Поезд. Дождь. Полупустые вагоны. Мелкие капли на стекле. Голубоглазый пассажир впился взглядом в собственное отражение.
– Что я тут делаю? Куда еду? – крутилось у него в голове.
Молния разрезала небо. Зрачки пассажира сузились до щёлок. Внутри качнулось желание вздыбиться и понестись по рядам, прыгая со спинки сиденья на спинку сиденья.
Удержал равновесие. Не поддался животному инстинкту. Пассажир самодовольно фыркнул. Убрал мягкие лапки с окна и устроился на сиденье – чёрный кот с голубыми глазами, такими же небесными, как у девушки с чёрным каре. Она, в отличие от кота, зябко ёжилась под дождём, кутаясь в кожаную куртку. Девушка пыталась спрятаться под разлапистым вязом. И глянула на подкошенное, похожее на избушку Бабы-яги здание привокзальной кассы.
Нервные дрожащие линии дождя.
– Что я тут делаю? Чего жду? – думала она.
Подъехала ржавая гусеница поезда. Двери со скрипом разъехались в стороны. И на улицу выскочил чёрный кот – единственный пассажир, покинувший поезд на этой станции. Кот приблизился к девушке. Они посмотрели друг на друга. Кот уселся рядом с незнакомкой.
– Это тебя я ждала? – девушка присела и погладила кота. Тот заластился к ней, нежно прикусил руку.
Девушка глупо хихикнула:
– Кот-безбилетник, значит, кот заяц?
Хвостатый утвердительно заурчал.
– Сумасшедшая и безбилетник на платформе, так и запишем, – девушка улыбнулась. На этот раз грустно. – Без причины выскочить на улицу и стоять под дождём, ожидая незнамо чего. И ты не лучше – ехать в такую даль на электричке…
Кот заурчал громче.
– Хотя, – продолжила мысль девушка, – если бы я не знала, что котов принято брать котятами у бабушек в переходах, на выставках брошенок или по объявлению, то кот, приезжающий ко мне на электричке, казался бы нормальным. Может быть, Вселенная заработала пять минут назад и всё, что я знаю, всего лишь настройки, часть программного кода для определения моего поведения. И тогда память просто диктует мне решения.
Кот отпустил все свои мысли и просто слушал новую знакомую. Слова впитывались в него. И он хотел, чтобы девушка не замолкала.
«Ты на пороге решения, – мысленно обратилась к себе девушка. – В тот момент, когда возник выбор, когда возникла развилка между «брать» и «не брать», ты попала в ловушку. И теперь не взять – это не отказ от выбора, не отказ от решения, а одна из дорог развилки».
А вслух сказала:
– Кот Шрёдингера, разламывающий Вселенные. Я уже на пороге решения, где не взять тоже решение. Вселенная расколется на две меня: в одной я возьму кота, а в другой – нет. Я не выбираю, брать ли мне кота. Я выбираю только, в какой из параллелей оказаться. И раз вопрос стоит так, – девушка взяла кота на руки, – то я выбираю версию с котом. Интересно, есть версия, где ты меня не выбираешь? Спрыгиваешь с рук и забираешься на старый вяз, например? И тогда раскол Вселенной из развилки превращается в перекрёсток.
Кот слушал музыку её слов. Они странным образом утоляли какой-то внутренний голод, кот как будто наполнялся.
Вяз жадно зашелестел листвой. От шелеста уши-треугольники встали в стойку. Ветер стих и стало… неправдоподобно тихо. Ни шума из леса. Ни скрипа колёс продолжающего стоять на пустой станции поезда.
Железная дорога выныривала из леса всего на одну станцию, и лес жадно проглатывал её. Лес пожирал металл путей, как два древних бога макаронину – вот-вот сольются в поцелуе, перемалывая деревню. Медленно, как и положено древним. И пока они сближаются, десятки поколений успевают прожить свои скоротечные жизни.
Двери поезда с резким скрипом захлопнулись. Девушка тряхнула головой, как будто выходя из анабиоза. Кот самодовольно посмотрел на подобранную хозяйку. Он не сомневался, что ехал именно к ней.
Девушка подхватила нового питомца, развернулась спиной к железной дороге и зашагала, не глядя на удаляющийся поезд.
