21–22 марта 1774 г.
Предлесье, графство Шейланд – Клык Медведя, графство Нортвуд
Сир Клайв Мария Белла, лорд Стагфорт, погиб так быстро, что не успел ни понять, ни ощутить ничего. Он лишь услышал шорох воздуха, и в следующий миг болт пробил его голову. Когда тело рыцаря, вылетев из седла, коснулось земли, душа уже очутилась на Звезде.
Большая часть отряда разделила участь Клайва, однако его дочь… Кто-то стеганул ее кобылу, и та понеслась галопом. Мира, припав к холке, слышала стук копыт, жаркое лошадиное дыхание, и много тише, вторым планом – людские крики, звон железа позади. Скоро эти звуки угасли. Мира придержала лошадь, пустила рысью и тогда решилась оглянуться. Двое всадников нагнали ее – Гурон, один из воинов отца, и Лиша, служанка девушки.
– Нельзя останавливаться, миледи. За нами может быть погоня, – предупредил Гурон.
Она и не собиралась останавливаться. Гурон то и дело поглядывал на нее – видно, боялся, что Мира отстанет или расплачется. Ей не хотелось плакать. Она даже не знала, чувствует ли что-то, только все звуки стали глухими, будто слышны сквозь подушку. И лес вокруг – он посерел, как в сумерки.
Через какое-то время Гурон уверился, что погони нет, и сбавил ход. Мира последовала примеру. Усталости она не чувствовала.
Воин со служанкой совещались о том, как быть теперь. «Почему они не спрашивают меня?» – безразлично подумала Мира. Ей было все равно куда ехать, и спутники как-то знали, что ей все равно. Гурон сказал: возвращаться в Стагфорт опасно – можно вновь попасть в засаду. Лиша согласилась. Гурон сказал: нужно ехать к лорду Виттору Шейланду, он – сюзерен покойного сира Клайва. Лиша сказала: это дурость. До замка Шейландов три дня пути, а то и больше. Надо двигаться прежним путем, и уже к вечеру они будут в безопасности. Гурон согласился.
Когда-то давно, нынешним утром, они направлялись в Нортвуд, в Клык Медведя, по приглашению Нортвудской графини Сибил. В замке графини варят кофе, – подумала Мира. Еще подумала: там есть ручной медведь. То и другое не имело смысла. Но иных мыслей не было, лишь выцветший серый туман в голове. Мира скакала, сжимая коленями горячие бока кобылы.
После полудня они пересекли реку и въехали в графство Нортвуд. Отряд конной стражи встретил их, Гурон пересказал капитану случившееся. Тот выделил всадников для эскорта. Вокруг – логромный северный лес, тусклый и глухой.
Лиша поехала рядом с хозяйкой, заговорила. Речь звучала как мурчание кошки. Она хочет меня утешить? – предположила Мира. Так странно.
– Не беспокойся, – сказала Мира. – Не волнуйся обо мне.
Лиша говорила и дальше, даже тронула хозяйку за локоть. Мира не знала, что отвечать, и не знала, зачем. Она переждала, и Лиша умолкла.
На закате отряд выехал к замку. Клык Медведя всегда возникает неожиданно: дорога петляет в дремучей чаще, за сто ярдов лес уже непрогляден, как вдруг внезапно деревья исчезают и открывается город. Склон холма и берег реки покрыт лабиринтом бурых бревенчатых домов, вода пестрит лодками и причалами. Возвышенность занимает замок: огромный, тяжелый и угловатый. Клык Медведя – столица северных лесов.
Позже они ждали в светлице, солнце умирало, все кругом было черным или розовым. Слуга зажигал свечи, от них становилось темнее. «Графиня скоро выйдет к вам, миледи… Не прикажете ли вина или кофе?..» Мира смотрела на свечи. Почему они горят так тускло? Девушка зажала пальцами один фитилек, и он погас. Другой, третий. Отец говорил: «Люби тех, кто тебе дорог. Люби каждую минуту, не теряй времени. Когда-нибудь человек уйдет, и это случится внезапно». Внезапно. Мира погасила последнюю свечу. Боль в пальцах была столь же тускла, как тлеющий фитилек. Это случится внезапно…
В светлицу, выпятив грудь, вошел дворецкий и проорал:
– Сибил Дорина Дениза рода Сьюзен, графиня Нортвуд.
