Всё-таки как я ни старался медленно опускать ручку, щелчок открытия показался громче пистолетного выстрела. По сути, такой же раздался, когда сюда входил предыдущий посетитель. Значит, так надо. Да и система уплотнения на двери имелась, которая отпускала зажимы именно после нажатия ручки до определённой позиции.
Но приоткрыл преграду я всего чуть-чуть, пытаясь определить природу послышавшегося шума. Что-то там поскрипывало, шуршало, равномерно потрескивало и пощёлкивало. Правильные ассоциации возникли сразу, но пока не глянул, не поверил. За дверью оказалась просторная комнатка три на три метра, в дальней стене которой постоянно действовали сразу два… Нет, не лифта. А простейшие вертикальные транспортёры вниз и вверх. Платформы в полтора квадратных метра крепились на роликовых цепях и скользили по направляющим, лишь иногда касаясь их подшипниками. Цепи и подшипники были щедро смазаны солидолом, двигались сравнительно медленно, много шума не создавали и могли функционировать вечно.
Но пока я замер, разглядывая лифты, дверь стала дёргаться в моих руках, пытаясь закрыться. Оказалось, что некая автоматика тут вполне совершенна и определённая герметичность – обязательна. Пришлось заскочить внутрь, и уже оттуда наблюдать, как дверь сама вполне плотно и смачно захлопнулась.
Затем постоял минутку и попытался вновь дверь открыть. Опять щелчок, и опять преграда вполне легко открылась. То есть запирать меня здесь и держать в заложниках никто не собирался.
Успокоив паранойю, стал присматриваться к следам на полу. Всё-таки коридор залит маслом, и предыдущий посетитель наследил порядочно. А коврик у порога тут не предусматривался.
Как я понял, обычные резиновые сапоги, размера больше чем сорок пятый, потому что почти совпадали контуром с моими ботинками. Вели следы к тому транспортёру, где платформы опускались вниз. Неужели на уровень с ресторанами и борделями? Или просто сантехник отправился туда на работу? Тогда почему яркие девицы на двери нарисованы?
Подойдя к лифтам ближе, я прислушался. Сверху ничего особенного не доносилось, а вот снизу раздавался гомон и шум, очень типичный для большого скопища народа. Прорывалась музыка, смех, пьяные выкрики и развесёлые женские взвизги.
«Или там снимают кино из жизни Дикого Запада, – решил я по причине явно тапёрского звучания рояля. – Или там внизу натуральный балаган с рестораном, с варьете и с рулеткой. Казино?.. Хм! А почему бы и нет?..»
В казино я ещё не бывал ни разу в своей жизни. Хотя представление о нём имел по фильмам и документальной хронике. Конечно, представить нечто подобное в этих мрачных, каменных подземельях, пропитанных машинным маслом и вонью трущегося металла, было сложно. Но раз кто-то смеётся и веселится, значит, там хорошо и весело. Звуков драки не слышно, выстрелов – тоже, так почему бы туда не заглянуть?
Опасения у меня возникли иного плана: пока я в казино наведаюсь, вдруг неведомые силы всю пролитую из Полигона «обратку» выберут? Да и детально всё зачистят? Смогу ли я тогда вернуться по маршруту своего сплава наверх и отыскать нужный картер с порталом в мир Трёх Щитов?
Вроде реалии этого мира, увиденные пока, подсказывали: волноваться не о чем! Но я всё-таки не поленился, вновь открыв дверь, выглянуть в коридор. Честно говоря, уровень чёрной жижи немного спал, но вот устранять последствия катастрофы никто не торопился. Обитали тут явно пофигисты, не желающие трудиться за мизерную зарплату. А может, у них тут коммунизм? Тогда тем более, по моему мнению заядлого анархиста, устранят последствия аварии не скоро.
Поэтому на платформу, ведущую вниз, я шагнул с уверенностью, что дорога наверх для меня не станет неразрешимой загадкой. После чего приготовился к встрече с аборигенами здешнего мира. А так как пролёты между этажами составляли до шести метров, и было их целых четыре, то я успел даже вторично почистить себя и одежду от въевшейся в них смазки. Получилось так себе. Всё равно и запах остался, и серость какая-то, и неприятная липкость кожи. Словно в неё втёрли какой-то крем, и он никак не впитается окончательно.
