На неделе между 24 и 30 апреля. – Исполнилось 100 лет Российской Государственной думе. – 30 лет Хельсинкскому комитету, который требовал от советской власти соблюдать ее Конституцию. – А в Минске готовились к инаугурации Лукашенко на очередной срок.
В преддверии запоздавшей инаугурации т. Лукашенки мировая телесеть (прежде всего – BBC, CNN) сменила гнев на юмор. До выборов, во время и сразу после них наш отмороженный сосед подавался в образе самостийного тирана; что-то среднее между Гитлером и Милошевичем. Он исхищал народную свободу, тайно уничтожал политических противников, явно угрожал цивилизованному миру, был самовластительным злодеем. Посмотрев череду сюжетов и выслушав множество дискуссий, зритель должен был испугаться; на самом краю Европы, но все-таки в ее свободолюбивых пределах учредился самый настоящий тоталитаризм. Теперь зрителю предложено было ухмыльнуться.
Он видел перед собой не настоящего фюрера, а маниакального провинциала, ряженого главкома, который командует раскрашенными солдатиками и не понимает всей смехотворности своих потуг на региональное лидерство. Характерна картинка, которой завершался один из репортажей: за колючей проволокой – частокол плохо оструганных жердей, изображающих белорусские зенитные ракеты. Уж не знаю, где корреспондент нашел такую маскировочную площадку, но редакционной премии он точно заслуживает. Запоминающийся образ вброшен в массовое сознание; он ярок и нагляден, а потому задаст необходимый код восприятия происходящего в Белоруссии. Клоун. Марионетка. Заводная кукла.
Но если Лукашенко и кукольный персонаж, то это вовсе не Петрушка из народного театра, не Щелкунчик и даже не стойкий оловянный солдатик. Это скорее сам Карабас-Барабас. Который написал, поставил и теперь показывает миру площадную комедию под названием «Не успела Россия подумать, как я уже сделал».
Сюжет постановки на удивление прост, но необычайно эффектен.
Россия озаботилась тем, как бы слегка подужать размеры беспредельной свободы, восстановить в карательных правах чересчур уступчивое государство. Тут на сцену выбегает Белоруссия, радостно машет весенним платочком, сиплым голосом переодетого Лукашенки кричит: «Ау, ау, поглядите на меня, я успела раньше вас! У меня и Шушкевич в нетях, и Позняк в Америке, она же Израиль, и КГБ с польской интервенцией борется».
Россия брезгливо морщится: «Да ведь ты все опошлила, подруга Беларусь! Мы хотели цивилизованно, слегка подреставрировать прошлое, а ты с маху нырнула в прежнее болото, вся извазюкалась, по пути кой-кого утопила, от Гончара до Завадского; как нам теперь об упорядочении государства заикаться? Ты же нас спародировала до того, как мы к делу приступили!»
А Беларусь ей отвечает: «Ха-ха, а я нарочно, я нарочно! Ты, подружка, кой-кого из сильных мира обкладываешь данью, но по отдельности, штучно, а я всех олигархов в бараний рог согнула, так что дань несут, унижаются и вслух не ропщут! Ты несколько лет не решалась заговорить про шпиёнский камень, а я все западные разведки разом разоблачила в их вражьем логове: каждый, кто встречается с западными корреспондентами и дипломатами, под подозрением! Общественные организации, вот они, гляди, совсем ручные, я их по шерстке глажу, за ушком чешу, а непонятливые все отчего-то перемерли. Или вот еще какая штука. Ты пока застенчиво рассуждаешь о том, что не было Катыни и пакт Молотова–Риббентропа был техническим оформлением мюнхенского сговора, а я для Гитлера добрые слова нахожу!»
Россия совсем огорчается: «Тьфу на тебя! Я же хочу без чрезмерности, без перебора. А ты заранее дискредитируешь все мои аккуратные действия!»
