Родина слышит,
Родина знает,
Где в облаках ее сын пролетает.
С дружеской лаской, нежной любовью
Алыми звездами башен московских,
Башен кремлевских,
Смотрит она за тобою.
Родина слышит,
Родина знает,
Как нелегко ее сын побеждает,
Но не сдается, правый и смелый!
Всею судьбой своей ты утверждаешь,
Ты защищаешь
Мира великое дело.
Родина слышит,
Родина знает,
Что ее сын на дороге встречает,
Как ты сквозь тучи путь пробиваешь.
Сколько бы черная буря ни злилась,
Что б ни случилось,
Будь непреклонным, товарищ!
Слышен ласковый голос родимый
От свободных просторов вдали.
Ничего нет на свете любимей
И дороже советской земли.
Ничего нет на свете красивей,
Ничего нету в мире светлей
Нашей матери, гордой России,
И не счесть у нее сыновей.
Повидали мы дальние страны,
Но в разлуке нам снятся всегда
Наши реки, березы, поляны
И под красной звездой города.
Нашу правду с открытой душою
По далеким дорогам несем.
Сердце русское очень большое —
Вся великая родина в нем.
Ничего нет на свете красивей,
Ничего нету в мире светлей
Нашей матери, гордой России,
И не счесть у нее сыновей.
Да, есть еще курные избы,
Но до сих пор и люди есть,
Мечтающие —
в коммунизм бы
Курные избы перенесть.
Но для самих себя едва ли
Они вертят веретено.
Квартиры их к теплоцентрали
Подключены давным-давно.
Зато, надменны в спесивы,
Они решаются решать,
Кому лишь мачеха – Россия,
Тогда как им —
родная мать.
А кто им дал такое право?
Страданья дедов в отцов?
Добытая не ими слава
Иль цвет волос
в конце концов?
А ну, не прячься, отвечай-ка,
Посконным фартуком утрись,
Певец частушек с балалайкой
Из ресторана «Интурист»!
Зачем при всем честном народе,
Меняющем теченье рек,
Вы в русской ищете природе
Черты, застывшие навек?
Я был в соседнем полушарье,
И я вас огорчить могу:
И там цветы иван-да-марья
Легко пестреют на лугу.
Не в том Отечества отличье,
Не только в том —
скажу точней —
России древнее величье
В делах высотных наших дней.
Смешно рядить —
кто ей роднее,
Себя выпячивать притом,
Когда равны мы перед нею
И навсегда в долгу святом!
Я уходил тогда в поход,
В далекие края.
Платком взмахнула у ворот
Моя любимая.
Второй стрелковый храбрый взвод
Теперь моя семья.
Поклон-привет тебе он шлет,
Моя любимая.
Чтоб дни мои быстрей неслись
В походах и боях,
Издалека мне улыбнись,
Моя любимая.
В кармане маленьком моем
Есть карточка твоя.
Так, значит, мы всегда вдвоем,
Моя любимая.
«Не ходи по старым адресам», —
Верный друг меня учил сурово.
Эту заповедь я знаю сам,
Но сегодня нарушаю снова.
С вечера пошел такой снежок,
Будто звезды осыпались с неба.
И забытый путь меня повлек
В дом, где я уже лет десять не был.
Станция метро. Вокруг горят
Фонари. И мне в новинку это.
Деревца озябшие стоят
Там, где мы стояли до рассвета.
Пять звонков. Как прежде,
Пять звонков
Та же коридорная система.
В кухне пламя синих язычков
И велосипед воздет на стену.
Радио чуть слышно за стеной.
Все как прежде – за угол и прямо.
Распахнулась дверь. Передо мной —
Строгая твоя седая мама
Щурится на свет из темноты…
Строгости былой – как не бывало.
«Извини, что я тебя на «ты»,
Не назвался б сразу – не узнала.
Заходи, чего же ты стоишь?
Снегу-то нанес! Сними калоши.
Посмотри, какой у нас малыш,
Только что уснул он, мой хороший.
Озорной. У бабушки растет…
Только не кури – у нас не курят.
Дочки с мужем нету третий год,
Он военный, служит в Порт-Артуре.
Ну, какая у тебя жена?
Дети есть?
Куда же ты так скоро?»
…Улица в снежинках. Тишина.
Можно захлебнуться от простора.
Ты моей Снегурочкой была.
Снег летит. Он чист, как наша совесть.
Улица твоя белым-бела,
Словно ненаписанная повесть.
Вот так и живем, не ждем тишины,
Мы юности нашей, как прежде, верны.
А сердце, как прежде, горит оттого,
Что дружба превыше всего.
А годы летят, наши годы, как птицы, летят,
И некогда нам оглянуться назад.
И радости встреч, и горечь разлук —
Мы всё испытали, товарищ и друг.
А там, где когда-то влюбленными шли,
Деревья теперь подросли.
А годы летят, наши годы, как птицы, летят,
И некогда нам оглянуться назад.
Не созданы мы для легких путей,
И эта повадка у наших детей.
Мы с ними выходим навстречу ветрам,
Вовек не состариться нам.
А годы летят, наши годы, как птицы, летят,
И некогда нам оглянуться назад.
Еще когда мы были юными…
Точнее, с самой колыбели,
О людях мы светлее думали,
Чем есть они на самом деле.
Мы подрастали в детском садике,
Был каждый грамм пшена сосчитан.
Уже тогда красавцы всадники
Нас взяли под свою защиту.
Мы никому не разрешили бы
Упомянуть – хоть в кратком слове —
О том, что их шинели вшивые
И сабли в ржавых пятнах крови.