Тут же отступил в сторону, и миледи появилась в комнате.
Графиня Сибил – видное существо. Когда рядом она, сложно смотреть на кого-либо другого. Она высока и статна, у нее пшеничные волосы и широкие плечи, на ней изумрудное платье с золотыми узорами, отороченное белым медвежьим пухом.
– Мия, бедное дитя! – воскликнула графиня. – Это немыслимо, что за ужас! Я ушам не поверила!
– Ваша милость… – с поклоном выговорила Мира.
Сибил схватила ее за руку, усадила в кресло, сама уселась рядом, не выпуская девичьей ладони. Несколько раз щелкнула пальцами в воздухе, и слуги разбежались – точно знали, что от них требуется.
– Ну же, дорогая, как ты себя чувствуешь? Не держи горя в себе!
Мира тоже поняла, что от нее требуется.
– Я так благодарна вам за сочувствие, миледи, – сказала она. – На нас напали из засады в Предлесье, около границы Нортвуда. Моего отца убили, а также почти всех, кто был с нами.
– Чудовищно! – воскликнула графиня и порывисто притянула Миру к себе. Вероятно, девушке предлагалось поплакать на плече, отороченном медвежьим пухом. Мира притронулась к плечу графини кончиком носа, немного выждала, осторожно отстранилась.
– Миледи, нам не следовало показываться вам в столь плачевном виде. Мы решились продолжить путь в Клык Медведя лишь потому, что обратная дорога чересчур опасна. Если вы будете столь добры и дадите отряд всадников, чтобы сопроводить нас назад, в Стагфорт…
– Нет, нет, нет! – Графиня энергично замотала головой. – Какая чушь! Я сама разберусь во всем! Мои люди обыщут Предлесье и изловят этих головорезов. Ты же, дитя, побудешь здесь, в безопасности. Я позабочусь о тебе.
Мира – не дитя, зимою ей исполнилось семнадцать. Сюзереном ее отца был граф Виттор Шейланд. Теперь он, выходит, ее сюзерен. Однако, нимало не смущаясь этим, Сибил Нортвуд принимала живое участие в жизни девушки, оказывала покровительство. Возможно, из-за древних корней Мириной родословной – графиня падка на громкие имена. А может быть, дело в матери Миры, умершей много лет назад, и в дочке графини – ровеснице Миры.
– Мой сюзерен – граф Виттор, – отметила девушка. – Ему следует узнать о том, что случилось.
Сибил взмахнула ладонью.
– Узнает непременно, я пошлю гонца. Однако, девочка моя, ты ошибаешься, если думаешь, что Виттору будет до этого дело. Твой сюзерен женится. Его ждут три недели беспробудного пьянства и малахольная принцесса в придачу.
Ах, да, Мира слыхала об этом. Все, что касалось свадеб, не очень-то интересовало ее и не задерживалось в памяти.
Слуга принес пару деревянных кубков, наполнил пряной пахучей жидкостью. Графиня протянула один Мире:
– Ханти – лучшее лекарство для души. Выпей, дитя.
Не дожидаясь, Сибил выпила настойку одним залпом, довольно фыркнула, покраснела. Мира сделала несколько глотков. Горло обожгло, туман в голове стал еще гуще. Свой кубок графиня ткнула слуге, и тот вновь наполнил его.
– Теперь расскажи мне – как выглядели те, кто напал на вас?
Мира не знала этого. Она подозвала Гурона, воин рассказал:
– Их было не меньше дюжины, ваша милость. Они не носили никаких гербов, но одеты были похоже, не вразнобой. И вооружены одинаково – арбалеты и секиры.
– Стало быть, на лесных разбойников не смахивают?
– Нет, ваша милость. Оружие хорошее, бились ловко. Все наши полегли в одну минуту.
– Отчего же тогда ты жив? – не без презрения спросила Сибил.
Гурон потупился и не нашелся с ответом.
– Может, и к лучшему. Ты сопроводил девочку. Одной ей было бы нелегко. – Графиня отправила его взмахом руки.
Не похожи на разбойников, думала Мира. Это должно что-то означать. Но понять сложно – слишком туманно в голове, и слишком мало сил.
