Что делает главный врач для придания работе нового импульса и возбуждения волны любви и симпатии среди подчиненных? Правильно, созывает врачебную конференцию. А если врачей мало? Приглашает всех, кроме истопников. По себе знаю, что все присутствующие считают это филиалом товарищества «Напрасный труд», но другого способа хоть как-то поддерживать уровень тревожности среди сотрудников не вижу, потому что пистон в кабинете с глазу на глаз – это одно, а среди коллег – совсем другое.
Естественно, я сам подготовкой мероприятия заниматься не планировал. У хорошего руководителя что? Правильно, работа поставлена так, что даже его отсутствие на месте не приведет к пагубным последствиям длительное время. Мне до такого далеко, но ручной цербер у меня есть. Кстати, часть своей работы, касающуюся ловли косяков подчиненных, он делает с удовольствием. Поэтому у нас на скорой я – добрый царь, при котором плохой боярин Моровский.
Тезисы доклада старшего врача я прошерстил и пометочки себе сделал. Будем карать, чтобы людям не казалось, что хорошее жалованье им за красоту помыслов платят. Штрафы за неудовлетворительные результаты работы предусмотрены договорами. И я собрался показать начальственный гнев. И повод хороший. А уж откладывать из-за вчерашних неурядиц так и мысли не было.
Формат собраний коллектива здесь внове. У нас так точно еще не проводилось. Поэтому все и притихли, ждут чего-то. Им же не объяснили, что произойдет. Но народ у нас понятливый, сообразили, что о внеочередной премии объявлять не будут.
Сидели строго по кастам. Конюхи – в одной стороне, телефонистки дружно заняли первый ряд, чтобы оказаться к начальству поближе. Фельдшера – плотной кучкой.
Я поговорил сначала о космических кораблях, бороздящих просторы Большого театра. Недолго, минуты три. Порадовал выраженным удовлетворением нашей работой со стороны великого князя. Вот никак не привыкну, подобной реакции народа на упоминание высших чинов. Я так точно в приближенные к небожителям пробился, судя по усилившемуся блеску в глазах у нашей телефонно-диспетчерской команды.
– Но имеются в нашей жизни и не совсем светлые моменты, – закончил я радовать население, взял в руки тот самый листик с кратким описанием грехов. – Начнем с подвижного состава. Гаврилов здесь?
– Тута я, – поднялся водитель кобылы, мнущий в руках головной убор.
– Второго апреля вы прервали выезд бригады на вызов под предлогом, что лошадь расковалась. Было такое?
– Так а я что? Расковалась, стало быть, надо было…
– Следить за животными до выезда. Вы смену как принимали?
– Кого?
– Когда на дежурство заступили, осматривали лошадей?
Гаврилов резко посмурнел. Начал чесать в затылке, потом полез в бороду.
– Ну так оно ить… подумал, что тавоечки…
– Федор Ильич, – повернулся я к директору. – Решите вопрос.
– Уже, – ответил Чириков. – Штраф полтора рубля.
Вот тут кислые лица стали у всех сотрудников. Народ резко понял, что тут вам не здесь, синекуры не будет. А что грядет? Ежедневная пахота с большой ответственностью. Я на это смотрел так: если со скорой выгорит, то все присутствующие сделают в ней стремительную карьеру. Включая конюхов. Ведь служба 03 в других городах также возможна только с гужевым транспортом, а поэтому не только пахота, но и учеба. Она же возможна только, увы, методом кнута и пряника.
– Конюхи могут быть свободны, – сказал я, и означенная категория граждан дружно поспешила к выходу. – Дальше. Малышев Андрей Германович, встаньте, пожалуйста. К вам вопрос. Третьего апреля на вызове в Кривоколенном переулке были?
– Были, – кивнул доктор, побледнев. – А что произошло?
– Вы пациентку осматривали?
– Да там и осматривать некого было. Сказала, что не болит ничего, мы и уехали. Прислуга сказала, что вызвал племянник купчихи, а его дома не было, вот мы…
– …и не догадались под одеяло заглянуть, – закончил я за него. – А там гангрена стопы. А купчиха по старости головой слаба, не сказала. Племянник вернулся, а хваленая скорая ничего не сделала. На своих в больницу повез. Ко мне потом пришел и рассказал, что думает про нас. Вацлав Адамович, проследите, чтобы коллега Малышев подготовил материалы для конференции, посвященной осмотру больных на вызове.
Я взял список грехов, но тут пришел служитель и тихо сказал мне, наклонившись к самому уху:
– К вам господин Филатов, спрашивает, можете ли принять сейчас?
