– А я буду такой же рыжей, как ты, раз я уже взрослая?
Мия шла за маминым хвостом по Мышиным Полям и пыталась повнимательней разглядеть свои бурые, как песок, лапы. Она надеялась, что мех уже меняет окрас, но лапы не стояли на месте, и нельзя было сказать наверняка.
– Рыжая шубка со временем появится, – сказала мама.
– Ага, – прищурилась Мия. – А что глаза? Голубой цвет уже исчез?
Мама остановилась, но ровно затем, чтобы лизнуть Мию в нос.
– Ещё нет, дорогая. Теперь идём!
– Ладно, ладно.
Мама проскользнула сквозь переплетённую ветром лозу, и Мия сунулась следом, носом прокладывая дорогу в путанице стеблей и листьев.
Вдруг путаница кончилась, и мир открылся перед ней изумлённым вздохом. Небо сияло над изумрудным лугом. От лёгкого ветерка по траве колыхались бледные полосы и убегали так далеко, куда только хватало глаз.
– Ого! – воскликнула Мия и почесала раззудевшееся ухо. – А у меня будут дети?
– До этого ещё пройдёт много месяцев, – ответила мама. Она скользнула в высокую луговую траву и повела Мию за собой по тенистому проходу. – И только если сама их захочешь.
– А откуда они вообще возьмутся? – спросила Мия.
Мама слушала невнимательно – принюхивалась, нет ли опасности.
– Бизи сказала, что дети растут зимой на кустах ежевики, – не умолкала Мия. – И собирать их надо ооочень осторожно, а то они лопнут и зальют молоком весь рот.
– Это Бизи такое сказала?
– Ага. Но я сразу поняла, что она всё выдумала. – Мия чихнула: это ей в нос ткнулась травинка. – Она же выдумала?
– Да, – ответила мама. – Если захочешь лисёнышей, значит… ну, значит, они появятся.
Мия представила, как на пушистом семечке одуванчика к ней плывёт из-за горизонта маленький свёрток. Она представила, как свёрток разворачивается у лап, а в нём шевелится розовый выводок лисёнышей.
– А я буду ещё когда-нибудь есть кузнечиков? – спросила Мия.
И пока Мия с мамой бежали по лугу, вопросы сыпались один за другим. Чтобы их не заметили, они выбирали путь через островки, где трава росла гуще. Мама то и дело останавливалась, поднимала лапу, озиралась по сторонам и принюхивалась. Мия тоже подняла лапу и принюхалась.
– А что мы ищем? – прошептала она.
– Тише! – сказала мама, навострив уши.
Мия терпеливо ждала, когда мама опустит лапу и побежит дальше.
Это было так странно – уходить из Венцового Леса, прочь от милых сердцу видов и запахов, прочь от земли и листьев, которые так привычно хрустели под лапами. Это было так странно – знать, что сегодня вечером она не возвратится в нору и не свернётся пушистой кучкой с сестрой и братьями.
От этой мысли что-то будто бы сжалось в Мии, и она посмотрела назад – сквозь траву, за холмы и долины, туда, где остался дом.
– Мия, дорогая, глаза вперёд! – сказала мама. – Лисы, когда вырастают, не оглядываются на свою детскую нору. Они должны показать всем другим лисёнышам – кто не сдал экзамен, – что значит быть храбрым. – Голос у мамы осёкся, будто напоролся на шип.
– Ладно, мама, – сказала Мия.
Она выгрызла из хвоста зуд – в том месте, где зубы мисс Лисс выдрали клок шерсти, – и поскакала вслед за маминым запахом – запахом сладких яблок.
Когда закат запылил горизонт, Мия с мамой подбежали к опушке леса. Ощетинившиеся деревья пахли смолой. Их когтистые иглы вцепились в небо.
Мама скакнула в лес и растворилась в сумраке, а Мия плюхнулась задом на мшистую кочку. Лапы не хотели двинуться с места.
Лисьи глаза не годятся для леса. Это знает каждый лисёныш.
Мы держимся с краю, – объясняла мисс Лисс им с сестрой и братьями. – Между полем и лесом. Между лугом и рощей. Там всегда есть где укрыться, грызунов и насекомых там в изобилии, будто звёзд в небе, а само небо раскинулось так широко, что запах ястреба или охотника предупредит об их приближении за много миль.
– Мия! – раздался из сумрака мамин голос.
