Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года - читать онлайн

Детство Иосифа Джугашвили было довольно заурядным, обыкновенным. В свете всего, что было до сих пор написано на эту тему, такое утверждение выглядит неожиданным. Однако, строго отобрав источники и отбросив недостоверное, мы придем именно к этому: ничем особенным не примечательное детство мальчика из бедной семьи в уездном городке на окраине Российской империи.

Биографы Сталина уделяли преувеличенное внимание его детским годам, пытаясь тем самым компенсировать недостаток сведений о последующих десятилетиях его жизни. К тому же в рассказах былых товарищей детство вождя обрастало легендами, перекочевывавшими затем в труды исследователей.

Легендами окружено появление Иосифа Джугашвили на свет. Разнообразные слухи о том, что он якобы не был сыном сапожника Виссариона (Бесо) Джугашвили, в мемуаристике не отражены, но зафиксированы в биографической литературе. Народная молва подбирала будущему «великому Сталину» не столь заурядного, а более эффектного отца, от знатных соседей до путешественника Н. М. Пржевальского и даже императора Александра III, как и положено молве, не смущаясь значительным хронологическим расхождением между поездкой императора на Кавказ и рождением маленького Иосифа[84]. Отметая эти домыслы, задумаемся о том, что они отсылают нас к архаичным парадигмам мифологического мышления. Похоже, что культ Сталина активировал глубинные уровни фольклорного сознания, особенно у его грузинских земляков, и заметнее всего это сказалось на букете преданий о его детстве. Будущему герою, гениальному вождю, практически полубогу полагалось иметь и чудесное происхождение, и отмеченное печатью необыкновенности детство. Герой эпоса рождается не от банального земного отца, но от явившегося будущей матери бога[85]. Сказочное мышление страны победившего диалектического материализма, не отваживаясь на откровенные отсылки к сверхъестественному, готово было видеть отцом советского вождя одного из царей только что свергнутой династии.

В мифологизацию своего детства внес вклад и сам Сталин, устроивший путаницу с датой своего рождения. Официально принятая в годы его правления дата – 9 декабря (по новому стилю – 21 декабря) 1879 г. – оказалась неверной. Опубликованная в годы перестройки запись в метрической книге горийского Успенского собора свидетельствует, что Иосиф Джугашвили родился 6 декабря (18 декабря по новому стилю) 1878 г.[86] Та же дата – 6 декабря 1878 г. – значится и в свидетельстве об окончании Горийского духовного училища, выданном Иосифу Джугашвили в июне 1894 г.[87] Ее и следует считать достоверной. Знал ли ее сам Сталин? Несомненно, поскольку в 1920 г. своей рукой написал ее в ответе на анкету социал-демократической шведской газеты[88].

Дата 9 декабря 1879 г. называлась в его многочисленных анкетах начиная с 1921 г.[89], а после празднования 50-летнего юбилея Сталина в 1929 г. утвердилась как официальная. Зачем Сталину понадобилось изменить год своего рождения? Ответ можно было бы легко свести к той мысли, что политическая обстановка в конце 1928 г. не благоприятствовала юбилейным торжествам, тогда как год спустя, в конце 1929 г., они оказались очень кстати и стали своего рода этапом в закреплении Сталина у власти. Но ведь неверная дата появилась значительно раньше. Как указывают авторы статьи о времени рождения Сталина, анкеты партийных съездов и конференций заполнялись депутатами собственноручно, но вопреки общепринятому порядку Сталин сам этого не делал, его анкеты написаны регистраторами или помощниками[90]. Быть может, тогда и появилась не замеченная сразу ошибка, которая затем переносилась из анкеты в анкету, пока не оказалась весьма кстати в 1929 г.?

В полицейском делопроизводстве Российской империи на арестованных и ссылаемых революционеров заполнялись специальные формы с анкетными данными, источником для которых служили, по-видимому, слова самого обвиняемого. Затем эти данные могли быть использованы в других документах, таких как розыскной циркуляр, «список о состоящих под гласным надзором» и т. п. Нами обнаружены десять документов такого рода, содержащих указание на возраст И. Джугашвили. Кроме того, имеются показание его матери Е. Г. Джугашвили и воспоминание сольвычегодской квартирной хозяйки. Единообразия сведений о годе рождения Иосифа Джугашвили в этих документах не наблюдается.

Самый ранний из них был составлен в марте 1904 г. в Иркутском губернском жандармском управлении после побега Джугашвили из первой ссылки[91]. Согласно этой ведомости, ему тогда было 24 года. Учитывая, что родился он в декабре, отсюда следует 1879 год рождения. Эта ведомость была отправлена в Петербург, в Департамент полиции. Однако в изданном департаментом 5 мая 1904 г. розыскном циркуляре значится, что Иосиф Джугашвили родился в 1881 г.[92] Во время допроса в Бакинском ГЖУ (губернском жандармском управлении) 1 апреля 1908 г. Сталин объявил, что ему 27 лет (следовательно, родился в 1880 г.)[93]. 27 февраля 1909 г. в «Списке о состоящем под гласным надзором полиции в г. Сольвычегодске» было указано, что ему 29 лет, стало быть, год рождения – 1879-й[94]. То же число лет указано в сольвычегодских документах еще дважды: в аналогичном списке от 5 марта 1909 г.[95] и 30 июня 1909 г. в составленной уездным исправником «Ведомости лицу, подлежащему розыску»[96]. 26 марта 1910 г. на допросе в Бакинском ГЖУ И. Джугашвили показал, что ему 30 лет[97], значит, 1879 год рождения. Но 31 марта Бакинское ГЖУ направило сведения об арестованном в Петербург, указав годом рождения 1880-й[98]. Эта ошибка легко объяснима: в протоколе допроса указано только число лет, если не принимать во внимание, что Джугашвили родился в декабре, то простым вычитанием из текущей даты получается 1880 год. 7 октября 1911 г. при заполнении сведений о подследственном в Петербурге было указано, что ему 33 года[99] (1878 год рождения – или 1877-й, если считать, что целое число лет ему исполнялось в декабре). 18 июля 1912 г. в присланном из Вологды «Списке о состоящем под гласным полицейским надзором» указано, что Иосифу Джугашвили 31 год [100] (выходит, 1880 год рождения), тот же возраст значится и в еще одном вологодском списке за 1912 г.[101]

