Начать книгу мы решили с рассмотрения основных закономерностей, определяющих ход истории – и, конечно, возможностей и пределов влияния на этот ход, отклонения от его магистрального русла.
Уже под конец нашей работы над этой книгой появился сборник статей «Россия и мир в 2020 году. Контуры тревожного будущего». Конечно, мы не могли пройти мимо серьёзного исследования с участием многих уважаемых авторов. Но подход этих авторов к прогнозированию оказался так далёк от привычного нам, что мы сочли необходимым включить в наш труд несколько фрагментов (они выделены жирным шрифтом) со своими комментариями.
Россия де-факто находится в ситуации войны за своё существование как суверенная, независимая держава. Вполне возможно, что через пять лет Россию будет не узнать. Украину тоже будет не узнать. А может быть, и всю Европу. Вспомните, как изменилась Россия за пять лет сто лет назад – с 1915 по 1920 год. Это были практически разные страны совсем в другом мире. В мире, который сам не мог понять, что и почему с ним произошло. Могут ли нас ждать перемены подобного масштаба?
Многие демографические и экономические тенденции имеют долгосрочный характер и хорошо поддаются экстраполяции, особенно в пределах относительно короткого пятилетнего периода.
Главное, чтобы экстраполяция была не линейной.
Во-вторых, географическое положение также диктует определённые рамки поведения. Страны не вольны выбирать своих соседей, переставлять местами моря и горы. Народы не могут отказаться от своей культуры, истории и религии. Конфликты за ресурсы и влияние продолжаются веками. Поведение в прошлом формирует поведение в будущем.
В третьих, история повторяется. Уинстон Черчилль был не первым, кто заметил, что «чем дальше ты заглянешь в историю, тем дальше ты увидишь будущее». Логика многих процессов циклична. За урожаями идут неурожаи, империи возникают и разваливаются, левые сменяют у власти правых.
Наша методология прогноза опирается на выявление ряда ключевых трендов, формирующих международную среду и их последующую экстраполяцию таким образом, что один из вариантов предполагает ускорение тренда, а второй – его замедление. Другими словами, мы определяем «вилку возможностей» для развития ситуации.
Каждый раз мы можем выделить несколько наиболее ожидаемых важных, поворотных событий и отслеживать их уменьшающуюся или увеличивающуюся вероятность. Выбрав несколько таких определяющих событий, мы можем построить картинку того, как изменится международная обстановка.
Мы, честно говоря, ожидали от этой книги гораздо большего. Книга откровенно слабая. С нашей точки зрения, приличного уровня только предисловие самого Андрея Олеговича Безрукова. Видно, что человек блестяще владеет материалом, хорошо мыслит и т. д.
Например, в предисловии Безруков говорит, что многие демократические и экономические тенденции имеют долгосрочный характер. И в пределах опредёленного периода поддаются хорошей экстраполяции. Здесь только одно замечание, но очень существенное. Экстраполяция – дело очень тонкое. В политике экстраполяция приводила к очень большим бедствиям. В частности, статьи, составившие цитируемую книгу, очень неравномерны: кто-то лучше справлялся со своей задачей, кто-то хуже, кто-то проявил откровенно журналистский подход. В целом экстраполяция не шибко удалась.
Что касается экстраполяции, то очень важно, чтобы эта экстраполяция была не линейной. Одна из самых неудачных линейных экстраполяций, обрушившая и репутацию Союза, и веру нашего населения в светлое будущее и т. п. – провозглашение Хрущёвым построения коммунистического общества к 1980-му году. Да, если линейно прочертить темпы экономического роста СССР в 1950-е и начале 1960-х годов, мы бы действительно к указанной дате пребывали в изобилии. Но в природе и обществе ничего линейного не бывает. Это должен понимать любой политик.
Мы считаем, что каждый политик должен разбираться и в математике – по простой причине. Процессы, происходящие в экономике и в социальных системах, принципиально не линейны. Говоря математическим языком, они обладают разными линейными характеристиками, не будучи линейными функциями. А человеческое мышление, особенно у многих политиков (в последнее время среди них не модно мыслить широко) – линейное. И желание втиснуть нелинейные процессы в какие-то линейные рецепты приводит к большим бедам.
Хрущёв с программой КПСС – далеко не свежайший пример. В 2008–2009-м годах российские экономисты сулили 6 % роста при 60 долларах за баррель. Когда же баррель стоил не 60, а 100 долларов, темпы роста оказались 1–2 %. Тоже линейная экстраполяция, неумение делать правильный прогноз.