Кот устроился у неё на руках, положив лапы на плечо. Она смотрела вперёд. Он – назад. Он видел, как зыбкий тающий мир остаётся за её спиной.
Девушка с единственным сошедшем с поезда пассажиром удалялась от железнодорожной станции. Пассажир – он же чёрный кот – сидел на её руках.
Она шла по берёзовой аллее к шоссе. Ветер волной прошёлся по кронам, заставляя их шуршать, как будто берёзы передавали эстафетную палочку. Эстафету завершали ветви старого вяза у покосившегося здания кассы.
Девушка несла кота и думала, что заперта внутри собственного черепа. И кот для неё только тень кота, живущая в её мозгу. Интеллектуальный объект с набором характеристик. Объект, который она наделяет душой и смыслами. Кота, как и людей, она никогда не знала – только слепки с внешности и поведения. Тени Платона. А вместо пещеры – своды черепа.
Навстречу девушке шёл низкий ушастый парень с острыми чертами лица. Они обменялись короткими кивками вместо приветствия. И отвели друг от друга глаза. Нелюдимый Франц работал железнодорожным техником. И всегда как будто ёжился от контакта с людьми. Даже от простого приветствия.
Вот он, Франц, – в голове брюнетки с котом. Она бы сильно удивилась, если бы реальный Франц повёл себя иначе. Например, радушно поздоровался и потянулся обниматься. Она бы скорее поверила, что его подменили инопланетяне. А всё почему? Потому что он стал бы слишком сильно расходиться с её внутричерепным Францем.
Кот вовсе не кот. Франц вовсе не Франц. Всё, что она о них знает, всего лишь набор характеристик. Как у вилки, автомобиля, дороги…
Девушку догнал железнодорожный гул – мимо их маленькой станции на полном ходу пронёсся поезд.
– Или у поезда, – продолжился список в голове девушки.
Странная парочка миновала автобусную остановку – автобус подбирал пассажиров прямо с обочины шоссе. Двери со скрипом распахнулись, но несостоявшуюся пассажирку ждала другая дорога. Она пошла мимо кладбища, по узкой тропке, по мосту через пересохший ручей.
Кладбищенская стена представляла из себя домино из заборов разных времён – вот витиеватый, ещё дореволюционный чугунный сектор. А вот добротный деревянный – сделано в Советском Союзе. Тонкий стальной – кто-то на личные деньги поставил в лихие девяностые. А вот и отлитые из цемента мрачные серые квадраты, которые испещряли бесконечные граффити и рисунки.
Взгляд девушки наткнулся на знакомую надпись: «Кто положил Лубеллу witch elm?». Сколько она себя помнила, надпись традиционно появлялась на цементе. Видимо, смысл налип на забор и отказывался сдаваться. Слова можно закрасить, смысл – нет. Человек может умереть, но будет живым в памяти других людей. Если Франц умрёт, человека не станет. Но его тень будет просыпаться в голове. Человек по имени Франц умрёт. Смысл с именем Франц останется.
И вновь витиеватый кованый забор. Из-за него выглядывают постаменты, кресты и скромные надгробия.
Девушка видела, как по центральной кладбищенской дороге шагает дама пенсионного возраста в аккуратном голубом платье и в прозрачном клеёнчатом дождевике поверх него. Перед собой она толкала ярко-розовую детскую коляску. На плече – хозяйственная сумка. Судя по всему, пустая. А значит, дама торопится в магазин и сокращает через кладбище, иначе придётся идти кругом минут на пятнадцать дольше.
Внутренний голос подсказывал девушке крикнуть:
– Не боитесь идти через кладбище?
И тот же внутренний голос подсказывал ответ, который дама каждый раз даёт на этот повторяющийся вопрос:
– Я не боюсь привидений.
Фигура с яркой коляской скрывалась среди крестов, живая – среди мёртвых. Там, в могилах, – люди, а в мире остались тени людей – то, какими их знали близкие. Те же интеллектуальные объекты. То, какими они при жизни никогда не были.
Воспоминания о тех, кто никогда не существовал. Как не существовал кот, которого девушка несла на руках. Он такой, каким она его знает , приехавший специально к ней на поезде, тот пассажир, которого она ждала, – такой кот никогда не существовал. А она запомнит его именно таким. Объект в хранилище. Папка данных под сводами черепа.
