Кое-какие деньги на похороны у Эриха были, но он боялся, что не хватит. Было немного денег и на карте матери, которой она разрешала пользоваться Эриху. Он снимал деньги в банкомате, приносил ей, а она выдавала ему на продукты и лекарства. Выдавала мало, Эрих добавлял свои. Еще у нее были на счету в банке похоронные. Мать не раз говорила о них. А то закопаете в ямке даром, говорила она. Однако отец, помнивший, как хоронил жену, сказал, что эти деньги выдадут только через полгода. Можно сколько-то получить, если пойти к нотариусу со справкой о смерти. Нотариус выдаст разрешение на срочную выдачу денег. Эрих пошел к нотариусу. Полтора часа сидел в очереди, наконец попал в кабинет женщины-нотариуса. Ее звали Демидова Людмила Валерьевна. Это значилось на табличке на двери. Эрих сказал, подавая справку:
– Надо бы деньги за умершую получить, объясните, как и что.
Демидова объяснила. Она говорила ясно, четко, громко, будто глухому. Наверное, все посетители для нее слились, и, говоря Эриху, она говорила всем предыдущим и всем последующим. Она сказала, что может выдать постановление на экстренную выдачу денег в сумме до ста тысяч рублей, но ей нужны чеки, квитанции, договора с погребальной фирмой, которые подтверждают расходы.
– Нет еще ничего, – сказал Эрих. – Я только этим занимаюсь.
– Будут – приходите.
– Интересно получается. Я прошу, чтобы заплатить за похороны, а надо, выходит, заплатить за похороны, чтобы получить деньги на похороны.
– Уж так, – сказала Демидова с удовольствием, будто гордилась сложностью этих процедур. И добавила: – У нас, знаете ли, и жить непросто, и умереть хлопотно. Я вам посоветую, вы ведь сын, вы идите прямо в банк, вам напрямую выдадут. Если выдадут.
– Могут не выдать?
– Могут. Везде свои формальности. Вас, наследников, много? Братья, сестры, жена, дети?
– Я один.
– Молодой, симпатичный, – неожиданно сказала Демидова личным голосом, – а никого не найдете себе. Так и заскучать можно.
– Я не скучаю, – сказал Эрих. – До свидания.
Он ушел, а Демидова достала из ящика стола зеркальце и губную помаду. Она хотела чуть подкрасить губы, но увидела, что красить не надо, все хорошо. Полюбовалась собой и с усмешкой тихо сказала:
– Не скучает он, – и выругалась, назвав мужчину женским словом. Впрочем, может, она не его назвала, слово было без адреса – как оценка ситуации и жизни в целом. Демидова не ругалась при посторонних, но, когда оставалась одна, позволяла себе. Это с детства у нее было. Такая привычка.
Отделение банка было на обратном пути, Эрих зашел, чтобы узнать, какие потребуются документы. Ему объяснили. Дома Эрих искал документы в сумках и сумочках матери, которых было очень много. В первую очередь нужен был договор с банком, но его он как раз не мог найти. Зато была объемистая сумка с квитанциями об оплате коммунальных услуг. Квитанции двадцатилетней давности и даже за девяностые годы. Эрих отправился в банк, спросил, как быть. Ему сказали, что деньги со счета матери он может снять через полгода, у них же есть договор с нею. Но снять срочно без ее договора не получится. Предложили оформить кредит на похороны. Эрих отказался.
Приехала девушка, представительница ритуальной организации. Выглядела красоткой, предлагающей продукцию парфюмерной фирмы. Назвала свое имя – Карина. Достала черную папку с золотыми виньетками, оттуда листы.
– Вот наш прайс, ознакомьтесь.
Эрих ознакомился.
– Мне по телефону меньше говорили, – сказал он.
– Меньше и будет по результату, вам компенсация положена. Вот, смотрите. – Девушка, держа телефон в пальчиках с лаковыми ноготками, листала и показывала. Ноготки были разного цвета – желтые, фиолетовые, зеленые, красные. Каждый охотник желает знать, где сидит фазан, вспомнил Эрих то, чему учила его мать. Это было трудное учение для обоих.
