На вершине хребта всадники остановились перевести дух, и тогда Фрида впервые увидела ущелье. Поросшие соснами склоны спускались к фьорду – извилистому рукаву стылой воды, над которой носились чернокрылые чайки со скрипучими голосами. С трех сторон фьорд окружали скалы. Единственный пологий берег облюбовали рыбаки; на траве сушились их лодки, перевернутые вверх дном. С противоположной стороны фьорда над водой нависал замок. Некогда массивный и величественный, теперь он выглядывал из-за сосен как многократно битый бродяга из канавы. Три из четырех его башен обвалились, северная стена была проломлена селем. Очень кстати к пейзажу пришлись грозовые тучи, сползающие с хребта и цепляющиеся брюшинами за деревья.
Дождь настиг всадников на горной тропе, ведущей к пологому берегу. Запах соленой воды сменился ароматом влажной хвои. Уставшие лошади то и дело оскальзывались на мокрых камнях. Пришлось спешиться и вести их под уздцы. При этом виконт жаловался, что промочил ноги и испачкал в грязи подол плаща. Его подпевалы тоже жаловались – на голод, холод и слишком крутой спуск. Фрида терпела.
На берегу они встретились со стадом кучерявых овец и хромым пастухом. Тот сказал, что в такой ливень к деревне не спуститься, и посоветовал господам путешественникам заночевать в замке, «тем паче что хозяин против не буде».
При слове «замок» виконт оживился. Он пошел впереди, весь в предвкушении знатного приема, горячей ванны и сытного ужина. Фрида смотрела ему в затылок и недоумевала, как Алессандро мог назвать этого человека «смышленым, изобретательным и находчивым юношей». Наверняка повторил с чьих-то слов, а сам этого павлина даже в глаза не видел.
Хромой пастух вывел их на старую мостовую, ведущую к воротам замка. Створки давно сгнили, так что во внутренний двор они вошли беспрепятственно. Привязывая лошадей, Фрида заметила струйку дыма над единственной уцелевшей башней.
Хромой пастух навалился плечом на высокие двери внутреннего замка и протиснулся внутрь. Держался он спокойно и уверенно, как будто шел к себе домой.
Внутри было темно, тихо и пусто. В конце огромной залы сложен простой очаг. В нем кто-то разжег огонь до их прихода. Здесь же пол выстелен овечьими шкурами. Видимо, местные охотники приспособили брошенный замок под ночлег.
– Видать, ушел хозяин, – сказал пастух, – Но огонь оставил, значится, против гостей ничего не имеет.
Какое-то время путники сидели у огня в тишине. Потом виконт стал выпрашивать у пастуха ягненка на ужин. Пастух делал вид, что не понимает ни намеков, ни приказов: он удобно устроился в стороне и что-то выреза́л из деревяшки. Тут же лежала одна из его собак, крупноватая для пастушьей, с массивными лапами и умными глазами.
На второй час просьб, уговоров и нытья Фрида не выдержала. Она снова завернулась в мокрый плащ и вернулась в лес, где до темноты выследила и подстрелила из пращи молодую крольчиху.
На обратном пути Фрида не нашла мостовую, заплутала в подлеске и вышла к замку с северной стороны. У провала в стене она наткнулась на каменный алтарь, на котором мокли оплывшие свечи и несколько несвежих заячьих трупиков.
– Местные верят, – сказал ей пастух позднее, когда они разделывали крольчиху у очага, – что в замке живет дух-хозяин ущелья. У стены они оставляют подношения, чтобы он оберегал покой деревни.
Фрида отметила, что никаких «паче», «буде» и «значится» он в эту витиеватую фразу не вставил, а значит, и высокопарные намеки виконта отлично понимал. Просто поленился идти под дождь ради незнакомых господ.
Солнце вышло только к обеду следующего дня. Фрида успела как следует выспаться и побродить по замку. Поднялась на вершину башни, осмотрела спальные покои и галереи, даже заглянула в подвал. Везде было грязно и запустело. Все, что можно было отсюда вынести, давно растащили, а остальное сгнило и развалилось в труху. Охотники и пастухи, обжившие главную залу, в другие комнаты не совались, а больше в замке, видимо, никто не бывал.
Фрида не огорчилась. Она и не ожидала, что все будет так просто. Тем более что Алессандро рассказал ей историю этого места во всех подробностях – даже тех, которые нисколько не относились к делу. Фрида знала, что замок построил здесь первый барон Уст-Фитингоф, получивший ущелье от короля в награду за военные подвиги. Несмотря на то что по ту сторону хребта начинались земли северных дикарей, стратегического значения это место не имело. Несколько десятилетий Уст-Фитингофы властвовали над деревенькой рыбаков и скотоводов, забытые всем миром. Потом один из них взял в жены дикарскую княжну, которая родила барону дочь и вскоре скончалась. Когда король Георг задумал наладить дружественные отношения с соседями, он отправил к Уст-Фитингофу посла с просьбой руки и сердца его дочери-полукровки. Тринадцатилетнюю девочку доставили во дворец, где она родила королю мальчика. Спустя пять лет дикарка сбежала вместе с сыном. Король Георг не стал их преследовать, и об этой истории как будто бы все забыли.
