Хешшкор улыбался. Если бы кто-то мог видеть его улыбку, у него душа ушла бы в пятки. Улыбка была злой.
Пальцы бегали по клавиатуре, на экране появлялись буквы, цифры, символы. Со стороны юноша походил больше на одержимого программиста, чем на мага. А так ли уж различны эти профессии? Хороший хакер всегда немножко колдун, и ни одно заклинание не обходится без алгоритмов, циклов и массивов переменных, хоть и обозначается все это в классике другими словами… Сложись его жизнь иначе, Хешшкор мог бы стать талантливым программистом.
Но жизнь его сложилась так, как сложилась.
В младенчестве он считал себя бессмертным богом. В этом его уверяла прекрасная золотоволосая женщина с ласковыми руками. Он звал ее мамой и верил ей. Его детство было беззаботным и розовым. Он жил в чудесном месте, где всегда стояла хорошая погода и не было ни болезней, ни смерти. Он был счастлив и беспечен, и все его желания исполнялись. И он любил эту женщину, которая дала ему имя и звала сыном. Первое, что он помнил в своей жизни – это тепло ее груди и нежность рук, расчесывающих его детские кудри.
Ему до сих пор иногда снилось, будто он младенец, и время абсолютного счастья еще не кончилось. Он сидит на пушистом облачке, мягком, воздушном и всегда сухом, как лучший в мире подгузник, и играет солнечными зайчиками и разноцветными снежинками, вовсе не холодными, а теплыми и приятными на ощупь, мягко щекочущими ладони. А потом приходит мама, такая добрая и красивая, берет его на руки, прижимает к себе и шепчет на ухо глупые нежные словечки, смысл которых крохе еще не ясен, только настроение. Беспечальные, ласковые сны.
Тем горше пробуждение.
Она его предала. Ему и пяти лет не сравнялось, когда она вдруг выросла перед ним, встрепанная и сердитая, и какая-то чужая – такой он никогда до тех пор ее не видел. Он был малышом, но сразу понял: чему-то пришел конец. И конец действительно пришел.
– Я ошиблась, – бросила его прекрасная мама, не глядя на него – словно не ему, а куда-то мимо. – Ты не бог. Ты простой смертный ублюдок.
Она схватила его за руку – не ласково коснулась, как прежде, а именно схватила, цепко и слегка брезгливо. Его мир, солнечный, чудесный и любимый, закружился перед глазами и исчез навсегда.
Она оставила его посреди степи, в колючей траве и пыли, и растворилась в воздухе. Тогда ротик малыша непроизвольно искривился, из горла вырвался обиженный стон, и что-то потекло из глаз. Он не понимал, что это: ведь ему никогда еще не приходилось плакать. Он плакал долго и безнадежно – первый раз, но не последний.
Он не умер чудом от голода, палящего дневного жара и холода ночи. И еще – от острого, режущего, не имеющего названия чувства, что поселилось в нем надолго и терзало то яростней, то слабее.
На третьи сутки его подобрали пастухи. Чумазого, обожженного солнцем, икающего от слез ребенка накормили, завернули в большую, не по росту, некрашеную рубаху и привезли в поселок. Так началась его новая жизнь, настолько непохожая на прежнюю, что он думал иногда: а может, он все-таки умер, а то, что происходит теперь – это жизнь какого-то совсем другого мальчика, случайно носящего то же самое имя?
Он не остался без крыши над головой и без куска хлеба. Но он не был никому родным. Его заставили работать: носить воду, бегать с поручениями, пасти птицу и коз, а когда чуть подрос – лошадей. У него не было игрушек и хорошей одежды, и никто не защищал его, когда его били соседские мальчишки. Только что он был богом, а стал никем. И все его наивные представления о мире хозяин выколотил тугим кожаным ремнем. Вначале он много плакал, потом – озлобился. В десять лет он дал сдачи хозяйскому сыну, что был старше его на три года и не уставал издеваться над безответным приемышем, и его вышвырнули из дома.
Теперь он уже был не столь беспомощен. Он многое успел узнать об окружающем его мире. Мир был злым. В лучшие дни – равнодушным, но чаще злым. И, если хочешь жить, с ним следовало бороться. Драться с такими же босоногими нищими за лучшее место на рыночной площади. Драться с пацанвой, претендующей на ту же грязную работу. Врать придирчивым нанимателям, увеличивая свой возраст. Обирать ночных пьяниц и мертвецов. Отбиваться зубами, ногтями и жалким ножиком от извращенцев, охочих до красивых мальчиков, и от потерявших человеческий облик матерых бомжей, видящих в нем кусок свежего мяса.
Когда он бродил босоногим беспризорником от одного города до другого, воровал или ишачил за мелкую монету, ночевал в подворотнях и под открытым небом, ему приснился сон. Совсем новый сон, не о былом, а о грядущем. Во сне была величественная женщина в богатой фиолетовой накидке, с крупными темно-фиолетовыми глазами, с длинными черными волосами и губами, алыми и зовущими. Нет, это была не обычная подростковая греза, после которой просыпаешься мокрый и сконфуженный. У него даже мысли не возникло, что эта гордая незнакомка может быть желанна. Она звала его не для любви – для власти. И снилась ему еще не раз. И однажды во сне он пал перед ней на колени и сказал, что готов вручить ей свою душу и принять власть из ее рук.
А наутро все изменилось. И небо, и земля – все казалось окрашенным в неземные, неведомые цвета, и собственное тело показалось ему незнакомым и чужим. И, когда он увидел свою госпожу наяву, даже не очень удивился.
– Не бойся своей новой силы, – шепнула она. – С ее помощью ты достигнешь всего, чего пожелаешь.
Ему стало везти, и он все реже попадался на кражах. Он начал замечать за собой странные способности: например, насылать сон и зажигать огонь движением руки. Госпожа посещала его все чаще и нашептывала секреты и советы. Он бросил мелкое воровство и, несколько раз сжульничав по-крупному, обзавелся документами и жильем. Он стал следить за своей внешностью, учиться читать и писать, и составлять заклинания, и плести незримые сети…
Госпоже он был обязан всем, что знал и имел. И она не предавала его, как те две женщины.
На самом деле их было две. Золотоволосая «мама» вовсе не приходилась ему матерью, теперь он знал. Родная мать бросила его, новорожденного, на верную смерть, украв всю божественную силу, положенную ему по рождению, и отдав ее другому своему сыну. Он, конечно, не помнил этого – что может помнить младенец, у которого еще пуповина не отпала? Но так сказала госпожа, а он ей верил.
Госпожа всегда поддерживала его. И искренне радовалась, когда он решил восстановить справедливость. Вернуть себе принадлежавшее ему бессмертие. И наказать предательниц. Воздать обеим за каждую слезинку, пролитую невинным ребенком.
Скомпонованное заклинание, настроенное на уничтожение всего живого в радиусе трехсот метров, пустилось в путь по компьютерной сети.