Дама растворилась среди крестов и надгробий, а девушка шагнула на перекрёсток центральной деревенской улицы. Ламповой улицы.
ГЛАВА 3 | ПРОЦЕНТ ОПАСНОСТИ
Столб на перекрёстке.
Светловолосая женщина клеила плакат с красными буквами на место старого, размокшего. Рядом с ней играли трое её детей: рыжая девочка четырёх лет и такие же светловолосые и сероглазые, как мать, двойняшки – брат с сестрой шести лет.
На противоположной стороне дороги – дом светлой семьи. И двухэтажный сарай. Со второго, жилого этажа сарая за действиями женщины зорко следила старая матрона – глава матриархальной ячейки общества. Что она увидела?
Из пролеска на перекрёсток вышла голубоглазая девушка с таким же голубоглазым котом на руках. Женщина кивнула односельчанке. Новая владелица кота неловко кивнула в ответ.
– Ксюша, Ксюша, кто это?! – дети облепили девушку в попытке потрогать кота, но Ксюша отстранила малышню со словами:
– Эй! Дайте коту освоиться. Мой новый сосед.
Ксюша поспешила домой. Она чувствовала себя не в своей тарелке. До сих пор. Уже четыре года мать семейства обновляла плакат с красной надписью на перекрёстке.
Красные буквы складывались в слова: пропал ребёнок.
Рыжий голубоглазый мальчик смотрел с плаката на случайных прохожих. Старший сын.
До этого исчезновения в их деревне больше ста лет была нулевая преступность. Теперь Ксюша официально жила в очень и очень безопасном месте – 1 % преступности. Рай на земле.
Белокурая многодетная мать возразила бы: «Какая разница, живёшь в районе с 1 % преступности или с 99 %, если убили именно тебя?»
Кот напрягся, глядя на остающуюся позади женщину. Ксюша почувствовала, как в нём нарождается гудение. Ксюша поймала его взгляд, посмотрела в глаза.
– Для Ромы, – и в голове кота тут же возник мальчик с плаката, – статистика преступности была нулевой. Он открыл счёт. Статистика – это про прошлое, а не про будущее.
Старая матрона проводила девушку с котом внимательным недоброжелательным взглядом с вершины своей сарайной башни.
«Память тонкой рукой лепит нас изнутри». Л. Киргетова
Двойняшки обогнали Ксюшу и встали дозором у её калитки. Мать, которая продолжала возиться с плакатом, бросила зоркий взгляд на двойняшек, задержалась, но младшая дочка засмеялась, и мать переключилась-выдохнула.
Навстречу ехала полицейская машина, неспешно. Когда машина поравнялась с девушкой, Ксюша встретилась глазами с пассажиром – черноглазым молодым мужчиной. Он выглядел напуганным и напряжённым. Момент – и движение машины разорвало их столкнувшиеся взгляды. Кот отёрся головой о Ксюшин подбородок.
Дети-стражи о чём-то быстро говорили у калитки и переминались с ноги на ногу. Они заговорщицки поглядывали на Ксюшу и кота.
Ксюша подумала о том, как за эти четыре года изменилась Марина, их мать. Усталое лицо. Постарела. Четыре года после пропажи.
В голове возникла мысль: «После не значит вследствие». Крысиная мысль.
Отношения как щупальца. Любишь кого-то, протягиваешь к нему щупальце – образуется связь. Дружишь – ещё одно щупальце. У кого-то таких щупалец больше, у кого-то -меньше. У Франца, быть может, вообще ни одного. Однако стоит человеку тебя оставить – бросить навсегда или умереть, – и именно то щупальце, которое от тебя тянулось к нему, раз – и обрезают. И оно болит. И каждый раз как по привычке тянешься к человеку, испытываешь эту боль – боль фантомной отрезанной руки.
Память требует найти подтверждение для образа из головы в реальности. Требует дотянуться внутренним щупальцем до реального человека. А там – пустота. И боль. Внутричерепному человеку нужна подпитка – общение с человеком реальным. Без подпитки он тает. И мать, потерявшая ребёнка, раз за разом тянется к нему, развешивая плакаты.