На каждом этаже имелась идентичная комнатка с уводящей куда-то наружу дверью. Но усиливающаяся музыка и шум звучали снизу, поэтому праздно останавливаться в безлюдных местах я не стал. А вот на пятом этаже вышел, хотя иная музыка небольшого оркестра доносилась с уровня ниже.
«Ладно, буду осматривать в порядке поступления, – решил я, замирая перед дверью и прислушиваясь. – О, как наяривают! Неужели и в самом деле Дикий Запад?..»
После чего стал аккуратно и медленно открывать дверь. Щелчок и здесь последовал громкий, но в общем шуме и гаме он вряд ли кем-то был замечен. А открывшееся мне зрелище заставило замереть на пороге с отвисшей челюстью. Огромный зал, по его периметру в два ряда столики, и между ними – танцующая толпа. Три пианино треугольником на возвышенности в центре зала и некое подобие барных стоек, утопленных в стены в трёх местах. И оголтелое, безрассудное веселье.
Не, люди оказались вполне себе как люди, ничем особо от меня не отличающиеся и на зроаков (вот чего я, оказывается, больше всего подспудно боялся!) нисколечко не похожие. Женщин в полтора раза больше, чем мужчин. Все довольно молодые и симпатичные. Мужчины почти все с аккуратными, короткими бородками, половина – с бакенбардами. Зато их одежды, окружающий антураж и манера танца оказались, мягко говоря, необычны.
Во-первых, освещение: оно здесь имелось. Но даже назвать его аварийным и тусклым язык не поворачивался. Так, нечто тлеющее и слабо мерцающее, раскиданное по потолкам и сводам. Не удивился бы, если это были какие-то светящиеся жучки или лишайники. Но это оказались всё-таки плафоны. И наверняка для местных здешнее освещение считалось невероятной иллюминацией, слепящей, праздничной и вводящей в транс. Потому что почти половина из веселящихся танцоров находилась в чёрных, солнцезащитных очках.
Во-вторых: музыка. Играли сразу три тапёра на трёх пианино нечто разухабисто-весёлое, напоминающее рок-н-ролл. Видимо, музыкальное произведение для них считалось простеньким и незатейливым. Потому что играли здорово, то один, то другой, уходя от основной мелодии в импровизации. Неудивительно, что публика выглядела экзальтированной и отплясывала с оголтелым энтузиазмом.
В-третьих: одежды выпадали из понятия «а-ля дискотека». Мужчины с голым торсом, в брюках и босиком. Их куртки, рубашки висели на спинках стульев, а сапоги стояли под стенками. Женщины тоже не особо закрывали свои телеса. Брючки по колено или шортики, вполне удобные босоножки на платформе и с невысоким подъёмом, и на каждой красотке этакий кожаный бронелифчик. Последний предназначался скорее для удержания плоти, чтобы она не отвалилась во время танца. Потому что несколько дам, остающихся за столиками, восседали с обнажённой грудью.
В-четвёртых: манера танца. Можно обозначить, как «кто во что горазд», но подавляющее большинство людей просто интенсивно тряслось, переваливаясь при этом с ноги на ногу и порой поднимая руки вверх. Неудивительно, что так активно потрястись без лифчика и без штанов было бы довольно рискованно для некоторых частей тела: те могли отвалиться напрочь.
Ну и напоследок мне удалось рассмотреть главное отличие здешних аборигенов от иных людей. Глаза! Конечно, не квадратные и не треугольные, зато в два раза больше обычных и немного выпуклые. Ещё чуть присмотревшись, я отыскал различие и в ушах. Они у молотовцев оказались раза в полтора больше и шевелились!
Иначе говоря, здесь быстро разоблачат, что я не местный.
И как быть? Не лучше ли немедленно отсюда убраться? Тогда зачем я сюда вообще припёрся? И на нижний уровень тоже хотелось бы заглянуть! Исследователь я иных миров или кто?
Помогла наблюдательность. По всему периметру огромного зала подобных дверей, как моя, пытающаяся уже давно закрыться, было около десятка. Причём пользовались некоторыми не в пример чаще, чем моей. То парочка зайдёт, то одиночки, но все они незамедлительно пытались занять стулья, на которых не висели куртки и не стояли этакие внушительные сумки для похода на базар. Мужчины доставали из карманов очки и водружали на глаза, затем скидывали куртки и поднятой рукой подзывали к себе официантов.