В своём предисловии Безруков говорит, что методология опирается на анализ от направляющих трендов – соответственно, снова про экстраполяцию. Но всегда можно найти и тенденцию – тренд – на повышение, и на понижение. Между этими трендами много возможностей. В пределах такой вилки и будут происходить какие-то события. Искусство прогнозиста состоит в поиске не трендов, а механизмов, порождающих возможные перемены.
Современный технолого-экономический цикл, в котором богатство наиболее эффективно создавалось в секторах, связанных с информационными технологиями, фармацевтикой и энергетикой, постепенно уступает место новому, в котором наиболее востребованными станут технологии биоинженерии и «умных» информационных сетей. Однако в то время, как ведущие отрасли мировой экономики замедляют свой рост, новые ещё не способны стать основными генераторами доходов. В результате бизнесы, правительства и рядовые граждане обречены на конфликт из-за дележа пирога, который не только не растёт так быстро, как хотелось бы, а кое-где даже и сокращается.
Абсолютно согласны с редактором издания по поводу того, что нужно заглядывать далеко за горизонт – смотреть, что происходит в научно-технической сфере, где могут появляться новые технологии.
Безруков говорит про обострение борьбы за религиозную и национальную идентичность. В частности, он приводит пример: в США протестантские консервативные движения перекроили даже республиканскую партию.
Мы должны в данном случае посмотреть на себя в зеркало. Редактор говорит, что православие ищет свою миссию. Очень и очень не нравится авторам, как это происходит. Чиновники РПЦ (а даже не православие как духовное движение) пытаются, пользуясь моментом нарушения работы многих общественных институтов, учинить такую же экспансию, как НАТО – везде присутствуют. Зачем эти излишества? Не должна церковь лезть в школу, не должна церковь заменять веру и идеологию, иначе и веры не останется, и сам институт церкви разрушится, и идеологии мы не получим. Конечно, в этом виновата не церковь – виноваты политики, пытающиеся церковными канонами закрыть брешь, образовавшуюся у нас в идеологии.
Безруков пишет, что и Турция, и радикалы ИГИЛ, и шииты пытаются определить дальнейший путь ислама. Кстати, в Турции можно выделить очень интересный момент. Там всё время балансируют, даже возникают острые конфликты. В своё время Ататюрк создал тренд светского развития Турции. Эрдоган склоняет к более религиозному. Авторы, даже учитывая раскручивание под его руководством взаимодействия с явно террористическими группировками и конфликта с Российской Федерацией, в ходе которого турки убили двоих наших воинов, всё же относятся к Эрдогану с немалым уважением, потому что он определял экономические успехи турок в последние десятилетия. Турция при этом лидере очень поднялась, причём, несмотря на его религиозность, до недавнего времени занимала, как правило, достаточно взвешенную позицию.
Но в Сирии суннит Эрдоган пытается свести счёты с шиитами. Это ничего хорошего не принесёт. И может внутри самой Турции нарушиться хрупкий баланс между национальным и интернациональным. Кстати, в Турции есть и партия националистов с определённым исламским акцентом. Вообще Турция столь интересна, что нам очень многому можно поучиться у неё.
Безруков говорит, что коммунизм вышел за конкуренцию борьбы за умы, выпал, проиграл конкуренцию. Мы бы не стали так рано хоронить коммунизм. Всё, что делает сейчас капитализм, может очень быстро породить нечто более радикальное, чем даже крайне левые течения коммунизма. Да и Китай не сказал своего последнего слова: китайский вариант коммунизма очень интересен. Не говоря уж об исследуемой одним из авторов этой книги возможности социализма, опирающегося на компьютерные технологии.
Вызывает вопрос мысль Безрукова о подвижке экономического центра мира на восток. Он говорит, что основополагающие столпы США – доллар, контроль мировых финансов и лидерство в сфере образования. Последнее следует уточнить. США продолжают, хотим мы этого или нет, оставаться лидерами и технологий, и высшего образования. Причём школьное образование для них не очень важно: пока работает система прокачки талантливой молодежи со всего мира через их университеты, из неё выделяются кадры и для университетов, и для американских компаний. По американской поговорке, возможность украсть создаёт вора. Но и наоборот: возможность состояться создаёт учёного.
Недавно появилось интервью японского учёного, лауреата Нобелевской премии за создание светодиодов, расстроенного тем, как относятся к этим революционным идеям. В Японии! Он сообщил, что переезжает в США – это о многом говорит.