Девушка с котом подумала, что мать скучает по тому своему сыну, каким он был четыре года назад. Узнала бы она его? Испытывала бы боль потери при общении? Не обжигалось бы внутреннее щупальце на новом человеке, на том, кем он стал?
Девушка с котом шагнула к калитке, когда светлые двойняшки преградили ей путь. Хочешь пройти – ответь на вопрос.
Дети сбивчиво обрисовали задачу.
Есть два стража (тут дети переглянулись): один, лжец, всегда врёт, а другой рыцарь всегда говорит правду. Умеют говорить только «да» и «нет». Стражи оберегают две двери: за одной – огнедышащий дракон, за другой – выход. У тебя один вопрос! Одна попытка! Дверь откроется – и там либо огонь, либо путь домой.
Кот заурчал. Ксюша подыграла. И проговорила пару вариантов:
– Если я спрошу у первого рыцаря, – посмотрела в глаза мальчика, – за твоей ли спиной выход, в ответ могу получить «да», и это будет правдой, если ответит рыцарь. Но может быть и ложью, если ответил лжец. Если ответит «нет», я в том же тупике.
Ксюша задумалась. Выдохнула. Освободила голову. Прислушалась к себе. В голове упорно крутилась задача по математике: минус на минус даёт плюс.
Ксюша прикрыла глаза и уткнулась носом в лоб кота:
– Минус на минус даёт плюс. А плюс на минус – всегда минус. Правда, помноженная на ложь, всегда лжива.
Ксюша открыла глаза:
– Я могу получить гарантированную ложь, – Ксюша посмотрела на девочку-стража. – Что ответит второй страж, если я спрошу: «За твоей ли дверью выход?»
Задача раскололась. Один из стражей – лжец, другой – правдивец. Значит, в ответе, объединяющем двоих, точно будет одна гарантированная ложь. Правдивец искренне перескажет ложь второго стражника. А если я обращусь к лжецу, то он соврёт по поводу слов правдивца.
Малыши разочарованно переглянулись и расступились, открывая Ксюше проход к собственной калитке.
Ксюша с новым питомцем уже готова была триумфально прошествовать на собственную территорию.
Но тут прибежала малышка – рыжее солнышко.
– Рома вернулся! – воскликнула запыхавшаяся девочка.
Ксюша видела, как Марина, светлая мать, с непониманием смотрит на полицейских, на смуглого худого молодого мужчину и бегло переводит взгляд на старуху Марию Дмитриевну, которая, плотно сжав губы, глядит со второго этажа сарая.
Ксюша посмотрела на рыжее Солнышко, на Марину, воспроизвела в голове портрет рыжего Ромы. И перевела взгляд на смуглого кареглазого парня с волосами вороного крыла. Южный парень. Тёмный парень. С тонкими восточными чертами лица. Парень в ужасе смотрел на плакат.
Что-то внутри у Ксюши упало, когда Марина бросилась на шею к молодому мужчине, признавая в нём сына.
Кот удивлённо урлыкнул. Ксюша посадила его на ограду, но он спрыгнул и потёрся о ноги девушки.
Ксюша смотрела на парня, который был точно старше пропавшего мальчика. Вполне возможно, что лет на десять. Другое телосложение. Другие черты лица. Цвет глаз. Национальность. Цвет волос.
Щупальце болит. Тянется в попытке восстановить утраченную связь. Только вот память не фотоаппарат. Она сворачивает событие в точку, а потом разворачивает. Однако, чтобы развернуть, использует подручные материалы. Гуляешь по пихтовой роще, и тут разговор заходит о детстве. Память достаёт из архива детское воспоминание. Цок. И там тоже появляется пихтовый лес с ярким ароматом, вот таким же, как и сейчас. И неважно, что там был не лес, а роща. Не пихтовая, а липовая. В памяти развернулись две пометки: деревья и аромат, а конкретные значения память подставила из подручных средств.
За спиной Марины – фото её рыжеволосого сына. Но она не смотрит на фото. Она смотрит на незнакомца. И искаженная болью память подставляет на пустующее место подручное значение.
