он тише и быстрее». Да уж. Эрвин кое-как справлялся с арбалетом и, случалось, даже поражал мишень. Но стрелою из лука он вряд ли попал бы в рельсовый тягач, стоящий на месте! Кид говорил: «От вас пахнет, мой лорд… Чем-то таким странным… мылом, что ли? Дичь издалека запах чует». На вопрос, что же делать с этим, Кид посоветовал измазать одежду оленьим навозом. Эрвин в изысканных выражениях отказался. Кид говорил: «Учитесь ходить тише, мой лорд». Эрвин спрашивал: «Как это – тише?» Охотник пояснял: «Смотрите, куда ногу ставите. Сушняк, валежник, шишки хрустят, когда на них становишься». Отличная мысль, да только в лесу повсюду или шишки, или валежник, а летать Эрвин пока еще не обучился. В качестве крайней меры Кид предложил вовсе не ходить, а лечь в засаду у ручья: рано или поздно зверье придет на водопой. Они проторчали в кустах несколько часов, и самым крупным зверем, которого подстерег лорд Ориджин, оказалась зеленая гусеница. Томми уснул и принялся громко храпеть, его клокочущий рык ни капли не смутил охотника. Храп, мол, – натуральный звук, он не пугает дичь. Но как только Эрвин пытался пошевелиться чтобы размять затекшее тело, под ним непременно ломалась какая-нибудь веточка, и Кид болезненно морщился. «Вы громко лежите, мой лорд… Все зверье переполошили!»

Охота – дело сложное, со вздохом думал Эрвин. А всякую непростую учебу следует начинать с малого. Вернусь в Первую Зиму – пойду охотиться на овец. Их в долине полным-полно. Переоденусь пастухом, чтобы усыпить их бдительность, возьму для маскировки дудочку, ведь овцы – хитрые бестии, их так просто не проведешь. Подкрадусь поближе, а потом вскину арбалет – хлоп! И вот первый охотничий трофей у меня в руках! Впрочем, попасть в овцу не так уж легко – мелкая, верткая тварь. Выследить бы корову… желательно привязанную.

Лежа в засаде и изнемогая от скуки, Эрвин проваливался в воспоминания о столице и своей дипломатической игре, развлекал себя, мысленно переставляя на доске политические фигуры. Дело шло к закату, и он уж не надеялся встретить никого крупнее гусеницы, как вдруг Кид ткнул его в бок:

– Стреляйте, мой лорд!

Олень склонился к ручью прямо на виду у людей, как ни в чем не бывало. Или не заметил их, или заметил, но не счел достойными внимания. Может, олень решил, что люди спят – ведь Томми храпел за троих.

Эрвин приподнялся на локтях, наводя арбалет. Что-то шурхнуло под рукой, олень встрепенулся. Эрвин выстрелил. Болт ушел ниже и правее головы, пробил шею навылет по краю. Олень заревел и ускакал, кровь текла по его загривку. Кид выпустил ему вслед две стрелы, но лишь ранил в ляжку. Вскоре зверь скрылся из виду.

Эрвин сказал в сердцах:

– К Темному Идо такую охоту! Лучше бы вовсе не стрелял!

– Не так уж плохо, мой лорд! Вы ведь попали, даже в шею.

– В том и беда. Мне жаль этого оленя.

– Так ведь мы собирались убить его, мой лорд.

– Да, но мгновенно. А теперь он будет долго умирать от раны.

– Он не умрет, – ответил Кид. – Рана не смертельна, вы не перебили горло.

– Она загноится, и зверь умрет от гнилой крови. Я видел, как такое случается с воинами.

– Не умрет, мой лорд, – повторил Кид.

Встал, побродил вокруг, разыскивая что-то, затем нагнулся и выдернул пучок травы. В Первой Зиме такой травы Эрвин не видал: мясистые стебли с крохотными пупырышками, продолговатые полусвернутые листья, темные сверху и почти белые снизу.

– Это змей-трава, мой лорд. Вот попробуйте.

Кид несколько раз переломил стебли, сжал пучок, и на сломах выступили росинки сока. Охотник протянул их Эрвину, и тот лизнул сок кончиком языка. Вкус был горько-пекучим, язык обожгло.

– Гадость какая!

– Это яд, – бесхитростно заявил Кид. Эрвин быстро сплюнул.

– Ты умом тронулся?

– Капля безвредна, мой лорд. Чтобы умереть, нужно больше. Здоровые звери не едят змей-траву, но раненые разыскивают ее и жуют. Не только олени, а даже и волки. Сок змей-травы убивает гниль в крови, и раны заживают быстрее.

– Ты же говорил, от нее можно умереть?

– Можно, если съешь лишнее. А если в меру – то выживешь.

– Откуда олени знают меру?

– Чуют, мой лорд. Звери порою мудрее людей.