До тех пор, пока король Георг не умер, а Его Высочество наследный принц не слег с тяжелой болезнью.
Незадолго до отъезда Фриды, когда она еще надеялась, что вся эта суета с поиском следующего наследника пройдет мимо нее, Алессандро спросил, что она думает о его дяде.
– Что я думаю о Его Величестве короле Георге? – переспросила Фрида, не глядя на своего приятеля.
– Я спросил не так. Я спросил, что ты, баронесса фон Шехтен, думаешь о моем дяде. Каким, по-твоему, человеком он был?
Фрида сделала вид, что сосредоточена на взмахах деревянного меча, а сама судорожно вспоминала мнение отца. Прежде он говорил, что покойный король – «добрая душа». Что он всегда хотел мира для своих подданных и был готов взять на себя удар, предназначенный им. По мнению отца, он пошел против воли аристократии, взяв ко двору девочку-полукровку, потому что верил, что это спасет страну от войны.
– Он был справедливым и милосердным правителем, – сказала Фрида.
Краем глаза она заметила, как Алессандро поджал губы, не поднимая глаз от книги. Точно так же изображал сосредоточенность, как она, когда затевал сложный разговор. Они слишком много времени проводили вместе и стали слишком похожи.
– Он не любил ни одну из своих жен, мой дядя, и ни одного из своих сыновей. Моего старшего брата, наследного принца, он довел до безумства своим равнодушием и необоснованными придирками. А мой младший брат рос как сын слуги. Когда его похитили, дядя даже не попытался вернуть мальчика. Он был равнодушен к его судьбе.
В этом был весь Алессандро. Суров к другим и к себе. Своеволен и дерзок в высказываниях. Фрида восхищалась этими его чертами, но иногда думала, что юному герцогу стоит осторожнее выбирать слова.
– Его Величество готовил наследного принца к большой ответственности, – нравоучительно сказала она, – а маленького Фьорда, если ты забыл, увезла его мать. Его Величество проявил милосердие, когда не стал преследовать беглянку.
– По-твоему, этой несчастной девушке, отлученной от семьи в юности, жившей как бесправная наложница, нужно благодарить дядю за его милосердие? Скорее уж, это она проявила милосердие, не вонзив ему нож в глотку, пока он храпел в ее покоях.
Фрида знала, что Алессандро зол на дядю за судьбу его матушки, первой принцессы и сестры покойного короля Георга. Она тоже была выдана замуж насильно, за старого герцога. Принцесса до конца своих дней таила обиду на брата, но на смертном одре написала ему письмо с просьбой забрать сына назад, в столицу. Благо Алессандро был уже третьим наследником старого герцога, и тот охотно отослал его ко двору.
Ему и там нелегко пришлось, этому болезненно бесцветному мальчику с розовыми глазами. Фрида не раз защищала Алессандро от нападок наследного принца и его свиты. По ночам они забирались на крышу конюшни и мечтали, как уедут в горную деревушку, заведут коз и будут жить в свое удовольствие.
Фрида согласилась на это путешествие по его просьбе. Только потому, что этот дерзкий юноша с белой кожей и тонкими запястьями никогда не хотел быть королем.
За ночь дорогу размыло еще больше, и всадники добрались до деревни только на закате – грязные, голодные и продрогшие. В таком виде они больше походили на бродяг с большого тракта, чем на знатных господ из столицы.
Местные встретили их у самой большой усадьбы. Мужчины, женщины, старики и дети столпились перед домом и смотрели на пришельцев хмуро. Виконт начал свою высокопарную речь, но его перебили уже на второй фразе.
– Вы убивали дичь в ущелье? – спросил рослый бородач, даже впешую умудрившийся задавить конного виконта своим ростом.
Мужчины замешкались. Тогда вперед вышла Фрида.
– Вчера вечером я поймала кролика, а до этого мы два раза стреляли куропаток.
Люди вокруг зашептались.
– У них были седые головы?
– Нет, – твердо ответила Фрида. – Головы у них были самые обычные.
Когда она произнесла это, лица местных смягчились.
Гостей пригласили внутрь большого дома, где уже накрыли стол. Фрида пошла было со всеми, но хозяин остановил ее – сказал, что женщинам нужно входить с другой стороны. Она пожала плечами и развернулась, чтобы обойти дом, но случайно перехватила взгляд виконта. Очень довольный, торжествующий взгляд блохи, чудом оказавшейся выше волка.