Дамы приходили с сумками, доставали из них босоножки, а свои полусапожки (тоже резиновые) снимали, засовывали в пластиковый пакет и прятали в сумку. Джемпера, жакеты и блузки они тоже снимали, оставаясь в лифчиках, а то и без оных. Мне такие простецкие нравы импонировали, сердце таяло от такого гламура. Очками красавицы пользовались меньше, видимо, стараясь похвастаться нанесённой вокруг глаз косметикой.
А возле моей двери, на крайнем столике, лежали сиротливо очки. Так что я, наконец, шагнул вперёд, дав двери закрыться, и уже на втором шаге по местной дискотеке совершил кражу. Похищенные очки тут же водрузил на глаза и, словно враз ослепший крот, постарался усесться несколько дальше от места совершённого преступления. За столиком имелось два свободных стула, вот я и присел на один из них. И попытался вновь перенастроить зрение, что было не так-то просто. Потому что подобные очки вполне могли быть использованы электросварщиком во время его работы.
Также попытался лихорадочно сообразить: а как я буду общаться? Насколько сумел мой избирательный слух понять улавливаемые слова и крики, здесь родной русский язык, употребляемый во многих мирах, не применялся. Имелось сходство, несомненное, и даже частично узнаваемое, но понять не получалось почти ни слова. Следовало прислушаться, а ещё лучше не в подобном гаме, шуме и топоте.
Посидев с минуту, продолжая внимательно осматриваться, я понял, что пол здесь не каменный и не стальной. Скорее из композитного пластика, прогреваемого изнутри. И до удивления – идеально чистого пластика! Поэтому глупо было бы танцевать здесь в резиновых, неудобных сапогах.
Тапёры доиграли одну мелодию, заполнили короткую паузу шутливыми вставками, и тут же новой музыкой заставили двигаться разгорячённую толпу. Но некоторые танцующие всё-таки выпали в стороны, усаживаясь за свои столики и хватаясь за бутылки и маленькие бутылочки. Насколько я понял, стаканов здесь и бокалов не существовало. Хотя каждый пил нечто своё. Бутылки разнились размерами, цветом и формами. Закусок в тарелках тоже хватало, но я пока к ним не присматривался.
Ну и надеялся, что возле меня усядутся аборигенки женского рода. Потому что три стула из четырёх занятых за моим столом, были заложены сумками, и только на одном висело некое подобие брезентовой жилетки. Как-то мне представлялось более лёгким затеять разговор с дамами, чем с конкурирующими за их внимание самцами.
Увы, уселось трое мужчин и одна девушка. И я понял, что сумки таскать – это не только привилегия слабого пола.
На меня компания не обратила особого внимания, разве что каждый бросил в мой адрес короткое:
– Ша! – ну и я как-то интуитивно догадался, что это они мне не угрожают, советуя заткнуться и не отсвечивать, а попросту приветствуют. Потому и сам «шакнул» в ответ, не меняя скучающего выражения на лице.
Если это и показалось компании странным, вида они не подали, а тут же, прикладываясь частенько к бутылкам, начали оживлённый разговор. Так что появилась отличная возможность понять, на каком суржике здесь знаются, и догадаться, что мои шансы на общение крайне мизерные. Потому что говорили на языке, напоминающем сербский. Может, со смесью словацкого. Или что-то в том же роде. Но уж точно не болгарский, не польский и не чешский, кои мне доводилось слышать не раз. Знакомые словечки всё-таки проскакивали, но ручаться за их идентичность и правильность понимания было бы глупо. И я порадовался, что ко мне вообще не обращаются. Иначе пришлось бы притворяться глухим.
Да и шум стоял знатный, три рояля продолжали звучать по максимуму, народ орал, что-то подпевал и четвёрка старалась этот гам перекрикивать. Скорее всего, их беседа перешла в спор, а то и в обвинения. Причём чаще всего упоминалось имя Даньё, и звучало слово «гневати». Минут за пять спор перешёл в ругань, хоть при этом и косились на меня, а потом вся компания, после особо запальчивого спича со стороны дамы, разобиделась друг на друга, отвернулась в разные стороны с надутыми физиономиями и замолкла. Только потягивала напитки из своих бутылок.
