Я видел более интересные спектакли. Черт побери!
Свадьбу мы решили назначить на зимнее время и непременно подчеркнуть этот факт.
– Скромненько и со вкусом, но не потому, что к нам все относятся с прохладцей.
Нив – так звали мою невесту, хотя жизнь научила меня избегать этого слова.
– Мне нравится «суженая», – повторяла она. – Наводит на мысль о стройности.
– Тебе очень подходит.
– Да? Ты так считаешь?
– После свадьбы я все равно буду тебя называть «моя суженая».
– А что, попробуем.
За десять лет, прожитых вместе, мы не раз бывали на свадьбах: в итальянской оливковой роще на закате, в английской, как с открытки, сельской церквушке, на крыше нью-йоркского небоскреба. Нив была родом из Дублина, так что заносило нас и на бескрайний, продуваемый ветрами ирландский берег, куда невеста прибыла из дальних краев на белом коне, прямо как Омар Шариф в «Лоуренсе Аравийском», – из таких дальних краев, что Нив пришлось укрыться в дюнах, дабы не расхохотаться на людях. Я при всем желании не мог примерить к нам с ней ни один из таких сценариев, и у Нив отношение было сходное.
– Когда я заглядываю тебе в глаза и сознаю, как много ты для меня значишь, – говорила она, – в голове крутится только одно: просто сходить и зарегистрировать наш брак, больше ничего не надо.
– Вероятно, даже ходить никуда не потребуется. Сейчас, если не ошибаюсь, можно зарегистрировать брак по интернету.
– А еще можно сбежать – только ты и я, вдвоем. Хотя придется моих родителей позвать. Значит, вчетвером.
– Какое же это бегство, если с твоими родителями?
Познакомились мы в некогда фешенебельном ресторане, расположенном в восточной части Лондона, когда я вел беспорядочное и губительное существование на третьем десятке своей жизни. В том ресторане я работал барменом, а Нив – управляющей, и вскоре она была добавлена к списку из двух человек, которые, без преувеличения, спасли мне жизнь. По сути, общались мы только ночами, за бутылкой водки, теряя приятелей одного за другим, но кое-кому все же удалось открыть процветающие рестораны, и через этих приятелей мы нашли, где устроить свадьбу, нашу весьма скромную свадьбу, – в верхнем зале неприметного паба. Отсутствие размаха было призвано свидетельствовать о нашей уверенности и надежности. На белых конях разъезжают лишь закомплексованные типы, а мы собирались только процедить «согласен» и «согласна», после чего отбыть на встречу с друзьями. Пригласить решили человек десять, потом двадцать, потом тридцать. Если поставить столы по периметру, можно рассадить сорок – и баста.
Ближе к ночи, уже в постели, мы просмотрели весь список. В нем оказалось тридцать восемь человек.
– Но здесь только гости с моей стороны, – заметила Нив.
– Мне они тоже не чужие.
– А кого-нибудь из одноклассников не хочешь пригласить?
– Нет, по мне – и так хорошо.
– А бывших подруг?
– Зачем? Как тебе вообще такое в голову пришло?
– Хочу посмотреть на эту-как-ее.
– На кого?
– Сам знаешь…
– Нет, не знаю.
– На шекспировскую девушку.
– Ее звали Фран Фишер.
– До сих пор не могу поверить, что ты по-настоящему играл в спектакле.
– «Я нашу дворню с челядью врага…»
– Ох, избавь.
– «…уже застал в разгаре рукопашной…»
– Прекрати, пожалуйста, слышать этого не могу.
– «Едва я стал их разнимать, как вдруг неистовый Тибальт вбежал…»
– Надеюсь, ты так не пыжился.
– Примерно так. Но после этого на сцену больше не выходил.
– Какая потеря для театра.
– И не говори. Вот в чем истинная трагедия.
– А ваше с ней знакомство произошло, как в пьесе? Это была любовь с первого взгляда?
– Ну нет. В лучшем случае это была симпатия с первого взгляда.
– Симпатия с первого взгляда. Это тоже из Шекспира?