За время путешествия Фрида насытилась им по горло. Этот капризный, изнеженный, неспособный позаботиться о себе идиот мнил себя чуть ли не королевским посланцем. Всю дорогу он только и делал, что жаловался и ныл. Из-за него им приходилось задерживаться и ночевать на постоялых дворах, пережидать дождь, готовить два раза в день – потому что он, видите ли, хотел горячей пищи. Виконт воплощал в себе все то, что Фрида ненавидела в аристократах. Даже Алессандро с его хилыми ручками, едва держащий деревянный меч и неделями валяющийся в постели из-за мигреней, никогда не вел себя подобным образом.
Этот сопливый тюфяк в кружевах не имел права называться мужчиной.
И тем не менее он с видом победителя вошел в дом, откуда вскоре донеслись его радостные возгласы и заливистый смех.
Фриде тут же расхотелось есть. Она бросила поводья мальчишке и пошла прочь от главного дома – в небольшую пристройку, где только что скрылись другие женщины.
Она хотела нарубить дров или разделать дичь, но вместо этого старуха с масляной лампой проводила ее в маленькую комнатку, где из всей мебели были только лавка, старый сундук и высокая кровать, застеленная шкурами. Поверх шкур лежало заштопанное одеяло, на нем – аккуратно сложенная чистая рубаха.
Пока мужчины пили и гоготали в главном доме, Фрида сходила в баню, распарилась до абсолютного бессилия, переоделась в хозяйскую рубаху и немного постояла на крыльце перед тем, как войти в пристройку. Ночь была ясная, небо переливалось незнакомыми созвездиями (Алессандро знал о них все, но она никогда не слушала его пояснений). От ее тела шел пар, влажные волосы пахли хвойной водой. Она дышала всей кожей, от лба до босых ступней.
Женщины накормили ее рыбным супом и ржаным хлебом. Они были спокойны и улыбчивы, беззлобно подшучивали друг над другом, но к Фриде обращались уважительно. Вокруг них вились смешливые дети и откормленные коты.
После ужина Фрида ушла в комнату и вытянулась на кровати, завернувшись в одеяло. Низкий потолок давил ей на виски. За стеной хозяйки затянули унылую песню. Гармония их голосов, высоких и низких, царапала огрубевшее сердце Фриды. Вдобавок ко всему кто-то оставил в изголовье ее кровати мешочек с ароматными травами – от них приятно кружилась голова, и сон окутывал ее так же бережно, как этот запах.
«Интересно, так ли они встретили беглую наложницу с ее бастардом, когда она вернулась домой?» – подумала Фрида за миг до того, как растворилась в чужой песне.
Во сне она видела белые руки Алессандро, держащие ее руки, и его глаза, смотрящие в ее глаза. Его волосы и одежда пахли вербеной. Он положил ладонь Фриды на основание своей шеи и сказал: «…я хочу взять тебя в жены».
На следующий день Фрида подкараулила виконта у нечистотной канавы. Солнце давно взошло, но этот олух только проснулся и, судя по его опухшему лицу, еще не совсем протрезвел.
– Вы расспросили местных о женщине с мальчиком? – спросила Фрида, встав у него на пути.
Виконт забегал глазами. Или не сразу понял ее вопрос, или вообще забыл о цели их путешествия.
– Я спросил, но они ничего не знают.
– Что именно они сказали? – наседала Фрида.
Виконт молчал. Тогда Фрида пошла вперед, вынуждая его отступать к нечистотной канаве. Шаг, второй, третий. Еще один – и он свалился бы туда спиной вперед.
– Сказали, что эта женщина умерла! – выкрикнул виконт, вдруг заломив руки. – Что она прожила здесь всего несколько лет, а потом ее погубила болезнь.
– А мальчик? Что стало с ее сыном?
– Этого они не знают. Если у беглой наложницы и был сын, то местные его не видели.
Фрида смотрела на его лоб. В точку между глаз, куда ей так часто хотелось всадить стрелу. Или хотя бы швырнуть камень из пращи.
– Она жила отшельницей на краю деревни. Местные не приняли ее назад. Боялись, что за ней придут королевские солдаты. Они не стали бы выкармливать бастарда. Так что мальчик наверняка уже…
Фрида не стала дослушивать его блеяние. Она развернулась и пошла прочь от деревни, к зеленым холмам, через убранные на зиму поля.
Из всех мальчишек благородной крови, живущих при дворе, Фриде нравились только двое – острый на язык и беспомощный в драке «белый» герцог и королевский бастард со странным именем Фьорд.
