Степень взаимодействия

Глава 1. В которой Кроссман приходит в себя, заручается поддержкой старого друга, и чуть не гибнет от раскаленных снарядов.

Выныривать из мучительного, черного, тягучего бессознательного состояния было чудовищно тяжело. Ощущалось, как многочисленные нейронные связи в голове возникали одна задругой, словно кто-тоневедомый замкнул рубильник на электрическойподстанции, и от неево все стороны разбегаются волны ночных огней. Каждая вспышка высвечивала в голове отдельное воспоминание, но их было так мало, что не смотря на скупые искры света под черепом сохранялась почти непроницаемая вселенская тьма.

Воспоминаний не только было мало, но они, к тому же, не имели практически никакой глубины. Хорошо помнилось, лишь произошедшее вчера, куда хуже, происходившее позавчера, а события трехдневной давности уже тонули в черном клубящимся тумане забытья.

Состояние беспамятства воспринималось как до предела неестественное, болезненное, да оно и было таким. Сначала пробудились только древние инстинкты, состояния, потом проявились, прорезались, как молодая трава, слова. Каждому объекту в этом мире был условно присвоен набор звуков в качестве его обозначения. Это называлось… Снова полыхнула воображаемая вспышка под черепом, и вспомнилось слово «язык». И уже через секунду стало очевидно, что языков в мире много, но понятен только один – английский.

Снова связи, связи, слова, слова. Да, слова. Их придумали люди. Слова составляют язык. Единственный понятный язык – английский. И тут же снова лавина слов, понятий, определений. Ложка. Ей едят. Кнопка, на нее нажимают, чтобы привести в действие какое-либо устройство.

Есть еще органы чувств. Слух. Да, звуки. Их почти нет, только пульсирующий сигнал, ритмично пронизывающий пространство помещения. Зрение. Чтобы использовать зрение, надо открыть глаза.

Томас Кроссман открыл глаза и обвел взглядом небольшую больничную палату. Слова, целый вихрь слов завертелся в голове. Кроссман знал их все, понимал, что они обозначают, осознавал логические связи между ними. Но, когда буря из слов и понятий утихла под черепом, Кроссман понял, что не помнит, фактически, ничего. Точнее он помнил очень и очень многое, касающееся вида, к которому он принадлежал. Он – человек. Люди носят одежду, вступают в сексуальные связи, едят, катаются на автомобилях и летают самолетами. А то, что сейчас так противно пищит слева от кровати, называется пульсовым монитором. Оно предназначено для отслеживания физиологических состояний пациента. Кроссман – пациент. Пациенты лежат в больницах. Их лечат. Посетители приносят им апельсины и цветы. Потом пациенты выписываются, и едут домой. Заниматься сексом, ездить на автомобилях и самолетах, нажимая при этом кнопки и кушая ложками.

Все эти знания принесло вместе с вихрем слов, они спокойно осели, как оседает пыль после взрыва, и заняли свои места в положенных им отсеках разума. Но про собственную личность Кроссман не помнил ничего, ровным счетом. Кто он? Как его зовут? Почему он очутился в больнице? Богат он или беден? Каков род его деятельности? Есть ли у него родственники или друзья? Ничего. Гладкое место в памяти. Чистый лист. Да. Есть слово амнезия. Кроссман знал его и понимал, но это ничуть не улучшало ситуацию с интерпретацией собственной личности.

Личности попросту не было. Ее словно стерли ластиком, позаботившись, чтобы даже бороздок от карандашного грифеля не осталось на бумаге. Ров-нень-ко. Чисто.

Это было мучительно до тошноты. Мозг напрягался, пытался выудить из собственных недр хоть какой-то намек, хоть какую-то подсказку. Ничего. Двери памяти были заперты на стальные засовы и пригнаны так, что волосок не просунешь. От усилий голове зазвенело, и Кроссман предпочел снова закрыть глаза.

Еще есть такое понятие и слово, как «время». Странное слово. Тик-так. Это когда стрелка часов описывает круг за кругом, или когда атомы совершают определенное, строго отмеренное число колебаний. Или когда организм стареет. Вечное течение от порядка к хаосу, одна из причуд извечных начал термодинамики. Сколько времени Кроссман в больнице, он понятия не имел. Он даже не был уверен, что это больница. Слишком тесно. Нет окон. Бункер? Бункер, это защитное сооружение, или специальная яма с песком на поле для игры в гольф. Бывают еще какие-то бункеры, но тут мозг начал давать сбои, и вспомнить, какие именно, не удалось.

Затем возникло ощущение холода между лопатками. Точнее, этот холод Кроссман ощущал с самого начала, но лишь теперь осознал. И это был не просто холод, совсем не тот, что возникает, если прислониться спиной к холодной стене. Этот словно врастал в нервы, в позвоночник, в костный и спинной мозг, медленно вытягивая силы из тела. Кроссман поворочался, и ощутил между лопатками нечто твердое, словно на спине больничной рубашки был вшит карман, а в него заключен предмет в форме небольшой пластины, источающий холод.

Но тут новый звук заставил вздрогнуть и отвлечься – клацнул стальной засов на двери.

Кроссман открыл глаза, и едва не вскрикнул от неожиданности. Перед ним на пороге помещения замер очень странный человек, не вписывающийся в скудное представление Кроссмана о людях. Однозначно, это был мужчина. Огромный, ростом точно больше шести с половиной футов, широченный в плечах, как скандинавский бог, но с чертами лица, больше присущими японцу. Впрочем, габариты были не единственной и не главной странностью незнакомца. Главной странностью был цвет его кожи. Да и кожа ли это? Его кисти рук, лицо, голова, не имеющая и намека на растительность, были покрыты эластичной субстанцией темно-красного цвета. Это больше походило на маску, чем на живую кожу. Таким же, только зеленым, изображали Фантомаса во французских комиксах. Незнакомец был одет в стильный черный костюм, какие носят сотрудники похоронных агентств,

– Мистер Кроссман, вы меня помните? – шепотом спросил незнакомец, по-английски, с заметным японским акцентом.

– Нет, – сипло ответил Кроссман, сделав в уме пометку, что его назвали по фамилии.

Значит, этот мужчина его знает. Уже хорошо. Страшновато, но хорошо.

– Кто я? – сходу спросил Кроссман о том, что волновало его сейчас больше всего.

– Это очень, очень долго рассказывать, мистер Кроссман! – перебил странный мужчина. – А времени совсем нет. Уверяю вас, вы все вспомните. Со временем. Я надеюсь.

– Могу и не вспомнить? – насторожился Кроссман.

– Можете даже не выжить, если не дадите мне договорить. Не перебивайте, пожалуйста. У вас сейчас сознание до крайности нестабильное. Память тоже. Обычно вы помните день, а ночью происходит как бы стирание. Но вчера энцефалограмма вашего мозга кардинально изменилась. Это может означать что угодно, в том числе и постепенное возвращение памяти. Поэтому вас переводят в другое отделение. И это для вас, возможно, единственный способ сбежать.

– Значит, я не в больнице? – Кроссман ощутил, как со всех сторон внутрь сознания снова пробирается страх.

– Нет. Вы в лионском отделении «Реликт Корпорейшн», во Франции. И, если не сможете сбежать, боюсь, очень надолго останетесь в роли лабораторной крысы, над которой ставят опыты. Вы хороший человек, мистер Кроссман. А я, в какой-то мере, ваш должник.

– Кто вы? Кто я?

– Меня зовут Ичин. Я из службы безопасность корпорации «ХОКУДО». Не помните?

– Нет.

– Мы с вами работали вместе. Даже дружили. Наверное. Я точно c вами дружил. Простите.

За дверью раздались шаги, Ичин умолк, прижав палец к губам.

– Это охранник, – сообщил он шепотом после паузы. – У меня есть допуск в вашу палату, но сейчас мне тут делать нечего, так что необходимо спешить. Приподнимитесь, и повернитесь ко мне спиной.

– Зачем? Лучше расскажите…

– Я вас очень прошу! – взмолился Ичин. – Иначе вы не только себя погубите, но и доставите неприятности моему господину.

Кроссман повиновался. Ичин достал из кармана небольшой плоский контейнер, напоминающий жесткий накопитель от ноутбука, затем принялся совершать позади Кроссмана странные манипуляции, разглядеть которые, даже скосив взгляд, не получалось. Похоже, на спине, действительно, располагался кармашек, причем, запертый весьма затейливым образом, поскольку Кроссман ощутил, как Ичин нажимает клавиши, а затем раздался писк открывшегося электронного замка. Ичин достал из кармашка одну пластину, а на ее место вставил принесенную с собой. Холод тут же отступил, хотя и не полностью.

– Что это? – не удержался от вопроса Кроссман.

– Долго объяснять, – сообщил Ичин. – Просто примите на веру то, что я вам скажу. И запомните. Если вам удастся сохранить эту информацию в памяти, это наверняка спасет вам жизнь. Вам нужно время. Вам необходимо выжить, пока мистер Хокудо, мой господин, не разберется, что делать дальше. Итак, в кармашке у вас на спине лежал бронированный контейнер, на внутреннюю поверхность которого нанесен тончайший слой реликта. Пока реликт рядом с вами, вы будете ощущать вялость, затрудненность движения, и спутанность мыслей. Если реликта много, вы можете умереть. Если очень много, или кусок реликта приблизится очень быстро, произойдет детонация, и вас разнесет на куски. Запомнили?

– Черт… Я не понимаю ничего!

– Я знаю, поэтому просто запоминайте. Дословно. Не будучи отягощенным реликтом, вы сможете улучшить момент и бежать.

– Да зачем мне бежать? Я вас даже… не помню.

– В этом и беда, – вздохнул Ичин. – Но пока я не могу больше ничего для вас сделать. Это вопрос взаимодействия между двумя корпорациями, на это нужно время.

– Но куда бежать?

– Подальше, – посоветовал Ичин. – Для вас лучше всего в Новую Африку, там власть «Реликт Корпорэйшн» почти на нуле, и там очень мало реликта. Нет официальных поставок. Там вас не достанут в ближайшее время, а потом мы с господином Хокудо вас отыщем и вызволим из создавшейся ситуации.

– В Новую Африку? – поразился Кроссман. – Это что такое?

– Новое государство, – отмахнулся Ичин. – Значит, вы и этого не помните. Боюсь, что вы найдете мир очень странным и изменившемся, если выберетесь отсюда. Помните, вас хотят убить. У вас образовался враг, очень могущественный, и крайне ревнивый к вашим способностям.

– У меня есть способности?

– Еще какие! С ними вы либо перевернете мир вверх ногами, либо они вас убьют. Или вас из-за них убьют, что примерно одно и то же. Но я этого не хочу. И господин Хокудо не хочет. Он ценит ваш ум, вашу научную интуицию. Вы нужны нам, и, возможно, всей Земле. Но…

Он прислушался, затем быстро, без объяснений, отворил дверь, протиснулся в коридор, и снова запер крошечную палату на засов.

Кроссман остался сидеть на кровати с открытым ртом. После изъятия пластины из спинного кармашка, действительно стало лучше. Намного. Если раньше холод словно вытягивал силы из тела, то теперь, наоборот, создавалось ощущение, будто тело жадно впитывает энергию из пространства. Или то, что сидит в теле. От этой мысли у Кроссмана замерло сердце. Идея, вроде бы, была дикой, но, в то же время, ей что-то вторило из глубин памяти. Стало еще страшнее.

С медленным, но уверенным, притоком сил, прибывала и ясность мысли. К сожалению, это никак не влияло на память, но вот анализ, действительно, работал лучше. Было очевидно, что, часть правды в словах Ичина точно была. Во-первых, это точно не больница. В больницах палаты на засов не запирают. И шаги в коридоре, скорее всего, действительно принадлежали охраннику. Да и вообще Ичин выглядел весьма убедительным. Но это могло означать, что угодно. Кроссман мог быть преступником под надзором полиции, или опасным инфекционным больным, или ценным объектом тайного эксперимента.

Если бы не приток сил после изъятия пластины, Кроссман бы сомневался, а так, на основании логики, он все более убеждался, что Ичин действительно был другом. Лучше ему довериться. Лучше? Наверное…

Но довериться Ичину, означало, в первую очередь, воспользоваться его советом бежать. В Новую Африку, о которой Кроссман не знал ничего. Зато Ичин упомянул слово «Лион». Про Лион в памяти была информация, скупая, как энциклопедическая заметка. Лион – это город во Франции.

Так же была названа компания «Реликт Корпорейшн». О ней информации в голове не было никакой. Почти никакой. В ее названии присутствовало загадочное слово «реликт». Название вещества? Это казалось вполне возможным. Тогда компания могла заниматься синтезом этого вещества, но какова область его применения, для Кроссмана оставалось загадкой.

Становилось ясно, что он помнит именно общечеловеческие вещи, причем глобальные в смысле масштаба времени. Но недавние мировые события были для него скрыты так же, как и тайны собственной личности. Он не помнил никаких новостей, хотя знал, что они воевали во Вьетнаме, Ираке, Афганистане. Кто они? Скорее «мы». Американцы. Но тут уже Кроссман не был уверен в истинности вывода, так как он был продиктован скорее логикой, чем чистым воспоминанием.

Так, ладно. Допустим, Ичин действительно является другом, и хочет добра. А если нет? Впрочем, это ведь не трудно выяснить. Если Кроссмана действительно попытаются куда-то перевезти, то по стилю перемещения о многом можно будет сделать адекватные выводы. К примеру, если действительно грозит опасность, то перевозить его будут в специальном автомобиле, с охраной, а то и в смирительной рубашке. Если так, то, действительно, надо попытаться дать деру, а потом уже разбираться что к чему.

Через какое-то время снова лязгнул засов, и в палату, едва не заполнив ее целиком, протиснулся грузный детина в зеленом халате. Кроссман и рта не успел открыть, как здоровяк одной рукой прижал его к кровати, а другой приложил к руке пневматический инъектор. Раздался хлопок, и от места пробоя кожи разлилась сначала волна боли, потом волна жжения, а следом за ней волна странного оцепенения, словно на каждую клеточку тела надели крошечные наручники.

