15 сентября. Днем.
(Комната в доме Марьи Дмитревны, матери Владимира; зеленые обои. Столик и кресла. У окна Аннушка, старая служанка, шьет что-то. Слышен шум ветра и дождя.)
Аннушка. Ветер и дождь стучат в наши окна, как запоздалые дорожные. Кто им скажет: ветер и дождь, подите прочь, мешайте спать и покоиться богатым, которых здесь так много, а мы и без вас едва знаем сон и спокойствие? Приехала моя барыня мириться с муженьком – о-ох! ox! ox! Не мирно что-то началось да не так и кончится. Оставляет же он нас почти с голоду умирать: стало быть, не любит совсем и никогда не любил; а если так, то и от мировой толку не будет. Лучше без мужа, чем с дурным мужем. Ведь охота же Марье Дмитревне всё любить такого антихриста. Вот уж охота пуще неволи!
Зато молодой барин вышел у нас хорош; такой ласковый; шесть лет, нет, больше, 8 лет я его не видала. Как вырос, похорошел с тех пор. Еще помню, как его на руках таскала. То-то был любопытный; что ни увидит, всё зачем? да что? а уж вспыльчив-то был, словно порох. Раз вздумалось ему бросать тарелки да стаканы на пол; ну так и рвется, плачет: брось на пол. Дала ему; бросил – и успокоился… А бывало, помню (ему еще было 3 года), бывало, барыня посадит его на колена к себе и начнет играть на фортепьянах что-нибудь жалкое. Глядь: а у дитяти слезы по щекам так и катятся!..
Уж, верно, ему Павел Григорич много наговаривал против матери; да, видишь, впрок не пошло худое слово. Дай бог здоровья Владимиру Павловичу, дай бог! Он и меня на старости лет не позабывает. Хоть ласковой речью да подарит.
(Входит Марья Дмитревна, с книгой в руке.)
Марья Дмитревна. Я хотела читать, но как читать одними глазами, не следуя мыслию за буквами? Тяжкое состояние! Непонятная воля судьбы! ужасное борение самолюбия женщины с необходимостию!..
К чему служили мои детские мечты? разве есть необходимость предчувствовать напрасно? будучи ребенком, я часто, под влиянием светлого неба, светлого солнца, веселой природы, создавала себе существа такие, каких требовало мое сердце; они следовали за мною всюду, я разговаривала с ними днем и ночью; они украшали для меня весь мир. Даже люди казались для меня лучше, потому что они имели некоторое сходство с моими идеалами: в обхождении с ними я сама становилась лучше. – Ангелы ли были они? – не знаю, но очень близки к ангелам. – А теперь, холодная существенность отняла у меня последнее утешение: способность воображать счастие!..
Не имея ни родных, ни собственного имения, я должна унижаться, чтобы получить прощение мужа. Прощения! мне просить прощения! Боже! ты знаешь дела человеческие, ты читал в моей и в его душе и ты видел, в которой хранился источник всего зла!.. (Задумывается; потом подходит медленно к креслам и садится.) Аннушка! ходила ли ты в дом к Павлу Григоричу, чтоб разведывать, как я велела? тебя там любят все старые слуги!.. Ну что ты узнала о моем муже, о моем сыне?
Аннушка. Ходила, матушка, и расспрашивала.
Марья Дмитр<евна>. Что же? что говорил обо мне Павел Григорич? не слыхала ли ты?
Аннушка. Ничего он, сударыня, об вас не говорил. Если б не было у вас сына, то никто не знал бы, что Павел Григорич был женат.
Марья Дмит<ревна>. Ни слова обо мне? Он стыдится произносить мое имя! он презирает меня! Презрение! как оно похоже на участие; как эти два чувства близки друг к другу! Как смерть и жизнь!
Аннушка. Однако же, говорят, что Владимир Павлович вас очень любит. Напрасно, видно, батюшка его старался очернять вас!..
Марья Дмит<ревна>. Да! мой сын меня любит. Я это видела вчера, я чувствовала жар его руки, я чувствовала, что он всё еще мой! Так! душа не переменяется. Он всё тот же, каков был сидящий на моих коленах, в те вечера, когда я была счастлива, когда слабость, единственная слабость, не могла еще восстановить против меня небо и людей!
(Закрывает лицо руками.)
Аннушка. Эх, матушка! что плакать о прошедшем, когда о теперешнем не наплачешься. Говорят, Павел Григорич бранил, да как еще бранил молодого барина, за то, что он с вами повидался. Да, кажется, и запретил ему к нам приезжать!..
Марья Дмитрев<на>. О! это невозможно! это слишком жестоко! сыну не видаться с матерью, когда она слабая, больная, бедная, живет в нескольких шагах от него! О нет! это против природы… Аннушка! в самом деле он это сказал?
Аннушка. В самом деле-с!..
Марья Дмит<ревна>. И он запретил моему сыну видеть меня? точно?