– За твоего отца – доброго рыцаря и благородного человека, – подняла Сибил кубок. – Радость и покой его душе.
Потом они очутились за столом, полным угощений. Было много мяса и рыбы, и мало хлеба. Ягодные соусы, какие-то травы, соленья. Все острое или пряное, как всегда в Нортвуде. Мира с трудом впихнула в себя пару кусков. Ее мутило от ханти, от запахов, от тусклого тумана. Графиня говорила с нею, и девушка старалась отвечать, хотя и с трудом понимала собственную речь.
Наконец, эта пытка окончилась – Миру проводили в покои. Служанке позволили провести ночь в комнате хозяйки, на случай если что понадобится. Мне ничего не понадобится, подумала Мира, я лягу, закрою глаза и тут же исчезну.
Она забылась, едва сомкнув веки.
Далеко за полночь девушка проснулась. Царила темень, лишь в небе за окном сияла Звезда и мерцали несколько огней на башнях. Но пелена пропала, огоньки виделись ясно, даже слепили. И все другое виделось ясно. Отец ушел следом за матерью. Теперь нет никого, я одна в темноте. Те, кто близок, уходят внезапно. Остается пустота. Я и есть пустота. Я – холодная тьма.
Мира ощутила слезы в глазах. Она плакала много часов или дней под тихое посапывание служанки. Спустя месяцы наступил рассвет, и Мира уснула, истратив на горе все свои силы.
В замке Нортвудов живет ученый медведь. Его имя – Маверик. Если бы Мира умела заводить друзей, с ним первым свела бы дружбу.
Маверик – могучий огромный хищник, далеко за тысячу фунтов весом. Его когти длинней Мириного указательного пальца, голова – лобастая, широкая, как бочка, с добродушными круглыми глазками и влажным блестящим носом. Шерсть его меняет цвет каждый сезон, и сейчас, по весне, она сделалась роскошно изумрудной, искристой, словно шелк.
Маверик до неприличия умен. Если сказать ему: «Маверик, станцуй!» – он окинет тебя внимательным взглядом и, найдя в твоей руке рыбку или сахарную булку, примется кружиться на задних лапах, притопывая, покачивая влево-вправо тяжелой башкой и иногда неуклюже приседая. Когда ты засмеешься и не удержишься от возгласа: «Ай, какой молодец!» – Маверик повернется к тебе, раскроет пасть и красноречиво укажет в нее лапой. Тогда ты увидишь чудовищные дюймовые клыки и нежный розовой язычок.
Также медведь умеет кланяться на три стороны, колотить себя в грудь, тереть лапами глаза, будто плачет (последнее зверь непременно устроит, если спеть ему рыцарскую балладу). Он может даже притворяться мертвым, упав на спину! А еще Маверик различает людей в лицо. Если входит Джонас – смотритель зверинца, – медведь садится на увесистую задницу и раскрывает пасть. При графе Нортвуде он чешет подмышки или покусывает брюхо, а при графине Сибил – становится во весь рост и поднимает правую лапу с таким торжественным видом, будто воин императорской гвардии на почетном карауле. Маверик обожает графиню, это знают все в замке. Говорят, леди Сибил может войти к медведю в клетку и обнять его, потянуть за ухо или положить ладонь зверю на язык. Правда, Маверик должен быть при этом весьма сытым, а графиня – не такой уж трезвой, но все же.
Когда в зверинец входит Мира, изумрудный медведь улыбается. И сегодня улыбнулся, даже лизнул собственный нос. Девушка проснулась, когда солнце было очень высоко. Лиша подевалась куда-то, и Мира порадовалась уединению. Оделась, умыла лицо водой из кувшина и отправилась на прогулку по замку. Хорошо зная это строение, она выбирала наиболее безлюдные залы и коридоры. Люди утомительны, Мира давно обнаружила это. Люди часто задают вопросы и, что куда хуже, испытывают чувства. Их лица выражают что-то, их голоса меняют тональность. Они говорят слова – значащие излишне много или, напротив, ничего не значащие. Мира выросла в крохотном форте на северной окраине империи, и мир людей представлялся ей хаотичным, беспорядочным, непредсказуемым. Маверик – иное дело. Он весьма немногословен, чаще всего говорит лишь: «Арр-роо-о-о!» или «Уу-у-урр-р-р». В каждую из этих двух фраз он вкладывает разные смыслы, но Мире всегда удается понять, что имеется в виду.