Кроссман стал безвольной куклой, потом отключился напрочь, и пришел в себя уже пристегнутым к носилкам внутри автофургона без стекол. Судя по тряске, машина находилась в движении. Кроссман попытался осмотреться, но все плыло и тонуло в зыбком красном тумане. Создавалось ощущение, что он еще не в состоянии полностью контролировать тело.

– Прибыли! – прокричал кто-то снаружи.

Этот резкий окрик вытолкнул пленника в действительность.

«Меня привезли убивать, – с отчетливой ясностью пронеслась мысль. – Ичин был прав».

Странно. Не было данных для такого логического вывода, кроме тревоги, зародившейся от слов Ичина. Но Кроссман ощущал внутри себя нечто, способное оперировать информацией вне логики и привычного осознания. Оно, это нечто, знало больше, чем его разум. К сожалению, оно выдавало информацию по капле и по мере необходимости. Что это? Подсознание? Интуиция? Ответа на эти вопросы не было.

Но вскоре появились прямые подтверждения. Немного повернувшись, Кроссман разглядел в полутьме фургона вооруженного бойца. Тот был облачен в черный костюм, напоминающий рыцарские латы, только не из стали, а из матово-черных пластин углепластиковой брони. Рядом с собой, он держал тяжелое оружие, больше всего похожее на пулемет, уперев его прикладом в пол. Голову и лицо штурмовика скрывал шлем с темным щитком из дымчатого бронестекла.

Сердце забилось чаще, как у зверя, попавшего в ловушку и страстно мечтающего вырваться из нее. Кроссман перестал ощущать себя жертвой, и превратился в примитивного хищника, готового умереть как угодно, только не в качестве жертвы, предназначенной на заклание или казнь. Можно в бою, можно во время побега, пусть и в двух шагах от заветной цели. Какая-то новая сила появилась в нем, не сила даже, скорее вторая сущность, как у больного расщеплением личности. Куда более хитрая, чем Кроссман ощущал сам себя, куда более свободолюбивая, чем можно было бы ожидать от законопослушного обывателя, и куда более злобная, чем подобало нормальному человеку. Что это? На интуицию или проявление подсознания походило все меньше. Или кто?

И хотя Кроссман не помнил о себе ничего, все равно не мог отделаться от ощущения, что злоба и свирепость ему не свойственны. Впрочем, он мог ошибаться. Людей, которым несвойственно агрессивное поведение, обычно не возят в бронированных фургонах с охраной.

Открылась задняя дверь. Штурмовик протянул руку и молча отстегнул ремни, которыми пленник был пристегнут к носилкам. Кроссман приподнялся и разглядел за дверью ночную тьму, лишь слегка разогнанную лучами прожекторов. Из-за них нельзя было понять, что находится снаружи. В фургон забрался незнакомый мужчина в щегольской горнолыжной куртке красного цвета.

– Так и будешь молчать? – поинтересовался он с ухмылкой. – Или ты, правда, обо всем забыл напрочь? Впрочем, мне без разницы. Захочешь жить, расскажешь, что помнишь. А нет, так и нет. Тогда в расход. Так понятно?

Кроссман не ответил. Он даже не понимал о чем речь. Он не знал этого человека, не понимал, на чьей тот стороне, и что конкретно от него хочет. Содержимого памяти? Но оно и самому Кроссману было недоступно.

Неужели мозг хранил нечто ценное? Но что именно? И для кого оно представляло ценность? Ответов не было. Ичин что-то говорил про научный ум Кроссмана. Выходит, он ученый? Но в какой области? Может, в его голове данные по какому-то важному открытию?

– Молчишь? Ну, молчи, – фыркнул мужчина в красной куртке.

Он безнадежно махнул рукой и выбрался из фургона, скрывшись в темноте. А Кроссманом в полной мере овладела клокочущая внутри агрессия. Проклюнувшись, она разрасталась и клокотала, затмевая разум. От нее на глаза словно наваливалась красная пелена.

Но тут штурмовик с такой силой сдернул Кроссмана с носилок, что пленник всем весом грохнулся на пол. Падение было очень болезненным, но только для тела, так как дремавшая внутри сущность, наоборот, ожила и принялась разрастаться. Боль, пронзившая тело, словно придала ей сил.

Безмолвный штурмовик грубо вытолкнул пленника из фургона. Кроссман ощущал все больший прилив сил, но лишь шумно и часто дышал, плотно сжав челюсти. Он еще не был уверен, что способен на побег, ведь недавно он и шевельнуться не мог под действием транквилизатора. Однако, незаметно сжав кулак, он понял, что организм, каким-то непостижимым образом, справился с химией, полностью восстановив силы. Кровь бурлила в жилах, щедро разбавленная прибывающим адреналином. Кроссман, понимая, что боль активизирует непонятную силу внутри, нарочно прикусил язык, так, что в глазах искры мелькнули. И снова тот же эффект – сила внутри надулась и расправила щупальца.

«Почему щупальца?» – с испугом подумал Кроссман.

Внятного ответа на это вопрос не было, но некие черные щупальца все же осознавались. Вот только где? Внутри? Снаружи? В каком-то параллельном слое реальности?

Обуви на ногах не было, а потому голые ступни, стоило оказаться на грунте, тут же по щиколотку увязли в размокшей глине. Штурмовик в закрытом шлеме бесцеремонно оттащил Кроссмана от машины за локоть. Из другого фургона, приткнувшегося у высокой земляной кучи, выволокли еще нескольких пленников. Мужчину, женщину, парня и девочку лет пятнадцати. Все они были то ли китайцами, то ли корейцами, судя по плоским лицам и раскосым глазам.

Нетрудно было сделать вывод, что их тоже привезли убивать. Зачем еще можно привезти босых изможденных людей ночью на строительную площадку? Выглядели они ужасно. По сути, в них не осталось почти ничего человеческого, они напоминали, скорее, зомби из фильма ужасов. Их толкали, они шли, даже не оглядываясь по сторонам. На спине каждого виднелся закрытый на замок карман, в котором просматривался контейнер, такой же, какой вынул Ичин в палате.

Лучи прожекторов высвечивали край большого котлована, высокие земляные конусы отвалов, деревянные бараки, разборные металлические конструкции, экскаватор, уткнувшийся ковшом в грунт и тарахтящий мотором грейдер с включенными фарами. Стройку со всех сторон ограничивала стена густого высокоствольного леса. Возле насыпанных куч земли, не смотря на темноту, можно было разглядеть разлапистые пни, оставшиеся после корчевания.

Пленников, в обход котлована, повели к урчащему грейдеру. Узников было всего пять, но конвоировало их не меньше десятка отлично экипированных штурмовиков. Внимание Кроссмана, обострилось, и он отметил, что, не смотря на необычность брони, делавшей конвоиров похожими на фантастических звездных рыцарей, самым примечательным являются все же не латы, а оружие. Не винтовки это были, так как ни у одной из винтовок производители не делали настолько толстого ствола. И не пулеметы – ничто не намекало на наличие боекомплекта, достаточного для ведения автоматической стрельбы. Ни лент, ни коробов, ни длинных рожковых магазинов.

По форме оружие напоминало скорее модели из фильмов про далекое будущее, нежели хоть один из современных образцов. Прежде всего, в глаза бросались зализанные формы и длинные продольные цилиндры, расположенные в задней части оружия. В любом случае, ничего подобного Кроссману не доводилось видеть раньше, он в этом был уверен, не смотря на почти полное отсутствие памяти.

Узники брели по размокшей глине, изрытой следами гусеничных тракторов. Кто-то плелся быстрее, кто-то медленнее, а потому они растянулись вереницей. Развернувшийся грейдер сдал назад на длину своего корпуса и остановился. Теперь пленников освещали не только прожектора, но и его фары. Водитель выбрался из кабины и, чтобы не перекрикивать рокот мотора, жестом попросил сигарету у наблюдавшего за всем мужчины в щегольской куртке. Тот протянул ему пачку.

Пленников выстроили вдоль края свежевырытого котлована. Кроссман, ощущал, как растущая внутри сила вытесняет его сознание, а вместе с ним осторожность и здравый смысл. Он понимал, что если красная пелена и дальше будет застилать взор, если сила будет пробуждаться такими темпами, то через несколько секунд ее уже невозможно будет контролировать. И что тогда? Кроссман не знал, что тогда будет, но он все больше понимал – сила в нем отягощена злом. Он не сможет ее сдерживать, и она погонит тело прочь, круша все на своем пути. Так уже было. Он не помнил этого, но так уже было. Именно поэтому всем пленникам вставили в карман на спине пластину. В палате она ограничивала силу, отягощенную злом. Но у Кроссмана такой коробочки не было. И никто об этом не знал. Кроме него самого, и Ичина, который был теперь неизвестно где.

Не мешкая, конвоиры отступили назад, к ковшу грейдера, чтобы вскинуть свои фантастически выглядящие стволы. И вдруг сбоку, со стороны леса раздался громкий мужской голос. Окрик, приказ. Но что именно кричал невидимый за земляными отвалами человек, невозможно было понять – он кричал по-французски.

Бойцы расстрельной команды рефлекторно повернулись на голос, все до единого, синхронно, и на мгновение ослабили внимание. В этот миг Кроссман окончательно утратил контроль над темной силой, клокотавшей внутри, и она начала действовать сама по себе, уже нисколько не подчиняясь разуму. Замешательство штурмовиков дало возможность Кроссману подхватить на руки стоящую рядом девочку и, вместе с ней, рвануть в лес. На бегу он, массой тела, сбил одного из конвоиров и выхватил из его рук странную «винтовку».

Но стоило оружию оказаться в руках, Кроссман вновь ощутил холод, вытягивающий силы. Только теперь исходил он не из коробочки за спиной, а от странной винтовки. Это было настолько ощутимо, что оружие, в первый миг показавшееся не очень тяжелым, едва не вывалилось из рук от накатившего бессилия. Тело еще не начало действовать само по себе, им по-прежнему руководила дрожащая темная сущность, но теперь она оказалась подавлена исходящим из недр винтовки холодом. В результате, мозгу все же пришлось взять на себя управление.

Черное нечто внутри Кроссмана дернуло щупальцами, и съежилось, как паук, попавший в пламя свечи. Сознание прояснилось, красная пелена отступила, дав возможность действовать.

Безвольное тело девочки на плече ощущалась все более тяжелым, как и оружие в свободной руке. Чувствуя, что теряет силы, Кроссман все же вскинул винтовку, и нажал на клавишу, выполнявшую роль спускового крючка. Звуки выстрелов у странной винтовки оказались не менее странными, чем ее вид. Они мало походили на привычные выбросы пуль из ствола, точнее сами выстрелы были абсолютно бесшумными, а вот снаряды разгонялись до столь невероятной скорости, что до бела раскалялись от трения о воздух, и разрывали его пронзительным воем. Врезаясь в землю, они выделяли такую сокрушительную энергию, что места попаданий еще несколько секунд светились докрасна раскаленным оплавленным грунтом

Опомнившиеся штурмовики открыли ответный огонь. Кроссман, теряя силы, виляя, едва не роняя девочку, мчался в сторону земляных конусов. Странные раскаленные снаряды прошивали темноту яркими белыми спицами, воем вспугивая заснувших в лесу птиц. К счастью ни один не задел Кроссмана с девочкой на плече. Он остановился, развернулся лицом к врагу и, продолжая пятиться, пустил пару прицельных очередей по грейдеру. Эффект получился сокрушительным. Пули футуристической винтовки пробили тяжелый стальной ковш с такой легкостью, словно он был наскоро склеен из картонных листов. Металл в месте попаданий раскалялся, и стекал ослепительно-белыми каплями. Бойцы, осознав, что грейдер для них не защита, решили поискать укрытие за глиняным валом, ведущим к котловану.

Однако этот маневр дорого им обошелся, они потеряли драгоценное время. Кроссман достиг земляных конусов, и уже готов был раствориться в темноте, проскользнув между ними, но тут ситуация поменялась не в его пользу.

Когда он поравнялся с конусами насыпанной почвы какая-то сила ощутимо толкнула его вперед, а за спиной раздался хлопок пистолетного выстрела, почти неслышный за гулом мотора. Ноги Кроссмана подкосились, он потерял равновесие, упал, перекатился кубарем, и уронил девочку. Та упала лицом вниз без признаков жизни, а через пробитое пулей отверстие между ее лопаток дважды ударила тугая струя крови из пробитой аорты.

Глянув на нее, Кроссман понял, что помочь уже не может ничем. Из спины девочки уже не била тугая пульсирующая струя, а лишь обильно капали густеющие капли, блестящие в свете прожекторов. Он отбросил вытягивающую силы винтовку, подполз к девочке, перевернул лицом вверх, и тут же отшатнулся от ужаса. На ее лице проявилась черная сетка, словно вены вспухли под кожей. Впрочем, уже через миг Кроссман понял, что жутковатый рисунок не является частью лица. Сетка существовала поверх кожи, словно голограмма, отдельным слоем, мерцала, медленно двигалась и даже шевелила кончиками отростков.

Не в силах понять, что он такое увидел, Кроссман отвел взгляд от девочки, и вдруг, возле груды земли, увидел глядящего на него мужчину лет сорока, одетого в видавший виды брезентовый плащ. На лице незнакомца застыл невыразимый ужас, причем смотрел тот вовсе не на девочку, а на Кроссмана.

Разбираться в происходящем было некогда. Кроссман вскочил, и, уже налегке, рванул в сторону ограждения, которое отделяло стройплощадку от леса. В одном месте колючую проволоку кто-то прорезал, будто специально, чтобы можно было выскочить наружу. Или пробраться внутрь? Кроссман заподозрил, что дыра в заграждении является делом рук оставшегося за спиной француза. Именно его крик так вовремя отвлек внимание штурмовиков, ведь больше с этой стороны кричать было некому. Случайность? Или незнакомец нарочно пробрался на стройплощадку, чтобы спасти Кроссмана? Тогда, получается, он знал о происходящем, иначе трудно объяснить, зачем кому-то понадобилось ночью, в лесу, прорезать ограждение и, с риском для жизни, отвлекать внимание бойцов расстрельной команды.