Ксюша хотела рвануть к Марине, потрясти её за плечи. Но представила, как внутренняя боль в попытке восстановить утраченную связь исказила прошлое в угоду настоящему. В угоду возможности дотянуться щупальцем до того, кого любишь. Ломая время и пространство. Ксюша вздрогнула от мысли, что именно ей придётся ещё раз обрубить щупальце.
Кот напрягся и резко дёрнул головой. Ксюша не сразу поняла, что его глаза непроизвольно сфокусировались на пролетевшей мимо птице.
«Великодушно пощадить себя, чтобы не спасать другого», – съёрничал внутренний голос.
– Искажение в пользу желаемого. Сбор аргументов в пользу подтверждения своей версии, – пояснила Ксюша своё решение коту и толкнула калитку. Прошла на свою территорию. Выдох. Кот побежал по дорожке вокруг дома, к входной двери, хвост трубой, словно всю жизнь тут жил.
Ксюша обернулась, как будто на прощание. Дама с розовой коляской и набитой продуктами сумкой остановилась у полицейской машины. Ксюша увидела, как она, недолго послушав, затрясла Марину за плечи и врезала ей хлёсткую пощёчину.
– Я спасла кота, – успокоила себя Ксюша. – Одного спасения в день вполне достаточно. Калитка за спиной захлопнулась, и Ксюшу отрезало от драмы за забором. Она пошла по следам кота. Только вот откуда он знал, куда идти?
Толстой, Чехов, Пелевин, Кафка, Мариам Петросян. Прыжок. Книжная полка позади. Ксюша всё не возвращалась.
Спинка дивана. Стул. Табурет. Прыжок. Оставила его одного взаперти.
Гречка, рис, геркулес. Прыжок. Кухонный стол, кресло с маленькими подушками.
Голубоглазый кот ещё раз обошёл комнату и собирался на очередной круг, когда из настенных часов выскочила кукушка со своим оглушительным, скрежетавшим «ку-ку».
Он один. Заперт дома. У женщины. Досада и унижение.
На стене плакат с надписью: Anacondaz.
Взгляд побежал дальше – к знакомым книжным полкам. Стоп.
Голубоглазый кот ещё раз посмотрел на корешки книг. Он чётко различал фамилии авторов. И знал, что это фамилии. И знал, что на корешках книг живут именно фамилии авторов.
Взгляд на полку с крупой. Контейнеры с ровными буквами. Он не просто читал – он понимал значения!
Он не просто кот! Он – кот–гений!
Нужно сообщить об этом миру. Миру и Ксюше. Но как? Взгляд упал на гречку, на собственные лапы. Опять на гречку – конечно, написать!
Контейнер полетел вниз, и крупа рассыпалась по полу.
Кот хотел начертить SOS. Но лапы не слушались. Разъезжались в стороны, бестолково разбрасывая гречку по углам и щедро засыпая её под диван. Кот сменил подход. Простые отрывистые линии. Печатные буквы. На это его лап должно хватить.
Лапы как будто уклонялись от чёткой команды – приказ не доходил. И вместо намеченного движения – только общий вектор, вместо написания букв лапы играются с крупой, копают, шлёпают. Общий посыл до вредных лап доходил, а конкретное исполнение – нет. Как будто между волей и лапами существовало ещё что-то. Кто-то.
– Кошачья душонка, которая с хихиканьем плута, портит приказы! – озарила кота мстительная мысль.
И тут же сомнение: почему я с таким презрением отношусь к коту? Я же кот…
Но он не стал сосредотачиваться на этой мысли, вместо этого с двойными усилиями стал атаковать гречку.
Отчаявшись, голубоглазый кот поднялся над несложившейся надписью. Посмотрел на книжную полку. И подумал с сомнением: коты же не умеют читать…
Дверь распахнулась, и на печально замершего в драматической позе хвостатого обрушилось фырчание вперемешку со стенаниями вернувшейся Ксюши. Её встретил гречневый раздрай. Выговорившись, она обречённо вздохнула и пошла за веником. Но склонившись над хаотичными линиями, начертанными в гречневом месиве, замерла, во взгляде мелькнула смутная, неоформившаяся догадка.
– Что-то… – прошептала Ксю, но пресекла саму себя, качнула головой. – Да нет…
И смела результаты кошачьего эксперимента.