Фьорд был необычным ребенком. Он не говорил и вообще не издавал никаких звуков – даже когда задиристый принц швырял в него яблоки. Мальчик родился с кривой ногой и с трудом ходил. Днем он подолгу сидел на заднем дворе, глядя в небо, а на людей смотрел так, будто видел сквозь них. Фрида часто наблюдала, как он пытается приманить кошек и птиц на угощение, украденное с кухни, но животные его побаивались. Однажды она привела к мальчику свою любимицу, борзую Стужу, и крепко держала ее, пока Фьорд перебирал жесткую собачью шерсть тонкими пальчиками. Стужа терпела, но ее била мелкая дрожь, как бывало при встрече с диким зверем, многократно превосходящим ее в размерах.
Мальчик был никому не нужен. Родная мать не любила его, потому что он был сыном ненавистного ей мужчины. Родной отец не любил его, потому что он был сыном строптивой и своевольной наложницы. Старший брат не любил его потому, что он был бастардом.
Фрида переживала за Фьорда. Она снова и снова рассказывала о нем Алессандро, но тот был слишком занят учебой – в те годы кардинал и наставники заваливали его книгами так, что мальчик не ложился спать до самого рассвета. Алессандро обещал что-нибудь придумать, но почти сразу забывал об этом.
Потом отец Фриды разглядел в ней талант мечницы. Ее беззаботная жизнь кончилась, начались изнуряющие тренировки. За бесконечными взмахами деревянным мечом она тоже забыла о Фьорде и даже не заметила, как он исчез.
Шли годы. Наследный принц, юный герцог и баронесса фон Шехтен взрослели. Они уже не дрались в конюшнях, но кололи друг друга иголочками на балах. Потом заболел король. Алессандро хотел уехать, как только коронуют наследного принца, но тот вдруг тоже занемог. Стали поговаривать, что следующим королем станет сын покойной принцессы, известный как Белый герцог, так как других наследников у покойного короля не было.
Тогда-то они и вспомнили о странном мальчике по имени Фьорд, похищенном его собственной матерью в возрасте пяти лет.
С самого начала Фриду одолевали сомнения насчет этого плана. Она не верила в то, что мальчика вообще найдут, – в конце концов, с его исчезновения прошло почти тринадцать лет. Даже если он до сих пор жив, если мать действительно отвезла его в свою родную деревню – с чего бы он захотел возвращаться? Зачем хромому мальчишке с бессмысленным взглядом умалишенного корона и власть?
У Алессандро было свое мнение на этот счет.
– Мы предложим ему красивую, сытую и беззаботную жизнь. Которую так любила его матушка, госпожа Вюрен. Разве не об этом мечтают все брошенные и нелюбимые дети?
Фрида могла бы уличить его в лукавстве уже тогда – ведь сам Алессандро нисколько не наслаждался благами своего положения. Но она предпочла довериться его плану. Тем более что Фьорд был ее последним шансом. Ключиком от оков, которыми сковали самого близкого ей человека. Она должна была отыскать ключ и спасти его. Они уехали бы далеко-далеко. И жили бы долго-долго. Свободные, как хищные птицы над горными вершинами.
И все же в глубине души Фрида презирала себя за то, что забыла о мальчике, когда ему нужна была помощь, а как только помощь понадобилась ей самой – поехала за ним через всю страну. Не ради него. Ради себя.
На холмах Фрида встретила давешнего хромого пастуха. Он сидел в траве, положив ноги на спину своей огромной собаки, и снова кромсал ножом какую-то деревяшку. Вид у него был беспечный и довольный, так что Фрида ему даже позавидовала.
Она подошла ближе. Точно так же села в траву, вытянув ноги. Над ущельем плыли облака, похожие на клоки овечьей шерсти. С холмов открывался вид на деревню: несколько больших домов с пристройками и сараями, между ними – дорожки с заборчиками, сложенными из молодых сосен; огороды под южными стенами, каменный колодец в стороне. Фрида рассматривала поросшие травой покатые крыши; детей, удящих рыбу на мелководье горной реки; женщин, уходящих в лес с корзинами съестного для дровосеков; паренька-конюха, ведущего господских лошадей на водопой. Выше по склону из соснового бора торчала последняя башня старого замка.
– Так значит, король Георг скончался, – сказал пастух как будто бы сам себе.
Фрида молчала.
– И наследный принц тоже одной ногой на том свете. Поэтому уважаемые господа здесь, разыскивают королевского бастарда от беглой наложницы…
– Собираете сплетни? – холодно осведомилась Фрида.
– Отнюдь! Сплетни – бабская забава. У мужчин, знаете ли, голова забита совсем другим, да и память у них куда более избирательна… Верно же говорят, «хочешь что-то узнать – спроси бабу за прялкой». Слыхали такую поговорку?