На миг Кроссман даже сбавил шаг. Ведь если так, то за спиной остался друг, возможный соратник, который способен не только помочь выбраться из передряги, но и заполнить зияющие провалы памяти.

Но стоило об этом подумать, как жутковатая сила внутри снова вздыбилась, подобно норовистой лошади. Холод винтовки уже не мешал, и нечто темное вновь начало завладевать телом. Внутри словно упали оковы, все забурлило, как плазма бурлит на поверхности Солнца, и тут же таинственное нечто перехватило почти полный контроль над телом. Кроссман ужом проскользнул через дыру в ограждении, и помчался через темный лес, не представляя, куда.

Но как только непосредственная опасность осталась позади, темная сила начала отступать вместе с красной пеленой. Она покидала тело, как дым покидает ствол после выстрела, или как вино вытекает из неосторожно открытой бочки. На ноги словно нацепили гири. Кроссман превратился в самого обычного человека, к с трудом пробирающегося через ночной лес.

Но мысль, в отличие от изможденного тела, снова начала работать исправно. Похоже, разум и темная сущность были несовместимы. Или одно, или другое. Во время побега в голове не было ни единой мысли, зато тело работало исправно, как отлаженная машина. Теперь наоборот, мышцы обмякли, а голова включилась на полную мощность. Было очевидно, что щеголь в красной куртке пытался выяснить нечто важное, судя по масштабу происходящего. Кроссман не знал, всерьез ли его собирались расстреливать вместе с остальными, или это была акция устрашения. Но если всерьез, значит, заблокированная в нем информация настолько ценна, что ее предпочли бы уничтожить, чем выпустить на свободу. Это, само по себе, было ценной информацией. Мотивирующей.

Небо на востоке начинало светлеть, приближался рассвет.

Глава 2. В которой Томас Кроссман совершает грабеж, угон, пугает руководство корпорации, а затем и сам подвергается внезапному нападению.

К утру, отдалившись как минимум на несколько километров от стройплощадки, Кроссман выбрался на шоссе. Марш-бросок был жестким, но усталости не ощущалось. Этому трудно было найти другое объяснение, кроме вмешательства темной сущности. Похоже, она сама решала, когда брать на себя часть контроля, и какую именно часть, а когда отступать вглубь.

Вопросы в голове плодились, как плодятся бактерии в чашке Петри, полной питательного раствора. Что уж говорить – несколько пережитых часов были именно таким питательным раствором. Голова трещала от попыток вспомнить хоть что-то, ухватить хотя бы кончик нити любого воспоминания о собственном прошлом. Но все впустую.

Что за компания «Реликт Корпорешн»? Чем она занимается? Что такое реликт? Вещество? Технология? Какое сам Кроссман ко всему этому имеет отношение? Что связывало его с Ичином?

Ответы на эти вопросы могли иметь важное практическое значение, но куда важнее в настоящий момент было оторваться от возможной погони. Удавшийся побег был или чудом, или проявлением воли некой третьей силы, судя по вторгшемуся на стройку незнакомцу. Но, как бы там ни было, требовалось закрепить успех.

Больничная одежда после пробежки по лесу превратилась в грязные лохмотья. Если в таком виде его заметит кто-то из местных, беды не миновать. Но и прятаться всю жизнь от посторонних взглядов Кроссман не собирался. Значит, надо было подумать о возможностях более или менее безопасной интеграции в общество. Пусть и на птичьих правах, но все же среди людей. Ему необходимо затеряться в толпе, а для этого требуется ничем не отличаться от окружающих.

Также нужны деньги, и немалые, ведь пребывание на нелегальном положении – удовольствие недешевое. Но об этом не хотелось думать прямо сейчас, предпочтя решать проблемы по мере их возникновения.

Неведомая сущность внутри не проявляла себя явно, как на стройке, но чувство некой подконтрольности не покидало. Оно то усиливалось, то ослабевало, словно таинственная сила вела его, не отпускала где-то на уровне подсознания. Разум был свободен, но в глубине собственной личности Кроссман отчетливо ощущал нечто чужеродное, опасное и откровенно страшное, пугающее его самого. Точнее, пугающее его человеческую часть.

Это совсем не походило на проявление шизофрении. То, как себя ощущал Кроссман, можно было описать, если сравнить его со всадником на лошади. Сейчас место у руля занимал «всадник» – разум Кроссмана. Именно он управлял телом. Но на строительной площадке, перед побегом и во время него, личность была низвергнута на землю, а управление полностью перехватила сама «лошадь», совершенно не слушая сброшенного «всадника». Сравнение с лошадью понравилось Кроссману еще и тем, что темное нечто, по всей видимости, не было разумным, но оно проявляло признаки воли или стремления к некой, совершенно непонятной, цели. Как животное. Зверь. Вот, только, в отличие от лошади, рефлексы у этого зверя были рефлексами хищника.

При этом, даже когда новая таинственная часть Кроссмана не брала впрямую бразды управления, она все равно немного подруливала, подтягивала в нужную сторону. И он понимал, что сейчас жизненно важно прислушиваться к этому мягкому, но настойчивому ведению. Ощущение было достаточно сильным и вполне четко интерпретируемым. Кроссман решил ему не противиться.

Обычных органов чувств не хватило бы для полноты понимания, куда лучше податься, чтобы в кратчайший срок раздобыть одежду и деньги. Но темная сущность имела дополнительный, особый «нюх». Совершенно непонятным образом она чуяла, куда надо двигаться, чтобы достигнуть желаемой цели. Она, подобно лошади, наделенной обостренными инстинктами, потянула вдоль дороги в сторону города.

Шоссе в свете раннего утра выглядело пустынным, но метров через сто на обочине показался темно-синий «Мерседес» внедорожного класса. Кроссман, бесшумно крадучись, приблизился к автомашине, и сразу заметил водителя. Молодой парень остановил машину, и вышел справить малую нужду, немного углубившись в придорожные заросли. Он не разглядел человека в лохмотьях, бесшумно крадущегося у него за спиной. Руки парня были заняты, и он не успел выставить их вперед, когда Кроссман резко толкнул его в спину между лопаток. Парень врезался лбом в дерево, после чего медленно опустился в им же орошенную траву.

Кроссман не задумываясь ни на секунду о таких мелочах как брезгливость, забрал одежду парня и натянул на себя. После чего влез за руль трофейного внедорожника и пошарил в ящичке для перчаток между сиденьями. Там оказался кошелек, довольно туго набитый купюрами, что было редкостью в век кредиток и электронных денег. Кроссман усмехнулся, завел мотор и погнал машину в Лион, следуя указаниям навигатора.

Без проблем и остановок миновав несколько патрульных постов, Кроссман наконец въехал в пригород. Угнанный джип могли отследить, поэтому, загнав машину на первую же подземную парковку, Кроссман оставил ее там. Затем пересел на рейсовый городской автобус, и, проехав пару остановок, вышел, чтобы окончательно затеряться в толпе.

Внезапно возникла мысль, что в городе полно камер наружного наблюдения. Причем, возникла она не сама по себе, а была выдана сущностью, мягко напомнившей о себе. Четко, ясно, но не на вербальном уровне, а в виде яркого образа, как это бывает от неожиданных предчувствий. Вот только это не было обычным предчувствием. Ему разум, обычно, не очень-то доверяет, а тут возникший образ имел силу приказа, иначе его сложно было интерпретировать.

Следующая мысль была о компьютерной программе распознавания лиц, в которую могли быть уже внесены данные Кроссмана. О наличии такой программы Кроссману точно ничего не было известно, значит, дополнительное знание продолжало генерировать нечто, дремлющее внутри. Это попахивало мистикой, но могло быть объяснено и с научной точки зрения. Непонятная сила могла иметь некий дополнительный канал получения информации о внешнем мире. Нечеловеческий. Звери ведь способны слышать инфразвук, и за счет этого предсказывать землетрясение. Конечно, знание о компьютерной программе трудно было сравнить с чувствительностью к инфразвуку, но все же Кроссман посчитал аналогию удачной.

Он понял, что научный подход более гармонирует с его сознанием, чем мистический или религиозный. Ичин тоже упоминал научный склад ума. Кроссман решил принять версию, что он ученый, как рабочую. Это позволяло составить о себе некое представление, и действовать, исходя из него. Так было легче.

Решив не противиться подобным подсказкам, Кроссман купил бейсболку и спортивную куртку с капюшоном. Замаскировав, по возможности, лицо, он снова оказался на улице, и, затерявшись в толпе, побродил по шумным городским тротуарам и площадям. После чего снова проехал несколько остановок на автобусе.

Память возвращаться не собиралась. Но постепенно, под действием увиденного и услышанного, в ней прояснялись какие-то фрагментарные участки, мелькали разрозненные картинки. Что-то из детства – серьезный мальчик, не расстававшийся с книжками. Что-то из юности – сплошная учеба, студент-ботан, не отрывавшийся от ноутбука. Чуть-чуть из более зрелого возраста – работа в химической компании, дружба с управляющим. Да, он именно ученый. Но что именно он изучал? Последние годы совершенно выпали. Как будто бы ничего и не было. Но что-то было, иначе Кроссман не оказался бы на краю котлована под прицелами странных винтовок.

Общая картина получалась не радужной, мягко говоря, и что ему делать дальше, Кроссман не представлял. Но имелись в его нынешнем положении и приятные стороны. Самое важное, что он сбежал, а это уже само по себе победа. Не умер, не сошел с ума окончательно, а сбежал. Значит, у судьбы на него могут быть припасены определенные виды. Или не у судьбы? Что если это таинственная сущность, легонько поддергивая щупальцами, тянет его в нужном ей, а не ему самому направлении? Мурашки снова поползли по коже от подобных мыслей.

Но ведь и положительный эффект нельзя было сбрасывать со счетов! Кроссман ясно понимал, что сбежал благодаря неожиданным изменениям внутри себя. В организме открылись какие-то сверхвозможности, недоступные обычным людям. О них, кстати, Ичин тоже упоминал. Этому краснокожему японцу определенно можно было доверять.

И тут же Кроссман почувствовал острый приступ голода, словно внутри замигал индикатор слишком низкого заряда аккумуляторов. Чувство было нечеловеческим. Совсем. Но, выбрав стратегию не перечить столь странным позывам, он покинул автобус и направился вдоль улицы в поисках кафе или бистро. Вскоре в глаза бросилась вывеска ресторанчика «Quick».

Заведение было стандартным фаст-фудом, одним из ресторанов французской сети быстрого питания, забитым людьми. Кроссман выждал приличную очередь, и, набрав побольше разной снеди, отправился искать подходящее местечко. Почти все стулья были заняты, и он с трудом отыскал возможность примоститься у края длинного узкого стола, рассчитанного на восьмерых едоков.

Он не мог видеть, что происходило неподалеку, но именно за пределами ресторанчика разворачивались события, касающиеся Кроссмана напрямую. Дело в том, что глава лионского отделения «Реликт Корпорейшн», месье Матис, задействовал корпоративную службу безопасности сразу после побега Кроссмана. У этой службы возможности были не меньше, а по ряду показателей больше, чем у местной полиции. Это мало кому было известно, но программа для камер слежения, которую «из благотворительных соображений» бесплатно распространяла «Реликт Корпорейшн», имела недокументированную функцию, отправлять информацию не только владельцу камеры, не только в полицию, но и в корпоративную службу безопасности. Поэтому, несмотря на доморощенную маскировку, стоило Кроссману оказаться в ресторанчике, система наружного наблюдения тут же идентифицировала его личность.

Как только это произошло, месье Матис уведомил по специальному каналу связи Рихарда Шнайдера, владельца корпорации.

– Как он мог сбежать, если на нем был контейнер с реликтом? – первым делом поинтересовался Шнайдер, сурово глядя на Матиса с монитора.

– Пока у меня нет ответа на этот вопрос, признался месье Матис. – Возможно, в организме Кроссмана, произошли какие-то изменения… Или поменялась его степень взаимодействия с внедрившейся сущностью.

– А другие пленники?

– Они не проявили никаких признаков активности, контейнеры с реликтом полностью лишили их не только сверхспособностей, но и обычных физических сил. Но Кроссман с самого начала от них отличался.

– Да уж. Похоже, Кроссману, в отличие от китайцев, удалось установить осознанный контакт с «подселенцем». Или что-то очень близкое к этому. Возможно, его амнезия, если он не симулировал, объясняется именно этим. А ведь китайцы помнили все, что произошло до контакта с аномалией. Однако сейчас практическую ценность для нас имеет не степень взаимодействия Кроссмана с сущностью, а степень взаимодействия его с реликтом. Если, по каким-то причинам, Кроссман выработал иммунитет, то нам его поймать будет сложно. Или невозможно. И дел он в городе способен таких натворить, что это может серьезно угрожать имиджу корпорации.

– Это я понимаю. Но одна из версий ставит под сомнение выработку иммунитета.

– Это какая же? – заинтересовался Шнайдер.

– Камера, установленная в палате Кроссмана, зафиксировала, как его посещал Ичин. Что там происходило, в кадр не попало, Ичин закрывал обзор своим огромным телом.

– Но можно предположить, что он изъял контейнер с реликтом из кармашка… – Шнайдер кивнул. – Где сейчас Ичин?

– Скорее всего, на пути в Японию. После его эмоционального выступления на совещании, где решалась судьба Кроссмана, трудно ожидать иного.

– Значит, у него был и мотив, и возможность, – нахмурившись, произнес Шнайдер. – Но это скорее хорошо, чем плохо. Если Ичин подменил контейнер в спинном кармане, то мы можем блокировать Кроссмана реликтом.

– А если не подменял? – негромко спросил месье Матис. – Если реликт не подействует? Что тогда устроит Кроссман при задержании? И второй вопрос, сколько реликта потребуется, чтобы блокировать Кроссмана на расстоянии? Это когда реликт лежит в спинном кармане, его нужно немного. А так? У нас может не оказаться нужных порций здесь, в Лионе. У нас есть только бронебойные пули с сердечниками из реликта.

– Так это выход! – обрадовался Шнайдер. – При прямом контакте с телом хватит и сердечника! В кармашке то был вообще микронный слой.