Эрвин склонен был согласиться. Он знавал мало зверей, зато много людей. Большинство были глупы.

К закату охотники вернулись в лагерь с пустыми руками. Колемон встретил их угрюмым взглядом, потеребил бороду и сказал:

– Плохо дело, ваша светлость. Лес не дает дичи. Боги хмурятся. Лучше бы нам вернуться.


Восемь дней назад отряд выбрался из Мягких Полей и двинулся на восток сквозь густой лес.

После предательских топей чаща казалась сказкой. Земля под ногами была тверда. Эрвин вернулся в седло и несколько дней пребывал на вершине блаженства.

Мятеж, едва не случившийся на болоте, был предан забвению – словно канул в трясину. Теобарту, вернувшемуся из разведки, Эрвин сообщил лишь то, что кайр Джемис попытался поднять бунт и был наказан. Лорд умолчал о том, насколько преуспел Джемис и сколь многие воины едва не встали на его сторону. Похоже, кайры сочли его поступок достойным. Во всяком случае, Эрвин больше не слышал слова «неженка» и не ловил на себе осуждающих взглядов.

Приближалась Река – главная цель путешествия. Все чаще среди его спутников заходили разговоры об искре и связанных с нею чудесах.

Что представляет собою искровая сила, большинство воинов знали по герцогскому замку в Первой Зиме. Праздничными ночами или, скажем, на недавней свадьбе леди Ионы по зубцам стен и верхушкам башен загорались цветные огоньки. Когда замок запирается, готовясь к осаде – это помнили по оборонным учениям, – вспыхивают направленные огни и шарят пятнами света по земле вокруг стен. Кроме того, в центральных башнях имеются насосы, которые закачивают воду из колодцев в водонапорные емкости на верхних этажах. Та странная сила, что зажигает огни и вращает валы насосов, и есть таинственная искра.

Еще об искре знали то, что она как-то связана с медными проводами, обернутыми вощеной тканью, и с разлапистыми ветряками, торчащими на мачтах. Вращение крыльев ветряной мельницы представлялось воинам делом ясным, понятны были и пятна света в замковом дворе – примерно как от факелов, только белее и не дрожат. Но вот все, что происходило в зазоре между дуновением ветра и появлением света, виделось сплошным колдовством. Природа искровой силы была столь запутана, чудесна и непонятна, что воины даже не пытались думать на эту тему – все равно умом ее не постичь.

Однако легко было понять, что несколько ветряных мельниц – безделица в сравнении с целой рекой, которая пережата плотиной и крутит сотни водяных колес. Любому ясно: река намного сильнее ветра, и искровой силы она даст куда больше. На это и направилось воображение участников похода: как изменится лес и все Запределье, когда здесь выстроят плотину и цех?

– Весь лес огоньками осветят! Каждое дерево засияет! – заявлял один из греев.

– Это еще зачем? – возражал другой. – Замок выстроят и осветят, да еще двор. А лес-то зачем?

– А охотиться при свете знатно будет! Всякая дичь – как на ладони, стреляй себе.

– Так дичь от огоньков и распугается, дурья твоя башка.

– Да? Но лес-то все равно осветить можно. Чудо будет! Ни у кого из герцогов такого нет, даже у самого владыки. А у наших-то будет!

Тут воин опасливо глянул на Эрвина, но тот лишь лукаво подмигнул ему: мол, да, именно в том и состоит великий план дома Ориджин – сделать лес с огоньками.

– Чушь про огоньки, – говорил кто-то из кайров, настроенных прагматично. – Город выстроят, а в нем будут кузницы, плавильни, гончарный цех и ткацкий тоже, и все это будет работать от искры. Вообразите, сколько прибыли выйдет. Каждый ремесленник будет приносить по елене в месяц – все герцогу в казну.

– Ремесленный город среди леса? Вот так новость! И где же они станут сырье брать, и куда товар сбывать?

– Как – куда? Караваны будут ходить из империи, а потом еще и рельсу проложат.

– Караваны? Среди глуши? Все разбойники за тысячу миль сюда слетятся, на этакую кормушку!

– Так ведь караванщиков вооружить можно, – ввернул Луис, – искра же будет, можно и искровые копья всем раздать.

Кайры только фыркнули.

– Для искровых копий, – пояснил Томми, – не только искра нужна, а еще очи. Это мелкие алые камни, в них хранится искра, пока не поразит врага. А очи стоят дороже, чем меч с кольчугой и шлемом вместе.

– Ну и что? Прибыли-то много пойдет, из прибыли-то можно…

Высказался и Филипп Лоуферт:

– Правильней всего будет при помощи искры водопровод устроить, да еще обогрев воды. Чтобы в каждом доме города теплая вода была.

– Зачем? – удивился Теобарт. – Положим, зимой можно избу обогреть. Ну, а летом?