Но сторон-то мало! Вот один из парней, лет двадцати на вид, никуда и смотреть-то не мог, как только на меня. А поговорить ему и высказаться ой, как хотелось. Пару раз он уже и рот открывал, порываясь со мной заговорить, но каждый раз, напрягшись в сомнении, сдерживался. Скорее всего, мой вид его удивлял, и тот факт, что я ничего не пью и не ем.
Свою синюю, пузатую бутылку примерно литрового объёма он допил и, собравшись заказывать новую, оглянулся на компанию. А та, молча встала, демонстративно подхватила свои вещи и двинулась к одной из дальних дверей. Парень им выкрикнул вслед несколько явно нелицеприятных словечек и вновь развернулся ко мне со словами:
– Визи, шо колни?! Стунтроты!
Как на такое следовало отреагировать? Вдруг это слово-восклицание «стунтроты» делится на два «стунтро ты» и обозначает «козёл ты!»? А первое предложение обозначает: «Баран! Чего молчишь?!» Хреново жить без словаря! Но к тому моменту я уже и ауры навострился над местными людьми различать, кои оказались сходны с нашими. И с близкого расстояния не замечал в мой адрес агрессии. Да и в огромных глазах моего первого собеседника в этом мире отражались все его эмоции, как мне показалось. Поэтому я лишь несколько раз скорбно кивнул, догадавшись, что парень возмущается некрасивым поведением своих друзей.
Но уж следующее обращение оказалось более чем понятным:
– Чи не пиеш? – ещё и удар ногтём при этом последовал по пустой бутылке.
Я скривился в сомнении и пожал плечами. Мол, не знаю, как и поступить. И реакция последовала ну очень доброжелательная: парень вскинул руку и что-то крикнул в сторону глянувшего на него официанта. Через минуту нам принесли две бутылки, а я успел рассмотреть серебристую монету, которую разносчик ловко смахнул со стола. Вторая бутылка была щедрым жестом подвинута в мою сторону:
– Позёрны! – что я перевёл как «угощаю!» И не стал отказываться. Тем более что успел давно подсмотреть, как за соседними столиками бутылками гремят друг о друга в некоем подобии тостов. И восклицание, звучащее при этом, хорошо расслышал, не сомневаясь в его сути. Так что и сам сумел сказать в ответ:
– Здраве! – после чего наконец попробовал предложенный напиток. Пиво! Вкуснейшее! Причём такое тягучее, со сметанным привкусом, не горькое и пенистое. Меня только напрягало возможное продолжение беседы. Тем более что парень даже пригнулся ко мне, пытаясь лучше рассмотреть мою одежду. Особенно его заинтересовали мои эполеты атрегута, пусть они и потеряли свою первичную белизну и после купания в чёрном отработанном масле выглядели как комки грязной пакли.
Но начал он с представления себя, родимого:
– Леви! – при этом сжал левый кулак на уровне правого плеча. После чего уставился на меня. Предвидя подобное, я заранее уже имя себе придумал, как всегда в стиле исторических аналогий. Правда, сразу представиться Дракулой не решился, вначале огласил только созвучное имя:
– Драгош! – и так скромненько кулачком возле плеча отсемафорил.
Кажется, с именем угадал, хорошее досталось. Мой собеседник уважительно двинул бровями и продолжил завязавшуюся беседу:
– Озями верхи?
Как по мне, то наше оживлённое собеседование на том и закончилось. Но я постарался неопределённым мычанием, как бы переспросить. И парень произнёс громче и внятно:
– Озями слу́жита? – и как прикажете иномирца понимать? По всем правилам следовало благодарно поклониться, да и сматываться отсюда. Но слово «слу́жита», с ударением на первом слоге мне показалось созвучно понятию служба. И я решил рискнуть продолжить свою пантомиму, уже заготовив малый усыпляющий эрги’с.
Поэтому отрицательно мотнул головой, а указательным пальцем покрутил неопределённо в разные стороны. Мол, не столько служу, сколько… В общем, понимай как знаешь.