– А скорость? – осторожно напомнил Матис. – Чем больше скорость сближения реликта с источником аномальной активности, тем больше вероятность детонации. Не боитесь, что рванет?

– Надеюсь, что рванет! – злорадно ответил Шнайдер. – Тогда одним выстрелом уничтожим и Кроссмана, и сущность, а секреты так и останутся секретами. Как объяснить взрыв на улице, мы найдем. Тихонечко перекройте пешеходное движение, выставите оцепление, а когда Кроссман покинет ресторанчик, снайпер всадит в него пулю с реликтом. И запомните, мне не важно, будут ли жертвы. Откупимся, если что. Никто не сможет связать взрыв с нашей деятельностью, а на остальное плевать. Понятно?

– Да. Но у меня еще вопрос. Как все это объяснить руководителю операцией? Даже если я ему выложу всю правду о темной сущности в теле Кроссмана, он сочтет, что стал объектом неудачной шутки.

– Ничего нельзя говорить! – Шнайдер поднял указательный палец. – Кроссман, и все, что с ним связано, является абсолютно секретной информацией. Тем более, как вы верно заметили, мало кто поверит в правду. Руководитель операции должен знать всего две вещи. К Кроссману ни при каких обстоятельствах нельзя применять открытую агрессию, и поразить его следует только специальным боеприпасом. Это все.

Когда изображение Шнайдера исчезло с экрана, месье Матис вызвал начальника корпоративной службы безопасности, и дал ему все необходимые распоряжения. И сразу закипела работа. Кроссман еще не успел доесть купленные гамбургеры, когда, под видом обычных посетителей, в очередь встали трое оперативников в штатском. Кроссман, поглощенный едой, не обратил на них никакого внимания, а сущность внутри не мешала сознанию выполнять рутинную деятельность, до минимума ослабив контроль. Но когда автобус с затемненными стеклами припарковался неподалеку от ресторанчика, темное нечто внутри Кроссмана активизировалось. Оно почуяло опасность. Оно это очень хорошо умело делать. Никакая интуиция, никакое предчувствие не могло в этом навыке сравниться с ним.

Стоило сущности взять на себя часть контроля, Кроссман тоже ощутил неясное беспокойство. Но теперь он уже понимал, что дело не в предчувствиях, что это подает сигнал «его лошадь». К счастью, сущность не взяла на себя контроль полностью, оставив разуму возможность не только анализировать происходящее, но и принимать решения в неких общечеловеческих рамках. Кроссман уже понимал, что если сам он не найдет выхода в этих рамках, сущность возьмется решать это другими, совершенно нечеловеческими способами. Этого хотелось избежать.

Было ясно, что черный микроавтобус припарковался у ресторанчика неспроста. Скорее всего, данные беглеца передали в розыск, и отследили через камеры наблюдения. А что дальше? Дальше его попытаются задержать. Но Кроссман готов был на многое, только бы не возвращаться в тесную палату в роли лабораторной крысы. С одной стороны, он ничего не помнил, но с другой в нем накрепко засело ощущение ужаса и унижения, связанного с пребыванием в плену. Оно исходило не из памяти, а от темной сущности, угнездившейся внутри. Но Кроссману приходилось принимать ее состояния, как собственные. Слишком уж крепко они срослись, и продолжали сливаться.

Пока Кроссман размышлял, как поступить, из автобуса за ресторанчиком наблюдал Виктор Плант, которого начальник службы безопасности назначил руководить операцией по захвату беглеца.

– Шеф, здание полностью блокировано, – услышал он в наушнике гарнитуры доклад одного из оперативников.

– Никаких активных действий не предпринимать! – велел Плант. – Одному снайперу занять позицию так, чтобы простреливалась улица у главного входа, другой пусть блокирует, на всякий случай, технический выход, откуда объедки вывозят.

– У нас внутри пятеро оперативников в штатском! – сообщили в эфире. – Мы можем без шуму и пыли ткнуть клиента шокером, а потом вы загоните внутрь группу захвата под видом «скорой». Комар носа не подточит!

Плант задумался.

– Нет, – все же ответил он. – Долго клиент там не просидит. Нажрется, и выйдет. А тогда уже отработает снайпер.

– Какой смысл его убивать, если можно взять тепленьким? – удивленно спросил в эфире командир группы захвата.

– Потому что приказы не обсуждают! – волевым тоном отрезал Плант.

Между тем сущность, слившаяся с Кроссманом, раскинула невидимые никому щупальца во все стороны и собирала, впитывала и анализировала получаемую информацию. Она не понимала ни одного из человеческих языков, она оперировала лишь действиями и намерениями, собирая их в понятную ей картину. Для нее не было разницы между произнесенной фразой, жестом, записью в журнале, или радиоволной. Для нее это все было просто информацией. Чьими-то побуждениями к тем или иным действиям. И когда в окружающем пространстве мелькнула идея пули с сердечником из реликта, тварь завибрировала от беспокойства. Она прекрасно понимала, что такое реликт, и как он способен воздействовать на нее. Реликт был единственный фактором, который способен остановить ее, ограничить, или даже убить. Что угодно она могла допустить, только не контакт с реликтом.

Пока тварь шарила щупальцами восприятия в окружающей информационной среде, Кроссман пребывал в крайне нестабильном состоянии. Его словно парализовало. Он не падал со стула, но не мог пошевелить никакой частью тела, не мог произнести ни звука. При этом он все видел сквозь багровую пелену, как на стройплощадке, и все слышал, но как-то странно, словно чужая речь утратила приписанный словам смысл, а превратилась просто в набор изменений давлений воздуха на барабанных перепонках. В звук, как он есть.

Сознание оказалось оттеснено вглубь личности. Оно продолжало работать, но перестало контролировать тело. Лишь подсознание выполняло привычные ему функции поддержания дыхания, сердцебиения и температуры тела. Кроссман не мог припомнить, чтобы до такой степени когда-то терял контроль над собой. Тем не менее, он чувствовал, как информация из окружающего мира вливается в его мозг, словно по проводам, создавая не словесные оценки, а лишь яркие образы, окрашенные инстинктивным ответом. Сущность, контролирующая тело, не знала ни слова «снайпер», ни слова «сердечник», ни слова «реликт». Но при этом понимала любой из этих образов на уровне того, как они способны изменить ее собственное состояние.

Воспринимая энергию радиоволн, изменения звукового давления, перемещение и расположение энергетических сгустков тепла и массы, сущность пришла к выводу об опасности ситуации, в случае выхода наружу. И, без затей, заблокировала тело Кроссмана в сидячем положении. Он остался за столом, перед ним на подносе лежал недоеденный бутерброд, но никаким усилием разума или воли он не мог изменить ситуацию. Он словно превратился в статую, в манекен, внутри которого теплится разум.

Между тем время шло, ничего не менялось, и Плант, сидя за пультом в автобусе, забеспокоился. Он связался с наблюдателями в зале, приказал направить на Кроссмана объективы скрытых камер, а так же вывел на монитор изображение с камер наблюдения в зале ресторана. Но все мониторы показывали одно и то же – Кроссман сидел неподвижно, с ничего не выражающим лицом, и не было никаких признаков, по которым можно было бы сделать вывод о его плане дальнейших действий.

Подумав, Плант передал в эфир о положении дел, чтобы не томить бойцов ожиданием в неизвестности.

– Он так и до закрытия может просидеть! – прозвучал в динамике рации голос командира группы захвата. – А оно в двадцать три часа.

На самом деле, командир был прав. Группа захвата хорошо работает на адреналиновом стимуле, когда надо бежать, крушить, стрелять. Несколько томительных часов ожидания могли в значительной мере ослабить ее боеспособность. У снайпера тоже нервы не железные, их придется довольно часто менять.

Плант связался со старшим наблюдателем в зале, и велел переговорить с руководством, попросить устроить небольшой технический перерыв, компенсировав простой финансово. Через пятнадцать минут пришел ответ о согласии. Один из уборщиков вывесил на дверях табличку «Закрыто», но нужно было дождаться, когда посетители сами покинут ресторан. Иначе не миновать паники, которой, без сомнения, воспользуется беглец. Если он смешается с толпой, снайперу работать будет трудно. И не в том дело, что Плант боялся случайных жертв, ему на них было наплевать. Он понимал, что количество «специальных боеприпасов», выданных для поражения Кроссмана, весьма ограничено, и тратить их, просто паля в толпу, не получится. Выдано было всего три патрона. Не разгонишься.

– Откуда он вообще узнал, что за порогом ждет снайпер? – поинтересовался наблюдатель в эфире.

У Планта не было ответа на этот вопрос. Тем не менее все говорило о том, что Кроссман осознает суть ситуации, и не собирается покидать заведение. Постепенно народу в зале становилось все меньше. Те, кто поел, выбирались на улицу, а новых внутрь не пускали. Плант понимал, что Кроссман, рано или поздно, заметит это. Но тот продолжал сидеть неподвижно. Это все сильнее действовало на нервы.

– Может позицию снайпера поменять? – раздался в эфире голос командира группы захвата. – Народу станет меньше, пусть стреляет через окно.

Это был вполне адекватный вариант, но непредсказуемость ситуации мешала Планту сосредоточиться. Он не понимал, почему Кроссман сидит, не меняя позы, прекрасно видя, что людей становится меньше. Или их еще не настолько мало, чтобы это стало заметно?

Внезапная идея возникла в голове Планта. Эту ситуацию можно было использовать! Достаточно было, взамен выходящих из зала людей, ввести переодетых бойцов группы захвата, для массовости. Не мешкая, он тут же передал в эфир соответствующий приказ. Уже через десять минут неподалеку остановился грузовичок с цивильными костюмами из корпоративных запасов. Бойцы, не снимая бронежилетов, принялись натягивать поверх них брюки и пиджаки.

Вскоре баланс посетителей в зале начал восстанавливаться. Случайных людей почти не осталось, а их место заняли переодетые штурмовики. У некоторых на бронежилетах были закреплены индивидуальные камеры, так что теперь Плант мог получать изнутри еще более полную информацию. Вот только понимания это не добавляло. Создавалось ощущение, что Кроссман собирался ждать внутри не закрытия ресторана, а второго пришествия.

Никогда еще Плант не ощущал себя настолько беспомощным. По сути ведь, плевое дело – заломать гражданского в помещении, заполненном бойцами корпоративного спецназа. Но, с другой стороны, руководство озвучило строгий приказ о недопустимости применения открытой агрессии. Оставался лишь вопрос, для кого именно он не должна быть открытой.

Пришлось связаться по телефону с месье Матисом и обрисовать ему ситуацию.

– Мне нужно знать, что делать дальше, – признался Плант. – Сколько ждать? Час, два? До ночи? Если он вообще не собирается выходить?

– Какие есть варианты? – в голосе Матиса стали заметны нотки крайнего напряжения.

– Я думаю, варианта два. Первый, поменять позицию снайпера так, чтобы он смог пустить пулю через окно.

– Нет, этого делать нельзя, – уверенно заявил Матис. – Если он сидит в ресторанчике и не выходит, значит, понимает, что его ждет.

– Вы серьезно? – осторожно поинтересовался Плант. – Ему неоткуда узнать про снайпера!

Месье Матис не собирался на это отвечать. В отличие от Планта, он владел всей доступной информацией, и понимал, что если сущность почуяла наличие снайпера или реликта в пуле, то почует и смену огневой позиции. В этом случае может произойти самое страшное – сущность воспримет это как акт открытой агрессии, со всеми вытекающими последствиями. От одной мысли об этом у месье Матиса по телу пробежала волна мурашек.

– Какой еще есть вариант? – поинтересовался он у Планта.

– У нас в зале уже не осталось случайных людей. На их место мы завели переодетых штурмовиков. Можно тихонько ткнуть клиента электрошокером, а затем завернуть ему ласты.

– Мысль интересная, – оценил Матис. – Вот только ласты заворачивать не надо. Вам нужно взять у снайпера один из специальных боеприпасов, снарядить его в другую винтовку, и пристрелить Кроссмана именно этой пулей, как только он отключится после электрошока.

«Серебряная она что ли, – подумал Плант. – Хотя, на шутку не похоже».

– Хорошо, я понял! – вслух произнес он.

– Это не все. До того, как Кроссман потеряет сознание, категорически нельзя приближаться к ресторанчику с этой пулей. Понятно? Только после того, как вырубите Кроссмана, нужно все сделать раньше, чем он придет в сознание. Только в этой последовательности! И без самодеятельности. Головой отвечаете. Ясно? Я лично изображение со всех камер пересмотрю. И если нарушите инструкцию, я с вас лично шкуру спущу.

– Все ясно.

– Ну и отлично, – ответил Матис, и оборвал связь.

Плант фыркнул. Он занимал не последнюю должность в системе безопасности «Реликт Корпорейшн», и понимал, что у этой компании не мало секретов, или, точнее, скелетов в шкафу. Но какая-то особая пуля – это уж слишком. За этим крылось что-то вполне рациональное, в этом не было сомнений, но очень уж странно звучало. Точно ясно было лишь одно – нарушать приказ нельзя, ни при каких обстоятельствах. Лучше провалить задание, выполнив все инструкции в точности, чем выйти победителем, а заем вылететь с очень доходной и престижной службы за нарушение приказа.

Плант передал распоряжение снарядить еще одну винтовку особым боеприпасом, но велел стрелку держаться от ресторанчика на приличном удалении. Затем связался с командиром группы захвата, и приказал:

– Пустить в ход шокер! Работает один человек, остальные не двигаются.

– Есть! – прозвучал в эфире ответ.

Плант прильнул к мониторам камер. Изображение траснлировалось сразу по нескольким каналам – один монитор показывал шесть картинок с оперативных видеорегистраторов, другой четыре изображения со внутренних камер.

Было видно, как ближайший к Кроссману штурмовик, не вставая со стула, снял с пояса электрошокер, и ткнул беглеца в шею. Или хотел ткнуть. Плант не усел этого разглядеть. Камеры, просто выключились. Все до единой. В один момент.

– Что за черт? – выругался Плант.

И тут же воздух содрогнулся от мощного взрыва. Стекла ресторанчика вынесло наружу снопами сверкающих брызг, на асфальт грохнулось несколько дергающихся в конвульсиях тел, среди которых были в основном переодетые бойцы группы захвата.

