Он проснулся чистый, в чистой постели. Поел с большим аппетитом, после завтрака осмотрелся. Мысли еще путались, голова болела. Вспомнил, что накануне его отмыли, подстригли, побрили, одели в больничную пижаму. Пожилая нянечка, возившаяся с ним в душевой, даже умилилась:
– Экий ты ладненький да хорошенький у нас! Как звать-то хоть, помнишь?
– Иван.
– Ванюша, значит. Красавчик ты у нас, Ванюша. Цыганистый, да ладный. Хочешь чего? Может, еще покушать? Отощал ты, оголодал.
– Спать. Больше ничего не хочу.
Теперь он в обществе таких же людей, одетых в поношенные полосатые пижамы, сидел в огромной светлой комнате с решетками на окнах, бессмысленно улыбался и ловил на себе заинтересованные взгляды молоденькой медсестры. Наконец она подошла, поправила ему черные кудрявые волосы на лбу, достала из кармана маленькое зеркальце:
– Так хорошо? Гляньте.
Он посмотрел. Да, это его лицо. Теперь его, когда отмыли и побрили. Худое, смуглое, с жесткими, правильными чертами, словно отчеканенными. Глубокие карие глаза, взгляд горячий и впрямь какой-то дикий, цыганский. Нос прямой, губы узкие, темные. Пальцем потрогал – твердые на ощупь, трещинка, которой невзначай коснулся, тут же заныла. Он поморщился.
– Дайте, я вазелином смажу, – тут же вызвалась медсестра, не отводя от него взгляда.
Он понял, что нравится женщинам. Красавчик? Что-то всплыло в памяти. Нежные женские пальчики, ласково касающиеся его губ. Ему это, кажется, нравилось. Вот и сейчас молоденькая сестричка трогает нежно трещинку, застенчиво улыбается:
– Легче?
– Маша, новенького к главврачу!
Она тронула его за плечо:
– Ну, пойдемте. Провожу.
Он встал, сестричка оказалась ему по плечо. То ли она такая маленькая, то ли он высок ростом. Верхняя пуговица больничной пижамы расстегнулась, он глянул на черные курчавые волосы у себя на груди, потрогал их пальцем: жесткие. Тело, которое надо заново вспомнить. Худое, смуглое, но, похоже, красивое и ловкое. Вон она как смотрит! Почему-то он застеснялся, пуговичку верхнюю застегнул. Мужчина. Это тоже надо вспомнить. Сестричка зарумянилась, поторопила:
– Пойдемте, пойдемте! Владимир Степаныч ждет!
В кабинете несколько человек. Самый старый, в очках, похоже, главный. Он и предложил:
– Ну-с, присаживайтесь. Иван, говорите?
– Да.
– Это все, что вы пока вспомнили?
– Кажется, все.
– Бывали в нашей практике такие случаи. Да-с, бывали… Травма у вас в затылочной части имеется, но, похоже, не в ней дело. Стукнули чем-то тяжелым по голове, но такие удары приводят к временной потере сознания, не к амнезии. Она явилась следствием чего-то другого. Пили что-нибудь?
– Не помню.
– Значит, вливали насильно, пока вы были без сознания. Да-с… На бомжа вы не похожи. Такого ладного какая-нибудь дама да подберет. Женские персонажи в памяти не всплывают?
– Пока нет.
– Что ж. И речь грамотная. Акцента нет. Боли какие-нибудь мучают? Где?
Он поморщился:
– Что-то мне не по себе. Но сказать конкретно… Общая слабость.
– А меж тем состояние организма вполне удовлетворительное. Ничто не говорит о том, что вы наркоман со стажем. И печень не увеличена. Значит, алкоголем не злоупотребляли. Давление в норме, пульс хорошего наполнения, анализы еще не готовы, но я думаю, что и гемоглобин у вас в норме, и белка в моче нет.
– А лейкоциты?
– Простите, что вы сказали? – Главный посмотрел на него в упор и поправил очки.
– Не знаю. Вы сказали «анализы», и в памяти всплыло слово «лейкоциты».
– Неплохо, уже неплохо. Еще какие слова знаете? Из области медицины?
Он замялся.
– Так. Понятно. Что ж, я думаю, родные у вас есть. И они вскоре объявятся. Поживите пока на попечении у нашего персонала. Это в основном женщины. С такими-то внешними данными… Да-с… Довольны, говорю, будут очень. Тут еще полиция вами интересуется. Желаете поговорить?
– Полиция? – Он вдруг испугался.
– Что ж вы так напряглись?