– Тело свое, молодой человек, надлежит держать в чистоте. Омовение надо совершать не реже раза в неделю, так Праматери нам завещали. А холодной водой не отмоешься как следует, только горячая нужна. Барышни в этом деле, в омовении-то, понимают побольше нашего. Был я знаком некогда с одной девицей – волосы что красная медь. Так вот, не поверите, сударыня эта омывалась в тазу каждое утро. Вот не вру – как солнце взошло, так она и просит воды разогреть. Без этого из дому выйти не могла!..

Кид терся около механика. Он не понимал и половины того, о чем говорили, и явно жаждал выяснить. Наиболее авторитетным и знающим человеком он почитал герцогского сына, но расспрашивать его напрямую Кид побаивался, так что обратился к Луису:

– А что такое эта вот искровая сила? Где она берется?

– Чтобы создавать искру, нужны искровые цеха, – пояснил механик. – Реку загораживают плотиной, при плотине строят искроцех, а от него уже искра идет куда надо по проводам.

Пожалуй, изо всего сказанного Кид понял лишь слово «плотина», за него и ухватился.

– Плотину строят? Ну, это да. Течение, значит, перегораживают, и вода поднимается. Мы на Льдянке так летом делаем, когда воды мало. Ну, а дальше? Поднялась вода за плотиной, и что же?

Луис немало гордился глубиной своего знания и с удовольствием принялся объяснять. Вода, дескать, поднимается, а потом падает с высоты по множеству параллельных каналов, а в каналах этих стоят колеса, и они крутятся. Колеса вращают валы искромашин, в них-то и возникает сила. Все дело здесь в брусках из магнитного сплава, что закреплены…

Юный охотник тщетно пытался поспеть за ходом пояснения. Магнитный сплав? Что это за сплав такой и при чем тут он? Луис стал пояснять, что такое магниты, как их делают и как закрепляют на дисках искромашин, и как нужно намотать провод… Юноша сник и, похоже, утратил надежду.

– Послушай, Кид, – вмешался Эрвин, – тебе случалось жить впроголодь?

Проводник удивленно кивнул. Уж конечно случалось.

– Замечал, что от голода сил становится меньше, словно они уходят из тела?

– Да, мой лорд. – Он так и не научился произносить титул как следует.

– А когда хорошо поешь, да еще и поспишь, силы прибывают?

– Да, мой лорд.

– Выходит, еда превращается в твои силы. Ты ешь, положим, кашу, и в твоих руках появляется сила, чтобы стрелять из лука, ставить силки, носить добычу, разводить костры – словом, делать разные дела. Верно?

– Еще бы, верно. Так и есть.

– Вот искроцех делает то же самое, только его пища – течение реки. Все эти машины, про которые говорил Луис, делают одну простую штуку: берут силу реки и превращают в другие силы. Например, в тепло для плавильных печей, или в силу колес, чтобы двигать поезд. Понимаешь?

Кид уставился на лорда. Похоже, он понял пояснение – весь последующий день сиял от радости.

– Мой лорд, – спросил он погодя с некоторой тревогой, – но когда загораживают течение, то вода поднимается и может даже переполнить русло.

– Верно.

– А когда вы построите плотину, то Река выйдет из берегов. Ведь может же выйти, особенно по весне? Вдруг она весь лес затопит? А до Спота не дойдет?

Эрвин улыбнулся.

– Лес огромен. Лишь малая часть его окажется под водой. Затопление не достанет даже до Мягких Полей.

Затопленная чаща все же взбудоражила всеобщее воображение. Какое-то время порассуждали о том, каково будет деревьям стоять в воде, и будут ли видны кроны, и куда денется зверье, и, раз уж такое дело, нельзя ли будет заплывать из северного моря прямо в лес на шхунах. Позже разговор вновь перекинулся на чудеса искровой силы – рельсовые поезда, горячую воду, копья с очами. Так было и вечером на привале, и следующий день, и вновь…


А потом, спустя неделю после болота, они вышли к Реке, и в душе Эрвина вспыхнуло горькое торжество. Всем бесчисленным мечтам о чудесах искры пришел конец, зато Эрвин был прав с самого начала: здесь не построить плотины. Даже если император решится на безумную щедрость и даст Ориджинам взаймы миллион золотых эфесов – все равно не построить. Это видно с первого же взгляда.

Река имела в ширину больше четверти мили, была полноводна и черна. Ветки, упавшие в воду, плыли на север со скоростью пехотинца, идущего маршевым шагом. Свой дальний, восточный, берег Река изгрызла и превратила в трехсотфутовую кручу, испещренную норами и торчащими сухими корнями.