Существует рассказ сольвычегодской квартирной хозяйки М. Кузаковой, относящийся к январю – июню 1911 г.[102]:

«Я как-то спросила его:

– Сколько вам лет, Иосиф Виссарионович?

– А сколько вы дадите? – сказал он.

– Лето 40, пожалуй, будет, – говорю я.

Он рассмеялся:

– Нет, только 29 лет»[103].

Таким образом, отсюда следует 1881 год рождения.

24 октября 1911 г. мать Сталина Екатерина Джугашвили была допрошена унтер-офицером Тифлисского ГЖУ и подтвердила, что имеет сына 33 лет, но давно его не видела и не знает, где он[104]. То есть, по мнению матери, он родился в 1877 г.

Итак, мы имеем разброс от 1877 до 1881 г., наиболее часто фигурируют 1879 и 1880 гг. Забавно, что 1878 г. отсутствует вовсе. Скорее всего это означает, во-первых, общее безразличие к точной дате рождения, во-вторых же, привычку подпольщика Кобы на всякий случай темнить и путать даже в ответах на самые невинные вопросы.

Еще одной темой, окруженной противоречивыми воспоминаниями и множеством спекуляций, стали отношения в родительской семье. В целом очевидно, что Виссарион Иванович (Бесо) Джугашвили и Екатерина Глаховна (Кеке) Геладзе были не самой благополучной парой. Виссарион, одно время успешный горийский сапожный мастер, владелец собственной мастерской, запил, разорился, нанялся на работу на обувную фабрику в Тифлисе, и с тех пор супруги проживали раздельно. Эта картина обрисована многими рассказчиками, в том числе самим Сталиным (см. док.3). Недавно введенная в научный оборот запись воспоминаний Екатерины Джугашвили, сделанная в 1935 г., снабжает читателя рядом не лишенных интереса деталей, хотя мало что добавляет по существу[105]. Мать Сталина, а тем более те, кто записывал ее слова, зафиксировали приемлемую, благопристойную версию детства вождя, в меру сентиментальную (маленький Сосо очень любил цветы, особенно ромашки), очищенную от нежелательных грубых подробностей. Особенно это чувствуется в тех местах, где мать говорит о пьянстве отца и о том, что малыш его боялся, но не уточняет, что, собственно, делал пьяный отец, бил ли он ребенка или приучал его к вину, как утверждали иные мемуаристы.

По одному из рассказов, отец уехал, когда Иосифу было пять лет[106]. Сам он говорил, что ему было около десяти (см. док.3), а в прошении, написанном в Батумской тюрьме в ноябре 1902 г., указал, что его мать оставлена мужем «вот уже 12 лет», то есть около 1890 г.[107] А. В. Островский, скрупулезно собравший сведения о семье Джугашвили, относит ее распад к 1890-1892 гг.[108]В это время Иосиф Джугашвили уже был учеником Горийского духовного училища. Училище было четырехклассным, Сосо поступил в первый класс в сентябре 1890 г., но перед этим учился в подготовительном отделении для грузинских детей, не владевших русским языком.

Изыскания Островского о родственниках и ближайшем окружении маленького Сосо следует дополнить важной ремаркой: за исключением нескольких сверстников, родня и люди из детства не имели, по-видимому, ни малейшего значения для подросшего Иосифа Джугашвили. Ничто не указывает на то, чтобы он о них когда-либо вспоминал. Главное, что мы должны сказать о нем в связи с родителями и другими родственниками, – это отсутствие эмоциональных привязанностей. Вырастившую его одинокую мать, добившуюся, чтобы он получил образование, хотя это было ей не по средствам, он покинул, став революционером, не навещал ее и ничем не помогал. Находясь в туруханской ссылке, Сталин получил по крайней мере одну посылку из дома[109]. Впоследствии, когда он стал кремлевским властителем, Екатерина Глаховна отказалась переехать в Москву. Известны письма к ней от сына 1920-30-х гг., приветливые, но в высшей степени лапидарные («Мама – моя! Здравствуй! Живи десять тысяч лет. Целую» или: «Привет маме – моей! Как живешь и как здравствуешь? Тысячу лет тебе жизни, бодрости и здоровья. Я пока чувствую себя хорошо. До свидания. Привет знакомым»); из них явствует, что время от времени он посылал ей немного денег и лекарства, еще реже кое-какие подарки. Она, в свою очередь, слала в Москву кавказские лакомства[110].