Вечером Ксю обнимала кота, лёжа на диване под «Гарри Поттером».
Кот поднял на неё голубые глаза. И она снова испытала странное чувство. Как будто с её новым питомцем что-то не так. Что-то нужно поправить.
– Может быть… – задумчиво. Погладила.
И неожиданно улыбнулась, весельем прерывая саму себя:
– Может быть, назвать тебя Каем? Неправильный кот с льдинкой в сердце. Горячее сердце – холодный разум? Только на всю голову отмороженный кот – это комплимент, если что, – мог доехать до меня на электричке.
Ксюша несколько раз за день взрывалась:
– за книгой;
– во время просмотра видеороликов;
– во время приготовления ужина.
Каждый раз взрыв начинался со всплеска рук и слов:
– Нет! Ну я, конечно, всё понимаю! Память, игры разума… Но перепутать Рому с этим!!!
А потом – шаги из угла в угол. Огибала диван и обеденно-письменный стол. Бессвязные рассуждения.
Кот сидел. Жмурился. Был внимателен. И при приложении хорошей доли фантазии – чуток.
Последний променад Ксюши закончился тем, что она взяла фонарь (красивый, с разноцветными стекляшками-витражами), накинула ватник – и вышла из дома в ночь, через зады, к калитке, ведущей не на деревенскую дорогу, а на холмы – к реке.
Кай поспешил за ней.
Холм с видом на реку, которая тонула в темноте. Слышался только шёпот воды. И мерцал на том берегу огонёк коровника. Палатка под покровом ветвей тенистого дуба. Костерок на излёте. Старик в плюшевом балахоне на раскладном кресле у костра. Сковорода с яичницей в тлеющих углях. В животе Кая урлыкнуло: очень уж захотелось этого шкварчащего, ещё жидкого желтка. А образ старика тут же сросся с чугунной сковородой. Старик-сковорода.
Короткое приветствие. Кай урлыкнул для приличия.
Ксю сразу перешла к делу. Марина. Сын. Ошибка. Игры памяти.
Старик доброжелательно слушал, как давеча Кай. Когда Ксюша выговорилась, в густой августовской ночи повисла тишина. Хруст костра. Дыхание деревьев.
Старик заговорил. Что-то о душе и искрах. Кай потерял нить повествования. И навострил уши, только когда старик заговорил о страхах: страшно быть озадаченным. Быть озадаченным чем-то страшным – ещё страшнее. Марина – страшным горем, например. Это как чёрная дыра, стягивающая энергию, забирающая свет от искр. Энергию нужно экономить. И разум, а может, и душа оказывают медвежью услугу – затыкают дыру первым попавшимся объектом. Подгоняют действительное под желаемое, пусть и вопреки логике.
Знаешь, почему после смерти одного из супругов в счастливых браках оставшийся обычно скоропостижно вступает в повторный брак? Хочет, чтобы счастье длилось.
А ещё мозг просто экономит энергию: открытая задача стягивает на себя ресурсы. Закрываешь первым попавшимся пусть и абсурдным аргументом/человеком – и вуаля! Нет проблем. Сил – с избытком.
В мягких отблесках костра Кай видел хитрые искры в добрых глазах старика.
– Сейчас передо мной не Марина, – продолжил старик, – а девушка, которая издалека увидела одни единственные объятия, дала событиям свою трактовку. Испытала непонимание и возмущение. И быстро закрыла нарастающую внутреннюю боль (открытый вопрос) теорией про изменчивую память. Заткнула одно другим. Ты уверена в том, что видела? Или тебе просто больно оставлять увиденное без ответа?
Ксюша оправдывала Марину тем, что память выхватила первое попавшееся из реальности, чтобы заглушить боль. А сама подхватила первую попавшуюся теорию, чтобы не оставлять окно открытым, не оставаться озадаченной. Тогда вместо злости и бунта пришлось бы искать информацию, разбираться. Тратить силы.
– Только вот, – старик озорно хихикнул, – в области душевных страданий Марина бросилась в объятия незнакомца, потому что иначе её переедет танк. А девочка по имени Ксюша стянула с ближайшей полки теорию замещающей памяти, чтобы не щипали блохи.