Эрвин с Луисом переглянулись. Механик печально кивнул: мол, соболезную, милорд. Эрвин пожал плечами: я же говорил. Остальные еще не поняли, и Луис пояснил им. В столь сильном течении строить нельзя, необходимо будет вырыть обводное русло и пустить по нему Реку на время сооружения плотины. Строительство такого канала – уже задача на годы. Но еще хуже с самой плотиной. Гранитные глыбы, подогнанные по форме и скрепленные жидким свинцом, – вот единственный материал, способный выдержать мощь подобного течения. Гранита нет в лесах, его можно лишь добыть в Кристальных горах и привезти сюда, через триста миль зарослей, через Мягкие Поля… Выстроить еще одну Фаунтерру проще и дешевле, чем плотину на Реке. Река попросту слишком могуча, чтобы люди смогли взнуздать ее.


Для очистки совести Эрвин отправил воинов на разведку вверх по Реке. Вниз по течению она станет только шире и мощнее, но вот выше, возможно, найдется подходящее место для плотины. Эрвин не очень-то верил в это, однако следовало убедиться.

Оставшийся отряд коротал время на пологом берегу Реки.

Кайры травили военные байки, попивали эль, ходили охотиться.

Греи упражнялись в стрельбе и фехтовании. Сбивали стрелами шишки, колотили друг друга учебными мечами. Наблюдая за ними, Эрвин захотел было и сам принять участие в тренировке, но вовремя понял возможные последствия. Кайры знают, что мечник из него слабый, но не знают – насколько. Его самоубийственная решимость тогда, при конфликте на болоте, произвела впечатление. Однако уважение мигом исчезнет, если на глазах у всех какой-нибудь грей отдубасит Эрвина учебным мечом. Так что воинским упражнениям он предпочел охоту. Несмотря на полное отсутствие улова, каждый вечер Кид заверял Эрвина:

– Хороший был денек, мой лорд!

Эрвин склонен был соглашаться: ведь они находились в дальней точке пути. Возвращение домой предстояло уже так скоро!

А вот Колемон, напротив, был угрюм и с каждым днем, проведенным на Реке, мрачнел все сильнее. Он вел длительные беседы, смысл которых был прост: не стоит здесь оставаться, не к добру это. Река представляла собою край разведанных спотовцами земель. По ту ее сторону, если верить Колемону, лежали места проклятые и гиблые.

Начать хотя бы с того, что ночами за Рекою что-то мерцает в небе, будто зарево от пожара, а днями стук и клекот доносятся. Никто из воинов отряда, впрочем, не видал зарева и не слышал стука, но это ничуть не смутило Колемона:

– Все охотники, кто выходил к Реке, видели бесовский огонь. А что сейчас не видать – так это он притаился, заманивает…

Потом, живут за Рекой ходячие деревья. Их немного, и бродят они по ночам, но все же страшно: ляжешь спать, а дуб на тебя корнем наступит – мокрое место останется.

Бывают и твари невиданные. Есть за Рекою место, где живность свою суть меняет. К примеру, смотришь – кабан. Бьешь стрелою в сердце – а ему нипочем. Прыг себе на дерево и ускакал по веткам. А если все же уложишь его, начнешь свежевать – то увидишь: сердце у вепря маленькое, беличье. Не диво, что стрела мимо прошла!

Живет там и племя людовепрей: у этих тело кабана, а голова – человечья. Они говорить умеют, но не по-нашему – нельзя понять. Перекрикиваются меж собою, коли видят чужака – собираются толпой, окружают и топчут копытами, а как затопчут – жрут. У людовепрей есть особенность: телами они разные, а вот лица у всех одинаковы! И кабаны, и свиньи, и поросята – все на одно лицо.

Есть и другое племя – кусачи. Телами люди, а головы волчьи. Глаза у них красным светятся, что факелы, лишь когда зверь нажрется – чернеют. Это боги кусачей прокляли за кровожадность, сделали так, чтобы глаза огнем горели. На охоте глаза их выдают, мелкое зверье издали кусачей видит и прячется. Потому их так мало – с голоду дохнут.

– А Тощий Зверолов перед кончиной рассказывал, что его дятел сглазил, – загробным шепотом вещал Колемон. – Тощий-то за Реку не ходил, не такой он был дурак. Но силки по берегу у водопоя расставил. Проверял их, как вдруг слышит с того берега дятлов стук и стоны нечеловеческие. Даром что четверть мили – все равно услышал, это его и всполошило. Посмотрел туда, а там дерево высоченное, и под кроной дятел кору долбит, а из-под клюва по стволу кровь течет. Дерево стонет, а дятел все стучит, а кровь потом язычком слизывает. Тощий ни напугаться толком не успел, ни удивиться – откуда у птицы язычок? Как тут дятел его заметил и давай с дерева вниз спускаться. Ох, Тощий и деру дал! Мало ли, что другой берег: этакая тварь и перелететь может, и прямо по воде перебежать! Только не спасло Тощего бегство: как вернулся в Спот, так дней через десять и помер от лихорадки. И все заикался перед смертью. Злой глаз был у дятла, вот так-то.