Нет никакой возможности определить меру правдивости слухов о супружеских изменах и женском легкомыслии Кеке, равно как и предположение, что именно это стало причиной семейного разлада[111]. А вот рассказы о пьянстве Бесо Джугашвили представляются правдоподобными. Ортодоксальные большевики 1920-х гг. усматривали в ремесленном прошлом отца обстоятельство, порочащее Сталина: выходило, что он не пролетарского происхождения (см. док. 1). На эти специфически партийные и не имеющие смысла в иной системе моральных координат подозрения есть прямой ответ самого Сталина (см. док. 3, 4).

О том, как жил Виссарион Джугашвили после переезда в Тифлис, сохранились лишь глухие отрывочные сведения. Из прошения ученика 2 класса Иосифа Джугашвили ректору духовной семинарии от 28 августа 1895 г. явствует, что отец к тому времени три года как перестал оказывать ему помощь «в наказание того, что я, не по его желанию, продолжал образование» (см. гл. 2, док. 12). Таким образом, «отцовское попечение» прекратилось около 1892 г., когда Сосо было лет 14. Дата смерти Бесо установлена. 7 августа 1909 г. он был доставлен из ночлежного дома в городскую больницу в Тифлисе и 12 августа умер от острого цирроза печени. Похоронен был на общественный счет, могила не известна[112]. Единственный его сын в это время находился в Баку, бежав из сольвычегодской ссылки.

Из протоколов допросов и анкетных сведений об Иосифе Джугашвили видно, что он по крайней мере был осведомлен, жив ли Бесо. В апреле 1908 г. он показал, что его отец Виссарион Иванович живет в Тифлисе, в феврале 1909 г. – что «отец ведет бродячую жизнь», а 26 марта 1910 г. на допросе в Бакинском ГЖУ сообщил, что отец умер[113]. Светлана Аллилуева утверждала, что дед погиб в пьяной драке, «кто-то ударил его ножом»[114]. Впрочем, в ее рассказах о прошлом семьи очень много неточностей. Неизвестно, виделся ли Коба с отцом, но по меньшей мере он знал, где тот находится, жив или умер.

Здесь мы подходим к вопросу, получившему чрезвычайное развитие в исследовательской литературе: об отношениях с родителями и предполагаемых детских фрустрациях Сталина, наложивших отпечаток на его личность. На самом деле, принимая во внимание живую фантазию жителей Гори, проявившуюся в их мемуарных рассказах, невозможно рассудить, была ли Кеке суровой или балующей единственного сына матерью[115], был ли Бесо жесток, груб с ней и с ребенком, действительно ли он избивал мальчика.

Наиболее категоричное свидетельство о ненависти маленького Сосо к отцу оставил друг его детства, товарищ по семинарии, а впоследствии политический враг-меньшевик Иосиф (Сосо) Иремашвили. Его книга представляет собой в большей мере политический памфлет, нежели воспоминания. Иремашвили обрисовал Виссариона Джугашвили самыми черными красками, придав ему демонический оттенок (Бесо «с черными густыми бровями и темной грубой бородой, был высоким, представительным человеком»). Сосо, по мнению Иремашвили, «всегда избегал отца», именно от него «научился презирать людей», «больше всех он ненавидел собственного отца», «незаслуженные побои от отца сделали его таким же грубым и бессердечным», а характер юноши определила жажда мщения отцу, трансформировавшаяся в ненависть ко всем, кто чем-то превосходил самого Кобу. Картина у Иремашвили получилась столь мелодраматическая, что должна насторожить читателя. Тем более что рассказчик немедленно разоблачает себя, продолжая о Бесо: «По национальности он был осетином […] и, как все осетины, живущие на Кавказе, был по природе тяжелым и неловким»[116]. Итак, в подтексте приписываемой Сосо Джугашвили ненависти к отцу находится банальная неприязнь самого мемуариста, грузинского националиста Иремашвили к соседнему народу.

Зато Иремашвили дает очень лестную характеристику Кеке Джугашвили, которую называет типичной грузинкой. Здесь кстати замечание Л. Д. Троцкого о том, что в отличие от Иремашвили (жившего в Берлине) «грузинские эмигранты в Париже заверяли Суварина, автора французской биографии Сталина, что мать Иосифа Джугашвили была не грузинкой, а осетинкой»[117]. Эти парижские грузины были теми же меньшевиками и также националистами. В их устах осетинское происхождение – это порочащая Сталина черта. Очевидно, аналогичные суждения уже не эмигрантов, а противников Сталина из среды грузинской советской интеллигенции были заимствованы и повторялись интеллигенцией московской («и широкая грудь осетина»), которая вообще-то мало вникала в обоюдную неприязнь кавказских народов[118] А. В.Островский, искавший сведения о корнях семей Джугашвили и Геладзе, пришел к выводу, что предки по обеим линиям происходили из зоны смешанного проживания двух народов на территории Южной Осетии и точно определить их национальную принадлежность невозможно[119]. Между тем в Осетии Сталина уверенно называют осетином и указывают традиционную родовую башню его семьи. По мнению профессора Р.З.Хестанова, «если оставить в стороне вопрос о национальной самоидентификации Сталина, то можно утверждать, что его предками по отцовской линии были осетины. Об этом свидетельствует его фамилия, которая является огрузиненной версией осетинской „Джауатае“ („Дзугатае“). Изначально Дзугаевы (это русская версия фамилии) происходят из древнего села Цамаде в Алагирском ущелье Северной Осетии. Часть этого большого рода после XV-XVI вв. поселилась в верховьях реки Большая Лиахва, вдоль которой протянулась Транскавказская автомагистраль, связывающая Северную Осетию и Южную»[120] . По сообщению доцента К. Г. Дзугаева, существует полная родословная этого большого рода, начиная с первого поселившегося в их родовом горном селе Дзомаг Абела Дзугаева[121].