Доллар сейчас обслуживает 60 % мировых взаиморасчётов – это очень много. США очень грамотно играют на курсе доллара. Сейчас они, как пылесосом, стягивают к себе ликвидность. Это двойной удар по развивающимся странам, в том числе по России. Когда доллар дорожает, автоматически падают цены на сырьевые ресурсы – и одновременно дорожают долларовые кредиты. А тем, кто занимал в дешёвых долларах, приходится платить гораздо больший процент, чем прописан. Но ведь США сейчас – нетто-должник. Да и внутренняя экономика там опирается на займы, чья общая сумма многократно превышает государственный долг. Поэтому неизвестно, надолго ли сами США выдержат политику дорогого доллара. Ещё задолго до конца пятилетки, на которую рассчитана обсуждаемая книга, положение может радикально измениться.
Автор проекта справедливо отмечает: будет обостряться борьба не только за энергоносители, но и за человеческий потенциал, и за чистую воду. Мы давно пытаемся довести до нашего руководства: человеческий потенциал и чистая вода – два возобновляемых ресурса. И полагаем необходимой целевую программу развития и использования возобновляемых ресурсов. Это отмечено, в частности, в нашей книге «Острая стратегическая недостаточность».
Обостряется борьба за национальную и религиозную идентичность и самоопределение, за передел границ по национальному и религиозному принципу. Растёт число конфликтов под этническими и религиозными лозунгами. Европа оказалась в тупике светской толерантности. Православие ищет свою миссию. В США консервативные протестантские движения перекроили Республиканскую партию. И Иран, и Турция, и радикалы ИГИЛ претендуют на то, чтобы определять дальнейший путь ислама. Передним краем религиозных столкновений становится Африка. Очевиден кризис глобальной модели развития.
Экономический рост замедляется как результат исчерпания потенциала прежнего технологического цикла. Экономика и поведение людей изменились, но новая модель устойчивого роста пока не найдена. Коммунизм вышел из конкурентной борьбы за умы. Азиатская «экспортная» модель, в китайском или ином варианте, вряд ли продержится еще одно поколение. Либеральная модель «вашингтонского консенсуса» работает только в США, и то пока печатаются деньги.
По мере того как экономический центр мира опять сдвигается на восток, размывается влияние американской экономической системы, теряют вес её основные элементы – доллар, контроль над мировыми финансами, лидерство в сферах технологии и образования.
С ростом конкуренции между США, Евросоюзом, Китаем, Японией и другими экономическими центрами обостряется борьба за контроль над рынками сбыта и важнейшими ресурсами – человеческим потенциалом, энергоносителями, чистой водой, пригодной для сельского хозяйства землей, благоприятной средой для бизнеса.
Соединённые Штаты, формируя трансатлантическое и транстихоокеанское партнёрства, берут курс на отход от универсального режима торговли, на передел экономических связей «под себя», на выдавливание своих конкурентов, прежде всего Китая.
На фоне роста социальной напряжённости очевиден кризис идеологий. Перед нами «глобальный диалог глухих» – в то время как основная масса населения мира требует справедливости, «золотой миллиард» продолжает навязывать концепцию индивидуальной свободы, которая всё больше очищается от ответственности и превращается во вседозволенность, в желание «быть Чарли» независимо от последствий. Политический центр, атрибут сильного «среднего класса», размывается, радикалы и популисты-демагоги завоевывают медийное поле.
В то же время через несколько лет на арену выйдет совсем новое поколение, чья сознательная жизнь началась в Фейсбуке. Трудно предугадать, как они повлияют на политику.
Если «низы не хотят», то «верхи» Запада пока что «плывут по течению» – налицо явный кризис лидерства. В Европе бюрократы, приведенные к власти системой, построенной в «тучные годы», продолжают прятаться от решений, которые неизбежно принесут боль. Американские политические элиты заняты взаимными разборками; внешнеполитическая бюрократия США – на автопилоте, который не переключался со времени «холодной войны». Как бы ни суетилась «Большая семёрка», но реальная внутриполитическая и внешнеполитическая инициатива принадлежит лидерам «остального мира» – Моди, Си Цзиньпину, Эрдогану, Путину, Руссефф, Видодо.
Что касается предисловия автора, следует сказать, что аналогия про лягушку неоднократно приводилась в наших ранних статьях, да и до нас. РФ действительно сварилась под рост мировых цен на нефть – сначала в 1980-е, а потом в 2000-е годы. Это, действительно, правда. И совершенно справедливо автор говорит:
…последним словом стала война теми средствами, которые доступны, а по-простому – война всеми доступными средствами – «многомерная» война. В ход идёт новый арсенал информационных, политических, финансовых, экономических и других мер удушения противника, пусть не таких громких, но столь же разрушительных. Как говорят, если просто бросить лягушку в кипяток, она из него выпрыгнет. А если посадить её в воду и постепенно поднимать температуру, то она сварится. Расчет идёт на то, что лягушка – в данном случае Россия – этого вовремя не поймёт.