Благоговенье это детское
Мы пронесли сквозь бури века,
Влюбленные во все советское
И верящие в человека.
Вы скажете: а где же критика,
А где мученья и сомненья?
У атакующих спросите-ка
За пять минут до наступленья.
Нет, для сочувствия умильного
Своих устоев не нарушу:
В большом походе – право сильного —
Боль не выпячивать наружу.
Пусть слабые пугливо мечутся,
В потемках тычутся без цели,
С мечтою нашей человечеству
Светлее жить – на самом деле.
В первый погожий сентябрьский денек
Робко входил я под светлые своды.
Первый учебник и первый урок —
Так начинаются школьные годы.
Школьные годы чудесные,
С дружбою, с книгою, с песнею.
Как они быстро летят!
Их не воротишь назад.
Разве они пролетят без следа?
Нет, не забудет никто никогда
Школьные годы.
Вот на груди алый галстук расцвел.
Юность бушует, как вешние воды.
Скоро мы будем вступать в комсомол —
Так продолжаются школьные годы.
Жизнь – это самый серьезный предмет.
Радость найдем, одолеем невзгоды.
Встретим на площади Красной рассвет —
Вот и кончаются школьные годы.
Школьные годы чудесные,
С дружбою, с книгою, с песнею.
Как они быстро летят!
Их не воротишь назад.
Разве они пролетят без следа?
Нет, не забудет никто никогда
Школьные годы.
Ну вот и всё. В последний раз
Ночую в материнском доме.
Просторно сделалось у нас,
Вся комната как на ладони.
Сегодня вывезли буфет
И стулья роздали соседям,
Скорей бы наступил рассвет:
Заедет брат, и мы уедем.
Пожалуй, в возрасте любом
Есть ощущение сиротства.
К двери я прислоняюсь лбом,
На ней внизу – отметки роста.
Вот надпись: «Жене десять лет», —
Отцовской сделана рукою.
А вот чернил разлитых след…
Здесь все родимое такое.
За треснувшим стеклом – бульвар,
Где мне знакомы все деревья,
И весь земной огромный шар —
Мое суровое кочевье.
Стою, и сил душевных нет
В последний раз захлопнуть двери,
Семейный выцветший портрет
Снять со стены, беде поверив.
Остался человек один,
Был мал, был молод, поседел он.
Покайся, непослушный сын,
Ты мать счастливою не сделал.
Что ж, выключай свой первый свет,
Теперь ты взрослый, это точно.
Печальных не ищи примет
В чужой квартире полуночной.
В последний раз сегодня я
Ночую здесь по праву сына.
И комната, как боль моя,
Светла, просторна и пустынна.
Где б ни был я, где б ни бывал,
Все думаю, бродя по свету,
Что Гоголевский есть бульвар
И комната, где мамы нету.
Путей окольных не люблю,
Но, чтобы эту боль развеять,
Куда б ни шел, все норовлю
Пройти у дома двадцать девять.
Смотрю в глухой проем ворот
И жду, когда случится чудо:
Вот, сгорбясь от моих забот,
Она покажется оттуда.
Мы с мамой не были нежны,
Вдвоем – строги и одиноки,
Но мне сегодня так нужны
Ее укоры и упреки.
А жизнь идет – отлет, прилет,
И ясный день, и непогода…
Мне так ее недостает,
Как альпинисту кислорода.
Топчусь я у чужих дверей
И мучаю друзей словами:
Лелейте ваших матерей,
Пока они на свете, с вами.
Это привычно и очень просто —
Быть человеком среднего роста.
Мы не гиганты, да и не гномы,
Метра не два, но и не полтора,
Обычные люди – будем знакомы, —
Давно записали наш рост доктора.
Зато поколением, вслед за нами
Идущим, любуется вся земля:
Возвышается девушка, словно знамя,
И парни строятся, как тополя.
Великаны русские всё заметней,
Горды осанкой, в плечах широки,
Так что уже шестнадцатилетним
Тесны отцовские пиджаки.
А знаете ль вы, что в Союзе Советском,
К цифрам Госплана весомым довеском,
Согласно антропометрическим данным,
На три сантиметра вырос народ?
И пусть вам в стихах не покажется странным
Столь прозаический оборот,
Я славлю эти три сантиметра,
Как дни, приближающие к весне,
Они наращивались незаметно,
Подобно цветам, а может, во сне.
Путь к ним – это наши сутулые ночи,
Затем пригибали мы юность свою,
Чтобы собрать миллион одиночеств
В общую силу, в одну семью.
Когда бухенвальдская гильотина
Рубила головы, даже она
Не укротила, не укоротила
Росток человеческого зерна.
Ученые пусть диссертации пишут,
А мне сантименты, читатель, прости.
Не надо горбиться! Голову выше!
Давайте, товарищи, будем расти!
Года пятно отмыли с дезертира,
Который «отличился» в той войне:
Он, видите ль, стоял за дело мира
И выстоял от схватки в стороне.
Он свой народ оплакивал на Каме:
«История! Гвардейцев урезонь:
Они такими были дураками —
Шли за кого? – за Сталина – в огонь!
А я вот спрятался, я видел дальше
И не замешан во всеобщей фальши».
Истории этап тридцатилетний
В делах ее солдат не зачеркнуть.
Они сражались честно, беззаветно,
Своею кровью обагрили путь.
Мы в жизни никого не обманули.
Коль обманулись, – это нам урок.
А тот, кто ныл и прятался от пули,
Неправомочен подводить итог.