– Я что хочу сказать: любовь – очень громкое слово. Мы были совсем другими. В том возрасте. Это… нечто иное.
– Давай, пригласи ее!
– Я не собираюсь приглашать Фран Фишер на нашу с тобой свадьбу.
– Почему? Если она была такая классная.
– Я даже не знаю, где ее искать! – На тот момент это была чистая правда. – Мы с ней не общались… двадцать лет!
– Но мне охота на нее посмотреть!
– А ты не боишься, что в разгар церемонии я переметнусь к ней?
– Потому-то я и хочу, чтобы она присутствовала. Пусть будет как в фильме «Четыре свадьбы и одни похороны» – с тем же настроением, с той же аурой, с изюминкой.
– Она, скорее всего, замужем. Наверняка и дети есть.
– И что? Пробей по интернету, какие трудности?
– Говорю же: мне и так хорошо. Я о ней даже не вспоминаю.
И действительно, я о ней не вспоминал – ну разве что от случая к случаю.
На протяжении минувших лет я наблюдал, как современные технологии раздувают культ ностальгии, а попутно – как сама идея «прошлого» подвергается сумасшедшей инфляции: у друзей затуманиваются глаза от воспоминаний о событиях недавнего Рождества. Свое собственное прошлое я старался не ворошить – не потому, что считал его травматичным или не столь счастливым, как у большинства, а потому, что уже не испытывал такой потребности. На других, менее счастливых этапах моей жизни я создавал себе религию из прошлого и уходил в нее, как в запой, – неудивительно, что одно сопутствует другому; я до сих под втягиваю голову в плечи, когда вспоминаю, как, пьяный в хлам, стал звонить матери Фран в ночь миллениума. Скажите, как она поживает? Не дадите ли ее телефончик? «Вот что я тебе скажу, Чарли, – прозвучал в трубке спокойный и доброжелательный голос. – Перезвони мне завтра утром, если не раздумаешь, и я охотно дам тебе все ответы».
Перезванивать я не стал и после того случая не контактировал с Клэр Фишер, так стоило ли оглядываться в прошлое сейчас, когда жизнь мало-помалу приобретала какие-то очертания, какое-то постоянство? Ни фотоальбомов, ни дневников, ни старых записных книжек у меня не сохранилось; в социальных сетях я никакой активности не проявлял. Незачем обращаться к прошлому, чтобы залатать дыры в настоящем. Тридцать восемь гостей – этого более чем достаточно.
А потом, за месяц до свадьбы, пришло сообщение по электронной почте: скриншот страницы «Фейсбука» с приглашением на лондонскую встречу театрального кооператива «На дне морском» (1996–2001). И приписка от моей свидетельницы (она же шафер):
«Надо ехать, правда? Встречаемся прямо там».
А еще тем летом я встал на путь криминала.
Бензоколонка (где была разрешена последняя остановка перед выездом на трассу) находилась на длинной прямой дороге, прорезавшей сосновую лесополосу. Эту работу предложил мне Майк, местный качок-бизнесмен, который флиртовал с моей матерью в гольф-клубе, у стойки администратора. Майку принадлежала франшиза (он тащился уже от одного этого слова) на три скромные бензозаправочные станции. «Франшиза хороша тем, – заявил он мне при нашей первой встрече в захламленной подсобке, – что она – как семья. Большой бизнес, но с человеческим лицом». На человеческом лице самого Майка выделялись обвислые усы, которые своей тяжестью будто тянули за собой всю его физиономию; во время разговора он поглаживал их согнутым указательным пальцем, словно хотел убаюкать. Предлагая мне заработок, он, как я понимаю, подбивал клинья к моей матери, а поскольку мне еще не исполнилось семнадцати лет, работа обставлялась как «стажировка». Оплата наличными из рук в руки, никаких заморочек со страховыми, отпускными и больничными. А по окончании школы можно и оформиться по всем правилам. Майк назвал эту сделку «взаимовыгодной», и в день последнего экзамена я приступил к работе: двенадцать часов в неделю, три фунта двадцать пенсов в час.