С этой обширной цитатой Безрукова мы абсолютно согласны. Мы и сами разрабатываем эту тему. Сейчас очень важно – переживёт ли наша страна настоящую мобилизацию и великие жертвы? Безруков говорит: так или иначе, если Россия устоит до 2020-го года, если попытки её противников не приведут к необратимым экономическим последствиям, то её противникам придёт конец.
Но это рассуждение мелковато. Оно сводится к формуле «если не умрёт, то выживет». Сейчас очень важно даже не подсчитывать, при каком давлении выживет, а искать способы выхода. Надеемся, что такой ясно мыслящий автор, как Андрей Олегович Безруков, присоединится к нашим поискам.
В каком смысле? Мы, когда писали книгу «4.51 стратагемы для Путина», сформулировали: если видишь проблему, то стратегия – её решение. Но наша российская проблема в научно-технической сфере – технологии: даже если мы знаем, что делать – не всегда понятно, как это сделать. Мы в данном случае технологически не решаем проблемы. Пример нашего отношения к технологиям – слово «политтехнолог», постепенно ставшее ругательством: это манипуляции какими-то выборными трюками, зачастую подтасовки. А настоящие политические технологии – это технология реализации всех спасительных шагов. Кстати, для этого не молиться надо.
Политически Россия приняла на себя удар всей атлантической группировки во главе с США, рассчитывающих санкциями, изоляцией и давлением загнать Россию на место, определенное для неё Западом. В России и её ближайшем окружении, как нигде, очевидны взаимовлияние и конкуренция культур, религий и цивилизаций, которые ставят под вопрос существующие границы.
Россия ещё полностью не почувствовала последствий стагнации, санкций и обвала цен на нефть. Даже если правительство будет способно выполнять свои бюджетные обязательства, удар инфляции трудности с финансированием основной массы бизнеса скоро станут тяжелой реальностью. Нет сомнения, что будет ещё хуже, перед тем как станет лучше.
В этой ситуации страна не может просто плыть по течению, принимая всё новые удары. Однако выработку перспективной российской политики затрудняют внутриполитические разногласия. Обнажаются противоречия между интересами сформировавшейся к началу 2000-х экономической элиты, вышедшей из экспортно-сырьевой модели экономики, и интересами долгосрочного развития страны как самостоятельной индустриальной державы. Постепенно набирают политический вес силы, осознающие национальный интерес бизнеса и общества в целом в ускоренной реиндустриализации России. Идёт борьба за влияние на государственные рычаги между группами элит, ориентированными на «либерально-финансовую» и «индустриально-государственную» модели развития.
Открытый конфликт с Западом, особенно тот факт, что экономическая война против России остро поставила вопрос о диверсификации экономики и экономическом суверенитете, серьёзно обострила этот конфликт и вывела его из кулуаров в сугубо практическую, политическую, медийную плоскость.
Так или иначе, если Россия устоит до 2020 года, если все попытки её противников не приведут к экономическому коллапсу, хаосу и распаду страны, то можно будет с уверенностью сказать, что доминированию Запада пришел конец. Это значит, что международные отношения официально вступят в новую эру. И наша страна вступит в новую эру. Следующие пять лет будут переломными и судьбоносными – как для мира, так и для России.
Политики и публицисты, которых ещё вчера рассматривали в качестве маргиналов, на глазах превратились едва ли не в главных выразителей общественного мнения и трансляторов позиции власти. Представители официальных структур стали гораздо чаще апеллировать не только к внешнеполитическому реализму с его пафосом национальных интересов (что ранее выгодно отличало линию российской дипломатии), но и использовать арсенал романтических подходов (апелляция к «русскому миру», сакральности Крыма и т. п.).
Прежде всего следует отметить, что сам термин «холодная война» историчен по своему происхождению. «Холодная война» – это реальность ялтинско-потсдамского мира, возникшего по окончании Второй мировой войны. Сегодня этот мир не существует. Его торжественные «похороны» провозгласили ещё на Пражском саммите НАТО в 2002 году, предопределившем пятое (и самое крупное с момента создания блока в 1949 году) расширение и открывшем путь в Брюссель и трём бывшим союзным республикам, и нескольким бывшим членам Организации Варшавского договора.
