Из «Стихи о жизни, которая продолжается»
О границе:
В мае, скрытом туманами,
Расцветали сады.
И словами, столь нежными,
Мне промолвила ты:
– Вот уходишь ты в армию,
Оставляешь тоску…
И платок твой с оливою
Заскользил по виску.
И в прощальных объятиях
Ты шептала опять?
Растворившись в признаниях:
– Буду вечно я ждать.
И сквозь слёзы незваные
Улыбнулась ты мне:
– Минут дни окаянные,
Ты придёшь по весне…
Каждый день вспоминаются
Те счастливые дни.
Травы в косы вплетаются,
С васильками они.
Впереди с запевалами
Я шагаю в строю.
И с бойцами бывалыми
Я Отчизне пою.
Скоро служба кончается,
Ждёт большая любовь.
Жизнь с судьбой повенчается,
Я вернусь к тебе вновь.
Милая, хорошая, родная,
Нежная, красивая, земная.
Пока ты дома, от меня вдали,
Чужие охраняю корабли.
Родина, доверив нам границу,
Подарила зелени в петлицу.
А чтоб увидеть твой прекрасный взгляд,
Вновь посылает в длительный наряд.
Сны твои о нежном вздохе лета…
Я ведь жду, как дембеля – ответа.
Мечтаешь ты о встречах под луной…
Я на посту стою и в выходной.
Я вернусь, и станешь ты женою,
Те два года пролетят стрелою.
Ведь я люблю сердечно, горячо,
Надёжно пограничника плечо.
Так лети, письмо, к моей любимой,
Нежной, сладкой и неповторимой.
Преграды пусть не будет на пути
Ей в тихий вечер мой стишок прочти.
Когда мне время подойдёт
Свой автомат отдать иному.
К тебе душа вдруг позовёт,
Как к своему родному дому.
Прощаясь, всех я обойду,
Пожму тепло по-братски руки.
А сердце чувствует беду…
Настало время для разлуки.
Прощальный отзвучит мотив,
Я захочу уединиться.
По тропке выйду на отлив,
А море пенится и злится.
Как перед знаменем, склоню
Я на морской песок колена.
И поцелует, как родню,
О край поста разбившись, пена.
И чайка, плача на ветру,
Крылом мне белым покачает.
Прощанье мне не по нутру,
Кто уезжал – тот понимает.
Фуражки зелень приласкав,
Свой взгляд я брошу на заставу.
Парадки1 новенькой рукав
Слезу смахнёт – не по уставу.
На самой восточной заставе,
У старого мыса Анива,
Мечтает мальчишка о славе,
Суда провожая с залива.
На вышке стоит он часами
И смотрит на синее море.
Где чайки кричат над волнами,
А волны шумят на просторе.
Но слава к нему не приходит,
Наверно, пора не настала.
Спокойное солнце восходит,
Два года для службы так мало.
Не слышно здесь пушек ворчанье
И свиста не слышно снарядов.
Лишь волн при прибое рычанье
Вонзается – вместо раскатов.
Но всё же тревожна граница
И может случиться такое…
Что этот парнишка, как ангел,
Собой небеса успокоит.
Я от жизни устал, мне всё так надоело,
Что готов умереть, чем так жить неумело.
Ну, а кто я такой? На пути моём – стены,
Я – пожизненный раб КаГэБэ и системы.
Хоть работай, хоть нет – это мало что значит,
Всё равно весь твой труд под хвостом замаячит.
Нет законности, прав у раба-офицера,
И Москва для меня не направит курьера.
Всё в руках командира – и финансы, и власть,
Вот, используя власть, он и кушает всласть.
Будешь ждать ты квартиру больше дюжины лет,
А они получают и не жгут партбилет.
В магазин он не ходит, а в квартирах уют,
Дефицит всей планеты прямо с базы везут.
И никто им не скажет этой правды в глаза,
Разве только проблеет из загона «коза».
Но язык тот «козлиный» командир не поймёт,
Ведь признать не захочет, что ворует и врёт.