Так оно и есть. Лукашенковская политическая система – упреждающая пародия на формирующуюся у нас систему управления. Упреждающая и опошляющая. Все, что в России сохраняет хотя бы видимость благопристойности, в братской республике давно уже спущено с тормозов. Наш авторитаризм – покамест штучный, бутиковый. Белорусский – сетевой, индустриальный, народный, площадной. И всегда на шаг, на два шага впереди. Очень неудобное соседство. Особенно если учесть, что это какая-то странная пародия. Которая не только выглядит глупо, но и делает свое дело – лихо. В известном смысле (если отвлечься от политических симпатий и антипатий), изнутри своей собственной логики и с точки зрения своих собственных целей, добивается больше, чем пародируемый оригинал. Потому что берет у России все, а ухитряется не отдавать ей ничего. Ходит в ранге ближайшего союзника, а экономически и политически отрабатывает меньше, чем оппонирующие нам элиты «оранжевой» Украины. Газ покупает практически по внутрироссийской цене, а «Белтрансгаз» передает только в форме туманных обещаний на неопределенное будущее. И при этом в лице своего главного постановщика, главного драматурга и исполнителя главной роли еще и глумится.
На неделе между 1 и 7 мая. – Потерпел катастрофу и упал в Черное море армянский самолет, направлявшийся в Сочи. – В Москве православные хоругвеносцы готовились громить геев с лесбиянками, которые решили пройти парадом любви вокруг Кремля. – Шли дискуссии о возможности допускать священников в военные части. – В Кораллово (Подмосковье) пришли арестовывать имущество лицея, который финансировала семья Ходорковских.
Не успели притихнуть – на время – споры, изучать ли православную культуру в средней школе, как разразилась новая дискуссия: допускать ли священников разных конфессий в российскую армию. Одни бьют себя в грудь: нет клерикализации вооруженных сил, мы живем в светском государстве, см. Конституцию. Другие им резонно возражают: какие же это вооруженные силы вам, родные? вы же постоянно говорите о моральном распаде армии, о ее деградации, а как только предпринимается попытка поправить дело, восстановить религиозные добродетели в казарменных пределах, так вы подымаетесь на дыбы. Третьи – еще более резонно – спорят и с первыми, и со вторыми. Первым отвечают их же словами: перед законом все равны, и почему вы лишаете верующих права на религиозную жизнь в пределах гарнизона? Вторым напоминают: церковь не подразделение Генштаба, в задачи священника не входит обеспечивать моральный климат бригады, полка, роты; она может и должна работать с человеческой личностью, заниматься ее неповторимой душой, а порядок наводить, в том числе нравственный, это дело отца-командира. Четвертые скептически замечают: может быть, оно и хорошо, чтоб вера нашла себе путь через КПП, но в наших условиях все это превратится в очередную идеологическую муштру, конфессиональную обязаловку. То есть в собственную противоположность…
Между тем вопрос поставлен в принципе неверно. Как в свое время со школой. Конституция про батюшек нам ничего не говорит. Как не говорит про лам, мулл и раввинов. Она говорит лишь о равенстве перед законом. Атеистов и деистов, агностиков и богоборцев. Из чего непреложно следует одно: общество должно найти такие формы религиозной (и внерелигиозной) жизни в смешанных средах, которые это равенство гарантируют. И не задевают личных интересов тех, кто ни во что не верит. Найти – и выбрать то, что наиболее подходит данному обществу на данном этапе развития.
Что касается школы, то нам необходимо выбрать: либо мы признаем параллельное существование светских, конфессионально ориентированных и национально-религиозных заведений, в пределах которых мусульмане обособлены от атеистов, атеисты от православных, православные от иудеев, те от католиков и протестантов, буддистов и кришнаитов (и в результате получаем еще большее расслоение страны); либо разрешаем факультативное изучение Закона Божьего, Торы, Корана и других священных книг в школе, по заявлению родителей, отвечающих за религиозное воспитание детей вплоть до достижения теми совершеннолетия. Дети из атеистических семей в это время могут углубленно изучать уроки светской этики. Зато в основное учебное время все эти дети перемешиваются в классе, общаются, радуются, враждуют – то есть живут нормальной жизнью единой исторической нации, взаимоопыляясь и разговаривая на одном гражданском языке.
Применительно к армии – решение аналогично. Либо мы формируем особые отряды для единоверцев: православных, мусульманских, а если наберутся, то иудейских, буддийских, иных. Добровольное формирование, по заявлению. Но, опять же, с неизбежным обособлением от сверстников. Либо – что лучше по описанным выше причинам – сохраняем смешанный принцип. И беспрепятственно, по расписанию, осуществляем допуск в военные части священнослужителей. По личным просьбам верующих срочной службы. Потому что, повторяю, в светском современном государстве вера – дело личное; церковь (синагога, мечеть, дацан) не могут заниматься армией, но могут и должны – отдельной душой. В конце концов, Бог не творил армию, не создавал школу; Он творил Адама и создавал Еву.