Если же говорить о социально-экономической политике внутри страны, то, по меткому замечанию американского конгрессмена-республиканца Даны Рорабакера, «здесь путинская Россия намного больше похожа на Америку Рональда Рейгана, чем нынешние Европа и США». Известный американский публицист и политик Патрик Бьюкенен в одной из своих статей оценил идеологические воззрения действующего российского президента как консервативные и близкие, а потому – близкие «подлинной Америке».
Таким образом, причиной сегодняшнего всплеска противоречий между Москвой, с одной стороны, Вашингтоном и Брюсселем – с другой, является не «вторая холодная война» и не идеологические разногласия, а асимметрия восприятия национальных приоритетов.
По справедливому замечанию известного болгарского политолога Ивана Крастева, «Европа любит думать о себе как о стабильном континенте, но в действительности здесь за два десятилетия, начиная с 1989 года, было создано и разрушено больше государств, чем в любом регионе мира в любое время. Даже чем в Африке в период деколонизации 1960-х годов. 15 новых государств появились на месте СССР, 7 на месте бывшей Югославии и два на месте Чехословакии. Вдобавок к этому четыре «непризнанные республики» и ещё другие, кто хотел бы пойти по их пути. Насилие на Балканах по сравнению с 1990-ми годами значительно снизилось. Однако многие из новых государств по-прежнему подвержены кризисам и нестабильности. Им угрожает слабая государственность (её компоненты включают коррупцию, отсутствие качественной правящей элиты, легитимности, сепаратистские конфликты и «горячие точки»). На них оказывает влияние как глобальный экономический кризис, так и возможные вмешательства извне». Продолжая тезис Крастева, можно предложить сравнительный анализ двух списков. Тех стран, что поставили свои подписи четыре десятилетия назад под Хельсинкским заключительным актом 1975 года, и тех, которые имеются в Европе сегодня. История с Украиной – это не спор о том, «кто первым начал». Это история отсутствия реально работающего международного права и эффективного международного арбитража для спорных вопросов, касающихся взаимоотношений центра и региона в кризисных условиях. Снова, как это уже было ранее на Балканах или в Закавказье, у ведущих мировых игроков не было консенсуса относительно чётких критериев по поводу отделения или сохранения территориальной целостности. При подготовке к референдуму в Крыму (прежде всего в тексте Декларации о независимости) его организаторы апеллировали к казусу Косово. По справедливому замечанию австрийского политолога и юриста (специально занимающегося проблемами сецессии) Бенедикта Гарцля, «Международный суд ООН оказался не в состоянии обеспечить чётких указаний в отношении последствий успешной практики сецессии в своём консультативном заключении по поводу законности Декларации о независимости Косово. В частности, его основным юридическим доказательством был тезис о том, что «международное право в целом не содержит применимого запрещения деклараций независимости». В соответствии с этой логикой власти других де-факто государств, включая и Абхазию, рассматривали возможности для своего признания. И хотя прямой запрет на декларирование независимости отсутствует, это не означает автоматически его явного разрешения и поощрения». Продолжая мысль австрийского эксперта, мы можем заключить, что такая двойственность и недоговоренность даёт возможность для двойной политической бухгалтерии и спекуляций относительно того, что считается «правильным самоопределением», а что – не считается. И апелляция к Косово возникает всякий раз неспроста.
В то же самое время и Москва также опасается переступать через «красные линии». В пользу этого вывода говорит неготовность российского руководства признать независимость двух республик Донбасса (Луганской и Донецкой) и, напротив, стремление к урегулированию конфликта на юго-востоке Украины путём многостороннего диалога со всеми заинтересованными сторонами, включая и США. По справедливому замечанию академика Евгения Примакова, новый виток эскалации с Западом (а значит, либо полный разрыв, либо драматическая минимизация отношений) чреват для России технологическим отставанием. «В глобализирующемся мире если мы являемся слабым звеном в этом отношении, то с нами могут говорить свысока и действовать против нас. Здесь нам нужно выправлять положение. Но как, в одиночку?» – резюмирует он.
«Российские элиты стремятся создать государство на прочной основе, которое можно интегрировать в глобальную экономику, но в то же время защитить её внутреннюю политику от внешних воздействий. Россия никогда не мирилась с идеей НАТО-центризма и европейского порядка, сфокусированного на ЕС», – констатирует Иван Крастев.
И в этом плане между Борисом Ельциным и Владимиром Путиным нет той пропасти, о которой сегодня склонны писать обозреватели и в России, и на Западе.
