Участковый инспектор милиции старший лейтенант Тофик Мулдугалиев придвинул к себе рапорт постового Бучкина и углубился в чтение.
В рапорте, написанном с большим числом орфографических ошибок, сообщалось, что постовой Бучкин обнаружил появление в микрорайоне нового лица «без определенного места жительства и занятий» (БОМЖиЗ).
Лицо это, старик «на вид около восьмидесяти лет», как было написано в рапорте, впервые попал в поле зрения постового неделю назад на Большой Пушкарской. Он обратил на себя внимание тем, что был одет в непонятную хламиду зеленого цвета, а также попыткой разговаривать с кустом сирени в скверике на углу Пушкарской и улицы Олега Кошевого. Постовой, подкравшись сзади, подслушал часть разговора, но внятно изложить его суть в рапорте не сумел. Вроде бы старик уговаривал куст сирени не стесняться и снять со своих уст какой-то запрет. В рапорте так и было написано: «снять запрет с уст». Увидев постового, старик поклонился ему и сказал: «Здравствуй, друг! Давно не виделись», – на что постовой, естественно, потребовал документы.
Никаких документов у старика не оказалось, поэтому постовому пришлось расспросить седобородого незнакомца – кто он и откуда взялся.
Выяснилось, что зовут его Альшоль. Фамилия это или имя, старик ответить затруднился. Альшоль – и всё тут! На вопрос о возрасте Альшоль дал ответ совершенно бредовый. Он заявил, что ему семьсот пятьдесят один год. Где родился – помнит смутно, говорит, что где-то на Севере; когда же постовой спросил, откуда он приехал в Ленинград, Альшоль ответил коротко: «Издалека».
Тут бы его и арестовать и отправить в спецприемник, но постовой Бучкин почему-то этого не сделал. Отпустил старика. Впрочем, тот никуда не делся, продолжал околачиваться в скверике, вступал в беседы с гуляющими там мамашами и их малолетними детьми, кормил воробьев гречневой кашей, которую неизвестно где раздобыл, а на ночлег устроился в телефонной будке, что на Большой Пушкарской неподалеку от кинотеатра «Молния», прямо напротив гриль-бара.
Спал он там сидя, привалившись к стенке и положив свою длинную бороду на колени.
Через пару дней старика уже хорошо знали окрестные жители, дали ему прозвище «зеленый попик» за его странную хламиду, напоминавшую поповскую рясу, и стали выносить ему из домов еду. Причем Бучкин заметил, что Альшоль ел очень мало – и только рассыпчатые каши: рисовую, гречневую, пшенную. Остатки скармливал птицам. Когда выносили суп или котлету, Альшоль угощал кошек и собак.
Спал он по-прежнему в телефонной будке. Сон его был очень чуток, так что если кому-нибудь требовалось позвонить даже поздно вечером, Альшоль немедленно просыпался, гостеприимно распахивал дверь и приглашал в телефонную будку: «Милости прошу!» или: «Добро пожаловать!».
На четвертый день, как докладывал постовой, старик разжился шваброй и ведром воды, взятыми в соседнем доме, и вымыл свою телефонную будку до блеска. Видимо, этого ему показалось мало, и он выкрасил таксофон в желтый цвет, одолжив кисть и краску у тех же обитателей соседнего дома.
Но на этом подвиги неугомонного старичка не закончились. Уже на следующий день он, как явствовало из рапорта, выпросил в ближайшем отделении связи горсть двухкопеечных монет под расписку и, обосновавшись рядом со своею будкой под старым зонтиком, разменивал желающим позвонить по телефону серебряные монеты на двушки. Серебряные деньги аккуратно сдавал наутро в отделение связи.
Участковый дочитал рапорт, отложил его в сторону и ознакомился с другими бумагами. Среди них было донесение ночной патрульной службы о странном скоплении людей ночью на детской площадке, что на углу улицы Ленина и Большой Пушкарской. Толпа человек в десять, сгрудившись на площадке, увлеченно занималась каким-то делом, но при появлении патрульной машины бросилась врассыпную. Неизвестные разбежались по подворотням, никого задержать не удалось. Осмотр площадки показал, что толпа, по всей вероятности, занималась вырезыванием из толстого бревна деревянной скульптуры. Вокруг неоконченной работы валялись свежие стружки и был найден остро заточенный нож.
Последним документом оказалась жалоба работников плавательного бассейна из детской спортивной школы. Неизвестные злоумышленники за ночь вычерпали из бассейна почти всю воду, которой, судя по всему, щедро полили находящиеся вокруг бассейна стулья, спортивные снаряды и прочий инвентарь: утром все это было найдено мокрым. Никаких повреждений дверей, окон и замков обнаружено не было.
Лейтенант Мулдугалиев пригладил свои черненькие усики, надвинул на лоб фуражку и решительным шагом покинул кабинет, чтобы разобраться во всем на месте. Первым делом он поспешил на Большую Пушкарскую к телефонной будке. Не хватало ему только «зеленых попиков» на участке!
Не доходя нескольких десятков метров до места, указанного в рапорте, участковый убедился, что донесение постового Бучкина полностью соответствует действительности. У свежевымытой телефонной будки с желтеющим внутри таксофоном на низенькой табуретке сидел старичок в зеленой хламиде. В руках он держал старый сломанный зонт с прорванными перепонками.
Мулдугалиев подошел поближе и увидел, что на коленях старичка лежит картонная дощечка с надписью: «Размен монет для автомата» и тут же аккуратными столбиками размещаются двухкопеечные монетки.