– Вот сука! – Плант ударил ладонью по краю пульта. – Откуда у стервеца взрывчатка?

Совершенно не представляя, что делать дальше, он связался месье Матисом.

– Немедленно отвести людей! – приказал тот. – Не проявлять никакой агрессии! Если объект попытается скрыться, не задерживать! Попробуйте установить слежку.

– Скрыться? – ошарашено произнес Плант в микрофон. – Да тут разнесло все на хер! Простите, месье Матис. Килограммов пять в тротиловом эквиваленте. Вряд ли внутри кто выжил.

– Выполняйте приказ! Я высылаю группу зачистки!

Плант откинулся на спинку кресла, не понимая, что происходит. Ему уже приходилось сталкиваться с тем, что начальство что-то недоговаривает, но впервые ему пришлось столкнуться со столь ярким проявлением несоответствия между собственным представлением о реальности, и самой реальностью.

– Отвести людей! – приказал он агентам.

Никто не ответил, но в этом, как раз, не было ничего удивительного. Вряд ли кто внутри вообще уцелел после взрыва.

Тем временем месье Матис вызвал к себе в кабинет командира группы зачистки Алекса Рекса. Тот был огромным, лысым, жилистым, с длинными мослатыми ручищами. Безупречный костюм «двойка» висел на нем, как на огородном пугале. В отличии от Планта, Рекс был куда более осведомлен о секретах «Реликт Корпорейшин», что подтверждалось его высоким уровнем доступа. Выслушав шефа, Алекс сразу понял, с чем придется столкнуться, так как, в качестве силовой поддержки, именно он и его люди принимали участие в экспериментах над Кроссманом.

– Контейнеры с реликтом нам выделят? – спросил Рекс, сложившись пополам, и опустившись в кресло без приглашения.

– Выделят, – не скрывая недовольства ответил месье Матис. – Но доставить их на место следует отдельным спецтранспортом. Чтобы эта тварь не учуяла вещество и не приняла его присутствие за акт агрессии. А то мы будем ловить Кроссмана до скончания времен. В разрушенных до основания городах.

– Ну, а как без реликта? – Рекс почесал огромной ручищей бритую голову и откинулся на спинку кресла.

– Нежно! – процедил сквозь зубы месье Матис. – После такого взрыва Кроссман потерял много энергии. Скорее всего, окуклится, и впадет в анабиоз, как после эксперимента по деформации. Помнишь? Поэтому нежно, нежно. Пройдете, посмотрите что там к чему. Если тварь там, подтащите реликт и заблокируете ее. Дальше коробочку на спину, и привет родителям.

– Ясно. – Рекс осклабился и задорно сверкнул глазами.

– Только не устройте мне там реликтовую детонацию! – с нажимом произнес месье Матис. – И так у нас проблемы с внедрением. Если в СМИ просочится информация о взрывоопасности реликта, Шнайдер нас с говном смешает.

– Да научились уже, без детонации… – отмахнулся Рекс, продолжая хищно ухмыляться.

– Возьми с собой пушечное мясо, а своих людей береги.

– Наш спецназ, или полицию привлекать? – лениво поинтересовался Рекс.

– Наш. Все, свободен! Я предупрежу муниципалитет, чтобы не вмешивались с полицией и пожарными.

– А почему сразу не применили контейнеры с реликтом? – спросил напоследок Рекс.

– Во-первых, мы боялись, что Кроссман учует реликт в больших количествах. Ты же знаешь, он это умеет. Поэтому мы хотели, чтобы снайпер пустил начиненную реликтом пулю с приличной дистанции, когда Кроссман выйдет на улицу. Во-вторых, как объяснить Планту, что в контейнерах, и почему Кроссман их будет бояться?

– А меня трудно было сразу привлечь?

– Ты – ценный сотрудник, – без намека на лесть сообщил месье Матис. – Кроссмана мы достанем, рано или поздно, а тебя потерять не хотелось бы.

– Понятно. Но, я так понимаю, Кроссман учуял сердечник из реликта даже на снайперской дистанции, и не стал выходить.

– Именно так. Тут уже, сам понимаешь. Не сработал план «Эй», переходим к плану «Би».

Вскоре два черных автобуса подкатили к ресторанчику «Quiсk». Плант, надо отдать ему должное, сработал неплохо, выставив импровизированное оцепление из своих оперативников и двух прибывших нарядов жандармерии. Рекс, облаченный в черный штурмовой бронекомбинезон с реликтовым напылением на карбоновых пластинах, выбрался из автобуса и махнул Планту. Шлем он оставил в машине, считал его излишеством в городских условиях.

Никаких признаков пожара в здании не было, но Рекс и не ожидал их увидеть. В отличии от Планта, он знал, что взрыв вызван не взрывчаткой, а действиями самого Кроссмана, это много раз случалось во время экспериментов, проводимым над пленником. Тела с асфальта уже убрали, так что зевакам глазеть особо было не на что. Да те и не особо стремились, после ряда терактов совсем уж осатаневших «желтых жилетов» во Франции. Наученные горьким опытом, горожане теперь стремились держаться подальше от сомнительных мест.

– Никто не выходил? – спросил Рекс у Планта.

– Смеешься? – фыркнул тот.

– Первая группа, на зачистку, – приказал Рекс в микрофон гарнитуры.

Из автобуса, грохоча подошвами штурмовых ботинок, выбралось пять бойцов в комбинезонах и шлемах, вооруженных короткими штурмовыми автоматами с глушителями. Не мешкая, они заняли позиции у окон, после чего запустили внутрь небольшого гусеничного робота с видеокамерой. Через минуту механическая черепаха выползла обратно на улицу, а один из бойцов показал жестом: «Все чисто, внутри только трупы». Он первым скользнул внутрь, за ним остальные. У каждого на шлеме имелась компактная видеокамера, поэтому Рекс поспешил в автобус, где можно было наблюдать за происходящим через мониторы.

– Цель не видна… – отрапортовал занявший позицию снайпер.

– Если объект покажется, стрелять без команды, на поражение, – приказал Рекс.

– Вперед, вперед! – кричал по связи командир штурмовой группы.

Рекс устроился в кресле перед мониторами, но на них лишь мелькали быстрые невнятные тени. Впрочем, было понятно, что бойцы без проблем заняли помещение зала для посетителей.

– Здесь чисто, – отрапортовал командир.

Он замер, давая Рексу возможность разглядеть обстановку. Всюду валялись тела и обломки мебели. В одном месте обвалилась тонкая кирпичная перегородка, засыпав пол обломками.

– Он, наверняка, прячется в подсобных помещениях, – прикинул Рекс. – Вторая группа на крышу!

Но ни он, ни штурмовики, начавшие перегруппировку, не заметили, как труп погибшего при взрыве оперативника, ничком валяющийся у стойки раздачи, тихонько поднялся, осторожно вынул из-под полы пиджака нож и, подкравшись сзади, перерезал горло одному из штурмовиков. Рекс только увидел, как изображение с нашлемной камеры дернулось, после чего объектив неподвижно уставился в потолок. Затем началась стрельба, и, судя датчикам биометрии, еще двое бойцов вышли из строя.

– Черт! – выкрикнул в микрофон командир группы.

После этого боец выпустил еще одну очередь по мертвецу, голова которого уже и так была изуродована несколькими попаданиями.

– Что там происходит? – взволнованно уточнил Рекс.

– Вторичное возбуждение, – ответил командир штурмовой группы. – Один из дебилов в гражданском ожил и задал нам перцу.

– Трупы добивать в голову! – приказал Рекс. – Внимательно следить за напарниками.

Вспышки выстрелов осветили помещение ресторанчика – добивали лежащих.

– Хватит палить! – скривившись, передал в эфир Рекс, но сразу же после этого среди бойцов разорвалась граната.

– Проклятье, что там у вас происходит?! – заорал Рекс, но командир штурмовой группы погиб при взрыве, и ответить не мог.

Изображение с уцелевших камер показывало, что оставшиеся бойцы ведут с кем-то ожесточенный бой.

– Вторая группа! – Рекс вызвал командира группы, занявшей позицию на крыше. – Быстро внутрь! Соблюдать крайнюю осторожность! Следить за мертвяками. Выявлен факт вторичного возбуждения.

Бойцы вынесли люк чердачного хода небольшой порцией взрывчатки, и заняли длинный служебный коридор второго этажа. Их нашлемные фонари резали задымленный воздух лучами.

– Чисто! – донеслось по радиосвязи.

– Здесь вниз лестница! – отрапортовал один из бойцов, и тотчас пуля, пущенная с короткой дистанции, снесла ему голову.

В здании снова разразилась пальба, и командир второй группы вышел из строя.

– Мы под огнем! – кричал кто-то.

Рекс слышал, как штурмовики гибли один за другим, но что там происходило, разглядеть не мог. Судя по биометрическим датчикам, людей внизу оставалось лишь двое, когда в дело пришлось ввести группу зачистки. Это были бойцы особого ранга, и с особым уровнем секретности, подразумевавшим особую осведомленность. Без всяких переговоров в эфире они достали из подъехавшей машины контейнеры с реликтом и разделились на две группы. Одна зашла внутрь ресторанчика с черного хода, другая с центрального, чтобы отрезать беглецу любые пути к отступлению.

Но через миг в эфире раздался настолько мощный свист, что Рекс сорвал с себя гарнитуру. Это было нечто новенькое. Вся электроника вышла из строя, словно рядом кто-то запустил генератор мощного электромагнитного импульса. Это осложняло задачу, так как ни Рекс не мог отдать команду группе зачистки, ни ее командир не мог отрапортовать о происходящем внутри.

Спустя пять минут из здания никто не вышел. Рекс, не скрывая раздражения, выбрался из автобуса и отправился лично проверить здание. Бойцов из группы зачистки, проникших в ресторан через главный вход, он обнаружил в нескольких метрах от порога. Все они были мертвы, от тел исходил сизый дым, пахло горелой плотью. Контейнеры с реликтом валялись на полу.

Остальных Алекс нашел у черного хода, им тоже не удалось зайти далеко. Пришлось собраться с духом и пройтись по зданию самому, тщательно проверяя все подсобные помещения. Но осмотр не дал никаких результатов. Кроссман словно испарился, хотя, зная его способности, подтвержденные экспериментами, «словно» можно было и не употреблять. Впрочем, до телепортации в экспериментах дело не доходило. Но тем Кроссман и отличался от других пораженцев, что степень его взаимодействия с чуждой сущностью выходила за всякие рамки. У всех, кроме него, происходило лишь поражение тела, а Кроссман сросся с жуткой субстанцией, и превратился из человека вообще непонятно во что. Его и пораженцем-то назвать теперь язык не поворачивался. Скорее уж симбиот.

Глава 3. В которой Томас Кроссман приходит в сознание, отказывается от предложенного женщиной секса, жалеет об этом, и напивается в стельку.

Сознание вернулось к Кроссману, как вспышка молнии – резко, оглушительно, но без всяких последствий вроде тошноты или головной боли. Он просто ощутил себя лежащим на спине, посреди широкой саванны. В блекло-голубом небе полыхало жаркое солнце, а ветра почти не было, он едва колыхал сухие метелки диких злаков. Скосив взгляд, можно было разглядеть неподалеку одинокое дерево с плоской кроной. Классический африканский пейзаж.

Кроссман попытался вспомнить, что было до этого. С неожиданной легкостью память выдала сразу несколько образов, а затем и всю череду событий, начиная с удара электрошокером.

После треска разряда сознание Кроссмана помутилось, но не отключилось полностью, уступив место тут же вынырнувшей из глубин темной сущности. Только теперь она не просто придала сил или осторожно направила в нужном ей направлении. Нет, теперь она показала свои зубищи в полный размер. И не просто показала, а пустила их в ход. Смертоносная, разрушительная, столь сильно подавляющая, что Кроссман, выйдя за грань реальности, там и остался, как сторонний наблюдатель.

Рухнула призрачная стена, и человеческое сменилось чем-то иным. Кроссман был прав, когда предполагал, что сущность внутри обладает каким-то «чутьем», неким дополнительным портом восприятия. Но это восприятие было так же далеко от привычного людям, как компьютерный код далек от жареной сосиски. Сущность внутри Кроссмана вообще лишена была зрения, обоняния, осязания и других привычных чувств. Но зато она воспринимала окружающее пространство неким прямым, непосредственным образом, воспринимала в нем такие взаимосвязи, которые пока недоступны не то что человеческим чувствам, но и самым чутким приборам.

Она воспринимала первичную информацию Мироздания в виде сложнейшего многомерного штрих-кода. При этом воображение рисовало нечто вроде пересекающихся в разных направлениях серебристых струн, концы которых терялись в безднах бесконечности. Эти струны густо пронизывали тьму остального пространства, и несли информацию о свойствах всех окружающих объектов, обо всех причинно-следственных связях между событиями. Каждая группа струн словно описывала закон, по которому объект взаимодействует с окружающим миром. Но эти законы сущность умела не только читать, но и менять в широких пределах, в рамках занимаемой локации.

После удара шокером сущность изменила группу струн, описывающих взаимодействия сердца противника с мозгом. И оперативник рухнул, как подкошенный, пуская с губ пену.

Вмешавшись в сознание другого оперативника, сущность заставила его сначала пристрелить товарища, а затем застрелиться самому. Это было просто. Как переписывать компьютерный код. Просто двигаешь струны, отвечающие за те или иные модули информации. И даже мертвые, с еще не остывшими нервными клетками, легко поднимались и двигались, подобно чудовищным куклам.

Ворвавшиеся агенты не обратили внимания на мертвых, и двое из них были убиты зомбированным трупом. Штурмовики догадались расстреливать оживших мертвецов в головы, но забыли пристрелить своих, только что убитых, товарищей. Началась подлинная бойня, где любой мертвец превращался в бойца, с каждым ударом или выстрелом увеличивая число союзников. В итоге группы, посланные на штурм с разных сторон здания, сражались друг с другом.

Вскоре все стихло. Темная сущность внутри Кроссмана чуть отступила, дав волю разуму. У Кроссмана возникло желание забиться в любую комнатку, в любую щель, спрятаться, вжаться. Что он и сделал, найдя подсобку с вениками, щетками и ведрами. Струны все еще были видны, но обычным человеческим умом Кроссман не мог понять, что с ними делать. Информация, записанная ими, была слишком сложна, на ее анализ не хватало обычных вычислительных способностей мозга.

Ясно было лишь то, что его ищут. Всюду сновали вооруженные люди, выбивали двери ногами, шарили в темноте тугими лучами тактических фонарей. Сущность, вяло манипулируя струнами, отводила внимание бойцов от крохотной каморки, в которой сгорбился и дрожал от страха Кроссман.

Струны, струны… Лавина информации хлынула в мозг Кроссмана, и разум отшатнулся от этого свирепого потока в глубины личности, всецело уступив место сущности. Единственное, что запомнилось – образ африканской саванны, джип, приткнувшийся у обочины грунтовой дороги, и неподвижные фигуры туристов в нем.

Теперь та же саванна простиралась не в воображении, а в реальности, убегая во все стороны. Ощущение было странным. Будто удалось вытащить в реальность из сна конфету, и съесть ее. Но, к собственному удивлению, мгновенное перемещение из Лиона в Африку Кроссмана не особенно озадачило. Если новая сущность могла управлять реальностью в широких пределах, просто переписывая информацию о ней на первичном уровне, почему бы ей, в случае крайней необходимости, не переписать координаты, физически занимаемые человеком в пространстве? В рамках парадигмы, созданной на основе личных наблюдений, это было вполне логично. В любом случае, происходившее в ресторанчике было не меньшим бредом, чем телепортация. Надо было взять себя в руки и уговорить разум с этим смириться.

Кроссман приподнялся и сел. В тени дерева лежало около пяти гиен, но нападать на человека они не думали, лишь поглядывали настороженно. Они были бы рады уйти, но, не чуя непосредственной опасности, ленились покидать прохладное место.

Больше не оставалось сомнений в реальности темной сущности, она слишком ярко себя показала. И если раньше ее проявления можно было списать на психические отклонения, то теперь у разума не было ни малейшей возможности уцепиться за эту соломинку. Сущность жила внутри, это очевидно, но ее природа оставалась загадкой. Как и принципы, с помощью которых она напрямую трансформировала реальность. С другой стороны, мы слишком мало знаем о мире, чтобы делать далеко идущие выводы.

Неожиданно Кроссман вспомнил о теории голографической вселенной, выдвинутой, Дэвидом Бомом, сотрудником Лондонского университета. Он доказывал, что материальный мир, в виде трехмерного пространства, заполненного частицами и полями, каким мы его знаем, является не более, чем иллюзией. Что существует не сам мир, а лишь информация о нем, записанная волновым образом в самой структуре пространства. Мы воспринимаем эту информацию, словно читаем книгу, и на основе «прочитанного» представляем себе объемные картины реальности.

Как бы то ни было, у Кроссмана теперь было куда более веское доказательство существования некого «первичного кода Вселенной», чем у Бома. Потому что он его не только видел, не только воображал, он его менял, посредством искажения струн, меняя через это саму реальность. И это не было галлюцинацией. К сожалению.

Особенно кошмарным казалось теперь полное отсутствие контроля этой способности. Стоило возникнуть любой опасности, сущность тут же брала на себя все бразды управления, и творила, что хотела, не сообразуясь ни с законом, ни с моралью, ни с какими-то общечеловеческими принципами. И не было возможности ее остановить.

«Может они заразили меня каким-то вирусом?» – подумал Кроссман.

Но идея была дурацкой. Никто никогда не слышал о вирусах, способных полностью брать под контроль сознание. И, тем более, никто не слышал о вирусах, способных менять законы реальности.

«Жаль… – мелькнула в голове мысль. – Если бы это был вирус, от него можно было бы вылечиться».

Но лекарства от жуткой способности у Кроссмана не было. Единственное, что он мог предпринять в сложившейся ситуации, это избегать любой опасности, так как в обычных условиях сущность никак не проявляла себя.

Обернувшись, Кроссман увидел город. Далеко, километрах в шести за спиной. Сказать, что тот выглядел странно, значит, не сказать ничего. Прямо из ровного стола саванны, напоминая серые кристаллы, тянулись в небо бетонные небоскребы, каждый не менее пятидесяти этажей. Их было несколько десятков, они имели общий стиль, но не были полностью одинаковыми. Некоторые украшали шпили, крыши других сходились гранями в пирамиды Такие небоскребы строили в самом начале двадцатого века, а потом восторженно, видимо из ностальгии, рисовали в комиксах. Ни в Америке, ни в Европе, этих хмурых бетонных монстров с окнами-бойницами почти не осталось, все заменили сверкающие, как зеркала, башни причудливой формы. Но тут время словно остановилось или, скорее, текло по альтернативному руслу. Что сподвигло архитекторов на подобную архаику, понять было сложно.

Часовой пояс тут был тот же, что и в Лионе, или с небольшой разницей, поскольку утро лишь недавно полностью вступило в свои права. Но с каждой минутой жара все больше давала о себе знать. Кроссман понял, что нельзя терять время, иначе, ближе к полудню, преодолеть шесть километров окажется непростой задачей.

Примерно через два часа Кроссман добрался до окраины. Его впечатление о странностях города только усилилось. Кругом простирался серый бетон стен, асфальт улиц и тротуаров, на которых местами виднелись круглые жестяные баки для мусора без намека на раздельный сбор отходов. Окна во всех зданиях выглядели непривычно узкими, а скупые вывески из неоновых трубок лишь подчеркивали общую архаику. Совершенно намеренную, на взгляд Кроссмана. Он ощущал себя, словно провалился в Готэм-сити через страницу комикса. Или в тот странный Нью-Йорк, в котором живет персонаж по прозвищу Тень. Эффект усиливали винтажные фонари на решетчатых фермах столбов и пересекающиеся под разными углами черные трубы пневмопочты на стенах домов. Хорошо еще, ярко светило солнце! А то бы совсем пробрало.

В любом случае, ничего подобного в африканской саванне Кроссман увидеть не ожидал. Вспомнились слова Ичина о Новой Африке.

«Что же произошло за годы, которые я не могу вспомнить?» – подумал Кроссман.

Он двинулся вперед, и вскоре первые люди повстречались на его пути. Но это лишь добавило таинственности, так как они, не смотря на светлый цвет кожи, в своем большинстве, ни одеждой ни манерами, не походили на современных европейцев. Больше всего они напоминали персонажей из черно-белых фильмов тридцатых годов. Мужчины в серых или черных костюмах, в лаковых туфлях и непременных белых гетрах, девушки в простеньких платьицах, и женщины в шляпках, серых пиджаках и в черных юбках.

Кроссман даже головой помотал, настолько сильным было ощущение, будто в его зрительном восприятии, как в телевизоре, повернули какую-то ручку, убирающую интенсивность цветности. Нет, цвета, конечно, никуда не исчезли. Голубело небо над головой, сочно, даже вызывающе, алели накрашенные губы девушек, а листья на деревьях были, как им и положено, зелеными. Но все это только усиливало впечатление навязчивой монохромности, как в черно-белом комиксе или на старой фотографии, где отдельные цвета нанесены художником избирательно.

Увидев чужака, все прохожие осторожно, чтобы не бросалось в глаза, отводили взгляд. И детей не было. Всем было от восемнадцати и старше. Причем, чернокожих среди них было явное меньшинство.

Кроссман обратился к двум белым женщинам, неспешно бредущим по тротуару.

– Здравствуйте, леди, – приветливо сказал он. – Я ученый, энтомолог. Отстал от своих коллег, и оказался в вашем городе. Мне нужна гостиница, я уверен, она у вас есть.

Одна из женщин приветливо улыбнулась и махнула рукой в сторону центра города, добавив на безупречном английском: «Вам туда». Ее улыбка, простая, словно детская, никак не соответствовала черно-белому архитектурному окружению. Кроссман поспешил придумать предлог, чтобы разговорить девушку, но она его опередила, сказав:

– А вы прямо из саванны?

– Да.

– Тогда, в первую очередь, вам надо к шерифу, а не в гостиницу.

– Особый режим? – догадался Кроссман, чуя недоброе.

– Особый что? Я не знаю, о чем вы, но у нас так принято.

– Хорошо, леди. А где полицейский участок?

Женщина показала в том же направлении, что и в первый раз, строго на запад. Кроссман усмехнулся и поблагодарил незнакомку.

– Вам больше ничего не надо? – понизив тон, спросила девушка, продолжая улыбаться.

Кроссман несколько опешил, не зная, чем вызван вопрос, и что на него можно ответить. И почему тон изменился?

– Он же только из саванны! – напомнила ей женщина постарше. – Идем!

Она взяла девушку за локоть, и потянула за собой.

– А закон? – взволнованным шепотом спросила девушка.

– Он о них не знает еще, – урезонила ее женщина. – И ни о чем не просил.

Кроссман сделал вид, что не расслышал этого короткого диалога, но в душе остался неприятный осадок. Сущность внутри тоже забеспокоилась, словно заворочался в берлоге огромный черный медведь. А она реагировала на опасность, это нельзя сбрасывать со счетов. Великое благо, что она сначала выполняла роль индикатора, и лишь потом показывала клыки. Учинить здесь то же, что он устроил в ресторанчике, решительно не хотелось.

Впрочем, было ясно, что именно вызывало тревогу. Упоминание о властях и особом режиме пребывания. Начнутся разговоры о документах, об установлении личности. Оказывается, даже в Африке от этого никуда не деться.

Сердце чуяло, что проблем с властями не избежать. Это не пугало. Точнее пугало не так, как раньше. Не инстинкт самосохранения напоминал о себе, а мутное воспоминание о том, как он перебил сотню вооруженных спецназовцев в забегаловке. Ладно, спецназовцы, им по контракту положено умирать. Но выпускать из себя кошмарное нечто посреди мирного города не хотелось до крайности. До истерики, если точнее. Но вот истерики допускать точно было нельзя.

Городок симпатичным трудно было назвать, но и некоторой эстетики он лишен не был. Эдакое ожившее ретро. Не само ожившее, разумеется, а кем-то и зачем-то с нуля созданное. Бросалось в глаза, что почти все люди, даже проходящие в одиночестве, улыбались. Улыбались мягко, естественно, но все же странновато на взгляд Кроссмана. Так улыбаются дети, взрослые теряют эту способность.

Вскоре Кроссман увидел первые автомашины. Причем, ни одной знакомой марки среди них не было, все были исключительно местного, африканского производства – простенькие, угловатые внедорожники, по стилю напоминающие нечто среднее между «Дефендером», «Виллисом» и советским вездеходом «ГАЗ». Цвета кузова разнообразием не пестрели тоже – либо защитно-зеленый, либо серый, либо ярко, вызывающе белый. У многих авто дверей не было вовсе, некоторые были крыты брезентовыми тентами, натянутыми на дуги. Но вообще машин было мало. После Лиона это бросалось в глаза.

Миновав несколько кварталов и завернув за угол, Кроссман попал на довольно большую площадь, с которой выезжал автобус, испускающий черные выхлопы… Он тоже был словно из другой эпохи, чем-то похожий на трудолюбивого слона, с округлым задом и плоским передом. Он и серый был, точно как слон.

В любом случае, город был признаком цивилизации. Ее искусственность сильно бросалась в глаза, и трудно было понять, зачем было возводить этот ретро-город в столь удаленном и труднодоступном месте, а главное, зачем людям тут жить и играть в эту игру. В голове даже возникла мысль, что Кроссман попал на огромную съемочную площадку, но мелочи этому не соответствовали, и не соответствовал масштаб окружающего.

За спиной раздался рокот и короткий шелест тормозов. Кроссман оглянулся и увидел прижавшийся к тротуару автомобиль белого цвета.

– Здравствуйте. Вы кого-то ищете? – приветливо поинтересовался водитель.

Это был белый мужчина лет пятидесяти, с широким круглым лицом. Не смотря на возраст, его волосы, местами седые, хорошо сохранились, без намека на лысину, и были аккуратно уложены. Он тоже улыбался, но не так, как другие жители. Его улыбка была более привычной. Кроссман определил его в разряд не опасных.

– Здравствуйте. Ищу гостиницу, – ответил он.

– Садитесь, я подвезу, – открыл дверцу незнакомец.

Кроссман не раздумывая плюхнулся на пыльное переднее сиденье и захлопнул за собой дверь. Ноги после путешествия по пересеченной местности начинали давать о себе знать тупой болью в натруженных связках.

– Мартин, – коротко представился водитель. – Каким ветром вас занесло в наши края, если не секрет? Вы прямиком из саванны?

– А на автобусе я приехать не мог?

– Не могли, дорогой мой, – шире прежнего улыбнулся водитель. – С городом нет автобусного сообщения.

– Смеетесь? – Кроссман удивленно поднял брови.

– Ничуть. Итак, вы из саванны. Кто-то рассказал вам о городе?

– Бушмены. Они подобрали меня и помогли прийти в себя.

Мартин рассмеялся.

– Вы не могли попасть сюда случайно, – уверенно заявил он. – Вы либо прибыли сюда, чтобы найти путь к самому себе, прекрасно зная, что ищите, либо вы агент иностранной разведки. Впрочем, вы еще можете быть потерявшимся туристом, такое тоже бывает. Но редко.

– А ученым? – спросил Кроссман с легким нажимом.

– Ха! – Мартин хлопнул ладонью по рулю. – Вот я старый дурень. Мог бы догадаться. Приличная одежда, американский акцент, грамотная речь. Откуда вы?

– Из Лиона, – честно ответил Кроссман.

Кроссман отметил, что Мартин говорит таким тоном, словно задавать подобные вопросы незнакомцам было его служебной обязанностью. Впрочем, это могло быть и не так. Мартин мог оказаться веселым простачком, выведывающим информацию из любопытства. Но… Вся обстановка говорила скорее за первый вариант.

– Понятно. – Мартин тронул машину с места. – Что случилось?