Замок Клык Медведя огромен и пахнет сосной. В нем высокие тенистые залы, необъятные жерла каминов, перекрестья мечей и алебард на стенах, массивные кресла и несокрушимые столы. Шкуры здесь повсюду – на полах, на стенах, скамьях и креслах, на гигантских кроватях вроде той, в какой спала сегодня Мира. Залы утыканы охотничьими трофеями. Есть вепри и волки, и лоси, и бронебоки, и даже черепа клыканов. Но не медведи, никогда. Медведь – символ мощи Нортвуда, ни один охотник в этой земле не решится его убить… конечно, если хищник не атакует первым.
Миновав череду залов и переходов, Мира очутилась в зверинце, и Маверик улыбнулся ей. Она уселась перед прутьями решетки и сказала:
– Здравствуй, мой хороший. Как тебе живется? Я надеюсь, ты доволен и сыт.
Маверик подтвердил:
– Уу-у-урр-р-р.
Девушка призналась:
– Немного завидую тебе. А еще я скучала.
Маверик улыбнулся и лизнул нос.
– Можно, я поглажу тебя по голове? – спросила Мира, хотя и не знала, хватит ли ей смелости на это.
Маверик как-то неопределенно глядел на нее, и Мира поняла, что он не в восторге от предложения.
– Что ж, тогда потанцуй для меня. Ну, станцуй.
У нее не было лакомства, но Маверик поразмыслил немного, поднялся на задние лапы и закружился, приплясывая. Просто для того, чтобы порадовать Миру. Ему было несложно.
– Ай, молодец!
– Леди Минерва, – позвали ее.
Мира увидела рыжеволосую девушку в сером шерстяном платье. Глория – дочка графини Сибил. Как и мать, Глория была весьма хороша собою. Ее красота складывалась из пышущего здоровьем тела, полных энергии движений, выразительных черт – больших зеленых глаз, золотисто-рыжих локонов, пухлых губ. Несколько портили лицо лишь веснушки на щеках, придающие ему налет какой-то сельской простоты.
Глория приходилась ровесницей Мире, даже смахивала телосложением, и, по всей теории, девушки должны были сдружиться. Однако дочь графини слишком рано почувствовала власть в своих детских ручках и сделалась грубовато капризна. Пять лет назад, когда девочки виделись в прошлый раз, любимым развлечением Глории было изводить слуг идиотскими поручениями вроде того, чтобы связать за хвосты трех котов и бросить на обеденный стол среди гостей. Немало удовольствия доставляло ей сделать пакость: разбить что-нибудь, испачкать, сломать – а после смотреть, как графиня наказывает одну из горничных. Леди Сибил готова была обвинить кого угодно, только не дочь.
Впрочем, графиня сумела трезво оценить характер дочери и приняла меры. Глория была отдана на воспитание в девичий пансион при монастыре Елены-у-Озера, где провела три года. Это закрытое заведение, практикующее суровую дисциплину, пользовалось славой лучшей школы невест в Империи Полари. В отличие от других пансионов, что обучали девушек лишь светским манерам, благородным искусствам, умению вести беседы и смирению, Елена-у-Озера давала ученицам нечто большее: мастерство правителя. Считалось, что выпускницы пансиона Елены способны стать поддержкой своим мужьям не только в домашних и светских делах, но и в политике, и в дипломатии.
Похоже, пансион сделал свое дело. Глория вежливо поклонилась, произнесла без капли былой заносчивости:
– Леди Минерва, я от всей души соболезную вам.
– Благодарю, вы очень добры.
– Матушка ищет вас. Время завтрака, леди Минерва. Не разделите ли с нами трапезу?
Мира была приятно удивлена. Даже то, что дочь графини пришла за нею сама, а не послала слугу, – уже красивый жест.
– С удовольствием, леди Глория.
– Минерва Джемма Алессандра рода Янмэй, леди Стагфорт, – провозгласил лакей, раскрыв перед Мирой двери трапезной, и девушка удивилась звуку собственного полного имени. Минерва Джемма – нечто слишком помпезное и золоченое, никто не зовет ее так.
