Средняя Эдда - читать онлайн

1

Радуйся! – поет в трубке Слава. – Три на пять метров. Красотища!

– Где нашли? – говорю.

– На Парке Культуры, справа, если с кольца.

Думаю: ну понятно, цензоры. А он:

– Не, местные стуканули. Овечкин скачет уже, давай и ты на полусогнутых. Оп-оп-оп!

Снимаю с плеча рюкзак и безо всякого смысла его встряхиваю. Придется прямо с плавками и шапочкой – держать-то долго не будут. В прошлый раз чуть замешкался – и всё, амба. Два дня потом стену отскребали, но куда там – цензоры заблевали картину напрочь. Состав у них едкий, жирный, а вонючий – как мать дерьма: будто сдох кто или лаз в канализацию прорубили.

Рванул в сторону метро, попутно набирая командора наших боевиков. Говорю: надо всех оттереть, и чтобы твои успели раньше цензорской гопоты. Чтобы не как обычно! Но всё без толку – конторские орки опять не добегут, стену замалюют, и останется только гадать, что́ на ней было. Наши опера умеют только вату катать со своими мутными гаишниками.

От метро – в четыре ноги. Через переход, в котором гнездо хищных бабок с ягодными корзинками, мимо воющей под магнитофон усатой ведьмы: «…в глаза мои суро-о-овые…», – мимо стеклянных музейных дверей – к простыне милицейской ширмы. Или выгородки. Или черт ее знает. У них есть название для этой раздвижной, срисованной из медицинских хорроров штуки, но я его так и не смог запомнить.

Ментовский лейтенант выдвинулся навстречу, набычивая физиономию. Обрюзгший, с болезненно румяными щечками. Наткнулся взглядом на протянутое удостоверение, но даже не сдал назад. Птеродактиль.

– Подожди-ка… – начал он, но я уже отодвинул стенку ширмы.

Не три на пять, конечно, но и черт с ними. Живая! Живая работа Хиропрактика!

Здесь остановимся. Теперь ведь нельзя впопыхах, правда же, Настя? Нельзя. Так что внимательно.

Основа граффити – синий составной трафарет. Многофигурный с мелкой детализацией. Сюжет – заседание суда. Перед присяжными три телеэкрана. На первом – мультяшный лось, на другом – тигр, на третьем – маленький мальчик. Показывают животы-улики с одинаковым отпечатком губ. Судья с собачьей башкой. Трое обвиняемых – на электрических стульях. «Часы судного дня» – обязательный для всего цикла атрибут в левом нижнем – стрелка уже на шести. Внизу же – фирменный знак Хиропрактика – хьюлетт-паккардовское «hp».

Срок – ну, может, несколько часов, краска еще кое-где влажная. Состояние… идеальное. Да-а-а… никогда еще в идеальном состоянии. Вообще никогда ни в каком состоянии, только на картинках.

Первое граффити – «Каток» – которое появилось на Котельнической, успели отснять с разных ракурсов. Видео долго висело на youtube – все, кому надо, нарезали.

А вот «Елку» – уже начали прятать. Роскомнадзор схлопывал публиковавшие картинку сайты, пошли массовые блокировки, случилась даже пара уголовных дел. Сейчас ее изучают по канадским серверам. Там вроде как зэки обустраивают для политбюро камеру к Новому году: ставят елку с курантами, рисуют на стене подводную лодку, вешают себе срамные бороды…

Ширма захрустела, и внутрь периметра протиснулся Сашка Овечкин. Цветастая шляпа, синие очки и переносной ЗРК фотоаппарата. Даже не сказал ничего, тут же принялся щелкать. Оно и правильно.

Заглянули два мента – молодые совсем, интересно им.

Спросил Сашку:

– Ты на видео панораму возьмешь?

– Ага, поучи-поучи, – огрызнулся тот, продолжая делать снимки.

Вышел за ненадобностью наружу. Никаких наших боевиков, конечно, нет. Но и цензоров тоже. Менты слушают рацию и тихо переговариваются.

– Во сколько вас вызвали? – интересуюсь у ближайшего.

– Во сколько надо! – тут же подлетает и чуть не клюет меня лейтенант. – Что надо потом на сайте повесят!

Ну конечно, ага.

– Спасибо, – говорю, – а в чем тут военная тайна?

Лейтенант – будто от вражеского дота – заслоняет собой молодняк.