– Каждый охотник желает знать, где сидит фазан, – говорила мать. – Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Цвета радуги, цвета спектра. Повтори.
– Каждый охотник хочет.
– Желает.
– Увидеть.
– Знать.
– Где прячется.
– Сидит. Ты тупой у меня, что ли? В отца, что ли? – сердилась мать. – Проверить тебя надо, странный ты у меня. Как бы тут, а как бы нет.
– Смотрите, – говорила Карина. – Вот, все официально, сайт департамента торговли и услуг. За все компенсация – за гроб, покрывало, даже за тапочки, все учитывается. И перевозка, и погребение, минусуете от нашей суммы эту, получите то, что реально заплатите. Видите, внизу итоговая цифра? Восемнадцать тысяч четыреста семьдесят рублей девяносто восемь копеек, до копейки все посчитано. Видите?
Эрих видел ее ноготки, ее щеку, слышал ее голос и вдыхал аромат ее духов, которые на него сильно и несвоевременно подействовали.
Смерть возбуждает, вспомнил он чьи-то слова, которые когда-то где-то читал или слышал. Тогда не понял, теперь стало ясно. Не сама смерть возбуждает, а оставшаяся жизнь. Особенно такая, как эта девушка.
В день похорон все было фальшиво и нечестно.
Работники ритуальной службы приехали очень рано. Объяснили: мы всех выносим или рано, или вообще ночью. Такое указание – чтобы не беспокоить жителей.
Вынули тело из гроба, положили на черное пластиковое полотнище, завернули. Эрих спросил, почему не в гробу, ему и это объяснили: с четвертого этажа гроб сносить сложно, можно и уронить, а главное, чтобы на улице никого на травмировать видом гроба, на это тоже есть указание. И без того люди стали нервные и подав-ленные. Гроб отдельно быстренько вынесут, никто не заметит.
Действительно, подумал Эрих, давно уже я не видел, чтобы из домов выносили покойников, будто никто вокруг не умирает. Вот, значит, почему.
Грузчики несли по лестнице черный бесформенный куль, пыхтя и топоча ногами, негромко покрикивали: «Заноси. Держи выше. Поворачивай».
В катафалке сняли пластик, уложили в гроб.
На кладбище подъехали к церкви.
– Зачем? – спросил Эрих водителя.
– Отпевать разве не будете?
– Надо бы, – сказал отец.
– Ладно, – сказал Эрих.
Провожающих мужчин было только двое, отец и Эрих. Эрих доплатил грузчикам, чтобы они занесли гроб в церковь. Отец и Эрих тоже несли. При входе Эрих дал денег за отпевание какой-то женщине в платке. В церкви гроб поставили к двум другим, поп отпевал всех разом. Эти умершие были, наверное, как и мать Эриха, одинокими, вокруг них было мало людей.
Подъехали к кладбищенской конторе. Служитель подошел договариваться. Могила вырыта на дальнем конце кладбища, сказал он, но можно ближе, если доплатить. Могила одинарная, но можно двойную, учитывая будущих родственников, которые умрут, если доплатить. Дай бог всем здоровья, но никто не вечный, сказал служитель, с симпатией глянув на отца Эриха. Крест поставят стандартный, деревянный, но можно сразу основательный, гранитный, если доплатить. Осадку грунта учтем, будем поправлять, не волнуйтесь. Ограда тоже стандартная, быстро проржавеет, хоть и окрашенная, но можно чугунную, вечную, если доплатить.
Эрих отказался от всего, сказал, что стандартные варианты устраивают, а если захочется потом что-то изменить, он сам решит, что надо. Но все равно итоговая сумма за услуги оказалась намного больше той, которую объявляли. Эрих не стал спорить, заплатил, но запомнил это.
Он все стал запоминать подробнее, чем раньше, ведь теперь запоминать больше некому. Раньше мать, когда была здорова, многое запоминала и напоминала. И когда болела, тоже иногда что-то помнила, чего не помнил Эрих. Теперь лишь он один, на отца надежды нет. На поминках он только плакал и выпивал, и заснул за столом.