«Клуб начинающих мракобесов объявляется открытым», – сказал бы Кай, если бы умел говорить.
– Мать с бабкой поочередно садятся со мной за семейные альбомы. Показывают пальцами на лица – это бабушка Груня (помнишь её?) готовила пироги с вишней, от которых невозможно оторваться, и собирала большие семейные праздники в Апрелевке. Она же в Апрелевке жила. И мы выезжали к ней на неделю каждое лето, пока ты не пропал… А это – дядя Коля… и новая история. Все вокруг очень хотят, чтобы я вспомнил то, чего не знаю. У них нет сомнений, что сам я не вспомню. Даже шанса мне не дают.
В ночь возвращения от уличного философа, старика-сковороды, Ксю нашла лже-Рому у себя под забором. Он сидел на стволе поваленного дерева под разлапистой бузиной и нервно курил.
Он не скрывал от Ксюши обмана: ему было слишком страшно. Да, выпал шанс прикинуться пропавшим и обнаруженным ребёнком. Фото даже не смотрел. Хотел уклониться от бродяжничества и мелкого мошенничества, а полицейские какого-то пропавшего мальчишку обсуждали, Рому.
Когда увидел Ромино фото, давать задний ход было слишком поздно… Думал, при встрече с разочарованными родственниками пропавшего мальчишки начать сумасшедшего отыгрывать. Однако семья его приняла…
Кай смотрел на поверженного беглеца. Ликовал за Ксю – вот он, триумфальный час признания: можно разоблачить лжеца или похвалить себя за правоту.
Поначалу псевдо-Рома развеселился… Всё складывалось гладко. А потом задался вопросом, и стало жутко. Одним простым вопросом: почему они это делают? Тогда волосы встали дыбом. Что за страшный секрет заставляет выдавать незнакомца за сына? Какие последствия снимет с семьи возвращение сына?
– Они просто ждут суда по подтверждению личности, – жалко едва пискнул незнакомец, прикрывающийся именем Рома. – А что дальше? Что со мной будет, когда я стану им не нужен?
Кай смотрел на сосредоточенное лицо Ксю. Он безошибочно считывал, о чём думает хозяйка: «Марина знает, что на самом деле случилось с Ромой. С настоящим Ромой. И она уверена, что сын не вернётся».
Кай даже не задумывался, почему он так уверен в своей способности читать мысли хозяйки.
Облупленная парта стала продолжением подоконника с видом на местный храм. На неё водрузился фикус. Экран компьютера, не подключенный к сети и безнадёжно сломанный. Три розетки удлинителя на подоконнике. У парты – стул и табурет.
Ксюша посмотрела на своё творение. Перевела взгляд на указ по формированию коворкинг-зон в библиотеках:
– «озеленение – фикус в наличии» – галочка,
– «не менее двух рабочих мест: стул и табурет» – есть,
– «хороший вид» (в случае Ксюши – вид на храм) – кто посмеет сказать, что вид нехорош, того отдадут инквизиции (внутреннее гнусавое хихиканье при абсолютно серьёзном, переполненном чувством гордости лице).
За храмом – крыши деревенских домов, гряда холмов, река и заливные луга на той стороне. Благодать.
Пять стеллажей старых книг в комнате на пятнадцать квадратных метров на втором этаже старинного кирпичного здания. Письменный стол, он же абонемент, на пьедестале из палет (ибо, по правилам, абонемент должен быть на возвышении).
К указу прилагалась брошюра с библиотекой, обставленной в икеевском стиле. Чёрный металл открытых стеллажей вместо потрёпанных досоветских шкафов. Зелёные круглые кресла вместо видавшей виды табуретки. В отчёт о переустройстве сотен библиотек пойдут как раз такие показательные фото, а за цифрами спрячутся облупыши вроде её краевой библиотеки.
Ксюша распахнула окно. После перестановки поднялась пыль, и с двойной силой разгулялся старушечий запах вышедших на пенсию книг.
Мимо храма прошёл пожилой мужчина с глубокими морщинами и землистым цветом лица. Он сложил руки за спиной. В одной из них громко вещало радио: пенсионер был глуховат. Р ядом с ним трусила старая такса по кличке Сарделька – кличка совпадала с внешностью.