Аннушка. Запретил-с, точно!
Марья Дмит<ревна> (помолчав). Послушай! Он думает, что Владимир не его сын или сам никогда не знавал матери!
(Ветер сильнее ударяет в окно. Обе содрогаются.)
И я приехала искать примиренья? с таким человеком? Нет! Союз с ним значит разрыв с небесами; хотя мой супруг и орудие небесного гнева, но, творец! взял ли бы ты добродетельное существо для орудия казни? Честные ли люди бывают на земле палачами?
Аннушка. Как вы бледны, сударыня! не угодно ли отдохнуть? (Смотрит на стенные часы.) Скоро приедет доктор: он обещался быть в 12 часов.
Марья Дмитр<евна>. И приедет в последний раз! Как смешна я кажусь себе самой! Думать, что лекарь вылечит глубокую рану сердца! (Молчание.) О! для чего я не пользовалась тысячью случаями к примирению, когда еще было время. А теперь, когда прошел сон, я ищу сновидений! поздно! поздно! Чувствовать и понимать это напрасно, вот что меня убивает. О, раскаяние! Зачем за мгновенный проступок ты грызешь мою душу. Какое унижение! Я принуждена под другим именем приезжать в Москву, чтоб не заставить сына моего краснеть перед миром. Перед миром? Это правда, собрание глупцов и злодеев есть мир, нынешний мир. Ничего не прощают, как будто сами святые.
Аннушка (посмотрев в окно). Доктор приехал.
(Доктор входит.)
Марья Дмитр<евна>. Здравствуйте, Христофор Василич. Милости просим.
Доктор (подходит к руке). Что? как вы?
Марья Дмитр<евна>. Благодаря вам, мне гораздо лучше!
Доктор (щупая пульс). Совсем напротив! совсем напротив! – вы слабее! У вас желчь, действуя на кровь, производит волнение! у вас нервы ужасно расстроены. Вот, я ведь говорил, вам надобно лечиться долго, постепенно, по методе, а вы всё хотите вдруг!
Марья Дмит<ревна>. Но если недостает способов?
Доктор. Эх, сударыня! здоровье дороже всего! (Пишет рецепт.)
Марья Дмитр<евна>. Откуда вы теперь, Христофор Василич?
Доктор. От господина Арбенина.
Марья Дм<итревна>, Аннушка (вместе). От Арбенина! (Обе в замешательстве.)
Доктор. А разве вы его знаете?
Марья Дмит<ревна>. Нет! а кто такое Арбенин?
Доктор. Этот господин Арбенин, коллежский асессор, в разводе с своей женой – то есть не в разводе, а так: она покинула мужа, потому что была неверна.
Марья Дмит<ревна>. Неверна! она его покинула?
Доктор. Да, да – неверна! У нее, говорят, была интрига с каким-то французом! У этого же Арбенина есть сын, молодой человек лет 19-ти или 20-ти, шалун, повеса, заслуживший в свете очень дурную репутацию: говорят даже, что он пьет. Да, да! что вы на меня так пристально глядите? Все, все жалеют, что у такого почтенного, известного в Москве человека, каков господин Арбенин, сын такой негодяй! Если его принимают в хорошие общества, то это только для отца! И еще, вообразите! он смеется всё надо мной и над моей ученостью! он – над моей ученостью? смеется?!
Марья Дмит<ревна> (в сторону). Личность! Я отдыхаю!
Доктор. Ах! у вас лицо в красных пятнах! Я говорил, что вы еще не совсем здоровы!
Марья Дмит<ревна>. Это пройдет, господин доктор! Благодарю вас за новость – и позвольте мне с вами проститься! Вы почти знаете, в каком я положении! Я скоро еду из Москвы! Недостаток в деньгах заставляет меня возвратиться в деревню!
Доктор. Как! не возвративши здоровья?
Марья Дмит<ревна>. Доктора, я вижу, не могут мне его возвратить! Болезнь моя не по их части…
Доктор. Как? вы не верите благому влиянию медицины?
Марья Дмит<ревна>. Извините! Я очень верю… однако не могу ею пользоваться…
Доктор. Есть ли что-нибудь невозможное для человека с твердой волею…
Марья Дмит<ревна>. Мне должно, моя воля – ехать в деревню. Там у меня тридцать семейств мужиков живут гораздо спокойнее, чем графы и князья. Там, в уединении, на свежем воздухе мое здоровье поправится – там хочу я умереть. Ваши посещения мне более не нужны: благодарю за всё… позвольте вручить вам последний знак моей признательности…
Доктор (берет деньги). Однако вы еще очень нездоровы! вам бы надобно…
Марья Дмитр<евна> (значительно взглянув на него). Прощайте!
(Доктор, раскланявшись, уходит с недовольною миной.)
Это<т> человек в состоянии высосать последнюю копейку!
Аннушка. Вы совсем расстроены! ваше лицо переменилось! ах! сударыня! присядьте, ваши руки дрожат!