Поминки были в квартире. На них были Эрих с отцом, две соседки, двоюродная сестра матери, которую Эрих впервые видел и которая передала соболезнования от каких-то Сениных, и какая-то знакомая отца. Соседка его или кто, Эрих не понял. Непонятно, зачем отец ее пригласил. Она молча пришла, молча поела, выпила и ушла.
Потом были разные дела по оформлению жилищных и прочих документов.
Потом Эрих взялся убираться в комнате матери.
Выяснилось, что мать хранила:
не поддающееся подсчету количество разномастных стеклянных банок, от самых маленьких, из-под сметаны и майонеза, купленных и съеденных еще в советское время, и из-под джемов и конфитюров, до средних, из-под какой-нибудь баклажанной или кабачковой икры, и больших, двух- и трехлитровых, с крышками и без;
множество пластиковых контейнеров разных размеров;
два десятка бутылок из-под воды;
сложенные в кипы пакеты – на подоконнике, на стульях и под стульями, под диваном, на шкафах, в комоде;
в книжном шкафу и на полу в углу возле него – пачки старых газет, комплектов журналов «Работница», «Огонек» и «Здоровье», все комплекты кончались девяностым годом;
и много, очень много коробок, которые громоздились друг на друге вдоль стен, доходя чуть не до потолка. В них были старые и негодные кувшины-фильтры для воды, которые Эрих собирался выкинуть, но не успел, два неработающих утюга, два электрочайника с коростой накипи на дне, новый мини-пылесос, ни разу не использованный, старая обувь матери и Эриха, детские игрушки Эриха, его школьные тетради, учебники и дневники, обрезки тряпок и тряпочек, клубки шерсти (мать когда-то вязала), а чаще всего в коробках была лишь скомканная бумага или совсем ничего, пустые коробки, которые могли для чего-то пригодиться.
Эрих купил в хозяйственном магазине дюжину мешков и начал все в них выносить. В мешках и удобно, и никто не видит остатков чужой жизни. Сначала вынес весь этот упомянутый мусор, потом одежду матери и всякие ее вещи, потом журналы, книги. В его комнате тоже были книги, несколько штук, он давно не читал и их, а эти точно никто не будет читать. Эрих несколько раз видел у контейнеров мусорки груды книг, которые никто не брал. Зачем хранить то, что никому не нужно? Для лицемерия, показать, что ты образованный? Все книги давно есть в интернете. Читать там намного удобнее, а в старых книгах желтая бумага и мелкий шрифт.
Но все же он не просто вынимал книги из шкафа и засовывал в мешки, он сначала осматривал их. Вот Стендаль, собрание сочинений. Двенадцать зеленых томов. Анатолий Иванов, тоже зеленый, но светлее, веселее. Пять томов. Евгений Федоров, «Каменный пояс». В трех серых толстых томах. Неплохо человек заработал. Черный Ромен Роллан. Девять томов. Морковного цвета Бальзак. Восемь томов. Бледно-голубой И.С. Никитин. Два тома. Кто такой, неизвестно. Коричневый Чернышевский. Пять томов. И еще несколько собраний сочинений разных писателей. Грин, Гайдар, Островский (тот, который «Как закалялась сталь»), Шолохов, Серафимович, Тургенев, Лесков, Чехов, Салтыков-Щедрин, Хемингуэй. Все новенькое, нетронутое. А еще книги одиночные, не собраниями: «Толковый словарь русского языка», «Вегетарианское питание», «Энциклопедия домашних заготовок» и так далее.
Потом Эрих взялся за мебель. Первый шкаф, книжный, с застекленными дверцами, разобрал аккуратно, вынес и поставил у контейнеров на виду, поставил рядом и коробочку с крепежными деталями. Может, пригодится дворникам- таджикам? Но никто не польстился, дворники стали разборчивы или давно укомплектовались: из окружающих домов постоянно выносят устаревшую мебель. И Эрих перестал церемониться, он просто разбивал молотком и раздирал на части сервант, платяной шкаф, комод, письменный стол, кровать, стулья. Это оказалось непросто: мебель при социализме делали некрасивую, но крепкую.
