Наверное, у каждого путешествующего человека есть своя собственная традиция, как начинать первое утро на новом месте. Для Сергея таковой была встать без будильника и неспешно позавтракать. За завтраком частенько приходила свежая мысль о направлении поиска, Сергей её спокойно обдумывал, соотносил с разведанным по прибытии – и четко исполнял. Осечек система не давала ни разу, и первый день уже много лет подряд приносил удачу.
Этим утром сквозь сон Сергею показалось, что он никуда не уехал, а остался дома, и за стеной уже ворчит жена, дожидаясь его пробуждения. Но тут неожиданно громко всхрапнул Толик. Bсё встало на свои места. Под спиной обнаружился не матрас, а спальник, настеленный поверх широкой лавки. Он всё-таки вырвался и ночует даже не в машине. Кстати, зря: математик рассудил, что если Толик вдобавок к остальным своим талантам намерен каждое утро издавать такие мерзкие звуки, его неминуемо захочется придушить.
«Нафиг, нафиг. Сегодня же отползу подальше. Или вообще в наглую займу печку».
Сергей приподнялся на локте, потянулся к висящим на спинке стула брюкам – и замер. За пыльными окнами плавал туман. Настолько густой, слоистый и роскошный, что впору было поверить в прыжок во времени. Заснул весной, проснулся в августе. Впрочем, всем августовским туманам, какие он видел в жизни, всё равно было далеко до этого великолепия.
– Чудны дела… – пробормотал Сергей.
Из-за стены, словно отвечая, послышался недовольный возглас. Полина. Видимо, женское ворчание не приснилось.
Вспомнился вчерашний уют за столом: вот Полина нарезает буханку хлеба его, Сергея, ножом. Нож слишком большой для её руки, получается немного криво. Вот Ник подает ей чашку с глинтвейном – маленькую и изящную, найденную в серванте. Словно специально кто-то оставил тут эту раритетную милую вещицу, зная, что приедет красивая девушка и обрадуется, кинется сооружать на столе натюрморт вокруг этой чашки, и ещё одна фотография ляжет в блог.
Сергей не любил лезть в чужие личные дела – тут же окажешься крайним, виноватым, некстати вмешавшимся. Но сейчас ему почему-то остро захотелось, чтобы для Полины этот день начался с радостей и открытий, а не с выяснения отношений. Редко встретишь такую неприхотливую девчонку, которая почти никогда не жалуется на обстановку, лишения или прочих членов команды. Видимо всё это обрушивалось на Ника, но он ведь по своей воле с ней. Толковый же парень, но какой-то скомканный. Даже говорил он мало, тихо, неразборчиво, но вот в нерасторопности его обвинить было нельзя.
В конце концов, эти двое торчали в избе не одни. Он, Сергей, имел полное право отдохнуть от домашних дрязг. Да и Нику стоило бы тактично намекнуть, что излишнее задыхание перед будущей женой – не лучший вариант для дальнейшей жизни.
Проходя сквозь кухню, Сергей осознал ещё одну странность, не меньшую, чем утренняя туманная атака.
Традицией Палия на первое утро было максимально раннее пробуждение и сольный забег с металлкой по местности куда глаза глядят. Он даже не завтракал, не принеся первой находки, хотя бы гвоздя или осколка чугуна. Сколько было с ним поезжено, сколько исхожено – он не делал по-другому никогда.
Сейчас Палий сидел за столом, листал найденный на печке старый, советский ещё журнал. На тарелке перед ним лежал свежий надкушенный бутерброд, рядом стояла кружка с не менее свежими красными потеками на борту – черпанул из кастрюли остатки глинтвейна. Поймав взгляд Сергея, он косо улыбнулся, отсалютовал и снова уткнулся в журнальные страницы.
И было отчетливо видно: всё это Палий делает словно через силу. Ему не хочется есть, не хочется пить, он даже не различает написанное на жёлтой от времени, волнистой бумаге. Что-то с ним произошло с утра пораньше, и разговаривать он явно не настроен ни на эту тему, ни вообще.
А металлка стоит в углу нетронутая, и штаны от палиевской «Горки» висят на том гвозде, куда он с вечера их пристроил. Палий не выходил из дома. Совсем. Затопившее двор молоко льнуло к окнам, инженер в их сторону старался не смотреть.
Сергей решил для приличия завести разговор и применить знания, которые почерпнул из разных видео о том, как себя вести с подавленными или раздражёнными людьми. Их он смотрел, когда уже отчаялся нормально поговорить с Ольгой, но козыри остались в рукавах.
– Это туман. Не слово на букву «Д». Вода в воздухе. Просто вода. Гарантирую.
Палий отреагировал уже живее, но скривился, словно глинтвейн прокис месяц назад.
– Да хоть на букву «Х». Давай про это не будем, ладно? Меня от всякой такой иносказательности аж подблёвывает, честное слово.
– Понял, принял, – отозвался Сергей.
Но сам нахмурил светлые брови и про себя удивился: «Это что сейчас было? Понятное дело, нервничает, но грубить зачем?»
Молодых для сна определили в комнату с кроватью, на которой поверх чуть выцветшего лоскутного одеяла была навалена белоснежная гора настоящих перьевых подушек. Они были чистыми, только пропитались запахом сырости, давно не топленного дома. Кружевные зубцы и рюши подвыпившую Полину привели в такой восторг, что она оккупировала койку с напором дикого гунна и неумолимо на ней уснула. Худощавый Ник послушно окуклился рядом в покрывало, которое насилу вытащил из-под невесты. Теперь они проснулись и оживлённо спорили. Сергею, приватизировавшему у Палия кусок хлеба и ломтик колбасы, было интересно, о чём. Инженер тоже устал слушать, поднял глаза на дверь комнаты и вздохнул:
– Час уже галдят.
– Заходите! – отозвался Ник на вежливый стук математика.
Спальники и прочие вещи валялись на кровати причудливой горой – похоже, в них активно рылись. Полина, уже умывшаяся и накрашенная, но все ещё не одетая для выхода в поле, стояла в середине комнаты, уперев руки в бедра. Правая штанина ее пижамных брюк почему-то была закатана до колена.