Даже не знаю, как начать. Ведь одно дело – быть участником событий, и совсем другое – попытаться их описать. Да еще не имея никаких навыков подобных занятий.
С чего же начать? С пробуждения в больнице? Нет. Уж лучше постараюсь по порядку.
– Фамилия? Имя? – отрывисто ронял слова серый человек за столом.
Лицо его было невыразительным, как старая любительская фотография. Он теребил какие-то бумаги на столе, а я растерянно смотрел на него, сидящего за пределами светлого круга от настольной лампы, на тускло поблескивающие стеклами высокие шкафы за его спиной, смотрел и удивлялся, оглушенный таким резким переходом. Я сидел на стуле напротив серого человека с невыразительным кукольным лицом и редкими неопределенного цвета волосами, одетого в мешковатый, опять же какой-то невыразительный пиджак. Комната витала в полумраке, который скрадывал, смазывал детали, да и некогда было присматриваться к деталям, потому что серый человек повторил: «Фамилия? Имя?» – выдвинул ящик стола и извлек оттуда пистолет. Пистолет был очень похож на настоящий.
Я не космонавт. Я окончил среднюю школу, затем исторический факультет вуза и семь лет проработал в школе с мальчишками и девчонками. С обыкновенными мальчишками и девчонками нашего микрорайона. Повторяю, я не космонавт, и не тренировался на предмет действий в нештатных ситуациях, поэтому я просто смотрел на огнестрельное оружие в руке серого человека и безуспешно пытался сообразить, что он предпримет дальше, откуда свалилась на меня эта полутемная комната или откуда взялся я в этой полутемной комнате, и куда подевалась знакомая роща и теплый июльский вечер.
Несколько слов о предшествующих событиях. Мальчишки мои и девчонки сдали экзамены и пошли, как принято говорить, по дорогам жизни. Юрик-Энциклопедия отправился пытать счастья в столицу, сестры Вехтевы – в местный пединститут, Сережка-Десантник – в военное училище, красавица Беланова – медсестрой в областную больницу, стажа ради, футболист Денисенко – на славный наш машиностроительный завод, где и команда футбольная неплохая. В общем, наступило в школе время относительного затишья, и принял меня в свои нежные объятия очередной отпуск. Задумки на лето у меня, конечно, имелись. Родная сестра ждала в Подмосковье, и можно было побродить вместе недельку-другую по ягодным да грибным лесам, посидеть с удочкой у тихой речки. А потом… Потом начинался отпуск у Иры. И хотели мы махнуть аж на Соловецкие острова, не более и не менее, потому что давно желал я там побывать и сумел убедить Иру, что именно эти далекие северные земли, южный берег Северного Ледовитого океана, стоят десятка Черноморских побережий. Впрочем, убеждать Иру долго не пришлось. «С тобой хоть и на Ривьеру», – смеясь, сказала она, и вопрос был решен окончательно и бесповоротно.
Так вот, до отъезда к сестре оставалось всего два дня. Делать в душной квартире было абсолютно нечего, читать, а тем более возиться с косметическим ремонтом не хотелось, и я предпочитал днем бездельничать на пляже, а теплыми июльскими вечерами прогуливаться по тропинкам рощи, которая начиналась в пяти минутах ходьбы от моего подъезда. Дикая была роща, еще не окультуренная платными аттракционами, и трудно было придумать лучшее место для прогулок. Не доносился туда шум проспекта, летали какие-то невиданные пестрые птицы, носились ошалевшие от чистого воздуха собаки, поднимались синие дымки над кострами и пахло шашлыками. Бродили отрешенные пары, бегали, тяжело дыша, оптимисты, стремясь убежать от старости, бормотали на разных иноязыках транзисторы и в ложбинке у ручейка возились дети.
Был вечер двадцать четвертого июля. «Спартак» потрепал армейцев, я выключил телевизор, надел черную футболку и любимые джинсы, зашнуровал кроссовки, на всякий случай позвонил Ире, хотя знал, что у нее сегодня, как и вчера, и позавчера, репетиция, – и был таков.
Прохаживался себе по рощице, размышлял о чем-то, представлял, как мы с Ирой побродим по соловецкой глухомани, – и зашел в какой-то совсем тихий уголок. Тропинка упиралась в завал из сушняка, и можно было ложиться на обратный курс. Заходящее красное солнце ненавязчиво светило сквозь листву.
И тут же, без всяких видимых причин, очутился у широкого стола напротив серого человека.
Это сейчас уже я пытаюсь излагать все по порядку и не спеша. А тогда, двадцать четвертого июля, события разворачивались очень быстро. Я еще не успел как следует рассмотреть пистолет, а уже оказалось, что он направлен на меня.
– В третий раз спрашивать не собираюсь, – произнес серый человек. – Не у кого будет спрашивать. В общем-то, вопросы эти – простая формальность. Мы и так знаем достаточно для того, чтобы превратить тебя в покойника. Просто таков порядок. Ну и, возможно, у тебя появится шанс.
Слова он говорил тоже какие-то серые, потертые, но говорил серьезно, и с этим следовало считаться. Скрывать мне было нечего, на раздумья могло просто не остаться времени, поэтому я сказал:
– Губарев. Игорь.
Серый опустил лицо в бумаги, продолжая держать меня под прицелом. Не знаю, что он там вычитал, но следующий вопрос раздался почти сразу:
– Признаешься?
Ей-богу, все это походило на отрывок из сценария графомана, только вот пистолет… Он вполне мог оказаться настоящим.
Мой встречный вопрос угадать легко.
– В чем? – спросил я.
Серый пошелестел бумагами.
– Отпираться глупо, бесполезно и вредно для здоровья, – заявил он, ткнул пистолетом в мою сторону и позволил себе усмехнуться серой усмешкой. – Все известно, но желательно, чтобы ты подтвердил. Для порядка.
Он замолчал, почесал нос и выжидающе уставился на меня. Возможно, отпираться было и в самом деле глупо, но чудилось мне во всем этом что-то театральное. Бутафорское. Хотя, повторяю, на размышления могло просто не остаться времени.
«В любой ситуации, Игорь Сергеевич, действие лучше бездействия», – сказал как-то на заседании нашего клуба любителей истории Юрик-Энциклопедия, имея в виду то давнее стояние на Угре русской рати напротив расположившегося на другом берегу золотоордынского войска. По мнению Юрика, наши должны были завязать бой, расколошматить завоевателей и идти дальше, сокрушая врагов и неся освобождение народам.
Что ж, все мы в юности максималисты. (Жаль, что только в юности?)
Я прикинул расстояние до пистолета, потверже уперся ногами в пол, готовясь к броску, и сказал: