Уткнувшись лбом в окно, Кара изучала город, плывущий под неподвижными, словно каменными, облаками. Мужчины и женщины наводнили тротуары, толкаясь, прогуливаясь, смеясь в мобильники, уплетая бутерброды и жареную курицу из картонок навынос, или просто брели, погрузившись в себя, опустив головы и засунув руки в карманы. Они почти не отличались бы от лондонцев, если бы не жутковатая симметрия разделенных надвое лиц. Проходя мимо окон, они не отбрасывали отражений, словно город населяли вампиры. Местные не обращали никакого внимания на лондонцев, идущих по городу, отражавшемуся в их зеркалах, по городу, который Кара называла родным.
Однако большинство пешеходов не были совершенно симметричными. Как и у капитана Корбина, с одной или с другой стороны у них можно было заметить пришитые отличия: клочки более светлой или более темной кожи, родинки или шрамы, всегда отделенные от соседних участков окантовкой из серебряной нити. У некоторых было по нескольку таких заплаток, и Кара подметила, что эти шли чуть прямее и увереннее остальных. Капитан Корбин скакал за автомобилем на своей спеленатой лошади, сквозь стекло доносилось цоканье копыт.
Над ними нависали растянутые и исковерканные здания: искаженные отражения тех, что остались дома. Старый паб «Черный монах» возвышался готическим кошмаром; «Огурец» растянулся в стеклянную слезу. Кара вздрогнула. Как будто Лондон, каким она его знала, потек под дождем.