Их ожидали за столом леди Сибил и ее муж. Граф Элиас Нортвуд носил снежно-седые волосы до плеч, перехваченные, по северной традиции, серебряным обручем. Этим исчерпывалось благородство его внешности. В остальных чертах граф выглядел тощим, желчным, брюзгливым стариком, каковым и являлся. Он был на четыре десятилетия старше жены. Изо всех жизненных явлений Элиаса интересовали только корабли: речные и морские; ладьи, каравеллы и галеоны; их оснащение и ходовые качества. Любыми другими делами, не связанными с судоходством, заведовала леди Сибил, и граф не вникал в них без крайней надобности.
Глория была единственным ребенком Элиаса и Сибил. В год их свадьбы графу исполнилось шестьдесят, в таком возрасте даже один ребенок – уже божья милость. От первого брака граф имел троих сыновей, но все они были сейчас в разъездах.
– Как тебе спалось, дитя мое? – спросила Сибил.
«Дитя» – это я, а не Глория, поняла Мира, поймав взгляд графини.
– Благодарю, миледи. Я спала хорошо и чувствую себя бодрой.
Сибил предложила ей место напротив себя. Мира села и попросила:
– Я бы выпила кофе, если позволите.
– Так и знала, что ты это скажешь, – улыбнулась графиня. Перед Мирой оказалась чашка пахучего горького напитка, диковинного здесь, на севере. Девушка с наслаждением сделала несколько глотков. Есть две вещи на свете, которые чудесно проясняют мысли: уединение и кофе.
– Миледи, я думала о том, что случилось, – сказала Мира.
– И что же?
– Моего отца убили, миледи. В книгах пишут: нужно судить о намерениях по результатам. Я полагаю, засаду устроили именно для того, чтобы убить отца. Это был не грабеж и не случайная стычка. Кто-то послал головорезов для преднамеренного убийства.
– Разве у доброго сира Клайва были враги?
– В здешних краях – нет. Но еще до моего рождения отец жил в столице, и его коснулась одна скверная история – дворцовый заговор. У него могли остаться враги с тех времен.
– Умное дитя.
Сибил сказала это не столько Мире, сколько мужу. Элиасу, похоже, было все равно: он отрезал кусочки от сырной косички, клал за правую щеку и сосредоточенно жевал немногочисленными зубами. Взгляд его блуждал где-то.
– Сперва и мы подумали так же, – сообщила графиня. – Но потом кое-что всплыло. Найди себя в этой книге, милая.
Сибил протянула Мире тяжелый том в кожаном переплете. Золотое перо, скрещенное с мечом, было вытиснено на обложке, ниже вилась надпись: «Истоки, течение и ветви блистательного рода Янмэй». Родословная правящей династии? Шутка, что ли? Мира застенчиво улыбнулась. Да, ее имя можно найти где-то на последних страницах книги – она знала это с детства. Ниточка кровного родства тянется от нее через одну, другую, третью семью и приводит к самому владыке Адриану – его величеству императору Полари. Мира приходится ему троюродной племянницей или кем-то вроде. Однако…
– Миледи, простите, но это ложный путь. Между мною и престолом стоит дюжина людей, много более достойных и знатных, чем я. И даже будь это не так, владыка Адриан полон сил. Он родит сыновей, и станет вовсе не важно, как сплетаются веточки древа. Мне до наследницы престола – столько же, как медведю Маверику до Шиммерийской принцессы.
– Родители так учили тебя в детстве и поступали правильно. Если бы ты думала, что имеешь хоть шанс унаследовать корону, то размечталась бы попусту. Но прошло немало лет, кое-что поменялось.
Графиня раскрыла книгу и принялась водить карандашом по страницам, вычеркивая одно имя за другим. Десяток вельмож угодили на плаху или лишились титулов после Шутовского заговора – отчерк длинной косой линией. Эти погибли на охоте – карандашные крестики поверх имен. Тот лишился головы в междоусобице – новый крестик. Этот ушел в монахи и отрекся от прав наследования. Нескольких забрал мор (чирк, чирк – ложатся скрещенные линии), кто-то пережил трясучку и утратил разум (чирк). А в этой семье четверо детей умерли еще во младенчестве – боги прокляли. Крест, крест… Кто же остается?