Он не оставил ничего, кроме сумки с разными документами, альбома со старыми фотографиями и настольной лампы, которая была тоже старая, но хорошая: на тяжелой ножке, возможно, бронзовой, с белым стеклянным куполом-абажуром.
Теперь предстояло сделать ремонт. У себя в комнате Эрих давно его сделал: сам заштукатурил и побелил потолок, поменял окно на пластиковое, оклеил стены приятно-бежевыми обоями, снял с пола так называемую паркетную доску – квадраты с дощечками, вытертыми, вылинявшими, во многих местах отскочившими, залил пол цементной стяжкой, положил на нее ламинат цвета «бук Бавария». Стало чисто, красиво, уютно. Каждая вещь на своем месте, ничего лишнего. Мебель простая, темнее пола, цвет – «орех итальянский».
Понемногу после этого он преобразил и прихожую, и санузел, и кухню. Работал урывками: мать на каждое изменение реагировала болезненно. В старый кухонный шкаф вцепилась, как крестьянка в последнюю корову. Пусть старая и не дает молока, но – любимая. Какой-то фильм Эрих видел о деревне, отсюда и сравнение. Все наши сравнения теперь не из жизни, а откуда-нибудь.
Кое-как Эрих все-таки отремонтировал санузел и кухню, заменил трубы, краны, раковины и унитаз, в кухне навесил и поставил новые шкафчики, у себя же мать не разрешала трогать ничего.
Начать надо с самого трудоемкого: снять паркетную доску. Придавленный раньше мебелью, пол теперь под ногами прогибался, трещал, дощечки ломались и вылетали.
Эрих взялся за пол с угла, что был за стоявшей тут кроватью: квадрат паркетной доски возвышался над полом. Он был похож на люк или крышку тайного хранилища. Эрих легко вынул его и даже не очень удивился, когда увидел под ним пакет. Будто этого и ждал. Он развернул пакет и увидел пачку денег и маленький матерчатый мешочек. Пересчитал деньги. Их было 76 тысяч. Как мать их скопила, непонятно. Наверное, начала копить давно, когда еще выходила из дома и сама получала пенсию. Большинство купюр были тысячные, но были и сотенные, и пятидесятки, и даже бумажные десятки, которые давно не в ходу. И пятерок несколько было, Эрих уже забыл, как они выглядят. 2002 год на них обозначен. Интересно, принимают ли их? Позже выяснилось – принимают.
А в мешочке оказались драгоценности: золотой перстень с камешком, золотой или позолоченный браслет и две сережки – в центре фиолетовые большие камни, по кругу белые. Никогда Эрих не видел их на матери, никогда она их не носила. Возможно, это все осталось от бабушки Эриха, которой он не видел, она умерла до его рождения. Она родила его мать поздно, мать тоже поздно родила Эриха, ей было тридцать семь лет.
Вдруг это антикварные вещи? Вдруг они дорогие? Для кого мать хранила их, зачем? А деньги зачем? И спрятала в самом глупом месте, тут проходит труба отопления, а дом старый, трубы старые, запросто могло прорвать и залить.
Эрих набрал в поиске: «Оценка и прием антиквариата в Москве». Нашлось несколько магазинов, большинство в центре. Эрих поехал туда. Поехал на такси. Таксист был в маске на шее.
– Наденьте, пожалуйста, маску правильно, – сказал Эрих, сам надевший так, как полагалось.
Таксист надел, но сказал:
– Маска, не маска, никакой польза.
Эрих был в хорошем настроении, поэтому не против был поговорить.
Сказал добродушно:
– Откуда вы знаете, что нет пользы?
– Все знают.
– Откуда вы знаете, что все знают?
– Говорят люди.
– Что говорят люди?
– Что маска, не маска, кто болеет, тот болеет, кто умирает, тот умирает.
– Есть какие-то цифры, статистика?