Если же кто-то смотрит на вещи иначе и убежден, что дело церкви окормлять институции, воздействовать не на общество, которое составлено из самостоятельно мыслящих и добровольно делающих выбор людей, а на государство со всем его аппаратом насилия – что ж. Тогда надо бороться не за вхождение в отдельно взятую казарму и конкретную школу. Тогда надо бороться за смену существующего строя. Не методами православного восстания или ваххабитского джихада, а законным способом гражданского убеждения. Готовьте нацию к очередной смене вектора исторического развития, объясняйте, как хороша православная монархия, она же шариатское государство, она же любавичская община, она же буддийская республика, и как здорово будет жить в этом государственном устройстве иноверцам. И заранее будьте готовы к тому, что ваши оппоненты столь же страстно, открыто, с гарантированным выходом в эфир, будут уговаривать людей отречься от всякой веры во имя счастья, свободы и святого прогресса. Если уговорите, уведете за собой конституционное большинство – тогда проводите референдум, меняйте конституцию, принимайте полную ответственность за настоящее и будущее. Но, опять же, не обижайтесь, если оппоненты будут агитировать талантливей. И вместо религиозной индифферентности вы получите преследование веры. Будьте последовательны.
Пока такой готовности что-то не видно. Зато видна готовность провоцировать общество, расшатывать основы общенациональной жизни ради абстрактных убеждений. А может, и не только ради них. Чему свидетелями мы становимся сплошь и рядом. И когда молодой полубезумец режет синагогальных евреев. И когда темнолицая банда на окраине столицы избивает человека, который на вопрос о том, кто он, с вызовом отвечает: «Русский, православный!» И когда нацисты в Воронеже и Питере одного за другим избивают и убивают иностранцев-инородцев. И когда организаторы всемирного похода геев и лесбиянок во что бы то ни стало хотят порадовать консервативную, но достаточно терпимую Москву своим игривым шествием вдоль Кремля и требованием уравнять гомофобию с антисемитизмом и фашизмом. Как будто быть семитом – это отклонение от биологической нормы… То, что вытворяли с геями православные погромщики под руководством отца Фролова, еще хуже, еще провокативней, чем то, что собирались устроить у Кремля нетерпеливые секс-меньшинства. Но и те, и другие занимаются, по существу, одним и тем же. Расшатыванием внутринационального мира, нагнетанием агрессии.
Впрочем, разве только они? Разве приговор юристу «ЮКОСа» Светлане Бахминой и решение обобрать лицей в Кораллово, опекаемый семейством Ходорковских, – это не провокация, не уничтожение внутринационального мира? Можно было как угодно относиться к самому МБХ и занимать чью угодно сторону в его конфликте с властью, но невозможно спокойно смотреть на то, как его отсидка превращается в подобие пытки. Как ломают судьбы женщин, причем молодых матерей. Не смущаются уже и слезинкой ребенка. И при этом искренне верят, будто главная причина саморазложения армии заключена в том, что священники не вхожи в штаб полка. Врачу, исцелися сам.
На неделе между 8 и 14 мая. – Президент произнес Послание. Заявлено, что оно будет предпоследним. Но все заговорили о предвыборных тезисах-2008 и свели смысл речи к двум призывам: плодитесь и вооружайтесь! – Тем временем главный санитарный врач Геннадий Онищенко призвал избавить россиян от пьяного угара.
Мы не первые, кто живет на этом белом свете, участвует в истории, наблюдает за ней; есть надежда, что и не последние. И когда накладываешь «сетку» памятных дат прошедшей недели на сиюминутные события, которые обсуждали страна и мир, картинка вдруг оживает, наполняется объемом. Случайное соотнесение давнего с нынешним высекает искру дополнительного современного смысла.
Что поминали исторические сайты 10 мая с. г.? Слова Столыпина перед Госдумой, произнесенные в 1907 году: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия». Чему внимала 10 мая правящая элита страны? Словам своего Президента, который в Послании Федеральному собранию сказал примерно то же самое. Только про великие потрясения в кремлевском зале говорить было некому; столыпинская мысль в путинской редакции была переадресована Западу.
