Жюль заорал.
– Да несу, несу, обжора.
Франк Шарко вынул крошечную бутылочку с соской из подогревателя детского питания. Дальше: протереть пластик, проверить температуру, капнув пару капель на внутреннюю сторону запястья. Везде зеленый свет. Он ринулся в гостиную, успев, правда, обернуться на бегу и проверить, выключен ли газ. Он вечно что-нибудь забывал, и это уже начинало действовать ему на нервы. Стерилизовать бутылочки, присыпать попку младенца тальком до крема, а не потом… Или наоборот, это уже вылетело у него из головы. Он мог провести сложнейшее расследование, но при этом застывал столбом перед подгузником и в течение нескольких минут пытался сообразить, какой стороной куда его вкладывать. Разработчики подгузников наверняка не подумали о пятидесятилетних мужиках с пальцами толщиной в сигару, которые должны с этим справиться. Решительно с младенцами все было непросто.
Он вернулся бегом. У новорожденного все происходило как по нотам: он систематически орал около трех, семи и одиннадцати часов. Молодой папа пятидесяти одного года от роду бережно доставал его из колыбели, устраивался в кресле и… Куда же он успел подевать бутылочку?
– Ну, тише, тише.
Ребенок перестал кричать, как только отец взял его на руки. Франка Шарко всегда впечатляла эта способность грудных младенцев общаться и приспосабливаться. Согласно исследованиям, крик новорожденного может достигать громкости отбойного молотка, но это всего лишь достижение эволюции и борьбы за выживание: ведь он должен суметь докричаться до своей матери при любых обстоятельствах. И эти крики мощно разносились по всему дому. Но в целом, несмотря на беспокойство, соседи были рады за Шарко. В квартале рассказывали, как одинокий, помятый жизнью полицейский обрел наконец частицу счастья «с маленькой сослуживицей-северянкой».
Жюль принялся сосать, как оголодавший. Шарко прижал его к своему сердцу, погладил по щечке. Конечно, руки у него шершавые и узловатые, покореженные годами и нанесенными ударами, но полицейский все-таки еще мог чувствовать нежность младенческой кожи.
У него за спиной раздался мелодичный женский голос:
– Сейчас уже двенадцатый час. Ты не думаешь, что на Набережной[1] в конце концов начнут ворчать из-за твоих вечных опозданий? Заметь, сейчас это уже не опоздание, а отсутствие.
Люси Энебель появилась в легком наряде: всего лишь шорты в горошек и просторная футболка с короткими рукавами. Она прижимала к груди второго ребенка – вторую посылку с сюрпризом, доставленную прекрасным летним днем 14 июня 2012 года.
– Сейчас все спокойно. К тому же я не собираюсь пропустить день рождения наших близняшек, наших точных копий, – сказал Шарко. – Два месяца – такое ведь стоит отметить?
Люси поцеловала мужа в шею. У нее был усталый вид, и она еще не совсем оправилась от родов. Все еще чувствовала тяжесть в ногах, да и грудь оставалась полноватой, что отнюдь не было противно Шарко. По словам врачей, вполне нормальная ситуация. Даже родившись на три недели раньше срока, Жюль и Адриен были довольно тяжеленькими младенцами, этакими мини-Шарко, что для близнецов было скорее редкостью. И за восемь месяцев с небольшим они выкачали из матери все ее ресурсы. Под конец изнуренная Люси сравнивала себя с выброшенным на берег китом и уже только лежала, опасаясь преждевременных родов.
Увенчало эту беременность кесарево сечение на операционном столе.
Вот и делайте после этого ребятишек.
Она заметила в кресле пару наручников.
– Франк… Ты опять за свое?
– Его успокаивает, когда я трясу ими у него над головой. Клянусь тебе, ему нравится! И вообще это в десять раз лучше, чем их дебильные погремушки.
– Быть может, но я не хочу, чтобы наши дети видели всякие гадости. К тому же скоро к нам нагрянет моя матушка. Так что, пожалуйста, убери их подальше.
Люси пошла за вторым рожком. Некоторое время назад они пытались синхронизировать близнецов, у которых все было вразнобой. Каждую ночь начинался сплошной фейерверк из криков, мокрых подгузников, шумных глотаний. Люси-то это было не впервой, поскольку десятью годами раньше она уже производила на свет близнецов.
Она устроилась рядом с Шарко. Жюлю надо было дать передохнуть, он сосал слишком быстро и захлебывался. Папа отнял бутылочку от его губ и слегка стукнул ею о ту, что держала Люси.
– За их здоровье. За второй мини день рождения парочки мини-Шарко.
– За наших двойняшек. Пусть растут здоровыми и счастливыми.
– Мы все для этого сделаем.
Молодые родители обменялись улыбками. О существовании второго эмбриона они узнали только на десятой неделе беременности. Люси могла бы без запинки описать выражение лица Франка, стоявшего перед черно-белым экраном УЗИ, когда они впервые увидели эти две крохотных фасолинки. Он пустил слезу, да и она тоже. Судьба решила наконец больше не злобиться против них и подарить им разом двух прекрасных детишек: однояйцевых братьев с идеально одинаковыми чертами. Конечно, они никогда не заменят ни прежних близнецов Люси, Клару и Жюльетту, ни Элоизу, дочь Франка, но эти дети, заключая в себе все то, что потеряли их родители, будут расти с глазами тех детей, которые уже не с ними, с глазами трех своих покойных сестер…
Когда-нибудь придется рассказать им обо всем этом, подумал Шарко с грустью.