– Зачем цифра, все так понятно.
– Что понятно?
– Я давайте не буду, – сказал таксист. – Ваше мнений так, мой так. Я в маске теперь сижу на ваша просьба, есть еще претензий ко мне?
– Нет, спасибо.
Эрих был удовлетворен: таксист подтвердил его уверенность в том, что все живут не аргументами, а заблуждениями, за которые крепко держатся. К сожалению, и мать была такой. Раньше, давно, когда он еще с ней спорил, иногда выходил из себя и кричал с досадой:
– Да кто тебе это сказал-то?
– Я говорю, – отвечала мать, и на этом спор кончался.
В ювелирном магазине, в отделе оценки и скупки, за стеклом сидела симпатичная молодая брюнетка. Без маски, потому что за стеклом. Почти красивая. Брюнетки красивей блондинок, ярче. И у них темные брови, ресницы, которые иногда даже не надо красить. Блондинки, если не будут красить свои блеклые брови и ресницы, облысеют лицами. У них сразу поглупеют их голубые и синие глаза. Часто очень бесстыдные. Синие и голубые глаза бесстыднее темных. Не потому, что сами женщины такие, все дело в цвете. Темный цвет скрывает, светлым цветом ничего не спрячешь.
Брюнетка сказала, что оценка платная. Эрих согласился. Подал брюнетке перстень. Она посмотрела через лупу и сказала:
– Стоимость могу сказать приблизительно. Для точности надо вынуть камень.
– Хорошо, приблизительно. Сколько?
– Даже не знаю. Золото мало стоит, оценивается камень, если бриллиант.
– Если бриллиант, то сколько?
– Ну… От десяти тысяч, я думаю.
– Хорошо. А это?
Эрих подал браслет. Брюнетка осмотрела, чем-то капнула из пипетки.
– Не испортите? – спросил Эрих.
– Не волнуйтесь, – сказала брюнетка и положила браслет на чашку весов, а на другую несколько никелированных красивых гирек. Эриху нравилось, что она все добавляет и добавляет пинцетом гирьки, сначала те, что побольше, потом маленькие и совсем крошечные. Они были похожи на разобранную матрешку.
После этого брюнетка положила браслет на электронные весы. Наверное, обычные, в деревянном застекленном корпусе, были для красоты и солидности, а электронные для точности.
– Двенадцать граммов, пятьдесят шестая проба, – сказала брюнетка. – Если оценивать, то не само золото, а вещь. Где-то начало прошлого века. Тысяч тоже десять-пятнадцать.
– Всего? Ладно, а это?
Эрих подал серьги. Брюнетка положила их перед собой, осмотрела, подняла глаза на Эриха.
– Наследство, что ли, получили?
– Вроде того.
– Похоже на рубин и бриллианты.
– Сколько?
– Иногда из стекла делают – не отличишь.
– И все-таки – сколько? Если не из стекла?
– Не могу сказать. Вы продавать собираетесь или просто оценить?
– Продавать собираюсь, – сказал Эрих. – Но, наверно, в другой магазин схожу. Пусть там тоже оценят, я сравню.
– Там вам то же самое скажут.
– Вы пока ничего не сказали.
– Минутку подождете?
Брюнетка встала и ушла в дверь, которая выглядела антикварной, как и все вокруг. Мореный дуб, подумал Эрих, хотя никогда не видел мореного дуба, только встречал это выражение.
Девушка вернулась с пожилым седым господином. Он был, как артист, в галстуке-бабочке. И в очках. Сел на место брюнетки, осмотрел кольцо, браслет и серьги.
– Не гарнитур, – сказал он брюнетке.
– Это ясно, но все равно, вы же видите, – сказала она. – И клеймо там даже.
– Да, – сказал он. И Эриху вежливо, ласково: – Здравствуйте.
Эрих знает эту вежливость. Такими вежливыми бывают, когда хотят обмануть. Но он к этому был готов. Он всегда к этому готов.