– Сам не понимаю, – неожиданно для самого себя ответил Кроссман. – Заснул в палатке, очнулся утром, в саванне. Грешить могу лишь на приступ лунатизма.

– А навигатор? – уточнил Мартин.

– Потерял, когда пришлось драпануть от гиен, – не моргнув глазом, соврал Кроссман.

– Погнались?

– Нет, остались под деревом.

Кроссман заметил, как Мартин тут же расслабился. Видимо, на основании одного достоверного факта посчитал правдивой и всю историю.

– Далековато вас занесло… – задумчиво отметил Мартин. – Как вообще нашли город?

– Наугад, – ответил Кроссман. – Главное, что жив остался.

– Это да, – тут же закивал головой Мартин.

– Хотелось бы поскорее к своим, – со вдохом продолжил Кроссман. – Слава богу, хоть деньги есть. От вас как лучше добраться до крупного города с аэропортом?

– Вам нужно к шерифу, – ответил Мартин, проигнорировав желание собеседника выяснить подробности. – Но его с помощником сейчас нет в городе. Вы располагайтесь в гостинице, здесь вас никто не обидит. На днях вернется шериф.

– Хотелось бы верить, что я действительно скоро попаду домой, – устало произнес Кроссман.

Ему казалось, что в сложившейся ситуации лучше честно отыграть роль потерявшегося ученого, который больше всего на свете жаждет попасть обратно в Европу или Америку. На взгляд Кроссмана эта мотивация должна была показаться настолько естественной, что никому и в голову не придет задуматься, какими белыми нитками шита вся история. Конечно, годится она только для обывателей, шериф без труда разоблачит этот бред. Но что придумать для него, Кроссман пока не знал. У него было слишком мало информации о реалиях Новой Африки, чтобы состряпать адекватную ложь.

Впрочем, может встречи с шерифом вообще получится избежать. Надо осмотреться, понять, что к чему. Всегда найдется выход, если не быть раззявой. Несколько дней для человека с развитым интеллектом достаточно для сбора необходимой информации.

Хуже, что Кроссман сам не знал толком, чего хочет, к чему стремится. Обычно у людей есть какой-то собственный мир, какие-то родственники, работа, друзья, хобби, что-то, по чему или по кому скучаешь. К чему, или к кому, испытываешь тягу, и хочешь вернуться. Но Кроссман всего этого был лишен вместе с воспоминаниями. Возможно, все это было и у него. Но от прежней личности мало осталось, а значит, не осталось и мотиваций. Точнее, одна мотивация вырисовывалась четко и ясно. И была она очень простой. Выжить. Для начала выжить, и попасть в безопасное место.

– А как называется город? – как бы между прочим поинтересовался Кроссман.

– Никак, – спокойно ответил Мартин. – Зачем ему название, если поблизости нет других городов? Но в городских документах он значится, как Второй.

– Есть и первый?

– И третий, и пятый, – без особой охоты ответил новый знакомый. – Но они далеко друг от друга и не связаны каким-либо сообщением. У людей тут есть все необходимое, им незачем уезжать отсюда.

– Но шериф уехал тем не менее. – Кроссман хмыкнул.

– То шериф. Он по делам иногда вынужден ездить на машине в столицу округа, в Джубу.

По мере прояснения ситуации, если Мартин не шутил, конечно, она казалась Кроссману все более странной. Похоже, социальное устройство в нынешней Африке, или, как минимум, в данной стране, название которой пока было неизвестно, сильно отличалось от привычного и известного. С этим придется смириться, и принять, как есть. Как принимают погоду, без возможности ее изменить. Одно было ясно – город вряд ли можно считать безопасным местом. В первую очередь, похоже, чужаков тут не было. А если ты где-то, как ворона на мукомольной фабрике, то о какой безопасности может идти речь? В общем, очевидно было, что из этого города надо уносить ноги как можно быстрее. И не в саванну, конечно, к злющим, как выяснилось, гиенам, а в какой-нибудь нормальный африканский город, полный иностранцев-туристов. Если таковые еще остались в Новой Африке. Слишком уж она изменилась в сравнении с тем, что Кроссман знал об Африке прежней. Слишком. Так же сильно, как изменился сам Кроссман после побега.

Мартин довольно резко повернул руль, спеша проехать перекресток на разрешающий сигнал светофора. Это вывело Кроссмана из задумчивости.

– Задумались о возвращении? – покосился на него Мартин. – Так хотите домой?

– О, это ведь вопрос привычки к благам цивилизации! – выдавив из себя улыбку, ответил Кроссман. – У вас тут… Несколько необычно. Без излишеств я бы сказал.

– Ну, напрасно вы так. – Мартин остановил машину. – Блага цивилизации есть и у нас. Ну вот, мы приехали, вот гостиница.

– Спасибо, – поблагодарил Кроссман, и, выйдя из автомобиля, направился к двухэтажному серому бетонному зданию с надписью «Hotel».

Просто отель, без названия.

Странно, зачем нужна гостиница в городе, где не бывает приезжих? В городе, с которым, если верить Мартину, даже нет автобусного сообщения. Впрочем, какие-то приезжие бывают, наверное, всегда. Торговцы, водители, чиновники. Не обязательно ведь иностранцы. Раз есть автомобили, значит, они могут ездить не только по городу. Наверное.

Впрочем, с первого же взгляда стала ясно, что наличие отеля никаким образом не означает его востребованность. За стойкой не было даже стула или кресла, не говоря уж о сотруднике, который этот стул должен был занимать. Похоже, о каждом госте все тут знали заранее, и не сидели попусту, ожидая неизвестно чего. Выходит, действительно, все гости – командировочные. Презабавно.

Но на самом деле, забавного в этом было мало. Кроссман все больше начинал беспокоиться. А волнение, он уже знал, по лионскому инциденту, могло кончиться очень плохо. Пришлось взять себя в руки.

Чтобы привлечь хоть чье-то внимание, Кроссман шлепнул несколько раз по звонку, закрепленному на стойке. Через пару минут с лестницы послышались неспешные шаги, по звуку принадлежавшие грузной женщине. Вскоре в дверном проеме появилась и она сама, полная белая леди в старомодном домашнем халате. Она удивлено уставилась на Кроссмана.

– Я бы хотел снять номер, – с улыбкой произнес Кроссман.

– А вы кто, собственно, такой? – подозрительно поинтересовалась женщина, не собираясь делать ни шагу больше без объяснений.

Пришлось повторить ту же историю, какую Кроссман выложил Мартину, приукрасив ее нападением гиен, и необходимостью от них отбиваться камнями. Он вдруг заподозрил, что среднестатистический обыватель как раз лучше реагирует на логически дырявые, высосанные из пальца версии, вроде появления лица призрака в замке, или вроде встречи с йетти. И чем тупее вариант, тем убедительнее он кажется обывателю. Откуда в голове Кроссмана взялась эта информация, он бы не смог сказать даже ради спасения жизни. Просто в нужный момент она всплыла из памяти. Словно кто-то в нужный момент приоткрыл нужный шлюз.

Темная сущность, делившая с Кроссманом тело, полностью блокировала и мозг, и память, а информацию выдает по капле, причем ту, которая отвечает ее, сущности, надобностям и потребностям в каждый конкретный момент. Желания самого Кроссмана при этом, похоже, в расчет не брались вовсе.

Так или иначе, женщина относилась к категории именно среднестатистического обывателя, любителя почитать бульварный «Sun» или «Санди Комет», публикующий фотографии пришельцев. Так что Кроссман версию решил не делать более логичной.

И оказался прав. История с гиенами произвела на женщину неизгладимое впечатление. Она заохала, запричитала, припомнила, что месяца три назад эти твари загрызли какого-то парня, заняла место за стойкой, включила тускловатую угольную лампочку под абажуром, и достала старомодный журнал регистрации гостей. Лампочка была именно угольной, не вольфрамовой. Такие лет сто уже не выпускала ни одна из компаний. Кроссман ощутил, как к горлу подкатил неприятный комок.

Ручка у женщины была перьевая. И не автоматическая, а такая, какую надо было время от времени макать в чернильницу. Как на телеграфе в тридцатые годы.

Ученых она, по всей видимости, то же отродясь не видывала, а потому в глазах ее читался неподдельный интерес и почтение.

– С шерифом я связаться не могу, – с сожалением сообщила женщина. – Он будет через пару дней. Он как приедет, тут же поможет вам.

Стоимость номера женщина назвала в местной валюте, о которой Кроссман слыхом не слыхивал, но, по его просьбе, без проблем пересчитала на евро. Цена оказалась неправдоподобно низкой – пять евро в сутки.

Впрочем, и номер оказался не фешенебельным. Деревянные рамы были плохо пригнаны, от чего старинный грохочущий приводным ремнем кондиционер работал натужно, с избыточной нагрузкой. Зато был душ, была кровать, а что еще надо уставшему путнику?

Окна номера выходили на улицу. По тротуарам неспешно, как муравьи, брели прохожие. Мужчины, женщины, даже миловидные молодые девушки. Вот только детей по-прежнему видно не было.

Простояв у подоконника почти полчаса, Кроссман еще больше уверился в мысли, что не слышал о более странном населенном пункте. Город без названия, лишь с порядковым номером. Но это ладно. Куда большее впечатление производили жители. Они выглядели спокойными, безмятежными, многие улыбались просто так, каким-то мыслям или воспоминаниям. Никто не жестикулировал при разговоре, все общались чинно, размеренно. Из всех только Мартин выглядел, по поведению, как нормальный средний европеец.

«На наркоте их тут держат, что ли?» – пронеслась неприятная мысль в голове.

Налицо была тайна. Но самое неприятное в ней было, что Кроссман не знал правил игры. А спрашивать у кого-то в лоб не хотелось. Тоже не известно до чего доведет.

Единственным способом узнать хоть что-то, было побродить по городу. Вряд ли получится кого-то разговорить, но иногда вербальный обмен и не нужен. Достаточно просто понаблюдать, что люди делают, откуда выходят, куда заходят, что едят, с кем общаются, и так далее. Из всего этого можно сделать вполне продуктивные выводы. Понять суть происходящего может и не выйдет, но можно скопировать формулу поведения местных, с тем, чтобы не переступать незримых границ. А это первый залог безопасности в чужой среде.

На улице было жарче, чем в кондиционированном воздухе гостиничного номера, но тем не менее приятнее. Кроссман сразу решил не хаотично бродить по городу, а поискать ресторанчик или кафе, где можно полноценно перекусить. Не смотря на очень обильный завтрак, съеденный меньше четырех часов назад, организм уже требовал традиционного стейка средней прожарки. Похоже, теперь придется и есть за двоих. Сущность явно тоже потребляла энергию.

Двигаясь от квартала к кварталу по тротуарам, Кроссман заставлял себя думать не только о еде, но и о той роли разведчика, которую он сам на себя возложил. Краем глаза он осматривал прохожих, поглядывал на вывески, заглядывал в витрины магазинчиков.

И чем дольше он гулял, тем крепче становилось впечатление, что он перенесся то ли в город прошлого, населенный улыбчивыми и доброжелательными биороботами, то ли в марсианскую колонию викторианской эпохи, которая существовала бы, если бы англичане в те времена умудрились колонизировать Марс на ракетах, начиненных порохом.

Кроссман заглянул в магазин одежды, и ему стало совсем уж не по себе. В продаже имелось пять мужских костюмов и семь женских, включая уже виденные на девушках веселые платьица. Причем ярлыки на них так и гласили – «Женский костюм номер два», «Мужской костюм номер четыре».

Кстати, надписи везде, включая ценники и вывески, тоже показались странноватыми. Каждая была выполнена в двух вариантах, как и положено в двуязычных странах, вроде Канады. Один вариант – латиницей на суахили. А вот другой… Это можно было бы назвать хорошим литературным английским, и Кроссман все понимал. Но так нигде в мире уже не пишут! Именно уже! К примеру, множественное число формировалось не добавлением «s» в конце слова, как в современном английском, а изменением корневой гласной, как во времена Шекспира.

Впрочем, и смысл надписей тоже настораживал. Одна, у кассы, гласила: «Гражданские талоны синего цвета временно не обслуживаются. Ближайший пункт обслуживания на двенадцатой улице». Вторая, вообще диковатая: «Подарки временным сексуальным партнерам по розовым картам». И стрелка в другой зал.

Кроссман сглотнул. У него вдруг мелькнула совершенно дикая мысль, что он перенесся чудесным образом не просто в Африку, а в некий параллельный мир, отличающийся от привычного целым набором деталей. Потребовалось усилие, чтобы отогнать внезапно возникший приступ паники.

С параллельным миром смериться было бы, кстати, проще. Ведь в обычной реальности мало придумать некий культурологический концепт, понадобилось бы еще его внедрить так, чтобы массы приняли. Причем в большинстве своем, добровольно, без революций и гражданской войны. Это противоречило всему, что Кроссман знал о социуме. И это пугало. Пугало больше, чем доброжелательные лица прохожих.

Кроссман мысленно осекся. До чего же дошло человечество, что доброжелательность начала пугать! Парадокс. Но, вместе с тем – факт. На улицах европейских городов люди так себя не ведут. А все непонятное настораживает и пугает.

Вдоволь набродившись, наглазевшись на город, впечатленный увиденным, Кроссман все же решил завести разговор с кем-то из прохожих.

По здравому размышлению он для этого выбрал женщину. Прямой словесный контакт с мужчиной мог закончиться перепалкой, а этого Кроссман боялся. У него еще было мало данных для точного анализа, но он уже всерьез подозревал, что именно внешняя агрессия пробуждала в нем темную сущность, которая перехватывала контроль над телом и сознанием, превращая бывшего ученого в убийцу.

Женщина, даже если ей категорически что-то не понравится в поведении чужака, вряд ли проявит агрессию явно, и тогда инцидент можно будет попросту замять.

Присмотрев идущую навстречу миловидную белую женщину лет тридцати на вид, одетую в «женский костюм номер три», состоящий из серой блузки и серой же юбки, длиной чуть ниже колена, Кроссман улыбнулся и обратился к ней.

– Простите! Подскажите, где я могу пообедать?

Девушка немного опешила, невольно сбавив шаг. Затем ей в голову пришла какая-то мысль, судя по выражению лица.