Подхалимы всё лижут, а «сексоты» стучат,
Жаль, рабы-офицеры всё молчат и молчат.
Ну, когда же ударит перестройки гроза
И когда уж откроет прокурорам глаза?
Почему не осудят всех чванливых чинуш?
Дух былого застоя выползает, как уж,
И у дойной коровы пьёт опять молоко,
И ползёт на высоты, где достать нелегко.
Пробудитесь, народы! И откройте глаза,
Расшифруйте дословно, что там блеет «коза»?
А она ведь всё знает, и она не молчит,
Но в закрытые двери лбом напрасно стучит.
Мы рабы-офицеры, как и были, без прав,
А у боссов, что выше, не меняется нрав.
Растоптать, опорочить, разлучить, наказать,
А на жалобы, слёзы им, увы, наплевать…
Вот и рушатся судьбы и уходит семья,
Только смерть нас избавит от судьбы бытия.
В безлунной стихии пролива, укрывшись высокой волной,
На шхуне нарушил границу с Хоккайдо «рыбак» подставной.
Расчёт был на мёртвую зону, для храбрости спирта хватив,
В сентябрьскую полночь глухую вошёл он в Анивский залив.
Забыл, не учёл в своих планах бдительность наших парней
С кантом зелёным в погонах2, что на страже стоят рубежей.
В шестнадцать и ноль – по кремлёвским, на экране засвечена цель.
Аврал! Режет полночь прожектор, эхолот зафиксировал мель.
Вдвойне перекрыв нормативы, «рыбак» был доставлен на борт,
И вот уже заданным курсом в кильватере шхуна идёт.
«Ребята в зелёных фуражках, примите «подарок» от нас,
Запомнит надолго японец, как мы выполняем приказ».
Швартовка и шхуна у пирса, разведчик забрал «рыбака»,
Второй вон по шхуне шагает, считает улов чудака.
Отдав рыбака под охрану, катер снова уходит в дозор,
Всё стихло, и только локатор ведёт непрерывный обзор.
Вдали от родных и от дома,
Где ветры, морозы крепки.
Нам каждая тропка знакома
И люди для сердца близки.
Службу несём пограничную,
Признаться, она не легка.
Ходим тропою дозорною,
Где вышка у нас высока.
Важно, пожалуй, здесь главное —
То служба, охрана страны.
Мы поколение мирное,
Нам больше не надо войны.
И неважно, в дождь или в холод,
Знойным летом, суровой зимой,
Охрана страны – главный повод…
У заставы стоит часовой.
Что-то давит в груди, видно, сердце устало стучать,
Очень горько в душе, видно, больше не может молчать.
Сказать непривычно, мы родились в пятидесятых,
Где смерть от репрессий лежала на судьбах проклятых.
Вздохнуть не давали – «Сталин» стирали мы в книжках,
Потом кукурузу пололи, в коротких штанишках.
В период «застоя» поверили: «Вот она, правда»,
Но спивались отцы, сбегали евреи – из ада…
Нас ковали из стали, заново, верно, надёжно,
Погранвойска – Родины щит! Мы учились серьёзно.
Да, учились мы прилежно, ВЧК, КГБ прославляя,
Ведь надёжно «машина» учила, мозги втирая.
Выпуск, погоны, вдруг разделили на этих и тех,
Одних – в самолёты, других – в вагоны, ехидный смех.
Одних на север и восток, других на запад и юг,
Тем на блюдечке должность, эти адов проходят круг.
Обиды нет, зависти нет, есть семья и квартира,
Даст бог до пенсии дотянуть, в руке ещё сила.
Но жизнь прошла мимо нас, нет у нас «волосатых» лап.
Есть знание, но ничто оно без влиятельных пап?
Теперь ведь в армию приходит сын на смену отцу,
Подлец лейтенант на смену полковнику-пошлецу.
Тупица на смену тупице, и напор их силён.
Армия для всех них кормушка, и таких миллион.
Куда уж тем пробиться, когда так много барьеров.
Когда стучать не стыдится подхалим из отделов.