…В четыре года я прочел свою первую книгу, думал Эрвин София Джессика. В шесть знал наизусть историю Сошествия, в семь понял принцип искровой силы, в восемь изучил устройство тягача. К шестнадцати перечитал сотню томов из библиотеки Первой Зимы, в семнадцать поступил в Университет Фаунтерры. В двадцать написал очерк о политике Юлианы Великой; в двадцать один выступал на открытом заседании Палаты Представителей; в двадцать два впервые был приглашен в чайный салон императора. Теперь мне двадцать четыре, и я достиг вершины своего обучения: слушаю лекции о людовепрях и дятлах-кровопийцах!

– А полтора года тому, – продолжал Колемон, – прибило к нашему берегу мертвое тело. Страшное оно было: глаз не отвести, до того жутко! Плоть бледная, бесцветная, но по всей коже бугрятся грибы и багровым пульсируют. Это они всю кровушку из бедняги высосали. Заснул он, видать, на красной грибнице – вот так-то.

– Надо полагать, – подытожил рассказы Эрвин, – с того берега Реки никто живым не возвращался?

– Ни один, ваша светлость, – истово закивал Колемон. – Переплыть Реку – все равно что живьем в землю зарыться.

– Откуда же вы знаете обо всем, что там творится?

Охотник глянул на него снисходительно:

– А как же не знать-то!


Дни стояли теплые. Раннее лето сияло небесной синевой, поднималось над землею влажной испариной, дышало цветением, искрилось в речных волнах.

Эрвин полюбил глядеть на Реку: величавой своей мощью она напоминала Ханай. Река дика, Ханай обуздан: скован семью мостами, усеян белыми соцветьями парусов, берега его заросли дворцами и башнями. И все же реки похожи чертами, будто брат и сестра.

Ханай, столица. Начало июня. Состоялся ежегодный бал во дворце Пера и Меча. Блестящая знать всех земель съехалась в Фаунтерру и останется там до конца летних игр, что будут в августе. Столица проведет два месяца в драматическом ожидании. Грядущая помолвка императора может принести с собою что угодно: гражданскую войну, годы мира и благоденствия, расцвет науки и прогресса, упадок династии или, напротив, усиление Короны, но увядание Великих домов.

Чем больше Эрвин думал об этом, тем больше убеждался: будь он на месте императора Адриана, любой ценою отложил бы помолвку на год. В сентябре состоится голосование в Палате Представителей, весьма важное для владыки. Будет решаться судьба законов о реформах. Великие дома станут требовать брачного договора, шантажировать, угрожать провалом голосования. Но если Адриан пойдет на поводу и заключит помолвку, он станет заложником, фишкой в чужих руках. Три невесты – три коалиции Великих домов. Выбрать одну из невест – значит лишиться поддержки двух остальных коалиций. А значит, попасть под полное влияние союзников императрицы – ведь кроме них владыке будет уже не на кого опереться.

С другой стороны, без помолвки Адриану будет весьма сложно добиться принятия непопулярных законов в Палате. Но старания Эрвина, пусть и незавершенные, дают владыке возможность. Литленд не станет упираться. Герцог Надежды поддержит императора, подкупленный искровым цехом и видами на родство с Ориджинами. Нортвуд и Ориджин – также на стороне Адриана. Даже строптивый архиепископ Галлард, кажется, склонился на сторону императора. Церковь не имеет прямого голоса в Палате, но оказывает немалое влияние на тех, кто имеет.

Эрвин мог бы поручиться, что император отложит помолвку, если бы не одно недавнее событие. Граф Нортвуд, что приезжал на свадьбу Ионы, привез с собою известие: совершено покушение на Минерву из Стагфорта – троюродную племянницу императора. Эрвин был отдаленно знаком с нею: неглупая девочка, сдержанная и замкнутая. Благородное и нищее существо, лишенное какого бы то ни было влияния. Сама по себе Минерва не решает ничего. Но факт покушения на нее – занятная карта, которую можно с выгодой разыграть. Угроза наследнице – угроза Короне. Хорошая возможность добиться преференций у императора или получить новый рычаг для давления. Коли запахло цареубийством, престолу срочно нужен прямой наследник. Айден Альмера будет использовать это как аргумент в пользу скорейшего брака владыки. Настолько действенный аргумент, что впору, пожалуй, заподозрить в покушении самого Айдена. Странно, правда, что убийцы не довели дело до конца. Герцог Альмера – не из тех, кто останавливается на полдороге. А так, из-за оплошности асассинов, выигрышная карта по имени Минерва попала в руки неожиданному человеку – графине Сибил. Пышущая энергией харизматичная правительница Нортвуда… несомненно, она использует выпавший шанс. Вопрос лишь в том – как именно? Будет уповать на благодарность императора? Обвинит кого-нибудь в покушении, и так разделается с политическим противником? Попросту продаст высокородную Минерву кому-нибудь в жены?..