– Хуйней занимаетесь, – поясняет он и с ненавистью смотрит в сторону остановившихся неподалеку прохожих.

Тут не поспоришь.

Выпил в ближайшей забегаловке стакан чая. Я обычно беру без добавок, но у них только с бергамотом. И маленькое дырявое весло вместо ложечки – никогда не мог понять, что это за выдумка. У нее должно быть второе и главное назначение. Чтобы, когда завоет сирена гражданской обороны, можно было схватить горсть этих вёсел и собрать щит и меч, пулеметную ленту, антенну для приема сообщений командования. Ты вот не думала, Настя?

– Может, хотите что-нибудь к чаю? – видимо, от скуки подала голос продавщица в грязном фартуке.

– Хочу, – зачем-то ответил я. – Сирена у вас есть? Такая знаете, гадкая, уи-уи-уи?!

Продавщица не удивилась. Просто вычеркнула меня из списка живых и уставилась в маленький телевизор, воткнутый под самым потолком. Почему он без звука только?

Сашка – похожий на маленького злого эльфа – появился минут через пять, удивлялся, что никто не схватил его за руку.

– Что-то они сегодня долго, – довольно объявил он, закуривая около входа в забегаловку.

– На совещании у наших шефов задержались, – предположил я.

– Не смешно, – скривился, как от кислятины, Сашка.

– Не смешно, – согласился я. – Но так ведь и не должно, дружище.

Слава стал у меня допытываться, на что похоже новое граффити. На тебя, говорю, похоже, такое же недоделанное. С ним про contemporary art всерьез нельзя – он на стене репродукцию Шилова держит.

Состроил рожу и показал мне «фак». Думает, это смешно. Думает – уел.

– Пока-пока, – говорю, – я в приемную к Асу.

Слава, конечно, балда-балдой, хоть и начальник информационного центра. Последний настоящий москвич, мажор, папа – бывший посольский. Нигде по-настоящему не работал – его Ас сразу из институтского инкубатора к себе пересадил. Наши понаехавшие – то есть, в общем, остальная Конюшня – Славу аккуратно по всем этим пунктам прокатывают. И он в каждый очередной бросается доказывать, что не верблюд. Ну, и в общем, не верблюд, да. Просто балда. Правда ведь, Слава? Правда. Ты уже и обижаться на меня перестал.

Я вот, скажем, сектант «культсопра». Тут многие так думают, и сам Ас посмеивается. А это в наших делах – серьезно. Серьезнее чем. Почти заявка на списание. Можно быть голубым, педофилом или нюхать кокс, можно подмахивать великим вождям и по субботам ходить на физкультурные парады, но любить ту срань, которую препарируешь… Хотя нет, это я через край, за парады Ас бы, наверное, выгнал, он опасается фанатиков. Всё равно. Если меня еще и не сдали чекистам, то это из-за того, что педофилы Асу пока без надобности, а перверты вроде меня могут и пригодиться.

Так что не переживай, Слава. Не переживай, старина, что мы бестактные свиньи, не знающие субординации. Это всё от тоски по признанию. От зависти, одним словом. Друг Овечкин мне так и говорит. Так что ты мне «фак», а я тебе – два, ты мне по морде, а я тебе – с колена. Ты мне объективку в мэрию, а я тебе – донос в следком. Думаешь, не сделаю? Не знаю. Наверное.

Стоило зайти на кухню – хлебнуть на бегу чаю, как Слава тут же меня и обскакал – первым пролез на прием к шефу. После аудиенции вывалился довольный, посмотрел на свои «умные» часы (Слава, зачем тебе часы, которые умнее тебя?), подмигнул и заявил, что будет звонить в редакции – резервировать место под статьи. И то верно, Хиропрактик сам себя не заклеймит.

Следом у Аса надолго засели интернетчики – похожие друг на друга, длинные, суетливые, в мятых пиджаках поверх ярких футболок. Я успел разбавить первый чай еще двумя чашками и утащить из конфетницы все вафли. Только после этого секретарша – сегодня та, что не выговаривает «р», – махнула рукой.

Ас сидел за столом, одновременно писал в почту, что-то смотрел на айпаде и слушал доклад оперов по громкой связи.

– Пошли их куда подальше, – говорил он радостно, – пока не отработают все темы, пусть даже не заикаются. Какой еще суд?!