Для понимания этого достаточно провести сравнительный анализ двух выступлений российских президентов (стамбульскую речь Ельцина 1999 года и мюнхенскую Путина 2007 года). Отмеченные выше противоречия будут определять отношения между Россией и Западом в краткосрочной и среднесрочной перспективе.
Стамбульская речь Ельцина упомянута не случайно: такой антизападной она была просто вынужденно. Он на протяжении большей части своего президентства был не просто никудышным политиком, но абсолютной марионеткой Запада. А рык он издавал исключительно потому что к 1999-му году полностью опростоволосился, был абсолютно не политик, доверие к нему внутри страны упало до неощутимого уровня. Речь была попыткой каким-то образом зарисоваться в большем масштабе.
Но в этом случае США и их союзники будут вынуждены практически в одиночку иметь дело с активизирующимся Востоком. При том, что фокус мировой политики сегодня смещается из Европы в сторону исламского мира и Китая. Но на этом направлении США и ЕС встретят не бывшие члены ОВД, готовые ради прощания с советским прошлым на значительные издержки и ожидания будущих бонусов. И здесь «линейного проекта» не получится, что уже доказали провальные опыты по демократизации Афганистана и «Большого Ближнего Востока». Российское влияние в Евразии можно уменьшить, а голос Москвы можно сделать тише. Но это контрпродуктивно в меняющемся мире для самого Запада. Слабая Россия не принесёт стабильность ни в Европу, ни в Азию, а, напротив, мультиплицирует риски и угрозы для стран ЕС и в конечном итоге для США, активно вовлечённых в обеспечение европейской безопасности.
Совершено правильно, но это абсолютный стратегический просчет Запада в ответ на наш такой же стратегический просчет.
Экономический кризис 2000-х годов заставил понять очевидный факт: неопределённость путей дальнейшего развития ЕС может оказаться более пагубной, чем глубокая интеграция, лишающая страны их суверенитета, или дезинтеграция.
Реформистский потенциал Лиссабонских соглашений иссяк, и, несмотря на «кризис согласия», с начала нового десятилетия мы наблюдаем новую актуализацию интеграционного дискурса. Самое сложное, что предстоит в ближайшей перспективе, – это изменение договоров ЕС. Об этом, как о насущной необходимости, говорил ещё в ноябре 2012 года прежний глава Еврокомиссии Баррозу: «Нам нужен настоящий, глубоко интегрированный экономический и валютный союз для того, чтобы преодолеть кризис доверия»[1].
Эта цитата Баррозу очень характерна: Евросоюз нуждается в том, чтобы страны были глубоко интегрированы и экономически, и валютно. Но в то же время европейцы постоянно вставляют палки в колёса формирования Евразийского экономического союза. То есть Евразия им не нужна. А что, Евразия рылом не вышла? Это вызывает по меньшей мере удивление: двойные стандарты в чистом виде.
Лиссабонские соглашения, определявшие развитие ЕС в последние годы, фактически представляли собой замену одних компромиссов другими. В первую очередь это касается введения с 2014 года новой системы голосования по принципу «двойного большинства» – решения в совете будут приниматься только в случае, если за них проголосовало более 55 % стран (более 15 стран), представляющих не менее 65 % населения ЕС. Пока ещё любая страна ЕС может инициировать возвращение к правилам Ниццкого договора, но с 2017 года новый принцип станет единственным.
Однако тенденции таковы, что принятие решений квалифицированным большинством со временем распространится и на эти сферы. Таким образом, самые сильные и населённые страны ЕС смогут расширить свой контроль над европейскими процессами. Дольше всего сопротивление «диктату большинства» можно ожидать в сфере внешней политики и в вопросах безопасности.
Эволюция европейских диаспор
Вызовом для стабильности в ЕС может стать вопрос этнорелигиозных меньшинств. Влияние мусульманских диаспор в Европе будет расти наряду с ростом их численности, уже сейчас составляющей около 19 млн человек. Практически все они – мигранты или их потомки во втором – третьем поколении.
После терактов в Париже в январе 2015 года, ответственность за которые возлагается на радикальных исламистов, европейская миграционная политика претерпит изменения. Одновременно на фоне экономического кризиса будут урезаны социальные льготы для мигрантов. Для такого рода решений базис уже готов – в ноябре 2014 года Европейский Суд Справедливости постановил, что страны ЕС имеют право самостоятельно определять размеры и структуру социальных выплат, а также отказывать в предоставлении социальных льгот мигрантам.
