Глава 3

Легенду, под которой я собиралась проводить свои поиски, я придумала, когда еще знакомилась с материалами по делу Осокина.

Четвертый этаж, грязная лестница – стены сплошь покрыты абстрактными ругательствами на английском и русском языках, уверениями в любви к неведомым Машам, перемежающимися со схематическими изображениями мужских и женских половых органов, – в общем, очень похоже на декорации к чернушному фильму о молодежи застойной эпохи.

Квартира пятьдесят три.

Я позвонила. За дверью раздалось торопливое шарканье, и я тут же натянула на лицо привычную улыбку.

– Вам кого? – спросил из-за двери женский голос.

– Осокину Светлану Александровну, – ответила я, – я насчет вашей пенсии. Понимаете, руководство нашего Комитета решило провести пересмотр общих сумм пенсий…

Дверь открылась, и в образовавшийся проем просунулось круглое старушечье лицо.

– Вы – Осокина Светлана Александровна? – спросила я, стараясь, чтобы голос мой не казался очень уж удивленным.

– Я, – закивала головой старушка.

Она была очень маленького роста. Несколько секунд я всматривалась в ее лицо, чтобы убедиться, что это точно та женщина, которую я видела на фотографии.

Сомнений нет, это она, но… Судя по материалам файла, ей должно быть пятьдесят с небольшим лет, а она выглядит по меньшей мере – на семьдесят.

– Проходите, конечно, – пригласила Светлана Александровна.

Она пропустила меня вперед, заперла дверь и засеменила, обгоняя меня, по общему коридору, заваленному тюками и коробками. Двери в соседские квартиры были закрыты, но я почему-то была уверена, что к каждой из них изнутри кто-то прилип ухом.

– Вот сюда, сюда…

Я прошла в квартиру и невольно поморщилась от едкого удушливо-теплого запаха старушечьего жилья.

– На кухню, на кухню проходите, – шамкала Светлана Александровна, – тут и поговорим. А то я в комнатах давно не убиралась…

На кухне было относительно чисто. На покрытом пузырящейся от времени клеенкой столе стояла большая чайная чашка с отколотой ручкой и блюдце, по которому извивалась черная трещина. Другой прибор – чистенькие чайная чашка и блюдце – стоял на маленьком холодильнике.

– Садитесь вот на стульчик, за стол, – указала мне старушка, – сейчас я вам чайку…

– Не беспокойтесь, – сказала я.

«Два чайных прибора, – подумала я, – не похоже на то, что Осокина живет одна. Одинокий пожилой человек, конечно, имеет право на дополнительную посуду, но обычно он эту посуду держит в шкафчике или на полке на какой-нибудь, и уж точно не на карликовом холодильнике, откуда чашку легко можно смахнуть».

– Вы одна живете? – спросила я, достав из кармана куртки заранее приготовленные блокнот и ручку.

– Не-ет, – даже как будто удивившись такому вопросу, протянула старушка, – с сыночком я живу.

Тут уж я имела полное право спросить:

– С сыночком? По нашим сведениям, Светлана Александровна, вы живете одна, и потому имеете право на социальную помощь в размере…

– Почему это одна? – Старушка села за стол напротив меня и нахмурилась обиженно. – У меня, слава богу, сынок есть. Сереженька… Вот он скоро придет, тогда вы сами увидите.

«Приехали, – стукнуло у меня в голове, – меня опытного суперагента посылают на задание, которое под силу любому частному детективу. Остается только дождаться Сереженьку и брать его теплым. Надо, наверное, сразу вырубить его, чтобы он не успел применить свои исключительные способности».

«Нет, все-таки я что-то не то думаю. К тому же Гром дал мне точное указание – вычислить местонахождение Осокина и не пытаться самой взять его. Может быть… Может быть, Осокин настолько уверен в своих силах, что даже не скрывается? Человек, сбежавший от спецслужб, живет по тому адресу, где он прописан, – бред какой-то… Конечно, определенный смысл тут можно найти – по месту прописки никому в голову не придет его искать, но все же…»

По идее я должна была тут же связаться с Громом по передатчику, висящему в виде кулона у меня на шее, и сообщить ему о том, что операция завершена, – мне оставалось только проверить информацию.

– А ваш сынок… – начала я, но тут же была перебита старушечьим восклицанием:

– Сереженька-то? Он у меня хороший. Он и в институте учился хорошо, и в армии был примерным солдатом. Он вернулся недавно, теперь работу ищет.