По-видимому, амбивалентное отношение грузинских мемуаристов и информаторов к осетинским корням Сталина (для них он был безусловно грузином, когда нужно было восславлять и гордиться таким соотечественником, или, напротив, как для Иремашвили, осетином, если нужно было выразить неприязнь) мешало до сих пор биографам (как помешало

А. В. Островскому) внести ясность в этот вопрос. Вместе с тем, конечно же, в отличие от грузинских меньшевиков для нас не имеет ровным счетом никакого значения, к какому народу принадлежал Сталин по рождению и примеси каких кровей текли в его жилах. Важнее понимать условия его формирования, а также контекст тех или иных похвал и обвинений и соответственно судить о степени доверия к источникам. Так, рассказы И. Иремашвили следует признать тенденциозными и лживыми, а детскую ненависть Сосо Джугашвили к отцу как минимум поставить под серьезное сомнение.

И. Бесошвили – первый литературный псевдоним, который придумал себе Иосиф Джугашвили в марте 1906 г.[122], до того он публиковал статьи и листовки без подписи или от лица партийных комитетов. Странно, если человек, ненавидящий отца, взял себе псевдоним, производный от его имени. В марте 1908 г. он был арестован с паспортом на имя Кайоса Нижерадзе, но отчество было прописано настоящее – Кайос Бесов, и про отца Виссариона на допросе показал, что тот «проживает на родине» (см. гл. 15, док. 53).

Иосиф Иремашвили утверждал, что детское знакомство с Сосо Джугашвили началось с того, что появившийся в классе духовного училища новый мальчик одержал верх в грузинской борьбе над Иремашвили, прежним школьным чемпионом. Рассказывая о совместных детских забавах, Иремашвили описывал Джугашвили как склонного уже тогда к жестокости, верховодившего сверстниками, главным его удовольствием было ползать по скалам, «подниматься на высокие вершины, лазать по пещерам и ущельям»[123] . П. Капанадзе в так и оставшейся не опубликованной книге (вероятно, на публикацию не дал разрешения Сталин) тоже говорил о Сосо как о лидере в играх, якобы лучше всех плававшем и нырявшем[124]. Такого рода рассказов, снабженных убедительными на первый взгляд подробностями и исходящих от соучеников и товарищей детства из Гори, насчитывается множество. И всюду он – лидер, предводитель, вожак, а то и защитник товарищей. «Сосо плавал так хорошо, что в этом отношении никто не мог с ним равняться. С ним мог конкурировать лишь торговец овощами Миха Бицадзе (он великолепно плавал), но ведь это был мужчина во цвете лет… Мальчики – сверстники Сосо специально приходили поглядеть, как хорошо плавает Сосо. Он часто без передышки переплывал Куру туда и обратно»; «в бросании мяча рукой или лаптой Сосо не имел себе равного среди сверстников» (Д. Папиташвили). «Мы мастерили лук и стрелы, деревянные мечи и играли в «войну». Сосо выстраивал нас в ряд, сам выступал впереди в роли командира, а мы, по его команде, молодцевато вышагивали по площади»; «Сосо лучше всех владел рогаткой. Никто из сверстников не мог равняться с ним в этом. Удивительно точно умел он целиться! Упражнялись мы в метании камней из пращи. Пущенный Сосо камень положительно терялся в небе, да и в цель он умел попадать прекрасно»; «Мы играли также в разные осмысленные игры. Из этих игр Сосо особенно любил „везирианоба“. Когда мы выбирали его „властителем“ […], он давал своим „визирям“ […] очень остроумные распоряжения. Он обычно требовал, чтобы рассказали ему хорошую сказку» (А. М. Цихитатришвили).[125]

По более позднему свидетельству дочери – С. Аллилуевой, Сталин вообще не умел плавать[126]. А полученная в детстве травма привела к усыханию и ограничению подвижности левой руки[127]. Он физически не мог плавать, бороться, лазать по скалам, соперничать с другими мальчиками в подвижных играх. Сын Л. П. Берии, ссылаясь на мать Сталина, утверждал, что Сосо был слабым, хилым мальчиком и переплыть Куру было его несбыточной детской мечтой (см. док. 12).

На сохранившихся групповых фотографиях учеников Горийского духовного училища Иосиф Джугашвили стоит в последнем ряду, едва выглядывая из-за голов одноклассников, превосходящих его ростом. В последнем ряду он и на групповом снимке семинаристов. Зато Иосиф Иремашвили неизменно располагается полулежа на самом первом плане[128].

Очень сомнительно, что маленький Сосо Джугашвили, физически слабый, самый бедный ученик в классе, мог претендовать на какое-то лидерство среди сверстников и тем более верховодить ими. Цветастые рассказы вкупе с сообщениями, что он к тому же лучше всех знал народные сказки и предания, уже в училище выказывал характер бунтаря, с раннего детства вступался за обездоленных и разъяснял друзьям сущность социальной несправедливости, – все это лишь проявления склонности горийских жителей к мифотворчеству. Они по тем же законам классического мифа и волшебной сказки наделяли будущего вождя качествами чудесного, необыкновенного ребенка. Если же попытаться отсеять заведомо неправдоподобное, в остатке мы увидим обычного мальчика, умного, способного, в меру шаловливого, имевшего причины чувствовать себя рядом со сверстниками ущербным физически и социально (бедность, распавшаяся семья), старавшегося компенсировать это усердной учебой. Если уже в том возрасте он и обладал какими-то незаурядными качествами, то увлекшиеся неумеренными славословиями свидетели его детства как раз о них-то и не поведали.