Сынкам генералов сходит всё… Нас же могут распять.
Смело топчут, зная – нет Пугачёвых, чтоб сдачи дать.
Жизнь нас бросает очень круто,
Как буря на море суда.
И горьким ядом каракурта
В душе осадок навсегда.
Учили нас стрелять по цели,
Следы чужие различать.
Без пищи быть по две недели
И, как ударил, «Кя!» кричать.
А по субботам, вечерами,
Одолев забор без страха,
Ласкали нежными руками
Девушки, забросив Баха…
Вот молодые лейтенанты —
По две звезды, один просвет —
И едем, будто эмигранты,
В тот край, где Родины рассвет…
А годы мчатся, мы стареем,
Нам служба нервы теребит.
Тут звёзды светят, но не греют,
Мой лучший друг вчера убит.
Его посмертные награды,
Те, что прислали с ДэРэА,
Уж не вернут семье утраты,
Плач не стихает до утра…
Да, в жизни всякое бывает,
Вон и на Солнце пятна есть.
А офицер коль загуляет,
Он замарает свою честь.
Ведь раньше кровью честь смывали,
Вызывая на дуэли.
А вот теперь умнее стали
И живучи – как форели.
Ведь можно смыть пятно слезами,
Женщин взяв себе в примеры,
Похлопать мокрыми глазами
И реветь, как пионеры.
Но ты и слёзы не заметишь,
Все чувства убивает страх.
Их на дуэлях не увидишь,
Ведь равнодушие в сердцах.
Граница днём обычно замирает,
И кажется – застава будто спит.
Однако каждый пограничник знает:
Она бессменным часовым стоит.
Вот сумерки спускаются на землю,
Уснул посёлок, дню закончен счёт.
А на заставе бурно закипает
Большая жизнь. Вот боевой расчёт.
Идут наряды, край наш охраняя,
Несут покой и счастье для людей.
Спокойно спите, ведь они не пустят
Через черту непрошеных гостей.
Пока она не спит, всё в мире тихо,
И не рискнут к нам сунуться враги,
Да будет так всегда! Кто верит в это,
Душой и сердцем ты ей помоги.
Избита фраза и знакома с детства,
Вновь подтвердится, знаю наперёд.
Не удержать границу без соседства…
«Границу охраняет весь народ!»
Нас в Армению прислали,
Чтоб границу охраняли.
Каждый день смотрю на гору,
Нет ковчега, нет и спору.
А наш район зовут Ибиш,
Есть дома, они все без крыш.
Буря кровлю всю сорвала,
Камыши вместо металла.
Есть ключи, замок, заборы,
Проскочить не смогут воры,
Коль в заборах – перемётка,
Пограничник знает чётко.
Для врагов преграды нету,
Но скажу вам по секрету,
Тут и с лыжами застонешь,
А без лыж в снегу утонешь.
Застава наша номер два,
Здесь на вес золота – дрова,
Истопить желаешь баню —
Просим дружно дядю Ваню.
Дядя Ваня по соседству,
Так ведётся по наследству,
Нас дровами выручает,
На селёдку их меняет.
Здесь ночью звёзды так горят,
Что демаскируют наряд,
Даже если в маскхалате,
Зубы светятся в закате.
Наш враг не дремлет, чуткий враг,
Он хитрый делает зигзаг.
Притворится турок волком
И воет, сволочь, на ребят.
А вот с вершины «двадцать пять»,
Так нам всю Турцию видать.
Женщин ходит очень мало,
Бродят мужики устало.
Лишь видно – джипы, чуваки,
А рядом бродят ишаки.
Вон сидит в хиджабе кто-то,
Достаёт его икота.
А мой бинокль весьма хорош,
И от него не ускользнёшь.
Коли бродит вшивый кто-то,
Вошь увижу – вот работа.
И вдруг «сработка» на «эс-сто»,
Все: кто в шинели, кто в пальто —
Расхватав стволы и лыжи,
Рубеж закрыли вёрст на сто.
Как добежали, залегли,
Вон кто-то бродит там вдали?