Сибил Нортвуд обвела кругами три имени.
– После всего, моя милая, ты – четвертая в очереди престолонаследия. А если не брать в учет Менсона, который уж семнадцать лет как сделался шутом и посмешищем для всего двора, то ты – третья.
Мира пожала плечами: третья – так третья.
– Это ничего не меняет, миледи. Император собирается жениться, вскоре на свет появится прямой наследник.
– Вот именно – собирается.
Сибил со значением посмотрела на Миру. Девушка не понимала, куда клонит графиня, и призналась в этом.
– Наивное дитя! – воскликнула Сибил.
– Заговор. Новый паскудный заговор, – проворчал граф.
– Вы имеете в виду… – начала Мира и запнулась. Догадка показалась слишком несуразной.
– Это тебя хотели убить, а не отца! – заявила Глория и тут же исправилась: – Вас, леди Минерва.
– Да, дитя мое. Не бедный сир Клайв был целью, а ты. Тебя намеревались убить, чтобы расчистить путь другому претенденту на престол.
Какой в этом смысл, если император жив и здоров? Абсурд…
И вдруг Мира поняла.
– Так вы полагаете, случится еще убийство?
– И не одно! – кровожадно заявила Глория.
– Я полагаю, владыке очень интересно будет про все это узнать, – сказала Сибил. – История больно уж смахивает на начало заговора, и мишенью вполне может оказаться сам Адриан. Нам нужно ехать в столицу.
– Нам?..
– А ты думала вернуться в родной замок? И кто же там защитит тебя – конюх да горничная? В Стагфорте осталась жалкая горстка людей, один из которых служит не тебе, это уж ясно.
Наверное, так и есть. Мира думала об этом: не случайно же убийцы так хорошо знали, где и когда устраивать засаду.
Но ехать в столицу Империи… Фаунтерра – гигантский муравейник, суетливый и тщеславный, переполненный словами и чувствами… заговорами. Мира никогда не бывала там. Какое выбрать из двух зол: броситься в этот людской водоворот или вернуться в опустевший и холодный родной дом? Что более терпимо – оказаться одинокой в глуши или одинокой среди толпы? Как вернее сойдешь с ума – от людского шума или от тоски?
– Вижу, милая, ты довольна, – зорко подметила графиня. – Какая девушка не мечтает о блестящей столичной жизни, приемах и балах, аудиенции у самого владыки! Мы завтра же отправимся в дорогу, и через месяц ты увидишь Фаунтерру – лучший город на свете!
В глубине души Мира порадовалась тому, что графиня решила за нее.
– И вы едете в столицу, миледи? И Глория?
– Свадьба, – буркнул граф Элиас. – Нас ждут в Первой Зиме.
– Ах, разумеется! Ориджины наконец-то пристроили замуж свою малахольную принцессу – великий повод для празднества! Дорогой Элиас, избавь меня от этого. Поезжай с детьми в Первую Зиму, передай мои извинения, поздравления и все остальное, что подобает. В столице меня ждет встреча с персоной поважнее, чем стая красно-черных зазнаек.
Ревнивая зависть графини Сибил к семье Ориджин – не тайна. Их род более древний и знатный, история герцогства полна легендарных фигур и громких побед, а долина Первой Зимы – святыня, место сошествия Праматерей на землю. Нортвуд же обширен и довольно могуч, но в глазах всей Империи – это дремучий лес с медведями и бородатыми мужланами. Пожалуй, графиня только рада поводу избавиться от свадебного приглашения. На сей раз Мира вполне понимала ее чувства: нет ничего утомительней, чем лицемерить в угоду вежливости.
– Езжайте, – согласился граф. Добавил, глядя в потолок: – Только не слишком обольщайтесь насчет благодарности владыки. Династия не любит чувствовать себя обязанной. Я-то знаю эту породу. Тебя, Сибил, император не осыплет почестями и не поведет за ручку на первый танец. Просто когда полетят головы, твоя не окажется в их числе – вот такая будет благодарность. А тебя… – неопределенно махнул он рукой в сторону Минервы, – тебя Адриан и вовсе не заметит.