В одном Эрвин был абсолютно уверен. Он предложил выгодные условия союза Генри Фарвею и довольно неплохое решение – приарху Галларду, но самый драгоценный приз обещал графине Сибил Нортвуд. Если кто-то из коалиции Эрвина и будет следовать плану до последнего, до самого возвращения Эрвина в столицу, – то это леди Сибил.


10 октября 1773 года от Сошествия

Особняк графини Нортвуд, Фаунтерра

– Дорогой Эрвин! Рада твоему посещению, – восклицает леди Сибил Нортвуд и протягивает руку для приветствия.

С нею все будет просто, думает Эрвин, целуя костяшки графини. Уж кого-кого, а эту даму он хорошо знает.

Графство Нортвуд связывают с Первой Зимой сложные отношения. Нортвуд – земля своенравных, свободолюбивых людей. Ею правят потомки вольных стрелков и северных пиратов. Совсем недавно, меньше двух веков назад, нортвудцы склонили колени перед Династией. Тем не менее, загнав гордость в темный угол, они вынуждены вести политику с постоянной оглядкой на своего грозного соседа – дом Ориджин.

Каждая встреча с родителями Эрвина – вроде состязания для леди Сибил. Она неутомимо пытается превзойти их: поразить богатством трапез, роскошью нарядов, удивить успехами в политике, торговле, строительстве. Леди Сибил завидует Ориджинам и страстно желает когда-нибудь увидеть на их лицах ответную зависть. Мучительно стараясь встать с ними вровень, графиня Нортвуд тем самым постоянно подчеркивает неравенство. Она никак не может понять: дело не в богатстве, не в имени рода, не в количестве мечей. Дело в вере: Ориджины верят в свое величие, Сибил Нортвуд – нет.

Что нужно, чтобы договориться с нею? Все просто: обратиться к ее гордости.

– Леди Сибил, – говорит Эрвин, – я пришел к вам за помощью.

– О, с удовольствием сделаю, что смогу!

Графиня усаживает его в кресло рядом с собою. Она одета в простое домашнее платье, чем-то напоминающее халат; ее волосы влажны и пахнут мылом. Это не романтический намек, а небрежность. Эрвин, по мнению леди Сибил, недостаточно важная персона, чтобы специально наряжаться к его приходу. Возрастом графиня годится ему скорее в старшие сестры, чем в матери, однако обращается как с юношей. Леди Сибил помнит его еще мальчиком. Слишком многие на Севере помнят его еще мальчиком, отчасти именно поэтому Эрвину больше по душе Фаунтерра.

– Дело в женщине, верно? – спрашивает графиня. Она была бы в полном восторге, если бы отпрыск Ориджинов обратился к ней за помощью в любовном вопросе. Одновременно три удовольствия: и новая сплетня, и чувство превосходства, и плевок в сторону старших Ориджинов – Эрвин пришел за советом не к отцу или матери, а к ней!

– К сожалению, нет, миледи. Все сложнее… и потому ваша помощь будет особенно ценна.

– Так о чем же речь?

– Я хотел поговорить о Южном Пути.

Леди Сибил понимающе кивает, губы досадливо кривятся. Южный Путь – общий враг северян. Ничто так не роднит Нортвудов с Ориджинами, как ненависть к торгашам Южного Пути.

– Я каждый год веду переговоры с Лабелином об уровне торговых наценок! Не далее как в прошлом месяце встречалась с ним – все так же безрезультатно. Боров ничего не хочет слышать. Если Северу не по карману его товары – значит, Север беден. Таков его ответ. Север беден! Какое хамство! Каждый год сотни тысяч наших эфесов оседают в его казне, и он еще имеет наглость обзывать нас бедняками!

Леди Сибил добавляет несколько более крепких выражений. Эрвин кивает и поддакивает – эмоции собеседницы ему на руку. Позволив графине выговориться, он добавляет:

– Я согласен с каждым вашим словом, миледи. Но боюсь, что дело вскоре обернется еще хуже.

– Куда уж хуже!

– Всеобщий налог, миледи. В сентябре Адриан внесет на голосование свои реформы, в том числе – всеобщий налог с земель и доходов. Если закон будет утвержден, Ориджин потеряет около семидесяти тысяч эфесов ежегодно, Нортвуд – около восьмидесяти пяти.

Леди Сибил сокрушенно качает головой.

– Я тоже подсчитала. Чудовищные числа. Но что поделать!.. Остается уповать лишь на то, что Великие дома проявят благоразумие и не поддержат закон.