– Вы не здешний? – догадалась она.

– Да. Я ученый. Отбился от группы, жду возвращения шерифа, живу в гостинице.

– Вы так напугали вы меня! – Она рассмеялась с видимым облегчением.

– Чем? – удивился Кроссман, тоже изобразив лучезарную улыбку.

– Ну… Своим вопросом. Кому придет в голову спрашивать такое на улице? Да еще у женщины. Это как бы не совсем прилично. Потом я догадалась, что вы попали в город случайно, и о наших обычаях не знаете. Вам простительно, хотя вы и вогнали меня в краску.

«Ого! – подумал Кроссман. – Да тут совсем пуртитанские порядки! Даже дорогу спросить у женщины – уже неприлично!»

Более того, было заметно, что женщина нисколько не преувеличивала возникшее у не чувство стыда. С ее щек действительно сходил румянец.

– Да, я приезжий. Простите, если напугал вас, или чем-то задел. И огромное спасибо, что разъяснили ситуацию. Больше не попаду впросак. Простите, что вас отвлек, но тут не так много народу…

– Все заняты, – пояснила девушка.

– Чем? – невольно вырвалось у Кроссмана.

– Как чем? Строительством светлого будущего! Это же очевидно! А вам точно нужно поесть, или вы, как приезжий, придумали это ради повода заговорить со мной?

Кроссман не ожидал ни такого поворота темы, ни такой откровенности. Хотя это не совсем даже откровенность была, скорее, пугающая непосредственность, свойственная детям, но никак не взрослым.

– Нет, что вы! – поспешил оправдаться Кроссман. – Я действительно искал место перекусить.

– Не бойтесь, – произнесла женщина, не переставая улыбаться.

– Чего мне бояться? – Кроссман сконфуженно пожал плечами.

– Ну, вы же приезжий, не знаете наших законов. А нам объясняли, что приезжие мужчины стараются найти повод заговорить с женщиной, если хотят осуществить с ней половой акт.

Слова «осуществить» и «половой акт» из уст милой доброжелательной женщины прозвучали так странно, что окончательно выбили Кроссмана из колеи. Что угодно он ожидал услышать, заводя разговор с миловидной незнакомкой, но не такое. Причем, разговор на столь интимную тему не вызвал и намека на румянец на щеках женщины. Тема еды явно вызвала у нее большее смущение, чем обсуждение возможности осуществить половой акт между незнакомыми мужчиной и женщиной.

– Вы не бойтесь, – ободрила она его, сохранив на лице улыбку. – У нас это вовсе не обязательно,

– Не обязательно что? – вырвалось у Кроссмана.

– Заговаривать и искать повод. По законам города священной обязанностью любой женщины является совершение полового акта с тем мужчиной, который захочет с ней этого.

– А если мужчина не нравится? – уточнил Кроссман.

Он уже понял, что конфликтом и не пахнет, а потому в нем взыграло чисто научное любопытство.

– Ну, при чем тут нравится или не нравится? – удивилась женщина. – Это закон! Закон целесообразности. Это у вас, в Европе и Америке женские половые органы считаются каким-то сокровенным местом, для доступа к которому необходимо либо совершение социальных ритуалов, либо плата деньгами, статусом и прочим. Это ведь глупо, не находите?

– Нахожу рациональность в ваших словах, – усмехнулся Кроссман. – Европейцы действительно сгущают краски и делают табу на пустом месте.

– Вот именно. Но на самом деле половая физиология ничем не отличается от любой другой, а потому табуизировать ее глупо. Почему вы в присутствии других людей можете почесаться или откусить кусок пирога, но не можете помастурбировать или заняться сексом? Что мешает? Ваше собственное стеснение, или социальное табу? Ведь и почесаться, и откусить пирог – тоже физиологический акт.

Наукообразная манера изложения настолько не вязалась с образом женщины, что Кроссмана едва не передернуло. Создавалось полное ощущение, что не сама она говорит, а кто-то за нее, дистанционно передавая слова.

– Наверное, я сам стесняюсь своих физиологических проявлений, – тем ни менее, ответил Кроссман. – Например, проявлений возбуждения. Но стесняюсь, конечно, под влиянием воспитания и других социальных рамок. Жители Океании этого не стесняются.

– Вот именно. Они рациональны. И наше общество рационально. А потому закон гласит, что нет смысла охранять как сокровище то, что сокровищем не является.

– Погодите! А как же тогда вопросы семьи, отцовства, вообще зачатия? Вы что, готовы зачать от первого встречного? А венерические болезни?

– Зачатие тут совершенно ни при чем! У нас очень надежная система контроля рождаемости, и к сексу она отношения не имеет. С приходом к власти Преданных Слуг, деторождение в Новой Африке полностью перешло из области случая под контроль врачей. Венерические болезни, включая СПИД, так же остались в прошлом. Мы чисты как дети, и можем себе позволить детскую непосредственность. Мне кажется это прекрасным. Так вы не ответили на мой вопрос. Вы заговорили со мной ради того, чтобы заняться сексом? Здесь недалеко как раз есть общественный зал для сближений, мы можем пройти туда, если хотите.

– Зал для сближений? – Кроссман не стал скрывать иронии. – Зачем же уединяться, если в вашем обществе нет места стеснению?

– Я не говорю об уединении! – тон девушки сделался как у учительницы, третий раз объясняющей двоечнику, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. – Залы для сближения общественные, там нет комнат и закутков. Все, кто там сближаются, делают это на глазах у других посетителей зала.

– Почему же нельзя тогда просто на улице? Вроде тепло…

– Занимаясь сексом на улице, мы отвлечем прохожих от построения светлого будущего. Разве не понятно? Ведь созерцание совокупления может привести мужчину к возбуждению, даже если до этого он не думал о сексе. Это непродуктивно. К тому, же, если вы предпочтете лежачую позу, в зале для сближений это будет намного удобнее. Там есть ковры и кушетки.

– Понятно. Но я действительно хотел просто узнать где покушать, – ответил Кроссман.

– Правда? – женщина напряглась.

– Да.

– Ну, ладно… – В тоне женщины послышалось заметное разочарование, она явно расстроилась. – Пункт питания, для недавно приехавших, в двух кварталах отсюда. Над ним вывеска – три разноцветных кольца.

– А над залами для уединений? – сорвалось у Кроссмана с языка.

– Не для уединений, а для сближений! – поправила его женщина. – Они обозначены двумя кольцами. Но вас туда одного не пустят, только с партнершей.

– А почему словами не написать? – решил уточнить Кроссман. – Как на магазинах?

– Так принято, – женщина пожала плечами.

Женщина махнула рукой на прощание, и продолжила путь, а Кроссман поспешил в указанном направлении. Кровь шумела у него в ушах, но уже не от выбившей из колеи ситуации, а от образов, в которых представлялся зал для сближений. Сущность внутри неприятно зашевелилась. Похоже, сексуальное возбуждение тоже активизировало ее. Это необходимо было учитывать.

Столь странная беседа навела его на размышления. Разве можно за несколько лет так перековать общественное сознание? Или такое поведение просто сидит в человеческой природе, а европейские рамки приличий задавливают его? Стоит разрешить, и оно само проявляется?

У Кроссмана не было никаких данных на этот счет. Память их не выдавала. Скорее всего, его ученая специализация была иной, хотя в том, что он был ученым до заключения, у него уже не оставалось сомнений.

«Комнаты для сближения, черт бы меня побрал, – подумал Кроссман. – Может я и зря отказался. Женщина симпатичная, а я черте сколько оставался без женской ласки».

Наконец, впереди показалось одноэтажное здание с вывеской в виде трех колец. Кроссман открыл дверь, и оказался в просторном зале со столами, стульями и линией раздачи пищи. Меню нигде видно не было, а пища, видимо, располагалась в четырех баках из нержавейки. Что внутри, видно не было. В зале обедало семь человек. Меньше, чем Кроссман ожидал увидеть.

Он вспомнил что женщина назвала место «пунтом питания для недавно прибывших». Вероятно местные, и кто прибыл давно, получали довольствие в другом месте, или питались дома.

– Что на обед? – поинтересовался Кроссман у парня на раздаче.

– Закуска, первое, второе и третье, – спокойно ответил парень.

Впрочем, после всего, что тут уже довелось увидеть, такой лаконичный подход уже не очень удивил.

– А алкоголь у вас есть? – поинтересовался Кроссман.

– Не надо этого стесняться, что вы приезжий. – Парень улыбнулся. – Тут все, кроме персонала, приезжие. Все, кто тут питается.

– А местные едят дома?

– Да. Вы поймите, даже многие из местных еще недавно были такими же приезжими, как и вы. Алкоголь и табак у нас разрешены. Можете купить в магазине, он напротив. А пить и курить здесь.

Такого подхода к обслуживанию клиентов Кроссман себе и представить не мог. В чем смысл? Почему тогда не продавать алкоголь прямо в пункте питания? Но через миг до него дошла суть, когда оказалось, что в пункте общественного питания еда была бесплатной! За нее никто не платил. Парень на раздаче из одной емкости насыпал нечто вроде салата, из другой Ра наливал горячий суп, из третьей выкладывал второе, а из четвертой наливал в стаканы напиток. И все! Народ с подносами рассаживался за столики и ел.

– Для приезжих тоже бесплатно? – уточнил Кроссман.

– Вы, наверное, не расслышали? – удивился парень. – Тут кушают только приезжие, кто еще не принял Отрешения.

– Чего? – слово «отрешение» Кроссман прекрасно понимал, не смотря на провалы в памяти, но контекст его употребления показался странным.

– Это вы постепенно разберетесь, – уверил парень. – А пока кушайте, и приятного вам аппетита.

Кроссман забрал поднос, полный еды, уселся за свободный столик, и попробовал, для начала, закуску. Еда была странной, если не сказать больше. Закуска, по крупности нарезки, напоминала салат. И на вкус она была, как салат, с кусочками рыбы, яиц, овощами и зеленью. Вот только, поковырявшись вилкой в тарелке, Кроссман не обнаружил ни рыбы, ни яиц, ни овощей. Салат состоял из совершенно одинаковых кубиков белого, желтого, коричневого, красного и зеленого цвета, политых маслом и тремя видами соусов. Скорее всего, это даже не нарезали в привычном смысле, потому что кубики имели признаки экструдирования, словно на заводе их выдавливали из пластичной массы.

Суп оказался густым, как традиционный луковый, с богатым букетом ароматов, вполне естественных, но в нем тоже не было ничего, кроме размокших кубиков разного цвета. И второе оказалось того же толка за тем исключением, что к непонятного вида гарниру прилагалось нечто, сильно похожее на шницель.

Не смотря на странность внешнего вида и консистенции, все было настолько вкусным, что не оторваться, и Кроссман с удовольствием все умял, ощутив приятную сытость и тепло внутри.

«Надо это шлифануть», – с уверенностью подумал он.

Отнеся пустую посуду на мойку, так как официантов в пункте питания не было, Кроссман пересек дорогу и распахнул дверь лавчонки, на которую указал парень с раздачи. Там действительно продавалось пиво, легкое вино, даже два сорта виски. Но по ценам вчетверо выше европейских. То же и с сигаретами, сигарами и трубочным табаком. Не забалуешь.

Впрочем, денег у Кроссмана было предостаточно, и он не стал себе отказывать в удовольствии, приобретя пару сигар и бутылку виски. Вернувшись в пункт питания, он поставил приобретение на столик, и задумался, что еще взял бы салата, к примеру чтобы не пить на пустой желудок. Просить бесплатной добавки было неловко, но, по здравому размышлению, Кроссман решил, что тут люди не стремятся к конфликтам, и если нельзя, скажут, что нельзя.

Видимо, заметив его эмоцию, парень на раздаче махнул рукой, подзывая.

– У нас число подходов не ограничено! – сказал он. – Так что можете не стесняться, берите хоть еще целый обед, хоть любую его часть.

– Целый мне не осилить! – ответил Кроссман, вставая. – А от салатика не откажусь.

Парень, подмигнув, насыпал ему полную тарелку салата, налил еще стакан напитка, а один стакан дал пустым. Кроссман с удовольствием уселся на место, плеснул себе на два пальца виски, и с удовольствием махнул залпом, заев салатом. Настроение тут же начало улучшаться, и Кроссман немедленно повторил.

Вскоре хмель начал брать свое, и Кроссман блаженно откинулся на спинку неудобного стула. Неподалеку гремел кривым валом кондиционер, передавая вибрацию на тонкую гипсо-картонную перегородку за спиной.

Минут через десять к Кроссману подсел чернокожий парень, даже не попытавшись спросить разрешения. Видимо, такие формальности тут считались такими же дикими, как и отказ девушки заняться сексом с первым встречным мужчиной.

– Как тебя зовут? – спросил Кроссман.

– Меня зовут Жан, – продолжая улыбаться, представился негр.

– Не плохой у вас городок, – уже изрядно опьянев, констатировал Кроссман. – Бесплатная еда, доступные женщины… Хочешь виски?

– Нет, спасибо, – Жан снова улыбнулся. – Местные редко пьют

– Дорого?

– Дело не в этом. Алкоголь, как и любой дурман, противоречит природе вещей. Он мешает воспринимать мир естественно и спокойно. Выпивая, вы просто надеваете фильтры на свое восприятие.

«Ну и завернул, – подумал Кроссман. – Как наш профессор по философии».

И осекся. Он вспомнил своего профессора. И даже нескольких студентов в лицо. Это был прорыв в собственную память. Ясный, но совершенно неожиданный. И тут же дверца в прошлое захлопнулась, словно уборщик поспешил закрыть подсобку, пряча ее содержимое от взглядов спешащих по кабинетам менеджеров.

Решив, что так действует алкоголь, что именно он открывает портал в хранилища памяти, Кроссман еще пригубил виски. Не помогло. Замок на воображаемой дверце словно заклинило.

– Значит, алкоголь зло?

– Конечно! – горячо кивнул Жан. – Подобные зелья придумали для того, чтобы держать толпу под контролем, воздействуя на самые низкие физиологические мотивации, вроде привыкания, зависимости и прочего. Наше общество не нуждается в подобных манипуляциях.