– Не знаю. Боюсь.
– Милый вы мой! Вам не полиции надо бояться, а тех, кого она ищет! Не полиция же вас наркотиками пичкала до полной потери памяти!
– Это были наркотические препараты?
– Что-то вроде того. Какой-то очень умный человек изготовил сие зелье. Химический состав пока, увы, определить не можем, хотя вы не первый к нам в таком виде попадаете. Теряюсь в догадках: что это может быть? Следы препарата в организме отсутствуют. Так как насчет полиции?
– Если надо…
– Надо узнать, кто вы такой. Сколько вам лет, тоже не помните? Тридцать, тридцать пять, сорок?
Он поморщился. Снова вспомнил нежные женские пальчики на своих губах, потом они порхнули на веки, ласково прикрыли глаза. «С днем рожденья, любимый! Закрой глаза, я приготовила тебе подарок!»
– Кажется, тридцать пять.
– Я полагаю, что память к вам вскоре вернется. Вот увидите жену, детей…
– Детей?!
– А что вы так испугались?
– Не знаю. Что-то с детьми. Неприятное. Больно. Здесь, – он пальцем коснулся виска.
– Ладно. Сейчас приглашу молодого человека из органов. Сделаем ваши фотографии, отдадим в газету, на телевидение. Вот у предыдущего пострадавшего родные-то нашлись. Полгода у нас лежал, всех нянечек извел: «Кто я да что я». Но – нашлись. Оказалось – московский он. Вы зачем к столице-то шли? Не домой?
– Не знаю. Помню только, что мне важно было дойти. Очень. А зачем? Не помню. Зовите вашего дознавателя.
Вошли трое. Один в штатском, с фотоаппаратом, двое в форме. Замялись в дверях. Один был тем самым Игорем, который вчера доказывал майору, что он, Иван, не террорист.
– Добрый день, – сказал этот мент. – Я оперуполномоченный Майоров Игорь Алексеевич. Лейтенант.
Он улыбнулся. Похоже, с чувством юмора у него все в порядке. Майоров – лейтенант. Смешно.
– Здравствуйте.
– Да вас и не узнать! Я ж говорил: не террорист!
Тот, что в штатском, с фотоаппаратом, вдруг взволнованно сказал:
– Постойте! Да я вас, кажется, знаю! Мы же встречались!
– Где? – хором воскликнули все, кто находился в комнате.
– Да на совещании областном, вот где! Кажется, так. Да. На совещании.
– На каком совещании? – напряженно спросил лейтенант Майоров.
– Работников правоохранительных органов. Нашему прокурору там благодарность выносили. Меня откомандировали снимки делать для стенда. Я еще подумал: какое интересное, запоминающееся лицо!
– У кого, у прокурора? – спросил Майоров.
– У какого прокурора! Вот у этого… Простите. Вы были в форме. Вот насчет чина, извините, не припомню. Я еще подумал, что вы не на следователя похожи, а на киноартиста.
– На следователя? – напряженно переспросил Майоров.
– Ну да. Я точно знаю, что этот человек – следователь районной прокуратуры. Кто-то за спиной так сказал. Вот, мол, идет знаменитость, самый удачливый следователь, бандитов на допросах раскалывает на чистосердечное признание, как орешки. Фамилию вот только не припомню.
– Извините, – лейтенант Майоров вытянулся. – Так вы, выходит, свой? Выходит, из прокуратуры?! Ну ни хрена ж себе! Следователь! Вот это номер! Извините. Надо срочно запрос делать по районам! Это мы быстро. Как же так? Следователь где-то пропал, а у нас ничего не известно?!
– Может, и известно, – сказал второй товарищ в форме и козырнул: – Младший лейтенант Петренко. – Только вы, извините, были вчера в таком виде…
– Да, я бы никогда не подумал, что вы следователь, – с сожалением сказал Майоров. – Лицо в грязи, щетина многодневная, рваная одежда…
Лейтенант замялся, потом поспешно добавил:
– Так мы свяжемся. Мигом. Сейчас все проясним. Извините.
Майоров козырнул, потом чуть ли не строевым шагом направился к телефону. «Быть тебе скоро майором, по фамилии», – подумал он и почувствовал вдруг, что сильно устал.
– Я бы полежал. Можно в палату?
– Да, конечно, конечно, – не по чину засуетился главврач. И добавил: – Может, в отдельную?
– Нет. Не надо.
Выходя вслед за женщиной в белом халате в коридор, он услышал за спиной:
– Надо же! Вот тебе и террорист! Вот так номер!