– Великие дома проголосуют «за», – твердо заявляет Эрвин. – По крайней мере, половина из них.

Графиня бросает настороженный взгляд:

– Почему ты так думаешь?

– Потому, миледи, что это голосование – отличная кормушка. Корона в уязвимом положении, ей нужна помощь. Среди лордов найдется немало таких, кто решит продать императору свой голос и получить на этом выгоду. В итоге закон будет принят, а те, кто голосовал против, попросту останутся в дураках.

– Омерзительно, когда первородные продают свои принципы!

– Ну, полагаю, они назвали бы это иначе. Сказали бы, что их вассальный долг – поддержать императора в трудную минуту…

Леди Сибил склоняет голову:

– Дорогой мой, к чему ты ведешь? Уж не думаешь ли ты…

– Миледи, я хотел всего лишь посоветоваться. Ваш опыт много больше моего. Как вы полагаете, не стоит ли и нам, правителям Севера, предложить императору свою поддержку? Это было бы весьма полезно владыке и помогло нам решить некоторые проблемы…

Графиня – никудышный политик. Ее честолюбие слишком ранимо, а потому поведение – предсказуемо. В данный момент леди Сибил морщится со вполне ожидаемым презрением:

– Пф! Не могу поверить, что это предлагаешь ты, сын Ориджинов! Неужели сам не видишь, как это бесчестно?

– Нет-нет, миледи, вы неправильно меня поняли. Я не говорю о том, чтобы продать наши голоса за деньги. Что вы!

– Тогда о чем же?

– Я полагаю, если мы поддержим владыку Адриана, то он позволит нам взять то, что причитается нам по праву.

– Не понимаю тебя…

Эрвин наклоняется поближе и доверительно шепчет:

– Южный Путь, миледи. Его торговая монополия существует лишь потому, что все порты на Восточном Море принадлежат ему. Но разве это справедливо? Разве порт Уиндли в предгорье Кристальных гор не был изначально дарован северянам?

– То было триста лет назад, – досадливо встряхивает графиня пышной гривой. – Никаких надежд, что Адриан вернет вам владение, утраченное так давно. Твои дед и прадед не раз ходили войной на Южный Путь, чтобы вернуть порт Уиндли, и всякий раз Корона выступала против них.

– Все правильно, миледи… – Эрвин вкрадчиво добавляет: – Но ведь сейчас время иное. Владыке нужны деньги – мы заплатим налог. Владыке нужны мечи на случай мятежа против реформ – мы дадим ему мечи. Мы будем верными вассалами императора. А с верными вассалами мудрый сюзерен делится трофеями. Как вы считаете, миледи?

Хищный огонек загорается в зрачках леди Сибил.

– Мы попросим Адриана остаться в стороне, когда мы захватим порт Уиндли?

– В самую точку! Владыке это ничего не будет стоить, а нас спасет от торговой удавки на шее! Контролируя Уиндли, имея свой флот на Восточном море, мы получим намного больше, чем потребуется для уплаты налогов. Мы останемся в выигрыше, а от монополии Лабелина не останется и следа.

– Неплохо придумано! Хорошо! Но…

– Но что, миледи?

– Герцог Лабелин из Южного Пути с тем же успехом предложит Адриану свой голос. Почему владыка выберет наше предложение, а не его?

– Потому что Лабелин потребует платы за свой голос – помолвки Адриана с этой курицей Валери Грейсенд. Вы бы порадовались такой невесте, будь вы мужчиной?

Графиня вполне доходчиво передает свое отношение гримасой.

– Именно. А мы не попросим от императора ничего, кроме бездействия. Мы подчеркнем, что нам все равно, какую невесту он выберет. Это должно расположить его к нам. Мы не будем просить ни денег, ни военной помощи – сами возьмем то, что нам нужно. А кроме того, мы дадим ему целых три голоса.

– Нортвуд, Ориджин и?..

– И Южный Путь, разумеется!

– С чего бы Южный Путь союзничал с нами?! Ты же предлагаешь отнять у них порт Уиндли!

– С того, что если они не проголосуют, как нужно, то мы возьмем не один только Уиндли, а все восточное побережье, да еще и Лабелин в придачу.

Леди Сибил складывает губы трубочкой и издает совершенно не графский присвист. В глазах светится азарт. Она даже не пытается скрыть, насколько ей пришелся по душе план Эрвина.

– Обожаю переговоры с позиции силы! Красиво, дерзко! Признаться, не ожидала такого… от Ориджина.

– Я – необычный Ориджин, миледи.

– И что я должна сделать? Дать военную помощь?

– Это было бы полезно, но не обязательно. Наших войск вполне достаточно, чтобы захватить Уиндли. Прежде всего, нужна ваша поддержка для Адриана. Проголосуйте за реформы в Палате, выскажитесь в пользу любой невесты, кого бы ни выбрал Адриан.