Очень вероятно, что концепция евроислама хотя и подвергается сейчас сомнениям, но в новых формах получит поддержку и финансирование. Поддержку могут получить исламские учебные заведения, что позволит готовить европейских проповедников и отказаться от приглашения далёких от европейских ценностей улемов с Ближнего Востока. Такая практика пока не получила широкого распространения, но ещё в 2008 году в Стокгольме при поддержке государства был открыт колледж исламских наук, а немного позже факультеты исламской теологии стали появляться в германских университетах. Очень вероятно, что теперь такая практика будет адаптирована и другими странами Европы. Косвенным показателем, что политика уже сейчас меняется в этом направлении, служит то, что в Германии в ряде земель ислам уже признаётся официальной религией – в Гамбурге, Бремене, вскоре в Нижней Саксонии и ещё нескольких землях, если опыт будет сочтен удачным. Официальный статус даст возможность, помимо облегчения ряда ритуальных вопросов (забой скота в мечетях, проведение похорон по исламскому обряду и др.), получать для строительства культурных центров, коллективных мероприятий и т. д. финансирование из бюджета, а не от ближневосточных спонсоров. Контроль в обмен на финансирование позволит успешнее бороться с рекрутированием добровольцев в ряды террористических групп, что стало неприятным сюрпризом во время сирийской войны и агрессии ИГИЛ.
Очень правильно приводятся сведения по поводу открытого в Стокгольме колледжа исламских наук и т. д. Но мы пытаемся как бы заново изобрести колесо: Ислам Каримов в Узбекистане пошёл таким путем задолго до европейцев. Европейцам, кстати, стоило почаще смотреть на азиатов не как на варваров: у того же Каримова европейцы могли бы поучиться. Когда возник первый позднесоветский конфликт (в конце 1980-х годов вспыхнула война между узбеками и киргизами в Ошской области), то население пограничных районов Узбекистана рвалось, чтобы помочь своим соплеменникам. Каримов не обладал нынешней силой, он только начал укрепляться, но он всё сделал, чтобы этого не случилось. Почему? Ошская область когда-то входила в состав Кокандского ханства, а потом всё было поделено по другим принципам Сталиным. Это отдельная история. Но с другой стороны, получается: там преобладают узбеки, и по логике данная территория должна принадлежать Узбекистану. Но Каримов понимал не только арифметику, но и алгебру политики – высшую политику. Он понимал: да, мы это сделаем, а что будет с преобладанием таджикского населения в Бухарской и Самаркандской области? Посеешь ветер – пожнёшь бурю. Это напрямую касалось Каримова. И он взял под контроль образование мусульманских проповедников. Кстати, этим же путем идут и в Казани. Двое руководителей российских мусульман – Равиль Гайнутдин и Талгат Таджуддин – ведут такую конструктивную линию.
Между прочим, румыны в попытках проглотить Молдавию создают прецедент, когда достаточно мощная венгерская диаспора потом возьмёт курс на отделение.
Во Франции, несмотря на долю в населении страны менее 10 %, мусульмане составляют 60 % обитателей тюрем.
Некогда Генри Киссинджер задал шуточный, но очень содержательный вопрос: «Кому мне позвонить, если я хочу поговорить с Европой?» Время сомнений прошло, и теперь можно определённо сказать, что это будет звонок в Берлин. Нынешний канцлер Ангела Меркель старается не торопить события, и её политика требует весьма филигранной работы – соблюдая меру, одновременно укреплять позиции Германии, а также институты ЕС. По сути, задача реформирования ЕС возложена на Германию – у этого процесса должен быть лидер, а брюссельская бюрократия уже достигла своего преобразовательского потолка. По словам канцлера Меркель, «в Европе сложилась ситуация, когда все говорят, что мы можем развивать всё что угодно, но мы не можем менять договоры (Европейского союза). Я не думаю, что мы можем таким образом построить реально функционирующую Европу».
Здесь очень интересная цитата. Киссинджер тут, конечно, лукавит. Штаты после второй мировой войны, принеся некоторые жертвы, получили самые большие дивиденды. Они смогли сделать по-настоящему управляемую Германию. Там есть куча секретных соглашений, куча рычагов, включая силовые и т. д. Вплоть до того, что (по данным людей, которым мы доверяем), существует документ о праве вето США на решения канцлера, поэтому Штаты во всём поддерживают Германию, в то же время не давая ей выйти за рамки этого коридора, и через Германию вертят всей Европой. Поэтому для Штатов Германия очень важный элемент. И поэтому же они изо всех сил будут эту Германию поддерживать. Второй приводной ремень от США к ЕС очевиден – через англосаксонскую солидарность, то есть через Англию.