Сегодня он лучезарный: уголок рта вверх, в глазах глубокая нежная издевка, в манжетах шитой белоснежной рубашки – гербовые запонки «Кингс Колледж». Либерал и просветитель.

– Ну и что? – спросил он, отрываясь от всех своих экранов и протягивая руку.

– Здравствуйте, Александр Сергеевич. На сей раз отлично.

Я стал подробно рассказывать ему о картине. Он, конечно, уже знал всё в деталях, но позволял повторить еще раз – как если бы сверял с ответами в учебнике. Фирменный прием: не только в перекрестном опросе, вообще. Думаю, наша Конюшня – сама по себе побочный продукт его желания сличать показания, заслушивать в параллели, иметь двадцать четыре варианта новогоднего поздравления. Не удивлюсь, если в двух кварталах есть еще одна такая же контора. Или две. И в них тоже сидит аккуратный, предупредительный, опасно обаятельный Ас.

– …мишень – трое на электростульях. Посередине – босс второй телевизионной кнопки, рядом – с длинными волосами – первой. Третьего не знаю, но не трудно догадаться. Наш клиент в правой части – вот видите, собачья голова… Текст такой:

Ас, наконец, не выдержал.

– Знаешь, Дима, – сказал он, – надо бы разложить это всё в таблицу… Георгий что-то такое уже начинал, спроси у него. Чтобы по персонажам, да? И расписать.

– Для своих или вовне? Комментарии нужны?

– Пиши пока для своих. Потом, может, после вторничной планерки раскидаем по адресам… ладно, ты не тяни, – оборвал он сам себя, – что там про голову? Думаешь, публика считает, кто это?

– Сначала, конечно, будут смотреть на телевизионных. Я, кстати, думаю, мишень – средний, пока все ссылки на него. Но голова – слишком очевидный намек. Только-только улеглось, как он в юности щенкам головы резал. Так что ему это уже второй звонок.

Ас заулыбался и уставился в потолок. Он любит так делать, когда считает, что поймал своих высоких друзей за причинные места.

– Точно уверен?

– Уверен, Александр Сергеевич.

Видимо, я сказал это с излишним удовлетворением.

– Надеешься, что вот-вот начнется? – снисходительно поинтересовался он. – Хочешь умереть на баррикадах?

Я пожал плечами. Дайте баррикады, а там посмотрим. Правда, если я отчего-то выжил во время прошлых, это же говорит не в мою пользу, да? Не в мою, и не в нашу. Это говорит в пользу Александра Сергеевича. А ведь его «старшие» тогда уже побежали – самолет стоял под парами. Даже, говорят, дочку мэра перевезти успели. Но потом обошлось. До сих пор не знаю, само или договорились.

– Специально оставили для широкой публики, – сказал я, – а еще, похоже, придержали цензоров…

Ас кивнул. Он глянул на экран смартфона и сбросил звонок. Как это обычно с ним бывает, приняв решение, хозяин Конюшни в секунду меняется: вот уже удалил расслабленность, подобрался, нацепил лицо с кривой полуулыбкой. Вот-вот прыгнет. Он уже сам всё понял, я ему ничего не открываю.

Ас чуть заметно качнул подбородком.

– Твой прогноз, как быстро утечет сюжет?

– Смотря к кому попадут наши записи.

– Ни к кому.

– Тогда, может, дня два.

Он недоверчиво хмыкнул.

– Думаешь, ты один такой герой?

– Хотел бы надеяться.

Я не то что бы кидаю понты. Дело не в том, что я прекрасный аналитик, вовсе даже наоборот. Я хрен знает кто. Но я хрен знает кто с исходниками, и это именно я решаю, что покажут остальным. Значит, наша контора уже сегодня зальет нужную версию в ваши голубые экраны. Сам Хиропрактик едва ли вывалится из… где он там по общим представлениям? Из лизергиновых облаков. Ас продолжит улыбаться мудачью за его, мудачья, деньги. Мы с коллегами будем верстать ориентировки. Три фантика-бантика, три родных братика, три акробатика. Всё как всегда.

– Про фею убивающего домика нет новостей? – спросил я. – Это ведь уже шестая картинка из двенадцати, зима близко.

Даже если Александр Сергеевич что-то узнал, он ничего не скажет, это понятно. Но я его давно знаю: когда Ас приближается к добыче, у него нет-нет, да и сверкнет в глазах такое… абсолютное превосходство. Приквел тотального торжества.