– А что получу взамен? Уиндли – исконное владение Ориджинов. Ты ведь не подаришь мне его, верно?

– Весь город – конечно, нет. Но я отдам вам во владение баронский замок, прилегающий к нему район и две из пяти якорных стоянок. Этого будет вполне достаточно, чтобы купцы Нортвуда обосновались в Уиндли и наладили свой товарооборот.

Леди Сибил хмурится, размышляет. Она готова принять предложение. Ей чертовски нравится дерзость задумки, а поддержка в вопросе императорского брака ничего не стоит графине – ведь она до сих пор не примкнула ни к одной коалиции. Однако последней капли не хватает, чтобы утвердиться в решении. Эрвин добавляет эту каплю. Берет ладонь графини в обе руки и медленно произносит:

– Я намерен отдать часть порта Уиндли не графству Нортвуд, а лично вам, Сибил Дорине Денизе рода Сьюзен.

– Вот как!..

Графиня пристально смотрит ему в лицо. Очень важная оговорка, для Сибил – жизненно важная. Она правит графством от имени мужа, а тот стар. Несколько лет – и граф Элиас Нортвуд отправится на Звезду, владения перейдут к его старшему сыну. Леди Сибил – мачеха молодого графа – лишится власти, могущества, источников дохода… всего. Ее ожидает жизнь бедной родственницы на иждивении у пасынка. А Эрвин предлагает ей контроль над золотой рекой, что потечет в Нортвуд. Помимо денег, это – влияние, бальзам для израненного тщеславия графини.

– Ты очень добр… Отчего?

– Я знаю сыновей графа Нортвуда. Когда стану править Ориджином, хочу иметь в союзниках не их, а вас, миледи.

– Почему?

Эрвин встречает ее взгляд и молчит. Пускай графиня сама домыслит любой угодный ей ответ.

– Хорошо. Я на твоей стороне, Эрвин.

Она сжимает его руку.


3 июня 1774 года от Сошествия

Река, Запределье

Разведчики вернулись на шестой день.

На полсотни миль вверх по течению Река остается столь же широка и могуча. А дальше берег становится непроходим: Мягкие Поля примыкают к Реке вплотную, и сеточница, подмытая проточной водой, в тех местах слишком тонка и ненадежна.

Таким образом, шансов построить плотину на Реке не осталось.


Известие вызвало у воинов угрюмое замешательство. Очевидно, теперь следует отправляться в обратный путь. Но тогда приказ герцога Десмонда – найти место для искрового цеха – останется невыполненным. В этом нет вины участников эксплорады, но все же никому из кайров не улыбалось вернуться к сюзерену с пустыми руками.

Охотники, напротив, обрадовались поводу уйти подальше от тех ужасов, что творятся за Рекой. Улыбнулся и имперский наблюдатель.

– Ну, что ж, мы выполнили все, что от нас зависело, – рассудительно молвил Филипп. – Мы имели задачей дойти до Реки, и вот она, перед нами. Не наша вина, что Река непригодна для плотины. Не ошибусь, если скажу, что мы можем возвращаться.

Кайры молчали. Даже Теобарт не нашел, что возразить.

Позже Эрвин София Джессика не раз вспоминал этот момент. Что же заставило его раскрыть рот? Какие мелкие случайности порою поворачивают колеса истории, какие глупости руководят судьбами людей?

Не отцовский приказ – ведь формально Эрвин выполнил все, что требовалось. Не надежда на награду или благодарность – он не ожидал такой роскоши.

Пожалуй, как-то его решение было связано с тем странным, недавно изведанным чувством. Эрвин слишком редко испытывал его и потому остро помнил каждый миг: на Подоле Служанки в ожидании лавины, и на болоте, когда Дождь рвался навстречу чудовищу, и позже, когда Эрвин стоял перед лицом врага, спрятав меч за спиной. Дальний берег Реки чем-то напоминал это чувство.

Но решающей каплей был Филипп Лоуферт. Точней, не он сам, а Эрвинова неприязнь к нему – похотливому словоблуду с козлиной бородкой. Не будь неприязни, герцогский сын молча кивнул бы, и отряд повернул назад. Но Эрвину очень уж претило соглашаться с Филиппом, и это перевесило чашу сомнений.

Лорд Ориджин сказал:

– Мы построим плоты и найдем место, подходящее для переправы. Мне думается, вон тот островок с ивами вполне подойдет.

– Для переправы? – удивился Филипп. – Что вы задумали, молодой человек?

– Милорд, – поправил Эрвин. – Я задумал переправиться за Реку и двинуться дальше в глубь Запределья. Там может обнаружиться приток Реки или другая речка, поменьше, пригодная для плотины.

– И до каких пор мы будем идти туда, мо… милорд?

– Пока я не прикажу иное.

Загрузка...