Меня поняли, скорее всего, неверно. Потому что в тоне у парня прорезался восторг, а громадные глаза стали ещё более выпуклыми:
– А верхви неземи слу́жита? – пришлось на это скорбно скривиться и разразиться длинной речью, на привычном мне языке мира Трёх Щитов. Хотя мог и на современном русском, но как-то он показался слишком далёким от сербского (хотя с чего это я решил, что слышу сербский?):
– Честно говоря, братишка, я тебя только краешком понимаю. Потому как сам не местный и первый раз вообще в таком увеселительном заведении нахожусь. Но вот пиво у вас замечательное, спасибо, что угостил! Я, я, зер гут! Благодарствую! Здраве!
И соприкоснулся своей бутылкой с его, стараясь внимательней считывать эмоции. Недоверие, узнавание, радость, восхищение, уважение и громадное предвкушение. Если я, конечно, всё правильно понял.
– Кляви, верхви неземи! – теперь уже утвердительно воскликнул Леви. – Младе, Драгош, младе!
После чего повернулся к танцующей толпе, выискивая кого-то взглядом. А я еле сдерживался, чтобы не приголубить парня сонным эрги’сом. Пусть только крикнуть вздумает…
А он и крикнул, воспользовавшись паузой между мелодиями:
– Даньё! При́ди аси! – повезло ему, что только одного позвал. Точнее не одного, а одну. Потому что к нам двинулась весьма симпатичная девица, изрядно взмокшая от интенсивных танцев. Шумно плюхнулась на свободный стул, игриво стрельнула в мою сторону глазками и потянулась за бутылкой ярко-зелёного цвета. Отпила несколько глотков и без всякого стеснения скинула промокший лифчик.
Я же попытался залить фривольные мысли пивом, не особо прислушиваясь, что там Леви объясняет ещё одной представительнице своей разбежавшейся компании. Только и расслышал те же непонятные слова: слу́жита верхви неземи. Больше удивила реакция девушки на объяснения. Она тут же подхватила свой лифчик, и упрятала своё великолепие под кожаную броню. Причём не с испугом, а скорее с неким смущением. Однако у них тут и нравы!
Но ещё больше она меня ошарашила, когда, наклонившись ко мне, стала старательно выговаривать совершенно понятные мне слова:
– Брат утверждает, что ты служишь в надземных слоях и говоришь на древнем. Это правда? – говорила она тоже не совсем уж чётко, но зато почти идентично, как говорили в мире Трёх Щитов.
Так что я в ответ непроизвольно заулыбался, обрадовался и согласно закивал:
– Конечно, говорю! А почему такое недоверие?
– Леви очень любит разные шутки и розыгрыши…
– А-а! Ну тогда всё понятно! Да и сразу видно, что твой брат искренний весельчак и настоящий добряк.
Пока она переводила наш разговор своему родственнику, я лихорадочно размышлял: продолжить завязавшееся знакомство или немедленно отсюда спрыгнуть? Когда не понимаешь, да ещё в чужом, незнакомом мире – это очень плохо. Но ещё хуже, когда тебя начинают спрашивать конкретно, а тебе и ответить толком нечем. Потому что знаний о местном обществе – ноль. А отмолчаться, прикидываясь ну очень умным, вряд ли получится.
Обнадёживал лишь тот аспект, что оба уже пялились на меня с восторгом и с жуткой заинтересованностью. Так смотрят на заморскую Жар-птицу, готовую напророчить счастье и богатство. А то и перьями золотыми одарить. Или насчёт перьев, то они и сами собираются надёргать? Потому и в предвкушение радостное впали?
Сам же себя и одёрнул, укоряя:
«Не стоит сразу так плохо думать о милых и приятных людях. Тем более что ты не Жар-птица и перьев с тебя не надёргаешь!» – а вслух всё-таки решился надавить на девушку:
– Я тут в первый раз и совершенно ни с чем не знаком. Поэтому был бы признателен, если ты мне расскажешь о здешних традициях и привычках.
– О! С удовольствием! – ещё радушнее заулыбалась Даньё и зачастила словами как из пулемёта. Мне же оставалось только мотать на ус, догадываться о недосказанном и наводящими вопросами подталкивать своего информатора в нужное русло.
Процесс знакомства с новым миром пошёл семимильными шагами.