Нет, смотрит ровно.

– Занимаемся, – говорит.

– А если бы нашли?

– Если бы нашли, Дима, – Ас внимательно разглядывает маникюр на указательном, – то есть если бы вычислили нашего рисовальщика, тебе не пришлось бы больше думать про свою ипотеку.

– Стесняюсь предположить, о чем бы не пришлось думать вам.

– Это хорошо, что еще чего-то стесняешься.

Окликнул уже в дверях.

– Никому про псоглавца, договорились? Славе, этому твоему Саше… никому! Считай, что подписал эндиэй.[1]

Видишь, Настя, эндиэй.

Вечером воскресенья сидели у Славки на даче. Пиво. Остывшее московское солнце напоследок поглаживает поле для гольфа. Слава у нас знатный гольфист. Когда жил с папой-послом в Голландии, вроде бы даже блистал на юношеских чемпионатах. Он и сейчас любитель пройтись по лункам, временами втягивает в это дело разный статусный народ. Даже мне пару раз предлагал, но я не люблю этот гольф, дружище Слава. И дачу. И даже пиво это – не очень. Вот дочки у тебя хорошие. Это тебе повезло. Тебе вообще повезло… Прав Овечкин: я, наверное, завидую.

Старшей – девятилетней Милке – я из каждой поездки привожу сов: плюшевых, пластиковых, деревянных, – она их собирает. Огромный уже совятник – на два стола, застеколье книжных шкафов и коробки, коробки, коробки. Галка ругается, когда я тащу новых подселенцев, а Милка – как в первый раз – смешно тянет к сверткам обе руки, будто гимнастка, которая на вытянутых ловит булавы…

– Славка, ну что ты, параноиков мало видел? – говорю я, зачем-то отковыривая ногтем кунжут с хлебной соломки. – Одно дело – писать новости за «лайф», другое – этот же «лайф» читать ради новостей.

– Старик! – Слава так трясет головой, что мне кажется, его очки и бородка вот-вот разлетятся в разные стороны. – Костя подтвердил, что его люди проверяют краски. Они тоже уверены, что тут какая-то слякоть. Я тебе ведь не просто так говорю – не подходи к этим штукам, когда рядом стоишь!

– Ой, ну какие краски! Не в X-files живем. При всём моем сожалении.

– X-files! – кипятится Слава. – Серьезные люди занимаются! Они у тебя тоже, что ли, идиоты? Все у тебя идиоты!

Он с раздражением отодвинулся от столика, вскочил и резво сбежал с веранды в сад. Я только пожал плечами.

Еще один сторонник психохимии, оказывается. Теперь и среди наших, Настя.

Психо считают, что свой цикл граффити Хиропарактик рисует не обычными, а секретными «боевыми» красками. К тому же каждая картина – набор дьявольских деталей, способных взломать твое сознание, как вирус, заглянувший за брандмауэр. Действует это на всех, но особенно опасно для персонажей картин. Хитрым цветом и тайным кодом Хиропрактик им нашептывает, что делать, отдает невидимые приказы. То есть буквально: мой кот приказывает мне, голос из розетки приказывает мне… Приказывает он, кстати, в основном, покончить с собой, и многие уже послушались. Поэтому психо и придумали, что граффити надо стирать и прятать – тогда с верхушкой страны, которую рисует этот анонимный гад, ничего не произойдет. И ни с кем ничего не произойдет. Отсюда – цензоры и кибердружины, а также анонимные магнаты-скупщики чудом сохранившихся фрагментов.

По-моему, первым психохимию придумало РЕН-ТВ. Потом – газеты, депутаты. Сейчас уже вице-премьер говорит: ведется расследование, мол. И даже закадровый смех после этого не включают.

– Мудак ты, старик, – сказал вернувшийся Слава, ставя под стол ведерко со льдом, а на стол – извлеченные из него пару бутылочек.

– Что есть – то есть.

Чокнулись бутылочными боками.

– И что ты думаешь, – спросил я, – президентский охранник после «Покемонов» прыгнул с моста, потому что краски нанюхался? Или каббаллистические символы прочел? И почему не в тот же день, когда ее срисовали, а через полторы недели?

– Не начинай.

– Я просто спрашиваю.

– Ты не спрашиваешь, а доебываешься.

– Ты так и не ответил, как его прыжок связан с «Покемонами».