– Откуда, – спросила я, – вернулся?

– С армии, – ответила Светлана Александровна и, сложив на груди до прозрачности худые ладони, умильно склонила набок птичью головку.

– Из армии?.. – растерянно переспросила я.

Из армии Осокин вернулся шесть лет назад. Или… или он сказал матери, что проходил какую-то службу… Впрочем, так оно и было.

– А пойдемте, я вам его комнату покажу! – предложила вдруг Светлана Александровна. – Пойдемте, пойдемте… А потом он и сам подойдет. Он за хлебом вышел, через полчаса, может быть, придет…

Старушка вскочила со своего стула и засеменила прочь из кухни. Она заметно оживилась, после того как я завела разговор о ее сыне.

Я поднялась из-за стола и пошла вслед за Светланой Александровной. Странное чувство вдруг овладело мною. Что-то непонятное было в поведении старушки – только я не могла понять – что именно.

Мы прошли заваленную тряпьем и заставленную старой мебелью прихожую и оказались перед красной занавеской, скрывающей, как я поняла, вход в комнату Сергея Осокина.

Я невольно опустила руку в карман и коснулась пальцами тонкой стальной цепочки, змеей свернувшейся у меня в куртке. Обычно, в моем распоряжении было оружие всех конфигураций и видов, какие только могут быть, но, как я смогла убедиться за много лет работы в органах, оружие самое безотказное и удобное – собственное тело. К тому же в смертельное оружие можно превратить абсолютно любой предмет, имея, конечно, определенные навыки. А стальная цепочка – очень удобная штука.

За занавеской оказалась дверь.

– Вот тут, – осторожно касаясь пальцами двери, прошептала Светлана Александровна, – вот тут, – повернувшись ко мне, повторила она.

Я кивнула.

Торжественность и благоговение, с которыми Светлана Александровна открыла дверь в комнату Сергея, похожи были на торжественность и благоговение жреца, заглядывающего в святая святых своего храма.

Тонко скрипнув, дверь отворилась, и Светлана Александровна вошла в комнату, я – следом.

Комната была небольшая, самая обыкновенная – письменный стол, на котором лежали стопкой книги, узкая, безукоризненно заправленная кровать, шкаф для одежды и книжный шкаф. В комнате было полутемно – шторы были спущены, и мне показалось, что они никогда не поднимаются.

– Вот тут мой Сереженька и живет, – не глядя на меня, но улыбаясь, проговорила Светлана Александровна, – это он сам тут все устроил. Сам убирается в своей комнате, он хороший у меня мальчик, старательный. Нет, когда нужно, я тоже здесь все уберу, мне нетрудно… Я ведь сейчас не работаю… по состоянию здоровья, вот и пенсию мне платят… А посмотрите, какие обои!

Я посмотрела.

– Ничего обои, – похвалила я, – хорошие обои… Такие…

Тут я осеклась, а старушка, заметив это, тихонько рассмеялась.

Я подошла поближе. То, что я поначалу приняла за обои, были наклеенные на стены листы ватмана, сплошь покрытые рисунками.

– Это Сереженька сам рисовал, – сообщила Светлана Александровна, – правда, очень красиво получилось?

– Правда, – сказала я.

Я прищурилась.

С пола и до самого потолка – на бумаге, которой были заклеены стены, Осокин оставил тысячи крохотных – в четверть спичечного коробка – изображений звезд. Я почувствовала, что у меня начала кружиться голова, и на мгновение опустила глаза в пол.

Потом снова посмотрела на стены.

Спору нет, самодельные обои довольно оригинальны, только звезды в изображении Осокина получились странные и немного – я не могла не почувствовать это – жутковатые. Похожие в одно и то же время и на осколки разбитого стекла, и на невиданных многоногих чудовищ.

У меня опять начала кружиться голова, и мне вновь пришлось отвести глаза от стен.

Вот уж никогда не думала, что обыкновенные рисунки смогут так… взволновать меня.

– Так он… – заговорила я, двинувшись к письменному столу. – Сережа только демобилизовался?

– Да, да, – закивала старушка, – совсем недавно. Еще не успел работу найти…

Новая мысль мелькнула у меня.

– А что, – поинтересовалась я, – из армии его ждал кто-нибудь? Девушка?

Светлана Александровна долго молчала, прежде чем опять заговорить.

– Не хочу я… – с трудом выговорила она, – не буду про нее… Не любит она его. Он ее любит, а она его… Крутит только…

– Не дождалась? – кажется, невпопад спросила я.

Светлана Александровна отвернулась от меня и посмотрела на дверь, ведущую из комнаты.

– Чай, – вспомнила она, – пойдемте, я чаем вас напою…

Вот черт, не удалось мне выяснить, где живет девушка Осокина. То есть, получается, бывшая.

– Сюда, сюда! – снова щебетала Светлана Александровна, – на кухню вот! Чайку… А сейчас и сам Сереженька придет. За хлебом он пошел…

А книги, лежащие на письменном столе в комнате Осокина оказались школьными учебниками – «История Отечества», «Основы тригонометрии» и «Русский язык».

* * *

У Светланы Александровны я просидела еще около часа. Все это время она, не давая мне вставить ни слова, рассказывала о том, каким прелестным ребенком был ее Сереженька в раннем детстве.

Все мои попытки направить разговор в другую сторону ни к чему не привели – Светлана Александровна ни за что не желала выбираться из вороха милых воспоминаний почти тридцатилетней давности. Так что никаких новых сведений о Сергее Осокине мне узнать не удалось, кроме того, что родился он, оказывается, трех килограммов пятидесяти пяти граммов весу и до трех лет очень любил сладкое, а потом почему-то разлюбил.

Наконец, произнеся несколько довольно-таки расплывчатых фраз насчет выдуманной два часа назад цели моего прихода, я принялась прощаться.

Светлана Александровна никак не хотела меня отпускать, все повторяла, что Сереженька придет буквально через полчаса или, может, быть, даже, минут через двадцать; потчевала слабозаваренным чаем и несокрушимыми пряниками, хранящимися в ее буфете, должно быть, с того самого времени, когда трехлетний Сережа разлюбил сладости.

Старушка проводила меня до дверей и пригласила заходить еще.

Я сказала, что зайду обязательно – такая служба.

Когда дверь в квартиру Осокиных закрылась, я застыла в неподвижности в общем коридоре.

Никакого сообщения Грому я передавать уже не собиралась. Странно все было. Мне вдруг вспомнились жуткие обои в комнате Сергея. Будто тысячи насекомых выползли из щелей, да так и застыли на покрытых белой бумагой стенах. Звезды, похожие на пауков…

Дверь с лестничной площадки в общий коридор распахнулась и на пороге показался низкорослый молодой человек в драных спортивных трико. Старая длинная кожаная куртка была накинута прямо на грязную хлопчатобумажную майку. Увидев меня, он остановился, и цинковое мусорное ведро в его руках качнулось.

– Вы к кому? – неприязненно щурясь на меня, проговорил он.

– Я ухожу, – улыбнулась я, шагнув вперед.

Однако молодой человек не посторонился. Он выставил перед собой ведро, явно желая преградить мне путь.

– Ходят тут, – проворчал он, – а потом вещи пропадают…

На это я не нашлась что ответить.

– Вы к кому приходили-то? – спросил молодой человек.

– К Осокиной, – ответила я, – из Комитета социальной защиты. Может быть, вы меня пропустите, мне еще по двум адресам сегодня зайти нужно…

– По адресам… – прогудел молодой человек и вдруг, пошарив по стене рукой, щелкнул выключателем.

И примерно минуту внимательно изучал меня при свете ярко вспыхнувшей электрической лампочки. Заложив руки в карманы, я терпеливо стояла под его взглядом до тех пор, пока он не задал следующий вопрос:

– Что вам у Осокиной надо-то было?

«И профессиональному терпению сотрудника Комитета социальной защиты может прийти конец, – подумала я, – какие, однако, странные соседи у Осокиной».

– А вам какое дело? – строго спросила я. – Вы, извините, кто такой?

– Сосед я Осокиной, – представился молодой человек, – Санек… то есть Александр Михайлович. А ваше удостоверение можно посмотреть?

– Нельзя, – твердо сказала я, – удостоверение, будет вам известно, предъявляется людям, интересующимся личностью предъявляющего исключительно из служебных интересов – милиционерам, охранникам… Понятно?

Произнеся эту галиматью, я начальственно нахмурилась.

– П-понятно… – пробормотал молодой человек, которому, судя по выражению его лица, ничего понятно не было. – А это… мы в ваш Комитет, кстати, уже заявление подавали. Насчет Осокиной.

Загрузка...