Документы

Город Гори с юга и запада омывают Кура и Лиахва. Он окружен плодовыми садами. В городе возвышаются развалины древней крепости – памятника средневековья.

В старом Гори было около восьми тысяч человек населения, много церквей, лавок, духанов и на весь тогдашний уезд четыре учебных заведения: городское четырехклассное училище, духовное четырехклассное, учительская семинария и женская прогимназия.

Гогохия Д. На всю жизнь запомнились эти дни // Рассказы старых рабочих Закавказья о великом Сталине. М., 1937. С. 7.

Н. С. Хрущев:

Сталин рассказывал о своем отце, что тот был сапожником и сильно пил. Так пил, что порою пояс пропивал. А для грузина пропить пояс – это самое последнее дело. «Он, – рассказывает Сталин, – когда я еще в люльке лежал маленьким, бывало, подходил, обмакивал палец в стакан вина и давал мне пососать. Приучал меня, когда я еще в люльке лежал». Об отце его не знаю, как сейчас в биографии Сталина написано. Но в ранние годы моей деятельности ходил слух, что отец его – вовсе не рабочий. Тогда придирались, кто какого происхождения. Если обнаруживалось нерабочее происхождение, то считался человеком второго сорта. […]

Итак, говорили, что у Сталина отец был не просто сапожник, а имел сапожную мастерскую, в которой работало 10 или больше человек. По тому времени это считалось предприятием. Если бы это был кто-либо другой, а не Сталин, то его бы на партчистках мурыжили бы так, что кости трещали. А тут находились объяснения обтекаемого характера. И все-таки люди об этом говорили. Я этот факт здесь просто припоминаю. Он не служит поводом для каких-нибудь особенных выводов, ибо не имеет никакого значения. Я просто рассказываю, как тогда относились к такого рода вопросам.

Хрущев Н. С. Время, люди, власть: Воспоминания. М., 1999. Т 2. С. 118.

Светлана Аллилуева:

Это было 8 ноября 1952 года, в двадцатилетие маминой смерти. […] Я взяла в этот день своих детей и поехала к нему на дачу […] Как водится, мы сидели за столом, уставленным всякими вкусными вещами, – свежими овощами, фруктами, орехами. Было хорошее грузинское вино, настоящее, деревенское, – его привозили только для отца последние годы, – он знал в нем толк, потягивал крошечными рюмками. […] Было славно, он угощал детей вином, – кавказская привычка, – они не отказывались, не капризничали, вели себя вполне хорошо, и все были довольны[129].

Аллилуева С. И. Двадцать писем к другу. М., 1990. С. 57.

Сталин:

Человек может быть сыном непролетарской семьи, а работать честно, и наоборот, может быть сыном пролетарских родителей и быть мерзавцем. […] Нельзя брать для определения работы человека этот момент за основу. Я, например, сын не рабочего и не работницы, мой отец рабочим не рождался, у него была мастерская, были подмастерья, был эксплоататором.

Жили мы неплохо. Мне было 10 лет, когда он разорился в пух и пошел в пролетарии. Я бы не сказал, что он с радостью ушел в пролетарии. Он все время ругался, не повезло, пошел в пролетарии. То, что ему не повезло, что он разорился, мне ставится в заслугу. Уверяю вас, это смешное дело (смех). Я помню, мне было 10 лет, я был недоволен, что отец разорился и что придут плюсы для меня через 40 лет, я этого не знал. Но плюсы совершенно мною не заслуженные.

Из речи Сталина на совещании командного и начальствующего состава ВВС РККА с членами правительства 22 марта 1938 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1121. Л. 49-50.

Опубликовано: «Жили мы неплохо». Документальный штрих к биографии И. В. Сталина /публ. М. Леушина //Источник. 2001. № 2. С. 54-55.

Сталин:

Представьте себе сапожника, который имел крохотную мастерскую, но не выдержал конкуренции с крупными хозяевами, прикрыл мастерскую и, скажем, нанялся на обувную фабрику в Тифлисе к Адельханову. Он поступил на фабрику Адельханова, но не для того, чтобы превратиться в постоянного наемного рабочего, а с целью накопить денег, сколотить капиталец, а затем вновь открыть свою мастерскую. Как видите, у этого сапожника положение уже пролетарское, но сознание его пока еще не пролетарское, оно насквозь мелкобуржуазное. […]

Работает пролетаризированный сапожник и видит, что скопить деньги – дело очень трудное, так как заработка едва хватает даже на существование. Кроме того, он замечает, что и открытие частной мастерской не так уж заманчиво: плата за помещение, капризы клиентов, безденежье, конкуренция крупных хозяев и тому подобные хлопоты – вот сколько забот терзают частного мастера. Между тем пролетарий сравнительно более свободен от таких забот, его не беспокоит ни клиент, ни плата за помещение, он утром приходит на фабрику, «преспокойно» уходит вечером и в субботу так же преспокойно кладет в карман «получку». Здесь-то впервые и подрезываются крылья мелкобуржуазным мечтам нашего сапожника, здесь впервые и зарождаются у него в душе пролетарские стремления.