Может, турки, может, звери?
«Эй, дозор, не жди потери!»
Уж полчаса лежим в снегу,
А от дозора ни «гу-гу»,
Он «систему» проверяет,
Наш инструктор дело знает.
Провалился, что ль, в сугробе?
Тело всё уже в ознобе.
Ведь бежали, пропотели:
«Эй, дозор, вы обалдели?»
Вот звучит команда «Сборы!»,
Волк прошёл через заборы.
Так вот коротаем ночи…
А ведь кто-то служит в Сочи?
Ах, Армения моя, ведь ты была тогда ничья,
Все подряд тебе служили – и с ружьём, и без ружья.
А вот теперь ты далеко, так забралась высоко,
Что с вершины Арарата всю увидеть нелегко.
Ну, всё, Армения, прощай, злом ты нас не вспоминай,
Всё же честно охраняли мы тогда твой дивный край.
А ведь при нас трясло Спитак, горя – море, крики, мрак,
Мы душой с тобою были, нас воспитывали так.
Вот служба кончилась, домой, попрощавшись все с тобой,
Из святого Еревана мы в Европу, на покой.
Всё прошло, идут года, но не забудем никогда,
Ведь родная нам застава в сердце нашем навсегда.
Показать условным знаком
Всех врагов сказали нам.
Мы стоим над картой раком.
Это нам не по зубам.
Целый час мозги крутили
И, скривив в ухмылке рот,
Мы такое начертили,
Что и бес не разберёт.
В СэШэА дивизий много,
Здесь на карте их не счесть.
Наш полковник смотрит косо,
Не даёт ни пить, ни есть.
Карта вся пестрит значками,
Стрелки острые, как меч.
Мой сосед вспотел, рисуя,
Даже китель сбросил с плеч.
Результат – сплошные двойки,
Но крепки мы, как броня.
Доползти бы нам до койки,
Врезав на исходе дня.
Он спросил у меня закурить,
Этот случай бывал и в детстве.
Я ответил: «Ведь вредно дымить».
В ответ он мне – ножик под сердце.
Мной до блеска заучен приём:
Я – шаг влево, вперёд, блок рукой.
Мне не важно, что будет потом,
Не стерпел, мой характер такой.
В пах короткий удар сапогом,
Его вопли звучали в ту ночь.
Загиб рук с разворотом кругом,
И никто уж не может помочь.
Позвонив и ноль два, и ноль три,
Сдав «курильщика», шёл я домой.
Но ещё клокотало внутри,
Думал я: «Хорошо, что живой».
Воздух треплет солдатам лицо
И уносит их встречный поток.
Руки ищут тревожно кольцо,
Как осенний лечу лепесток.
Синевы мне приятен уют.
Парить в небесах так приятно?
Кто хоть раз надевал парашют,
Эмоции эти понятны.
Мне на службе опять повезло,
Андропов послал в десантуру.
Я согласие дал, всем назло,
Теперь понимаю, что сдуру.
Долго я изучал парашют,
Уже научился укладке.
Мне на вышке десантной уют,
И нервы держу я в порядке.
Я не помню свой первый прыжок,
Высота захватила в свой плен.
Помню только под зад тот пинок
И дрожание гнутых колен.
Погранцов десантурный наш взвод
Совершил уже много прыжков.
В нём был собран отличный народ,
Умереть за Отчизну готов.
Когда был молодым офицером,
У границы с винтовкой «гулял»
И в таёжном лесу, между делом,
Вдоль дороги берёзки сажал.
Подросли, зашумели берёзы,
Ночью были мне вместо свечей.
И, качаясь, стоят, как матросы,
Вдоль границы любимой моей.
Но граница бывает тревожной,
Все не спят в непогоду враги
И крадутся тропою таёжной,
Только тихо скрипят сапоги.
Этой ночью сидел я в засаде,
Слышу чьи-то кошачьи шаги.
Я не думал тогда о награде,
А шептал: «Боже! Мне помоги».
Шли они на меня, чуть ступая,
Диверсантов дозорных отряд.