Я попросил старшего врача продолжить и вышел. Пусть Моровский с Чириковым сами коллектив жизни учат, тем более что штрафные санкции я уже расписал. Там всего хватает, от выезда всей бригадой во время работы на крестины до лечения острого аппендицита посредством клизмы, сопровождаемой прикладыванием грелки к животу. Вернее, бутылки с теплой водой. Кстати, а почему нет резиновых грелок? Не делают еще, что ли?
Нил Федорович сидел на стуле в моей приемной и о чем-то размышлял, да так крепко, что не обратил внимания на шум, произведенный мною при появлении.
– Господин Баталов! – Он встал и поклонился.
– Да что вы, Нил Федорович, договорились же в прошлый раз! – Я взял его под руку и завел в кабинет. – Располагайтесь. Может, чаю?
– Благодарю. Не откажусь. Мне нужна ваша консультация.
– С удовольствием. Все, что в моих силах…
– Что вы скажете об операции по перевязке незаращения боталлова протока в сердце?
– Что ее никто не делал.
– А вы бы… взялись?
Вот так с ходу… Теперь уже моя очередь лезть в затылок чесаться.
– Хм, огорошили вы меня. Давайте сразу чисто теоретически порассуждаем. Операция на сердце – это раз. Я не сомневаюсь в диагнозе, если вы его поставили, хотя нужен будет консилиум, сами понимаете. В первую очередь надо разработать сам ход проведения, подготовить персонал, найти операционную бригаду. И провести опыты на трупах, желательно не раз и не два.
– Но вы согласны? – Филатов повздыхал. – Может быть, в архиве профессора Талля есть что-то на эту тему?
Вот пошла молва в народ! У Талля же были волшебные средства и методы на все случаи жизни!
– Нил Федорович, вы что, ездите по больницам в поисках достаточно сумасшедших хирургов, которые взялись бы за это? Я «нет» не говорю. Просто для «да» нужна серьезная подготовка. План операции, как я сказал. Инструментарий и оборудование, которые, возможно, надо придумать. И прочее, что всплывет при обсуждении. Кого вы еще пытались подбить на… это дело?
– Вы первый.
– Сколько лет ребенку?
– Мальчик, восемь лет. Его родители…
– Даже слушать дальше не хочу. Степень недостаточности кровообращения?
– Выраженная. Одышка в покое, слабость, синюшность кожных покровов…
– Но возникло это не вчера и не сегодня. Давайте так. Если профессор Бобров согласится, то будем обсуждать дальше. Нет – не обессудьте.
Филатов почаевничал да и уехал. А я сидел и думал. Напрасно говорят, что это не больно. От такой задачи у кого угодно голова раскалываться начнет. Во-первых, я не кардиохирург. Во-вторых, не детский. В-третьих, я только приблизительно понимаю, что там вообще можно сделать. Зато прекрасно знаю, чего у нас нет. Аппарата искусственной вентиляции легких. Без него я в грудную клетку не полезу. Даже подобия мешка Амбу нет. Хотя для скорой они тоже нужны. Так что дорога мне на московский резинотехнический завод. Где-то визитка лежит.
Хорошо бы интубационный наркоз, но чего нет, того нет. А придумать ларингоскоп, хоть и самый простой… Потому что никаких нет. Вроде ничего сложного: фонарик да клинки разного размера… Но кто это сделает? Интубационные трубки – из той же серии задумка. Начни я сейчас опыты, даже с нужным финансированием, сколько времени пройдет до вменяемых результатов? Мне только этим осталось заниматься…
Ранорасширители толковые есть? Это не живот, где можно обезьяну с крючками поставить, лишь бы не мешали. Даже перевязывать чем, и то думать надо. А не приведи господь, во время операции полезут неизбежные не только на море случайности? Остановка сердца, дыхания, кровотечение, повреждение крупных сосудов? Там, на секундочку, с одной стороны – аорта, с другой – легочная артерия. Что в одну, что во вторую только ткни иголкой. А родители? Стал бы Филатов ради неизвестного ребенка искать тех, кто решится на первую в истории медицины такую операцию? Престиж велик, а при неудаче что?
Я встал, открыл специальный главноврачебный шкафчик, в котором хранилось самое нужное для работы, налил в серебряную рюмочку тридцать капель коньяка, выпил его как воду, вернулся за стол и начал писать пункт за пунктом необходимое для операции. Филатов знал, к кому обратиться. И что Бобров согласится, я ни капли не сомневаюсь. Как говорил тот смешной парень в фильме «Маска»? Вжарим рок в этой дыре? Вот именно.