Германия является инициатором жёстких санкций в отношении России, введенных в 2014 году, и одновременно фактическим творцом конфронтации, которая послужила им причиной. К началу 2015 года ситуация обозначилась таким образом, что устремления Германии к востоку от Европы начали вступать в противоречие с её амбициями в ЕС. Политика Берлина может породить реакцию отторжения, вплоть до того, что в перспективе возможно разрушение глубоко укорененного в новейшей европейской традиции франко-германского альянса.
Усиление Германии в европейской политике сопровождается подчёркнутой скромностью заявлений и готовностью соблюдать интересы соседей.
Отношения ЕС и США имеют симбиотический характер. Сложно сказать опредёленно, какая из сторон от них больше выигрывает, особенно сейчас, когда на фоне спада гегемонии Вашингтон стремится упрочить все имеющие союзы. С другой стороны, для ведущих европейских стран с потенциалом глобального участия в мировой политике американская политика служит своего рода проводником. В случае Германии отношениям не повредили даже тяжёлые скандалы, связанные с отказом США вернуть Германии 300 тонн принадлежащего ей золота, а также с прослушиванием телефонов немецких политиков, в том числе и федерального канцлера. Однако скандалы серьезно повлияли на общественное мнение – согласно опросу общественного мнения, проведенному еженедельником Der Spiegel 6 июля 2014 года, 57 % немецких респондентов высказались за большую самостоятельность Германии от США в вопросах внешней и оборонной политики, а 69 % опрошенных заявили о том, что их доверие к альянсу с США отныне подорвано.
Никогда прежде в своей истории Россия не имела дела с единой Европой, но даже кратковременное квазиединство европейцев становилось тяжёлым испытанием для «русского мира» во времена Наполеона и Гитлера. Европейская интеграция и дальнейшее объединение евроатлантического мира безусловно являются для России экзистенциальным вызовом и потенциальной угрозой безопасности.
В заключение. Итак, книга «Россия и мир в 2020 году. Контуры тревожного будущего» вышла и нашумела. Считаем необходимым высказаться по ряду позиций.
Например, Медведев, будучи президентом, сказал, что Каддафи утратил свою легитимность. После этих слов он для нас, авторов, сам утратил свою легитимность, потому что открыл врата ада для всего мира. Кстати, до этого он потерял наше доверие, потому что объявил, что потерял доверие к Лужкову. Воистину: скажи, к кому ты потерял доверие, и я скажу, кто ты. Медведева мы вообще определяем как неслучайного-случайного политика. В этом можно найти много смыслов – и нелестных не столько для самого Медведева, сколько, увы, для всего нынешнего российского политического механизма.
Нельзя недооценивать мощь США. С другой стороны, попытка с нашей экономикой брать на себя какое-либо излишнее бремя – перехватывать глобальные проблемы у США – заведомо неподъёмна. Надо дать возможность им самим захлебнуться, завязнуть. А мы и даже китайцы во многим пытаемся делать то, что делают США. США сначала заняли позиции, которые мы никогда не займём, в ходе Второй Мировой войны и многих последующих процессов. И даже с такой экономикой, с такими масштабами, с таким контролем над всеми финансами и т. д. обнаружили: им подвластно далеко не всё. У нас же ресурсы и подавно неадекватные таким задачам.
Сталин мыслил гораздо менее линейно – и оценивал обстановку куда трезвее всех нынешних политиков. Например, была попытка остаться в Северном Иране, пользуясь тем, что туда в начале войны по договору с Ираном вошли наши войска. Но он понял: это приведёт к прямой конфронтации с США. Поэтому он отжимал у США максимум того, что мог отжать: прибалтийские республики, Калининград. Пользуясь тем, что наш союзнический долг был американцам жизненно необходим – вернул утраченные Российской империей территории Южного Сахалина и Курильской гряды…
Более того, не все проблемы нужно решать. США давно могли расправиться с Северной Кореей, но крайне заинтересованы в её существовании. Это позволяет, пользуясь тем, что оттуда звучит агрессивная риторика, подтягивать в регион авианосцы, новые ракеты и т. д. США влезли в Афганистан прежде всего, чтобы приблизиться со стороны Тибета к Китаю и заодно с востока к Ирану. КНДР даёт им повод, чтобы с этой стороны держать ударную группировку в опасной близости к Китаю. Оттуда даже Пекинский округ недалёк.