Адриен принялся сосать с тем же пылом, что и Жюль. Шарко отличал его от брата благодаря забавной косой складочке на лбу, из-за которой он слегка смахивал на пирата. Пирата, у которого вместо океана околоплодные воды.
– Буря сегодня ночью все разворотила на террасе, растения перевернуты, навес сорван, – сказал он Люси. – Я слушал радио – разрушения повсюду. К нам, вообще-то, должны зайти в два часа, может, стоит отменить визит, чтобы навести порядок?
– Ах да, еще один визит… Меня это уже начинает доставать. Нет, пускай приходят, я выгляну наружу и немного наведу там порядок. Думаешь, у этих серьезные намерения?
Их переезд в одноэтажный дом площадью сто двадцать метров в десяти километрах южнее был намечен на середину сентября. Но вот уже два месяца они безуспешно пытались продать свою нынешнюю квартиру: увы, состояние финансов заинтересовавшихся покупателей оставляло желать лучшего. Они приходили, говорили, что квартира симпатичная и окрестности приятные, но что им никак не удается получить ссуду в банке на приобретение жилья. Шарко знал, что рано или поздно придется снизить цену, чтобы не влезать в ипотеку и не платить чудовищные проценты при покупке нового дома.
– В агентстве говорят, что это молодая пара. Оба вполне обеспечены, и, по мнению коммерческого отдела, интерес, похоже, тоже имеется. Так что должно получиться.
– Им еще и квартира понравиться должна. А десять лет холостяцкой жизни полицейского из уголовки невозможно спрятать, просто перекрасив стены.
Телефон Шарко завибрировал. Он узнал номер – без всякого воодушевления.
– Это Белланже.
Взгляд Люси блеснул.
– Тогда надо скорее ответить.
Шарко поколебался, потом все-таки принял вызов начальника. Продолжая худо-бедно заниматься ребенком, он зажал трубку между ухом и плечом. Телефон выскользнул на пол. Люси помогла ему, подхватив Жюля свободной рукой. Шарко был неловок, часто паниковал, и ему требовалось время, чтобы снова обрести отцовские рефлексы. Но он очень старался, и Люси всегда прощала ему ошибки, порой грубые.
Франк подобрал мобильник и отошел в сторонку.
Люси видела, как он морщился, время от времени отвечая короткими фразами: «Когда?» или «Где?». Она сразу поняла, что мужу придется уехать. И она, вероятно, сама последовала бы за ним, если бы не дети. Несмотря на все неприятности и ужасы ремесла полицейского, оно накрепко въелось в ее плоть и кровь, и ей не терпелось вернуться к нему через две недели.
Шарко положил трубку.
– Ну, что там? – спросила Люси.
Он опустился на колени и поправил Адриену слюнявчик своими ручищами. Шарко уже и забыл, какими маленькими и хрупкими могут быть дети. Он так завидовал их невинности.
– Придется сгонять в сторону Компьени, – сказал он тихо, словно желая уберечь от этого детей. – Белланже уже на месте. Пожарные только что достали из ямы женщину, которую, похоже, похитили и долго держали в заточении под землей, у нее все еще обрывок цепи на одном из запястий. Судя по тому, что он мне рассказал, она в довольно плохом состоянии. Почти ослепла, из-за того что слишком долго просидела в темноте. Ее держали… хм… под деревом.
– Под деревом?
– Вот именно. Его повалила буря, и там обнаружилось что-то вроде пещеры. Они собираются совсем его вырвать, с корнем, ради безопасности, чтобы можно было спуститься вниз. Похоже, у этой женщины плохо с головой.
Шарко встал и надел свою кобуру, висевшую на вешалке, потом заправил рубашку в брюки. Довершил наряд темно-серый пиджак. Люси нравилось видеть его таким. Шик, элегантность. Он производил впечатление, и это был ее мужчина. Настоящий полицейский криминальной полиции, крепко стоящий на ногах.
Так было не всегда.
Шарко наклонился и нежно поцеловал Люси в губы. Потом неожиданно сфотографировал ее с помощью своего телефона.
– Только не это, Франк! Я даже не одета!
– Слушай, надо бы отправить этот снимок твоей матери. Ты тут как Лара Крофт с бутылочками вместо пистолетов в каждой руке!
Люси рассмеялась:
– Тогда чертовски уставшая Лара Крофт!
Она посмотрела на часы.
– Ты не перекусишь перед дорогой?
– Слишком рано. Не переживай за меня, я попозже перехвачу бутерброд.
Люси вздохнула:
– Мне бы так хотелось поехать с тобой… Быть рядом. Я очень рада, что стала мамой, но немного скучаю здесь.
– Не спеши, Люси. У тебя еще две недели декретного отпуска, на некоторое время к нам твоя мать приедет… И к тому же завтра ведь пятнадцатого августа. Я останусь дома, сходим в парк или куда-нибудь к воде все вместе. Блинов поедим, как и собирались. То есть это мы с тобой будем их есть, а не дети, конечно.
Лицо Люси вновь стало серьезным.
– Только не лезь на рожон, ладно? Если станет опасно, если надо куда-то бежать, кого-то преследовать, арестовывать, ты…
– Позволю это сделать другим. Знаю.
– Мы теперь прекрасная полная семья, надо это беречь. Я тоже буду осторожной, когда вернусь на службу.
– До этого пока не дошло.
– Никогда не забывай.
Шарко улыбнулся ей. Он отлично себя чувствовал. Спокойным, счастливым.
– Не забуду. Я не готов снова лезть в какую-нибудь подозрительную или опасную историю. Если станет страшно, сразу унесу ноги.
– Ты унесешь ноги? Ну да, как же. Только если тебе их отрубят.