– Давайте так, – сказал господин. – Мы берем на экспертизу, а вам выдаем соответствующий документ и аванс. Через два дня предъявим официальные сертификаты с официальной ценой. Устроит?
– Нет. В другом магазине сразу дадут.
– Нигде сразу не дадут. Хорошо, подождите.
Господин взял телефон, набрал номер, сказал кому-то негромко:
– Илья Борисович, зайдите в оценку.
Через минуту вошел человек еще старше господина. Совсем старик. Хотелось даже сказать: старичок – седенький, маленький, как гном. Он взобрался на стул, как дети садятся на взрослые стулья не по их размеру, – оперся рукой, высоко приподнял одну ногу, чуть подпрыгнул, подтянул вторую, поерзал, уселся, взял лупу, рассматривал драгоценности.
И, ничего не сказав, слез со стула. Они с господином о чем-то поговорили в сторонке, и старичок скрылся, а господин вернулся.
– Хорошо, – сказал он. – Я вам сейчас скажу настоящую цену. Учтите заранее, она вас удивит. Вы подумаете: ого, как круто, если мне тут такое предлагают, побегу в другое место, наверняка там дадут еще больше. Уверяю вас, не дадут. Почему? Потому что я это предвижу и объявляю максимум.
– Объявляйте.
– Отлично. Сто семьдесят, – сказал господин и приподнял кольцо.
И посмотрел на Эриха, чтобы полюбоваться эффектом. Эффекта не было, Эрих был таким спокойным, будто ничего другого и не ждал.
Господин хмыкнул и приподнял браслет.
– Восемьдесят пять.
– Нормально, – сказал Эрих.
– Еще бы не нормально. А это – от четырехсот до пятисот, точнее скажем после экспертизы, – сказал господин и приподнял серьги.
И тут же добавил:
– А теперь можете нести в другое место, на здоровье, но больше никто не даст. Гарантирую. При этом мы добавляем за художественную ценность, уникальность, понимаете? Включаем субъективный фактор, это на руку клиенту, понимаете?
– Я вам верю, – сказал Эрих. Он был так рад, хоть и не показывал этого, что и других хотелось порадовать. – Я готов продать.
– Отлично. Сейчас оформим договор на экспертизу, займет два дня, через два дня приходите за деньгами. Согласны?
– Нет, – сказал Эрих, чувствуя себя опытным и умным. Он никогда такими делами не занимался, но он догадлив. – Нет. Или сейчас, или несу в другое место.
– Мы рискуем, – сказал господин. – Вдруг подделка?
– Я тоже рискую, – сказал Эрих. – Не-ужели вы сразу не видите, что к чему? Не первый же год тут работаете.
Господин усмехнулся и оглянулся на брюнетку, которая тоже усмехнулась. Эрих понял, что они по достоинству оценили его смекалку.
– Ладно, – сказал господин. – Сейчас Маша займется.
Он что-то написал на бумажке, положил на стол перед Машей и ушел.
Маша занялась.
Как мою мать зовут, подумал Эрих. Но красивая. Мать была некрасивой. И отец некрасивый. Эрих красивее их, но тоже не идеал. Но не хуже других. У него очень красивые густые волосы. Темно-каштановые. И карие глаза. И правильные черты лица. Дело еще в одежде. Он слишком просто и практично одевается.
Через полчаса брюнетка сказала:
– Получается, если в целом, семьсот тридцать четыре тысячи триста.
Эриху понравилось точность цифры, хоть он и знал, что точные цены выставляются для достоверности и обмана. Да, скорее всего, брюнетка, будучи в сговоре с господином, обманывает, все стоит дороже. Но вряд ли намного, они же понимают, что Эрих может пойти в другой магазин. И там тоже обманут, пусть меньше. Всем надо заиметь выгоду. Капитализм.
Получив деньги, Эрих пересчитал их, аккуратно уложил в бумажник. Постоял, подумал и направился к брюнетке. Спросил:
– А вы что делаете вечером?
– Иду домой к мужу, – ответила брюнетка.
Но улыбнулась. То есть отказала, но одобрила смелость Эриха.
Надо учесть.