Я попыталась сжечь книгу. Я продавщица книг – это индивидуальность, образ жизни. Умышленно сжечь книгу, причем единственную в своем роде, оригинальное произведение, – это то, на что я могла решиться лишь в состоянии отчаяния. Тем не менее я была вынуждена признать, что в этой книге содержится предложение, которое меняется в зависимости от способности читателя его расшифровать и может каким-то образом убить его. Я не хотела выяснять, есть ли в моей ужасающей идее хоть какой-то смысл. Я просто хотела уничтожить книгу. После моего предсмертного опыта, после того как уронила книгу в тот день, я, по-видимому, сразу погрузилась в глубокий сон и проспала всю ночь. Пока я спала, вернулся Поллукс и лег в постель рядом со мной. Обычно я сплю чутко, но тут даже не пошевелилась. В ту ночь поднялась сильная буря и повалила более чем столетний вяз (на самом деле ему было 102 года) на нашем заднем дворе. Он упал совсем близко от дома, промахнувшись всего на несколько футов. На следующее утро я выглянула в перевернутый мир, полный ветвей. Если бы я полностью прочла то предложение, упало ли бы дерево прямо на нас, пронзив огромными ветвями крышу, убив меня и пригвоздив Поллукса? Возможно, оно действительно прикончило бы нас обоих своими сучьями. Было ли это предложение продолжением повествования, которое я, к счастью, пропустила? Я не собиралась это выяснять. Никакого расследования не требовалось, никаких дополнительных вопросов. Эта книга приговорила к смерти мою самую раздражающе преданную покупательницу. Она также пыталась убить и меня. На заднем дворе стоял гриль хибати[48], и я держала банку с жидкостью для розжига дров.
Это ужасно, когда вы не можете сжечь что-то явно легковоспламеняющееся. Книги, конечно, печально известны тем, что горят при температуре 451 градус по Фаренгейту. Я разожгла угли и попыталась поджарить книгу. Я пробовала сразу сжечь ее, однако кремовая суперобложка и прочная бумага остались нетронутыми огнем. Я была слишком раздражена, чтобы бояться. Наконец, потерпев неудачу, я села на ступеньки и уставилась на книгу, едва обгоревшую. Возможно, в тот момент я бы позвала на помощь Поллукса, но рано утром он отправился на озеро Нокомис из-за своей бабушки. Именно туда он отправлялся, чтобы побродить по берегу. Там ему хорошо вспоминалось о ней. Я уставилась на книгу, а затем опять посмотрела на нее чуть пристальнее.
Тесак?
Или топорик… У нас был подходящий для кемпинга. Я столкнула книгу с гриля и принялась рубить ее заточенным лезвием. Книга выдержала и это. Осталась едва заметная вмятина, ни царапины, ни полоски грязи, ни обгоревшей бумаги. Я никогда в жизни не сталкивалась с объектом, который до такой степени сопротивлялся бы законам природы. Поэтому я начала ругаться, костеря ее на чем свет стоит, пользуясь всеми ругательствами, которые знала или могла изобрести. Затем я взяла лопату и вырыла яму в той части двора, которая находилась за огромным поваленным деревом. Я провела остаток утра, роя, покуда хватило сил, положила в яму книгу и накидала поверх нее выкопанную землю. Конечно, когда вы роете яму, всегда остается разрыхленная почва. Я разбросала эту лишнюю землю по двору так аккуратно, как только смогла, а затем рухнула на диван с несколькими книгами Марка Данилевского. В чтении его книг был какой-то атлетизм, который мог отвлечь меня от того, что произошло. Я включила настольную лампу, позвонила Джеки, чтобы поболтать с ней о случившемся за день, и запланировала разморозить суп из бычьих хвостов. Я выполнила подъемы ног и приседания между эпизодами чтения текстов Данилевского в качестве тренировки. Хотя на самом деле я бы не назвала себя сильной. Сколько бы я ни качала пресс, у меня все равно слегка утолщенная талия женщины средних лет. Это приводит в бешенство. Может, все дело в пиве.
Мое любимое дерево росло больше века, а теперь повалено прямо рядом с домом, как будто нарочно промахнувшись мимо него. Его обширная крона из замысловатых голых ветвей застилала окна. Я погладила покрытую лишайником рифленую кору. Было очень странно, что дерево упало, не обремененное тяжестью листьев, когда земля если и не замерзла, то была, по крайней мере, тверже, чем во время летних ливней. Да, я определенно винила книгу. Основание дерева, открывшееся на бульваре, представляло собой одновременно и завораживающее и печальное зрелище. Из-за того, что корни обломились и лопнули под землей, корневая система казалась сильно разреженной, но, когда Поллукс вернулся домой, он заверил меня, что корневая система была под стать кроне. Корни уходили под улицу, прятались под дерном, проникали во двор и, возможно, окружали весь дом.
– Как вверху, так и внизу, – пробормотала я.
Мы уставились друг на друга.
– Мир нижний питает мир верхний, – сказал муж. – Это просто.
И Поллукс завел речь о кирпичах дома, стоящего дальше по улице, столбах каменных ворот, упомянул газовые баллоны и корни, скрытые водоносные слои, металлы.
– Все это из-под земли, верно? Мы слишком долго черпали там необходимое для нашей жизни, – вздохнул он.
– Ты вот-вот начнешь говорить об ископаемом топливе.
– А как же? Ведь мы качаем нефть и добываем в шахтах полезные ископаемые.
– Началось.
– Все наладится, когда мы начнем жить тем, что есть наверху, овеваемые ветром и освещаемые солнцем.
– Закончил?
Я не хотела спорить с мужем. Вместо выяснения отношений меня занимало дерево. Поллукс приготовил нам по кружке кофе, мы забрались по ветвям и уселись наверху. Свет был ясным, теплый воздух казался водянистым. Утренний иней таял на поразительно зеленой траве. Мы втиснулись в крону дерева, такого грациозного и мощного, такого манящего, пусть и лежащего на боку. Я вдруг почувствовала – хотя и была лишена своего дерева – огромную радость оттого, что сижу там, в кроне 102-летнего вяза, и пью не простой кофе, а эфиопский, который мне подарила Пенстемон, утверждая, что его аромат напоминает землистый запах перегнивших цветов. Похоже, она была права. Поллукс поудобней устроился на ветке и закрыл глаза.
Асема приехала, потому что я отправила ей сообщение о моем дереве и его предполагаемом возрасте. Она любительница деревьев.
– Я бы хотела, чтобы ты просто оставила его здесь, как оно лежит, – произнесла она, опершись на ствол.
Я взглянула на то место, где закопала книгу, и обрадовалась, заметив, что земля выглядит нетронутой. Его почти нельзя было обнаружить. Мне стало интересно, будет ли книга выглядеть так, как прежде, если я ее откопаю. Покоробилась ли обложка, потрескалась ли отделка, пропитались ли влагой страницы, сделав смертоносный текст нечитаемым? Образ бледной книги всплыл в моем сознании. Я выбросила ее из головы, прислонилась к ветке со своим горячим кофе и закрыла глаза.
– Ваше дерево такое красивое, такое дружелюбное. Оно сейчас похоже на великана, положившего руку на землю, чтобы убаюкать мышь.