Время идет, и наш сапожник видит, что денег не хватает на самое необходимое, что ему крайне необходимо увеличение заработной платы. В то же время он замечает, что его товарищи поговаривают о каких-то союзах и стачках. Здесь-то и сознает наш сапожник, что для улучшения своего положения необходимо бороться с хозяевами, а не открывать собственную мастерскую.

Сталин И. В. Материалистическая теория. Из серии статей «Анархизм или социализм?» за подписью «Ко…», публиковалась в газетах «Ахали Дроеба» («Новое время»), № 5, 6, 7, 8 – 11, 18, 25 декабря 1906 г., 2 января 1907 г.; «Чвени Цховреба» («Наша жизнь»), №3, 5, 8, 9 – 21, 23, 27, 28 февраля 1907 г.; «Дро» («Время»), № 21, 22, 23, 26 – 4, 5, 6, 1о апреля 1907 г. Перевод с грузинского.

Сталин И. В. Сочинения. Т. 1. С. 314-316.

Машо Абрамидзе-Цихитатришвили:

Сосо был во втором отделении[130], когда Бесо стал говорить, что он возьмет ребенка из училища и повезет его в Тифлис для обучения своему ремеслу.

Долго разъясняли ему мой муж, Эгнатошвили и другие близкие товарищи Бесо всю несуразность такого решения.

Детство и юность вождя. Документы, записи, рассказы // Молодая гвардия. 1939. № 12. С. 43-44.

П. С. Гогличидзе:

Между Виссарионом и Кеке возникли неприятности по вопросу о воспитании сына. Отец был того мнения, что сын должен унаследовать профессию своего отца, а мать придерживалась совершенно иного взгляда.

– Ты хочешь, чтобы мой сын стал митрополитом? Ты никогда не доживешь до этого! Я сапожник, и мой сын тоже должен стать сапожником, да и все равно будет он сапожником! – так часто говорил Виссарион своей жене.

Несмотря на то, что Виссарион жил и работал в Тифлисе, а Кеке с сыном – в Гори, она постоянно беспокоилась:

– А ну, как приедет Виссарион, да увезет сына и окончательно оторвет его от учебы?

Детство и юность вождя. Документы, записи, рассказы // Молодая гвардия. 1939. № 12. С. 44.

Е. Г. Джугашвили:

Учился он прекрасно, но его отец – покойный муж мой Виссарион – задумал мальчика взять из школы, чтобы обучать своему сапожному ремеслу. Возражала я, как могла, даже поссорилась с мужем, но не помогло: муж настоял на своем.

Через некоторое время мне все же удалось его снова определить в школу.

Из рассказа Е. Г. Джугашвили, опубликованного в газете «Правда» 27 октября 1935 г.

Цит. по: Детство и юность вождя. Документы, записи, рассказы// Молодая гвардия. 1939. № 12. С. 44.

П. С. Гогличидзе:

Виссариону не давала покоя мысль, что его сын ходит в училище и не изучает ремесло. И вот в один прекрасный день в Гори приехал Виссарион и отдал Сосо на фабрику Адельханова. […]

В училище все были огорчены потерей Сосо, но больше всех сокрушалась мать.

Маленький Сосо работал на фабрике: помогал рабочим, мотал нитки, прислуживал старшим. […]

Через некоторое время мать в свою очередь поехала в Тифлис и увезла сына с фабрики. Некоторые из преподавателей знали о судьбе Сосо и советовали оставить его в Тифлисе. Служители экзарха Грузии предлагали ей то же самое, обещая, что Сосо будет зачислен в хор экзарха, но Кеке и слышать об этом не хотела. Она спешила увезти сына обратно в Гори.

Детство и юность вождя. Документы, записи, рассказы // Молодая гвардия. 1939. № 12. С. 44-45.

Д. Гогохия:

В 1890 году, поступив в горийское духовное училище, я впервые встретился с одиннадцатилетним Иосифом Джугашвили.

Предметы у нас проходились на русском языке, и лишь два раза в неделю преподавали грузинский язык.

Я, будучи уроженцем Мегрелии, произносил грузинские слова с акцентом. Это давало повод ученикам смеяться надо мной. Иосиф же, наоборот, пришел мне на помощь. Скромный и чуткий, он подошел ко мне и сказал:

– Ну, давай я буду учиться у тебя мегрельскому языку, а ты меня грузинскому.

Это движение души товарища сильно растрогало меня.

Не одна только скромность отличала Иосифа. Большие способности и любознательность выделяли его среди учеников.

Обычно он был серьезен, настойчив, не любил шалостей и озорства. После занятий спешил домой, и всегда его видели за книгой.

Дядя мой Виссарион Гогохия, в квартире которого я поселился, переехал в дом Кипшидзе. Здесь же, во дворе, жил Иосиф с матерью.

Их комната имела не более девяти квадратных аршин и находилась около кухни. Ход со двора прямо в комнату, ни одной ступени. Пол был выложен кирпичом, небольшое окно скупо пропускало свет. Вся обстановка комнаты состояла из маленького стола, табуретки и широкой тахты, вроде нар, покрытой «чилопи» – соломенной циновкой.

Мать Иосифа имела скудный заработок, занимаясь стиркой белья и выпечкой хлеба в домах богатых жителей Гори. За комнату надо было платить полтора рубля в месяц, но не всегда удавалось скопить эти полтора рубля.

Тяжелая трудовая жизнь матери, бедность сказывались на характере Иосифа. Он не любил заходить к людям, живущим зажиточно. Несмотря на то, что я бывал у него по несколько раз в день, он подымался ко мне очень редко, потому что дядя мой жил по тем временам богато.