Мия расхныкалась, но, вспомнив, что она уже большая, прикусила язык.
Мама выскочила из-под деревьев, ткнулась носом дочери в подбородок и хотела приподнять голову, но взгляд Мии был будто прикован к лесу.
– Доченька, – тихим голосом заговорила мама, – когда мы переберёмся на ту сторону, за деревья, сможем поохотиться и отдохнуть.
Хоть и нельзя было этого делать, Мия оглянулась назад – туда, откуда они пришли. Как было бы хорошо, если б она могла ещё разок на прощание подразнить Роа. Попрепираться с Марли. Пожевать Алфи уши.
– Почему нам нельзя вернуться в Венцовый Лес? – спросила она.
– Потому что, – щёлкнула зубами мама, – я так сказала.
Мия прижала уши, и мамины глаза посмотрели виновато.
– Прости, Мия. Ты здесь ни при чём. – Мама принюхалась к деревьям. – Лес неглубокий. – Шмг- шмг. – На другом краю персиковая роща, я чую. – Ш-ш-шмг. – О, да там нашествие сороконожек!
У Мии заурчало в животе. Она обожала сороконожек, особенно в перезрелых персиках.
– Идём, – сказала мама, снова запрыгивая под деревья. – Ты уже большая, чтобы тебя нести.
– Но, но, но…
Мия месила лапами грязь.
А вдруг там окажется жёлтое зловоние? Мама, конечно, говорила, что это экзамен, но она никак не могла заставить себя в это поверить. А вдруг жёлтое смотрит на них из сумрака липкими глазами и капает слюной и только и ждёт, чтобы ещё раз цапнуть её за хвост?
Послышался вздох, и мама снова вышла под закатное солнце.
– Ладно, Мия. Твоя взяла. Пойдём в обход. Долгой дорогой.
– Правда? – Зад Мии тут же отклеился от земли, и она двинулась на восток следом за мамой – по краю леса. – По-настоящему?
– Да, да. Ты меня убедила. Я и так сегодня потеряла лисёнышей.
У Мии защемило сердце.
– Что значит – потеряла? Мы же знаем, где они все. Они же с мисс Лисс. В Венцовом Лесу.
– Да, разумеется, – ответила мама, не глядя Мии в глаза. – Я за ними вернусь, когда… ну, когда мы отыщем новую нору. – И она чуть-чуть ускорила шаг.
– А я их ещё увижу? – спросила Мия, стараясь не отставать.
Ни на какие вопросы мама больше не отвечала.
Небо неторопливо укладывалось спать, а сосновые тени, что вихлялись по краю леса, уводили за собой Мию с мамой. Вскоре им открылось странное зрелище, отчего мама встала как вкопанная.
Это было похоже на реку, но не было ни воды, ни камней, и оно никуда не текло. Плоское и чёрное, оно тянулось вдоль кромки леса без единого загиба, как перепуганный хвост.
– Что это? – спросила, принюхиваясь, Мия.
– Дорога, – ответила мама, широко раскрыв от страха глаза. – Надо уходить отсюда. Сейчас же.
Мия оглянулась на лес – уйти можно было только туда.
– Но, мама…
– И прекрати спорить!
Мия накрепко сжала зубы, не давая себе расхныкаться. Мама осторожно пробралась под деревья, а за ней следом – Мия. И тут же настала ночь и сомкнула вокруг них свои тени.
Путь через лес ухабился и извивался; звёздный свет сюда почти не проникал. Мия то спотыкалась о прутья, то проваливалась в ямки, да ещё листья кололи глаза. Приходилось щуриться, чтобы разглядеть мамин хвост. Ей страшно хотелось ухватиться за него зубами, но она прогоняла эти порывы. Она ведь больше не лисёныш.
Мия уже не надеялась, что эти деревья когда-нибудь кончатся, как вдруг они с мамой вышли на поляну. Мия захлопала глазами. Под звёздным небом раскачивались ветки. А земля была вся в каких-то серебряных корнях.
– Мы уже пришли? – спросила она, и сердце её облегчённо запрыгало. – Это уже та сторона?
– Нет, родная, – сказала, принюхиваясь, мама. – Боюсь, нам ещё идти и идти.
Она перепрыгнула серебряный корень и скользнула под другой. Потянув носом воздух, она сделала ещё шаг и… щёлк! С диким криком она взвилась в воздух. Это серебряный корень впился ей в лапу.