«Стой!» – кричу я, патрон досылая,
Но в ответ застрочил автомат.
Засвистели незримые пули,
Я ответил им метким огнём.
Двое сразу навеки уснули,
Одного задержали живьём.
Вот светает, идём все гурьбою,
Две берёзки на тропке лежат.
Ночью нас заслонили собою
И погибли, закрыв всех солдат.
На окнах сварные решётки,
На дверях навесные замки.
Гудрон и для обуви щётки,
Да начальники все чудаки.
Вот это меня окружало,
Вот всё это давило на нас,
Душило и с толку сбивало,
Плюс дубов-командиров приказ.
У нас в «Лукоморье» всё можно,
Эти – в пьянство, а эти – в разврат.
Вот правду сказать невозможно…
Как ты службе такой будешь рад?
Затопчут тебя сапогами
И с разбега ударят под зад.
Но чем занимаются сами,
То они замечать не хотят.
Вот мой командир с Сахалина —
Так он пил по ведру каждый день.
Теперь он в Москве проживает,
Всех нас учит, а сам-то как пень.
А тыла начальник с начпродом,
Как разграбили весь Сахалин,
Повышены были уродом,
И здесь случай такой не один.
А то, что творится в Находке,
Я вам просто боюсь рассказать.
Слова здесь одни лишь в проходке:
«Ну, ядрёна твою в беса мать».
Воруют продукты со склада,
Воруют и стройматериал.
Всё уносят, бояться не надо…
Вот скорей бы нагрянул скандал.
А жёны моих сослуживцев,
Вам, простите, меня не понять.
Лишь выехал муж за ворота,
Они просят их крепко обнять.
Солдаты здесь ходят в кроссовках,
А ремни их до паха висят.
Все бегают по самоволках,
Много пьют и таскают девчат.
Цветёт дедовщина по ротам,
Бьют ремнём молодых по ночам.
Командиры, привыкшие к литрам,
Уж попрятались все по домам.
Порядка в казармах не видно,
А дежурный с дневальными спят.
А мне так за державу обидно,
Ведь позор для неё наш солдат.
Ну, разве в такой обстановке,
Вы скажите, мне можно служить?
Ходить, как циркач по верёвке,
А потом свои нервы лечить?
Устал, ухожу на гражданку,
Ты прощай, «Лукоморье», навек.
Сыграй мне «Прощанье славянки»,
Ведь пока я ещё – человек.
Не знаю я, о чём писать,
Как к стихоплётству вдохновиться?
Уж лучше книгу почитать
И перестать на музу злиться.
Погода портится опять,
На землю мокрый снег ложится.
Да, лучше лягу я поспать,
Во сне и скука удалится.
А может, проще лыжи взять
И, наплевав на непогоду,
«Коньком» на сопку забежать
И вихрем вниз, обняв природу.
Но всё не так, тоска кругом,
Пропахла краской вся застава.
Ботинок нет, идти пешком
Мне не велит глава устава.
Даст бог, поужинаю я
И сразу спать, похоже, лягу.
Застава дружная семья,
А вот в деревне варят брагу.
К нам участковый приходил
И рассказал мне по секрету…
Тому, кто брагу заварил,
Нарисовал «картину» эту.
Придётся долго им пилить,
Таёжный лес растёт могучий.
Теперь не будет больше пить
Никто их самогон пахучий…
Всё надоело, лягу спать,
Бросаю стих на полуслове…
А за окном солдат, как мать,
Несёт воды попить корове.
Лес, тайга, иду на лыжах, снег слепит глаза мои,
Все медведи спят в берлоге, спят берёзы, муравьи.
Сосны сыплют снег за ворот, только к ним я прикоснусь,
Я иду, где шёл Сусанин, но надеюсь, что вернусь.
Снег скрипит, полозья лижет, за спиной широкий след,
На охотничьих я лыжах, что оставил дома дед.
За спиной моей винтовка, это память от отца,
Рукавицы шила мама, ими пот протру с лица.
Патронташ и в нём патроны, внук помог их зарядить,
Двадцать пуль и три картечи, можно тигра уложить.