– Да что с тобой разговаривать, Митя…

«Митя» – это знак. В Конюшне все в курсе, что этого обращения я не переношу. Славка заканчивает разговор, вроде как меня осаживая. Ему невдомек, что непереносимость «Мити» я выдумал.

– Ладно, – сказал я, – не обижайся. Сволочное настроение просто. Знаешь, на прошлой неделе годовщина была…

– Да, – отозвался Слава, – так и нет ничего от родственников?

– Неа.

– Блин, Дим, сочувствую, ты же понимаешь.

– Понимаю. Спасибо, что вывез из города. Правда. Точно Галя девчонок сегодня не привезет?..

В понедельник вдруг ни с того ни с сего дали премию. Деньги Ас раздает лично. Личное поощрение – личный контакт. Не знаю, может, ему на курсах методологов вбили, что так надо. А может, сам дошел.

– Я доволен тобой, – сообщает, саркастично прищурившись.

– Рад стараться, – говорю и пробую улыбнуться соответственно, – Александр Сергеевич.

– Вот-вот, – поддакивает Ас, – старайся.

«Нестыдное довольствие» называет это Слава. Может, на «Porsche» и не хватит… хотя вот у Аса как раз «Porsche». И еще «BMW»-кабриолет и, говорят, какая-то гоночная, которую я не видел. В общем, даже если на «Porsche» и не достает, на всё остальное – с горкой. Конечно, с условием, что ты не коллега Овечкин. Но обычно никто не Овечкин.

Я так и не могу привыкнуть к этому своему статусу приглашенного на бал, Настя. Всё время кажется, будто это шутка какая-то, разводка. Сейчас в дверь войдут смеющиеся люди и попросят свои банкноты обратно.

Пять лет кряду я выходил на Каширской и считал в уме, могу позволить себе троллейбус – или надо будет шесть остановок пешком. Троллейбус почти всегда проигрывал. Я брел, сворачивая на полпути к ближайшей «Пятерке» – с двумя работающими кассами, с вечной размазанной по полу жвачкой, со встроенным запахом кисло-сладкого разложения, – чтобы купить макароны. В «Пятерке» макароны были на 21 рубль дешевле, чем рядом с домом – в «Острове».

А дома – съемная комната в хрущевской «двушке». Проводка висит по обоям, кран этот в ванной всё время… Но какой там был яблоневый сад под окнами! Самый настоящий, нетронутый, никакого асфальта, только едва заметные тропинки. Весной сад превращался в розовую сахарную вату, от которой пахло инопланетной кондитерской. А поздним летом под деревьями сидели тихие алкоголики и неспешно закусывали яблочками…

Потом я вытащу себя из всего этого, чтобы упаковать в костюм для хождения в мэрию по четвергам. Теперь никому и не расскажешь, вот только тебе. В Конюшне принято демонстрировать исключительно здоровые зубы и не ставить под сомнение родословную – а меня же взяли из «коммерса»… Но тут у многих своя маленькая тайна. На каждого Славу с папой-послом здесь есть свой я. Или Катька.

Здесь я получаю четыре редакторских оклада. Квартальные премии. Спонтанные премии от щедрот Аса. Помню, в первый год работы я пришел – 30-го, что ли, декабря – домой, и, как в дурацком кино про внезапных миллионеров, бросал в воздух пачку пятитысячных бумажек, и смеялся, когда они падали на меня. Как идиот смеялся.

– Он один у себя? – спросила меня около Асовской приемной Катька.

– Один, но позвал интернетчиков, так что поторопись.

Катька исчезла за дверью, а вместо нее нарисовался Слава.

– Может, по супу? – говорит.

– Ай ай, кэптейн.

Мы с ним и с Овечкиным ходим на обед в «Галерею художника». Супы действительно хорошие, сейчас вот – гаспачо и крем из брокколи. Слава всегда берет гаспачо, я – больше по ухе с семгой, но крем тоже сойдет. А что сегодня будет у Сашки, сказать сложно, потому что он привередничает по поводу любого блюда.

Мы со Славой отправились к свободному столику, оставив Овечкина морально убивать официанта. Болтали о разной ерунде. Вроде бы о футболе: я не любитель, но Слава – давний цсковец, он и летом в их красно-синем шарфе таскается. Потом о певице Монеточке – тут уж «цсковец», скорее, я. И вдруг Славушка как бы между прочим говорит:

– Стрелка уже на шести, ты видел?