– Змея! – закричала Мия. Она подскочила и крепко сжала ползучую тварь в пасти. Но кожа оказалась твёрдой как камень, и зубы тут же свело от боли. Мама прыгала, рвалась и кружилась, пытаясь освободиться. Мия трясла в пасти серебряное тело. Но серебряные челюсти вцепились накрепко.
Мама, так и не высвободив лапу, обессиленно повалилась набок.
– Мия, – задрожал её голос. – Мия, это не змея.
Серебряная тварь, холодная и тяжёлая, свисала у Мии из пасти. Мия разжала зубы, и тварь, звякнув, упала. Мия обнюхала её тело, всё из каких-то кружочков, её беззубые челюсти, которые раздробили изнутри мамину лапу.
– Мама, что это?
Мама пошевелила лапой, шумно втягивая воздух сквозь зубы:
– Я не знаю.
Мия царапнула тварь когтями.
– Оно что… мёртвое?
– Оно и не было никогда живым.
– Тогда как… – У Мии перехватило горло. – Тогда как нам его убить?
Мама не ответила. Она взяла зубами свою зажатую лапу и попыталась вытянуть. Но серебряные челюсти держали прочно, и мама вдруг заскулила.
Мия прижала уши. Она никогда не слышала такого от мамы.
– А ну-ка, Мия, – сказала мама. – Засунь нос ему в пасть, где узко. Может, так заставим его открыться…
В темноте хрустнула ветка. Между листьями вспыхнул свет. Мия с мамой прижались к земле. Из-за деревьев вышло какое-то существо – Мия никогда в жизни не видала таких огромных.
– Ночам тевя пора дуться водный, бел и Тригсе?
Голос был высокий и какой-то кручёный – он просто впивался Мии в уши.
Мама, прихрамывая, забралась под ближний куст. Серебряный корень волочился за ней. Мия, скользнув следом за мамой, принюхалась к существу. Оно… не пахло. Ничем.
– Мама! – прошептала она. – Кто это?
– Тише, – затаив дыхание, сказала мама.
Тяжёлые шаги с хрустом давили подлесок. Существо остановилось хвостах в двадцати. Свет от него заскользил по листьям и наконец замер, уставясь в куст, под которым скрывались Мия и её мама.
– А-а! – проскрежетал голос. – Лизижжги! Луч шепчи по осени. Еду мою.
Свет был такой яркий, что Мия перепугалась: вдруг она больше никогда не увидит тьмы?
Сердце у Мии стучало так, что даже воздух вокруг дрожал. Существо с топотом надвигалось на куст, где скрывались они с мамой. Оно было высоким, как молодое деревцо, и пробираться сквозь густой лес ему было непросто.
– Воду зразу! – проскрежетало оно. – Резки еведги!
– Мама! – прошептала Мия.
– Тише!
– Оно сюда влезет?
– Молчи, Мия!
Не успела мама, волоча за собой серебряный корень, увести Мию под другой куст, как существо с треском протиснулось между веток, и его свет заметался по поляне.
– Кудахтать не идти, – подвывая, протянуло оно. – Слюда, слю-у-да-а!
– Мия, беги! – прошептала мама. – Ступай. Ну же! Схоронись под деревьями.
– Мама, нет, я…
– Когда станет тихо, пойдёшь на другой край леса и отыщешь нору. Ищи песчаный суглинок, ручей с питьевой водой и вход, скрытый от чужих глаз. Как у нас было в Венцовом Лесу. Поняла?
Мия не могла двинуться с места – лапы будто онемели. Это она виновата, что они здесь оказались. Это она отказалась заходить в лес, когда мама просила ещё в первый раз, это она заставила их прийти сюда, где водятся серебряные корни, которые вцепятся и не отпустят.
– Через лес? Одна? Я… я не смогу. Мама, тебе надо пойти со мной!
Мама пошевелила лапой, и серебряный корень звякнул.
– Я не могу пойти с тобой, Мия.
– Но… но ты же говорила, что будешь со мной. До последнего шага. Ты… ты мне соврала.
– Прости, Мия. Я вовсе не собиралась врать. – Свет приближался. В его вспышках золотистые мамины глаза пытались отыскать голубые глаза Мии. – Но тебе надо идти. Ты у меня последний лисёныш.