Но зверей я не стреляю, я ведь егерь, свой в лесу,
Все кормушки пополняю, доброту сюда несу.
Ну и милая природа, видно, мне благоволит,
Кедры сыплют мне, орехи, когда дятел застучит.
Летом – ягоды гектары, осенью – поля грибов,
Я живу в далёкой дали, моей жизни путь таков.
По тайге иду на лыжах, щиплет щёки Дед Мороз,
Шёл вот так я вдоль границы, всё знакомое до слёз.
Состою теперь в запасе и исполнил свой завет,
От людей ушёл к природе и служу ей много лет.
Что видим мы в иллюминатор?
Кусочек неба, облака,
А ночью звёзды под экватор,
И в сердце кроется тоска.
На пароходе трюмы полны,
Чарует моря синева.
И чайки падают на волны,
Маяк, как старая сова.
Другое дело – быть в вагоне,
Катить по рельсам без конца
И видеть мир в весеннем звоне.
Улыбка не сойдёт с лица.
Деревья в инее пушинках,
Долины полны серебра.
Застыли тучи на вершинах,
Так и смотрел бы до утра…
Сосед в купе задвинул шторы,
Лицо от солнца отвернул.
А мне бы в лес, долину, горы,
Чтоб ветер языком лизнул.
Хандру его понять нетрудно,
Он пялит взгляд на чемодан
И поступает безрассудно,
Достаток – вот его дурман.
А за окном снега на сопках
И, задремав, стоят леса.
Следы зверей на снежных горках,
Природа дарит чудеса.
А там проталины на склонах
Седых, как старцы, юных гор.
Внизу река с мостом в колоннах,
Всё просит у весны простор.
К обеду время подкатило,
И чай «хозяйка» принесла.
В окошко солнышко светило,
Природа солнышка ждала.
Какая милая природа
Нас окружает и манит…
А в это время храп соседа:
Обнял свой чемодан и спит.
Ах, зачем туман в окно заглядывал?
Ах, зачем навеял мне слезу?
О тебе всю ночь он мне рассказывал,
А наутро высыпал росу.
Свой молочный норов он показывал,
Пряча от меня лесов красу.
Он меня за прошлое наказывал
И расплёл над речкою косу…
Новый день родился незамеченным,
Петухи запели вдалеке.
Спал я крепко, путником измученным
И туман зажал в своей руке.
О войне:
Зона. Зеки. Крах. Призыв.
Штраф. Закон. Ура! Прорыв.
Мины. Роты. Ночи. СМЕРШ.
Кровь. Победа. Воля. Смерть.
Штык. Приклад. Удар. Укол.
Рана. Кровь. Упал. Сошёл.
Выстрел. Пули. Свист. Осколки.
Крики. Стоны. Мат. Наколки.
Бомбы. Крыши. Грохот. Смрад.
Павлов. Город. Сталин. Чад.
Дзот. Матросов. Немцы. Бой.
Прага. Брест. Берлин. Домой.
Лавр. Указы. Жуков. Страх.
Банды. Кражи. Ножик. Мрак.
Жизнь. Цветы. Маёвка. Флаг.
Кастро. Куба. Новый враг.
Все десантники – они ведь храбрые ребята,
И за доблесть уважают своего комбата.
Для солдат своих в бою был всегда примером,
На привалах песни пел – это между делом.
Когда прыгали те ночью, нервничал и злился,
Он ведь за них переживал: кто как приземлился?
Жизнь за Родину отдать – гордость для солдата.
«Побеждаем без потерь!» – лозунг у комбата.
Все прошли былые войны, многие – не раз,
Ведь не зря девиз десанта: «Никто, кроме нас!»
Их комбат, готовый к бою в стужу, холод, зной,
С ними делит тяжесть службы он им как родной…
Генерал Маргелов – батя, Родины герой,
Он, как их комбат, солдата вёл в атаку, в бой.
За десант родной он душу, жизнь свою отдал,
Настоящим был солдатом, хоть и генерал.