Старичок поднял на милиционера глаза и доверительно улыбнулся.
– Гражданин Альшоль? – спросил участковый.
– Только не гражданин. Просто Альшоль, – ответил старичок.
– У нас так положено: либо «товарищ», либо «гражданин», – пояснил лейтенант и, приложив руку к козырьку, представился: – Участковый инспектор Мулдугалиев… От какой организации работаете?
– Я не от организации. Я от себя, – сказал старичок.
– Нарушаете, – по-отечески мягко сказал Мулдугалиев. – У вас есть патент на индивидуальную трудовую деятельность?
Старичок задумался. Он явно не понял вопроса.
– Документ на право торговли с рук у вас есть? – спросил инспектор.
– Я не торгую. Я просто помогаю тем, у кого нет монетки.
– Значит, оказываете услуги населению! – обрадовался участковый. – Патент на это имеете?
– Я ничего не имею, кроме свободного времени, – ответил Альшоль.
– Вы на пенсии? – спросил участковый.
– Давным-давно! Только я ее не получаю.
– Почему?
– Не платят, – вздохнул Альшоль.
– В собес обращались?
– Нет-нет, никуда не обращался.
– Гражданин Альшоль, перестаньте морочить мне голову! – вскричал Мулдугалиев. – Вы ленинградец?
– Теперь – да.
– А раньше?
– Раньше – нет.
– Откуда же вы?
– С Фассии, – ответил Альшоль.
Участковый задумался. Он никогда не слыхал о таком городе или местности. Вокруг между тем понемногу собирались зеваки. Милиционер наклонился к старичку и спросил в упор:
– С какой целью вы прибыли в Ленинград?
– Умирать… – печально вздохнув, ответил Альшоль.
– Так чего же… это… – участковый растерялся.
– Почему не умираю? Время требуется. Подождите немного. Я уже чувствую необратимые изменения, происходящие в моем организме. За неделю я постарел на несколько десятков лет.
Все это Альшоль выговорил участковому тихо и смиренно, будто давно свыкся с мыслью о близкой смерти и ему неприятно причинять хлопоты окружающим.
Мулдугалиев побагровел. А что, если этот седобородый старик и впрямь загнется здесь, на его участке? Разборок не оберешься!
– Следуйте за мной, – приказал он, выпрямляясь.
– Куда? – удивился Альшоль.
– В отделение. Там разберемся.
– Эй, лейтенант, чего к старику привязался? Он что – мешает тебе? – раздался голос из толпы.
Участковый оглянулся. Спрашивал парень лет двадцати с квадратными бицепсами. Рядом с ним стояли двое таких же. Наверное, культуристы из клуба «Атлант», не иначе.
– Нарушение… – сбавил голос Мулдугалиев.
– В чем нарушение? Сидит себе на солнышке, монетки меняет…
– Да он же сумасшедший… – еще более понизив голос, отвечал участковый. – Вот скажи, дед, какой у тебя возраст? – снова повернулся он к Альшолю.
– Семьсот пятьдесят один год, – ответил Альшоль.
– Ну, видите! – обрадовался Мулдугалиев.
– Ничего не значит. Мафусаилу еще больше было, – сказала из толпы девушка.
– Кому? – насторожился участковый.
– Это из Библии. Вы не знаете.
– А он тоже из Библии?! – закричал Мулдугалиев.
– Ладно, лейтенант. Если старику нужна помощь, врача пришли. А в отделение таскать нечего, – спокойно, с расстановкой произнес парень с бицепсами.
Его друзья согласно кивнули.
Мулдугалиев струсил. Эти старика не отдадут.
Он изобразил на лице фальшивую улыбочку.
– Я же как лучше хотел… Пожалуйста, пусть сидит. Мне не жалко… А в собес обратиться надо, гражданин Альшоль, – напутствовал он старика и вразвалку, стараясь сохранять достоинство, двинулся по улице дальше.
Парень с бицепсами положил перед Альшолем листок бумажки.
– Вот мой телефон, дед. Если что – звони. Я здесь рядом живу…
– Спасибо, – сказал Альшоль. – Только вы напрасно беспокоитесь, потому что мне скоро умирать.
– Ну, с этим делом можно не торопиться, – сказал парень.
А лейтенант милиции, обдумывая планы мести, дошел по Пушкарской до скверика на углу улицы Ленина. И вправду, на детской площадке с деревянными домиками и горками стоял обрубок бревна в два обхвата со следами свежей резьбы. Судя по всему, неизвестные злоумышленники пытались вырезать человеческое лицо, но не успели. Из бревна торчал нос, а глаз смотрел на участкового инспектора с выражением неземной кротости.
«Надо дать команду дворникам, чтобы убрали», – отметил про себя Мулдугалиев и вернулся в свой кабинет. Там он сел за стол, вынул из ящика толстую тетрадь и занес в нее сведения о старичке с Большой Пушкарской.
Сведения выглядели так:
«Фамилия, имя, отчество – Альшоль.
Год рождения – 1239 (по его же словам).
Место рождения – Фассия.
Национальность – не установлена.
Род занятий – без определенного места жительства и занятий (БОМЖиЗ), в настоящее время занимается разменом монет на Большой Пушкарской, ночует в телефонной будке».
Занеся эти сведения в общую тетрадь, Мулдугалиев придвинул к себе чистый лист бумаги и принялся писать представление районному прокурору на предмет принудительного психиатрического обследования гражданина Альшоля, лица БОМЖиЗ, 1239 года рождения, обитающего ныне на вверенном ему участке.