При этом впервые в тексте послания слово «демократия» практически было выведено из употребления (два раза против двадцати трех в прошлом году), а слово «армия» прозвучало едва ли впервые – и целых 17 раз. Среди путинских идей, озвученных 10 мая, были такие, под которыми хочется подписаться и трижды прокричать «одобрямс!»; прежде всего – подкрепленный материальным стимулом призыв к усыновлению сирот и готовность обеспечить второго ребенка в семье непропиваемым капиталом в 250 000 конвертируемых рублей. Но в целом не покидало чувство, что отныне демократия будет побоку, а главная цель Российской Демографической Республики – строительство сверхдержавы, способной вести одновременную войну на глобальном, региональном и сразу нескольких локальных уровнях. Как будто на дворе было не 10 мая 2006, а 11 мая 1881-го, когда новый государь Александр III, любимец нашего Генштаба, герой михалковских исторических мечтаний, издал указ об охранении самодержавия и его устоев.
Странно, что послание не завершилось еще одним столыпинским призывом: дайте нам двадцать спокойных лет! Или хотя бы десять. Даже про третий срок напрямую ничего не было сказано, только косвенный намек – через цитату из четырехкратного американского президента Франклина Рузвельта; тем не менее стало окончательно ясно: без этого самого третьего срока непонятно, как обойтись; провозглашена долгосрочная стратегия строительства успешного автократического государства с мобильной армией, энергетической экономикой, счастливыми семьями и относительной личной свободой. И воплощать эту стратегию в жизнь, по существу, некому. Кроме главного и единственного лидера. Который не раз публично заявлял, что на третий срок идти не хочет, – и, что самое интересное, говорил правду.
Как мы будем выходить из этого противоречия – увидим, но вот что характерно. Политика строительства сверхдержавы допускает самые разные идеологические повороты, от сверхлиберальных до сверхконсервативных, она может вести к взаимоисключающим последствиям, от ядерного сдерживания до Карибского кризиса; единственное, чего она не допускает, это мелочности. Сверхдержава дальнозорка и толстокожа, она плохо видит маленьких гордых соседей и совсем не различает оттенки. А на протяжении всех минувших недель мы внимали санитару Онищенко, который, пряча глаза, говорил о мириадах бацилл в грузинских винах и воде «Боржоми» – чего никак не могли предполагать ни великий князь Михаил, некогда выстроивший себе боржомскую дачу, ни сам товарищ Сталин, который ввел «Боржоми» в моду.
Между тем в воде «Нарзан», которую теперь будут фальсифицировать те же самые жулики, которые гнали поддельный «Боржоми», ничего подобного не обнаружилось. Ничего дурного не замечено и в винах дружественных нам стран; зараза почему-то системно проявлялась в тех продуктах, которые поражены бациллой оранжевой революции… Чем всемирнее оказались новые задачи, поставленные перед главной энергетической державой мира, тем пародийнее, провинциальнее и мелочнее были упреждающие удары.
Между тем полезно будет напомнить, что 11 мая вошло в историю не только как день, в который Александр III подписал указ об охранении самодержавия, но и как день, в который родился Карл фон Мюнхгаузен, прототип знаменитого барона. Случилось это в 1720 году, а помнится до сих пор, как будто было только вчера.
На неделе между 15 и 21 мая. – Юбилей великого человека.
18 мая – 85 лет Андрею Дмитриевичу Сахарову. Не так много. Но это символический рубеж, который должен окончательно отделить образ Академика от нашей быстротекущей современности и сделать его фактом большой истории. Мира в целом, России в частности. Это не понравится тем, кто освистывал и затопывал Сахарова на Первом съезде народных депутатов, подписывал подметные письма против него. Это вызовет раздражение тех, кто официальным порядком объявляет катынский расстрел выдумкой, Андропова считает национальным героем, а Брежнева ласковым старцем. Но и части ближайшего диссидентского окружения будет весьма непросто осознать, что Сахаров стал теперь историческим персонажем: как же так, мы на кухне с ним сидели, ели на завтрак разогретую свеклу, говорили о важном и неважном. Ну, великий, ну, легендарный, ну, огромную роль сыграл. Но чтобы его – на вершину Олимпа, а нас – к подножью, это уж дудки. На худой конец канонизируйте нас вместе с ним. Так после канонизации новомучеников их приятели, знакомые и полузнакомые подчас восклицали: да какой он святой, я с ним кофе пил! Конечно, пил, кто спорит? Но от вашего совместного кофе следа не осталось, а его святость – вот она, сияет.