Отец Иосифа – Виссарион – проводил весь день в работе, шил и чинил обувь.

За что ни брался Иосиф – все усваивал глубоко и основательно. На подготовку к урокам у него уходило очень мало времени. Благодаря своей исключительной памяти он, внимательно слушая педагога, запоминал урок и не нуждался в повторении.

Свободное от занятий время уходило на чтение книг. Он перечитал все, что было в школьной библиотеке, произведения грузинских и русских классиков, – и по своему развитию и знаниям стоял намного выше своих школьных товарищей.

Это дало основание назначить ему одному ежемесячную стипендию.

Горийское духовное училище мы окончили в 1894 году. На выпускных экзаменах Иосиф особенно отличился. Помимо аттестата с круглыми пятерками ему выдали похвальный лист, что для того времени являлось событием из ряда вон выходящим, потому что отец его был не духовного звания и занимался сапожным ремеслом.

Гогохия Д. На всю жизнь запомнились эти дни //Рассказы старых рабочих Закавказья о великом Сталине. С. 7-10.

Г. Глурджидзе:

Запомнилась одежда, в которой Иосиф Джугашвили появился зимой в школе. Его заботливая мать, зарабатывавшая на жизнь кройкой, шитьем и стиркой белья, старалась, чтобы сын был одет тепло и опрятно.

На Иосифе было синее пальто, сапоги, войлочная шляпа и серые вязаные рукавицы. Шея обмотана широким красным шарфом. Нравился нам его яркий шарф. Иосиф был среднего роста, худощав. В школу он ходил, перевесив через плечо сумку из красного ситца. Походка – уверенная, взгляд – живой, весь он – подвижной, жизнерадостный.

В первые годы, в приготовительных отделениях, Иосиф учился отлично, и дальше все ярче раскрывались его способности, – он стал одним из первых учеников.

При школе была библиотека. Когда мы подросли, – пристрастились к чтению. Начальство выдавало нам книги, которые были нам не по вкусу, и мы доставали литературу для чтения у Арсена Каландадзе, имевшего в Гори книжный магазин. У Каландадзе мы доставали книги Акакия Церетели, Ильи Чавчавадзе, Р. Эристова и других. […]

Мы учили уроки, занимались, но от нас не ускользало, что за стенами школы скрывалось «что-то» другое, неясное для нас тогда в своих очертаниях, но привлекательное, требующее разгадки.

Иосиф лучше других постигал это «что-то». Если память мне не изменяет, беседа, о которой я хочу рассказать, имела место, когда Иосифу и мне было по тринадцати лет.

Во время летних каникул, возвратившись в Гори из родного села Бершуети, я навестил Иосифа, и мы вышли гулять на улицу. Прошли мост через Куру, перешли за полотно железной дороги и расположились на зеленой лужайке.

Молодые, еще не искушенные в жизни, мы любили беседовать на отвлеченные темы. Я заговорил о боге. Иосиф слушал меня и после минутного молчания ответил:

–Знаешь, нас обманывают, бога не существует.

Эти слова удивили меня. Ни от кого еще я не слышал таких слов.

– Coco, что ты говоришь?!

–Я дам тебе прочесть книгу, из которой ты увидишь, что мир и вся жизнь устроены совсем по-иному и разговоры о боге пустая болтовня, – сказал Иосиф.

– Какая это книга? – заинтересовался я.

–Дарвин. Обязательно прочти, – наставительно ответил Иосиф.

Глурджидзе Г. Памятные годы // Рассказы старых рабочих Закавказья о великом Сталине. С. 17-20.

Давид Папиташвили:

Среди товарищей Сосо слыл за хорошего стихотворца. Сочиненные им «шаири»[131] помнят по сей день те, кому в свое время довелось их слышать.

Детство и юность вождя. Документы, записи, рассказы // Молодая гвардия. 1939. № 12. С. 34.

Сергей Берия:

Сталин не любил свою мать. Он познакомил ее со своими детьми только тогда, когда старшему Васе исполнилось пятнадцать лет, а Светлане – десять. […] Екатерина Джугашвили, в отличие от моей бабушки Марты, не была набожной. Кроме того, у нее были прогрессивные для того времени взгляды, и она не стеснялась выражать свое собственное мнение по любому вопросу, несмотря на свою необразованность. Случалось, что она даже пускалась в политические рассуждения. Например, она говорила: «Я задаю себе вопрос, что мой сын не поделил с Троцким!» Она была очень общительной и веселой и оставалась такой же в старости. […]

Екатерина обожала мою мать, которая приходила к ней один-два раза в неделю, конечно, не без влияния моего отца. Она дружелюбно упрекала мою маму за то, что мать сломала всю свою молодость, отдаваясь полностью мужу, семье и учебе. «Почему бы тебе не найти себе любовника? – говорила она матери. – Ты слишком молода, чтобы погрязнуть в домашних делах! Не будь дурехой. Если захочешь, я тебя познакомлю с молодыми людьми. Я в молодости вела хозяйство в одном доме и, познакомившись с красивым парнем, не упустила своего. Хотя и не была такой красивой, как ты». Она даже упрекнула мою бабушку за то, что та «держит Нину под замком, запрещая ей высунуть нос наружу». Моя бабушка была шокирована. Она стала избегать встреч с ней, так как говорить им было не о чем: Екатерину интересовали только интимные связи и разного рода сплетни.

