В то самое время, когда Беренис рассказывала Каупервуду о Брюсе Толлифере, объект этого щекотливого разговора, красивый шалопай без гроша за душой, нежил свою уже несколько потрепанную плоть – вместилище весьма изменчивого и изобретательного духа – в одной из самых крошечных комнатушек меблированного пансиона миссис Селмы Холл на Пятьдесят третьей улице, в Восточной части Нью-Йорка. Некогда это был весьма фешенебельный квартал, но, застроенный тесными рядами мрачных красновато-коричневых зданий, он теперь обратился в один из самых захудалых. Во рту у Толлифера был отвратительный вкус после попойки и бессонной ночи, но под рукой у него, на расшатанном табурете, стояла бутылка виски, сифон с содовой водой и валялись сигареты. Бок о бок с ним на откидной половине дивана лежала хорошенькая молодая актриса, которая делила с Толлифером свои доходы, свой кров и стол и все, чем она располагала на белом свете.
Оба дремали, хотя время уже приближалось к одиннадцати. Но прошло несколько минут, и Розали Харриген открыла глаза. Окинув взглядом убогую комнатку с потемневшими обоями, на которых кое-где проступал их первоначальный палевый цвет, и стоявший в углу низенький туалетный столик с трехстворчатым зеркалом, и старый комод, она решила, что пора вставать, чтобы хоть собрать в кучу разбросанные по всей комнате интимные принадлежности дамского и мужского туалета. В уголке помещалась кухня и умывальник. Направо от табурета стоял письменный столик – сюда Розали подавала еду, если им случалось перекусить у себя дома.
Розали – даже en déshabillé[1] – была несомненно обольстительна. Черные, пышные, рассыпающиеся кольцами по плечам волосы, маленькое беленькое личико с небольшими, но пытливыми темными глазками, яркие губы, чуть-чуть вздернутый носик, грациозная, с округлыми формами соблазнительная фигурка – все это вместе пока еще удерживало в плену непостоянного, беспутного красавца Толлифера.
Пожалуй, надо приготовить ему стакан виски с содовой и дать закурить, поспешно прибирая комнату, рассуждала сама с собой Розали. А потом, если он захочет, сварить кофе и пару яиц, что ли… Но если он вот так будет притворяться спящим и не замечать ее, может быть, ей лучше поскорей одеться и уйти на репетицию; как раз к двенадцати можно поспеть. А потом уж, вернувшись домой, можно спокойно сидеть и ждать, когда он соизволит глаза открыть. Розали была без памяти влюблена.
Дамский угодник по природе, Толлифер в высшей степени прохладно принимал эти нежные заботы о своей персоне. Ну что это ему, Толлиферу, – отпрыску знаменитых виргинских и южнокаролинских Толлиферов! Ведь он мог бы вращаться в самых изысканных, в самых великосветских кругах! Да только беда была в том, что, если бы не Розали или еще какая-нибудь такая же взбалмошная девчонка, он бы совсем пропал, спился, увяз в долгах. Но так или иначе, несмотря на все свои недостатки, Толлифер был сущий магнит для женских сердец. Тем не менее после двадцати с лишним лет бесчисленных романтических приключений ему так и не удалось сделать то, что называется выгодной партией. И вот поэтому-то, снизойдя до очередной влюбленной жертвы, он обращался с нею резко, пренебрежительно и повелевал ею как хотел.
Толлифер был южанин; предки его, крупные землевладельцы, занимали когда-то видное общественное положение. В Чарльстоне поныне сохранилась чудесная старинная усадьба, в которой жили последние потомки этого рода, поселившегося здесь еще до Гражданской войны. Они до сих пор берегли облигации займов на тысячи долларов, оставшиеся от времени Конфедерации и ныне не стоившие ни гроша. Брат Толлифера, Вэксфорд Толлифер, служил капитаном в армии. Брюса он считал бездельником и шалопаем.
Другой его брат перебрался с Юга на Запад и обосновался в Сан-Антонио, в Техасе. Он купил себе ферму, женился, обзавелся семьей и мало-помалу сколотил недурное состояние. Надежды Брюса пробиться в нью-йоркский свет казались ему сущим бредом. Ведь если Брюс в самом деле может чего-то добиться – ну, скажем, заполучить в жены какую-нибудь богатую наследницу, – так почему же он не сделал этого много лет назад? Правда, имя его иной раз попадалось в газетах. И одно время даже пронесся слух, что он вот-вот женится на одной только что выведенной в свет богатой нью-йоркской девице. Но ведь это было десять лет назад, когда ему было двадцать восемь, и из этого так ничего и не получилось! С тех пор оба его брата, да и все другие родственники махнули на Брюса рукой. Пропащий человек! Большинство его знакомых и приятелей из нью-йоркского общества постепенно склонялось к тому же мнению. Уж слишком он падок на удовольствия, не умеет себя обуздать, не дорожит ни своим именем, ни репутацией. И теперь ему не на кого было рассчитывать, ни один из его бывших друзей не дал бы ему ни цента взаймы.
И однако, многие из его бывших знакомых, и мужчины и женщины, и молодые, и старые, увидев его где-нибудь случайно, когда он был в трезвом виде и прилично одет, смотрели на него с невольным участием и искренне жалели, что ему не удалось подцепить какую-нибудь богатую наследницу: такой обаятельный человек – он мог быть украшением в любом порядочном обществе. У него был мягкий, певучий южный акцент и удивительно подкупающая улыбка.
С Розали Харриген он сошелся всего каких-нибудь два месяца тому назад и отнюдь не собирался тянуть эту канитель. Простая хористка, Розали едва зарабатывала тридцать пять долларов в неделю. Это была веселая, покладистая, добрая девушка, но Толлифер чувствовал, что ей не хватает настойчивости и поэтому она никогда не сделает карьеры. Только ее прельстительная фигурка, ее любовный пыл и страстная привязанность к нему и удерживали его до поры до времени.