Нецерковный Сахаров входит в пространство большой истории в ореоле светской святости: личного бессребреничества, научной самоотверженности, общественной жертвенности, не без некоторой доли политического юродства. Такой вот демократический старец. О святых (в том числе светских, в том числе нецерковных) принято рассказывать не в жанре биографии, а в жанре жития. Житие целенаправленно подводит читателя и слушателя к ответу на вопрос: чему же мы должны поучиться на этом примере, дорогие братья и сестры? И действительно, чему?
Не только тому, как легко, непринужденно, даже простодушно умел этот человек нести бремя собственного величия. Говорят, что среди гениально одаренных физиков были и есть фигуры крупнее, чем он; сам Сахаров писал, что стать по-настоящему великим ученым ему помешала работа на «объекте». Но не мог же он не ощущать свой личностный масштаб и не понимать, какова его роль в историческом процессе? А жил так, что любой встречный ощущал в нем равного.
Не только тому, как естественно и спокойно встречал он любой вызов судьбы. И когда судьба благоволила, и когда гнала. Считается, что советские почести, троекратное награждение Золотой Звездой, бесчисленные премии и ордена, а главное – допуски к военным тайнам прикрывали его, давали некую защиту от чрезмерных гонений. Наверное, прикрывали. До поры до времени. Но мало кто учитывает, что добровольно спускаться с вершин, отказываться от испытанного уже соблазна приближенности к власти куда тяжелее, чем заранее отказаться от подъема. Между тем и друзья Сахарова, и его враги единодушно признают: навстречу правде, как он ее понимал, Сахаров шел безоглядно. Привходящие обстоятельства, благополучные и чудовищные, в расчет не принимал.
Чему еще поучиться? Тому, как совесть, нравственность, чувство свободы становились главными мотивами жизни, руководили ей, служили компасом. Сегодня не то что жить по этим правилам, но даже произносить вслух подобные слова – совесть, нравственность, чувство свободы – как-то неловко. Засмеют. Однако и тогда – смеялись. А с него как с гуся вода.
Самое же существенное, самое важное и самое радостное заключено вот в чем. На примере Андрея Сахарова, дорогие братья и сестры, мы видим, что при любых исторических обстоятельствах можно остаться самим собой, прожить свою собственную жизнь, в соответствии с личной стратегией. Окружающий мир предлагал Сахарову набор хомутов, в которые он мог впрячься и жить припеваючи: склонить голову перед величием державы, перед незыблемостью армии и КГБ, всесильной властью обаятельно-ничтожного вождя, непобедимостью партии. Он все эти хомуты опробовал, не одобрил и сказал: спасибо, не хочу. И подчинился собственной задаче жизнестроительства. В итоге всесилие вождя улетучилось, партия рухнула (и он успел поучаствовать в отмене 6-й статьи Конституции); правда, КГБ остался.
Светская святость не может быть сияющей, она не подсвечена изнутри огнем безусловной веры. Но зато она может быть – славной, честной, радостной, спокойной, человечной. Все эти черты мы находим в Сахарове. Его облику, увы, не поучишься, но зато можно им полюбоваться. Но поскольку житие демократического старца должно быть чуть критично, в отличие от церковных житий, мы вправе задать еще один вопрос: а чему, дорогие братья и сестры, мы учиться не должны?
Полагаю, что не должны учиться самодержавному самостоянию. Это не только к Сахарову относится, но и почти ко всем великим советским диссидентам. Они героически бросали вызов окружающей среде, демонстрировали городу и миру, что личность сильнее системы, теленок – дуба. Это правда, сильнее. Однако после того, как обессилевшая система распадается, нация, политика, обыденная жизнь нуждаются в появлении другой системы. Более жизнеспособной, человеколюбивой, свободной, открытой, но – цельной. В Польше была система: «Солидарность» как общественно-политическая сила, католическая церковь как источник и школа некоммунистических ценностей. В СССР такой системы не было. С четко сформулированными экономическими и политическими целями, протопартийными структурами, пакетами законов, которые следует принять вместо отменяемых. Скучная работа. Пыльная. А без нее, как оказалось, никуда.
Напоследок можно напомнить старый анекдот, который в светском житии вполне заменяет собой религиозную притчу. Советский человек открывает в 2000 году энциклопедию. Ищет статью «Брежнев». С трудом находит. Мелким шрифтом тут набрано: «Брежнев Леонид Ильич. Мелкий политический деятель эпохи Сахарова и Солженицына». В 70-е рассказывали – казалось смешно, потому что невероятно. В конце 80-х вспоминали – опять смешно, потому что все подтвердилось. Сейчас цитируем – грустно. Брежнев – национальный телегерой, Сахаров на обочине общественного интереса, а мы-то сами – где?
