Теперь, когда Париж, и эти мостовые,
И эти мраморы и бронзы – далеко,
Когда мне тень дают деревья вековые
И мне лазурь небес оглядывать легко, –
Теперь, когда от злой душевной непогоды
Успел я отдохнуть,
И после бури той святая тишь природы
В мою ложится грудь, –
Теперь, когда могу, близ вод кругом разлитых,
Я мыслью вознестись и видеть с высоты
Глубоких истин ряд, в душе моей сокрытых,
И видеть под травой сокрытые цветы, –
Теперь, создатель мой, с сей затишью святою
Пришла мне череда
Сознать, что дочь моя под этою плитою
Уснула навсегда.
И вновь, глубокого исполнен умиленья,
На горы, на леса и воды я гляжу,
И, видя, как я мал в безмерности творенья,
Вновь чувствую себя и в разум прихожу.
Вновь на тебя, творец, смотрю я правоверцем,
И вновь согрет мольбой,
Иду к тебе с моим окровавленным сердцем,
Растерзанным тобой.
И вновь душа моя к тебе, мой бог, взывает:
Ты свят, ты терпелив и в благости велик!
Ты знаешь, что творишь, а смертный – что он знает?
Он – ветра прихотью колеблемый тростник!
Гроб закрывается, но щель есть в этой крыше –
То дверь к тебе, творец!
И то, что здесь внизу концом считают, – выше
Начало, не конец.
Коленопреклонен, я сознаю, о боже,
Что ты единый – сущ. Чтоб весь я изболел –
Так было надобно. Кто спросит: для чего же?
Так было надобно, – ты этого хотел.
Пред волею твоей стою, смиренья полный.
Челн жизни мы тянуть
Должны из скорби в скорбь, из волн в другие волны –
И в вечность завернуть.
Всё видимое нам проходит часом, мигом.
На вещи смотрим мы с одной лишь стороны,
С другой – всё мрак для нас. Мы клонимся под игом,
Таинственных причин не зная глубины.