Все знали, что муж Е. Джугашвили пьянствовал и бил ее за беспутную жизнь. Он разорился, и она была вынуждена служить домработницей. Но деньги, которые она приносила домой, не всегда были из этого источника. Каждый вечер маленький Иосиф был свидетелем разборок своих родителей, видел, как пьяный отец бил его мать. В итоге он ушел от жены. Мои родители были убеждены, что такое детство оказало на будущего вождя не лучшее влияние. Мой отец даже осмеливался утверждать, что сапожник Джугашвили не был отцом Сталина. Он часто говорил, что в жилах Сталина, возможно, течет персидская кровь, и с удовольствием сравнивал его с шахом Аббасом. «Коварство Сталина не типично для грузина», – подчеркивал мой отец.

Екатерина Джугашвили часто вспоминала детские годы своего сына. Это был хилый ребенок, страдавший оттого, что был значительно слабее своих сверстников. В детстве он мечтал переплыть Куру, как это постоянно делали его физически крепкие друзья. […]

Сталин не присутствовал на похоронах своей матери в 1937 году. Он был слишком поглощен политической борьбой и не мог отлучиться из Москвы. Однако позднее он расспрашивал моих родителей о последних днях ее жизни так, будто испытывал чувство вины. Но это была интерпретация моей матери. Вполне может быть, что он просто хорошо разыграл комедию.

Берия С.Л. Мой отец Берия: В коридорах сталинской власти. М., 2002. С. 37-38.

Тодрия Софья Павловна[132]:

Мать тов. Сталина была очень хорошей женщиной. Характером своим он очень похож на мать. Она была нашей очень хорошей приятельницей, и я ее знаю хорошо. Она была очень умной женщиной, толковой и не была мягкотелой. Она тоже была очень скромной. Уже в последнее время, когда ее сажали в ложу правительства и при выборах в президиум тов. Сталина, обратившись к ложе, ей аплодировали, она всегда пряталась вглубь ложи.

Запись беседы С. Познер с С. П. Тодрия, июль 1948 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 345.

Софья Павловна Крюкова[133]:

Тов. Пирогов: С матерью [имеется в виду мать Крюковой. – Сост.] что он разговаривал?

Тов. Крюкова: Ничего как будто не говорил, но она его хорошо знала и много раз видела. Отец тоже хорошо знал. Надоедал он ему часто. Мне даже совестно было, что он так ему надоедает. Но Иосиф Виссарионович говорил: «Ничего, у меня отец тоже пьяница, меня тоже мать больше воспитывала, отец занимается сапожным ремеслом».

Воспоминания Софьи Павловны Крюковой, записанные в 1936 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 647. Л. 50.

П. Капанадзе:

Помню годы нашего пребывания в горийском духовном училище.

С виду Иосиф Джугашвили был худой, но крепкий мальчик. Жизнерадостный и общительный, он всегда окружен был товарищами. Он особенно любил играть со своими сверстниками в мяч (лапту) и «лахти». Это были излюбленные игры учеников. Иосиф умел подбирать лучших игроков, и наша группа поэтому всегда выигрывала.

Я учился вместе с Иосифом тринадцать лет, сам учительствую тридцать пять, и за все эти годы мне не приходилось встречать такого одаренного и способного ученика.

Иосиф научился отлично рисовать, хотя в те годы в училище рисованию нас не обучали. Помню нарисованные им портреты Шота Руставели и других грузинских писателей.

За годы ученичества Иосиф перечитал почти все книги, имевшиеся в горийской библиотеке: сочинения Игнатия Ниношвили, Ильи Чавчавадзе, Акакия Церетели и др. Лучшие произведения он советовал читать и нам, своим товарищам, и часто пересказывал содержание прочитанного. Помню, какое большое впечатление произвел на него рассказ И. Ниношвили «Гогиа Уишвили», в котором описывается угнетенное и бесправное положение крестьян. «Надо учиться и учиться, – говорил Иосиф, – чтобы помочь крестьянам».

Капанадзе П. «Я должен увидеть Ленина» // Рассказы старых рабочих Закавказья о великом Сталине. С. 24-25.

Давид Сулиашвили[134]:

Дорогого вождя рабочего класса Иосифа Сталина я знал с детства. То были 1893-1894 годы. Я учился еще в младших классах Горийского духовного училища. Хорошо вспоминается мне его сладкий голос, когда он пел тенором в училищном хоре. Его сладкий тенор запомнился мне в особенности потому, что он пел во время молитв великого поста в составе трио.

Из воспоминаний Давида Сулиашвили, записано в 1934 г. Перевод с грузинского.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 651. Л. 164.

Свидетельство[135]:

Воспитанник Горийского духовного училища Джугашвили Иосиф Тифлис-с[кой] губернии г. Гори крестьянина Виссарио[на] сын, родившийся в шестой день месяца декабря тысяча восемьсот семьдесят восьмого года, поступил в сентябре 1890 года в первый класс училища и при

отличном поведении (5)

показал успехи:

По окончании полного курса учения в духовном училище в июне 1894 г. причислен училищным правлением к первому разряду училищных воспитанников […]

В удостоверение чего и дано ему, Джугашвили, сие свидетельство от Правления Горийского духовного училища за надлежащим подписанием и приложением печати правления. Город Гори, 1894 года июня … дня.

Свидетельство об окончании Горийского духовного училища, выданное И. В. Джугашвили, июнь 1894 г.

РГАС ПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 5. Л. 1 (фотокопия).

Опубликовано: Островский А. В. Кто стоял за спиной Сталина? Фото 7 (фотография).