На неделе между 22 и 28 мая. – Госдума приняла ряд законопроектов, исключающих возможность упоминания иностранной валюты в официальном обиходе. – Генпрокуратура отказала в реабилитации покойного царя Николая II и членов его убиенной семьи.
Еще один советский анекдот. Защищается диссертация на тему «Периодизация искусства». Диссертант предлагает выделить всего два периода: ранний сюсюреализм и поздний реабилитанс.
Описав круг, мы возвращаемся в точку, из которой когда-то вышли. До сюсюреализма дело пока не дошло (хотя школьникам уже предлагается подумать над сочинением о детских годах любимого президента), а вот с поздним реабилитансом мы уже столкнулись. Если кто-то решил, что сейчас речь опять пойдет о Ходорковском, Бахминой и детях из разоренного Кораллова (которых один начинающий журналист-расследователь успел обозвать «статусными сиротами»), то напрасно. Речь пойдет о последнем государе императоре Николае II, которого, в отличие от бывшего олигарха и его присных, нынешняя эпоха вроде бы привечает. Но формально-юридически реабилитировать не спешит.
В полной мере с этим противоречием нашего времени столкнулась великая княгиня Мария Леонидовна, направившая в прокуратуру запрос о реабилитации последнего царя. Вроде бы на ее стороне не только историческая правда, но и современный политический расклад, что, увы, бывает подчас не менее важно. Она формулирует свои требования прокурорам в тот самый момент, когда в России торжественно предают земле прах белоэмигрантов Ильина и Деникина, архив того же Ильина передается из Мичигана в Москву, глава государства вот уже второе послание кряду цитирует ильинские инвективы.
Мы потихоньку отворачиваемся от советского опыта, на который безуспешно оглядывались в 2000—2004 годах; теперь перед внутренним взором наших политиков другой опыт, иной образ: державный. Главный праздник страны – 4 ноября, вполне себе «романовский» день; время от времени звучат намеки на то, что несчастный труп цареубийцы Ленина все-таки будет предан земле до конца второго путинского срока. Естественно было бы предположить, что Николая Александровича как жертву безбожного режима не только реабилитируют, но принесут ему символическое покаяние. Больше того; можно было опасаться, что чиновники, держа нос по ветру, проявят усердие не по разуму, вообще запретят публичную критику последнего государя, не дозволят обсуждать его политическую работу (весьма далекую от совершенства), а будут только благоговейно воздевать очи гореи возносить хвалы святому, от большевиков умученному.
Не тут-то было.
С государем императором повторяется прошлогодняя история, когда прокуратура закрыла дело о Катыни: не имеем доказательств, не находим оснований, не отрицаем самой возможности постановки вопроса, но отказываемся давать на него внятные ответы. И вообще отстаньте от нас, имеются дела и поважнее. Например, помочь арбитражному суду в три с лишним раза снизить налоговые повинности «Юганскнефтегаза»; поскольку, когда «Юганснефтегаз» нужно было отобрать у неправильного «ЮКОСа», он должен был государству три с лишним миллиарда американских рублей, а как только оказался в объятиях правильной «Роснефти», стал должен всего семьсот миллионов. Думаете, легко справиться с такой задачей? А вы со своей Катынью и царской семьей. Да еще небось спите и видите, как на основании судебного решения о признании вины НКВД и в целом советской власти будете выкатывать финансовые претензии. Ступайте отсюда, надоели.
Впрочем, не только в этом дело. Дело прежде всего в том, что прокуратура и суд, будучи органами трепетными, чуткими и отзывчивыми, лучше всех понимают истинный запрос эпохи. И на этот запрос, в отличие от запроса представителей императорского дома, отвечают сразу и однозначно. Запрос же заключается вот в чем. Конец 80-х и начало 90-х были временем покаяния. Когда нация попыталась сама себе разъяснить: что же мы натворили в XX веке, во что ввязались наши отцы и деды, как теперь нам из всего этого выпутываться. Страна хотела очистить совесть; отчасти переусердствовала, иногда впадала в истерику; но в целом смыла с себя и своей истории некоторые пятна. Пакт Молотова–Риббентропа. Расстрел пленных поляков. Потом пришла пора забвения