– Дружище, ты мое описание читал, сам-то как думаешь?

– Ага, – говорит Слава, – и что будет на двенадцати, есть идеи?

– Надеюсь, всё вот это вот навернется.

Слава задумчиво жует галету.

– Да, – говорит, – неплохо бы. Но мне пташки сообщают, что Хиропрактика нашли и сейчас договариваются.

Трепло он все-таки.

– Всё забываю, – отвечаю ему, – что твои пташки служат в Avengers. Тони Старк-то уже подключился к переговорам?

Кстати, помнишь, Настя, товарища, который в рассказах об армии всё сильнее смещался из Киргизии к афганскому пеклу? На какой-то из пьянок он уже косил духов под Кандагаром. Может, позже добрался и до дворца Амина, не помню. При этом все наши были в курсе – чувак вообще не служил. Откосил по плоскостопию.

Вот Слава – такой же кочующий герой. Что бы важного ни случилось, он там. У него на всё есть свое мнение, ему всё рассказали свои люди. У него Источники. Впрочем, иногда ему и вправду попадаются кое-какие сливы. Если много лет сгружать в газеты кубометры дерьма, иногда до тебя будут долетать рикошеты.

– Список в «Независьке» хотели тиснуть, – снова типа невзначай сказал Слава. – С кандидатами в подземное политбюро. Там интересно.

– Я тебе таких нарисую полтора десятка.

– Его в редакцию прислали.

– Как в том анекдоте: и вы рассказывайте.

– Ты же, старик, не знаешь, от кого занесли.

Никакой разницы на самом деле. Ну хорошо, почти никакой.

– Да уже не знаю, – говорю. – Наши «старшие» так начали друг друга жрать, что от кого угодно.

Слава хихикнул. У него на физиономии нарисовалось то самое хитрованское выражение, по которому невозможно определить: это он выпил – или трезвый и просто шутит. Он вдруг шлепнул по столу ладонью, как в игре моего детства на вкладыши, и на крышке образовался листок бумаги. Слава чуть оторвал от бумаги пальцы, демонстрируя мелкий типографский шрифт. Его ноздри дрожали от гордости, а лицо претерпевало такие метаморфозы, будто Слава намеревается богатырски чихнуть, но из последних сил себя сдерживает.

– Откуда у тебя?

– От верблюда.

Вот она – зримая польза от многолетнего подкупа журналистов.

– И что? – спросил я, краем глаза изучая набор фамилий.

– И то. Ответсека, который в ночную смену, сразу взяли. Редактора попозже – под утро. Сейчас обыски, выемки. Газеты несколько дней точно не будет.

Посмотришь – ничего особенного, подобные списки в интернете публикуются каждый день. Там с разной степенью удачливости гадают о следующих жертвах, делают ставки и сливают на них биткоины, составляют профайлы на уже вычеркнутых Хиропрактиком. Но газета – другое дело. Это же по-прежнему параллельная вселенная. В отличие от нашей – с черным рынком новостей, догадок и мракобесного безумия, – белоснежное ласковое пространство отлитого в граните вранья, строгих добрых лиц, уверенности в завтрашнем дне. Там даже упоминания об hp не найти, не то что рассказа об эпидемии внезапных смертей руководства страны.

Это не сообщающиеся сосуды, в них совершенно разная микрофлора, Настя. Скорее всего, просто не способная жить за пределами своего контейнера. Наш интернет-асассин Георгий даже как-то рассуждал, мол, вот он – настоящий плюрализм. Каждый может выбрать себе реальность по вкусу. Только настрой телеканалы (или, если ты на дух не переносишь ящик, – тоже каналы, только в телеграме), отключи всё, что раздражает, и наслаждайся тем, как мироздание целует тебя в мозг: ты такой молодец, ты всё правильно понимаешь.

И вдруг такое грубое вторжение.

– Помнишь, – говорю Славе, – как после «Бассейна» быстро выпилили всех, кто написал про утонувшего пресс-секретаря патриарха? Вплоть до какого-нибудь «Комсомольца Мордовии»? Что ж их жизнь-то не учит?

– Так-то оно так, – говорит Слава, – но тогда стрелка была еще на четырех. Сейчас-то всяко сильнее бомбит. Не мы же одни про двенадцать думаем.

Тоже верно.

«Бассейном» ее, кстати, назвал кто-то из людей всё того же нашего друга Георгия. Пока не выпилили, «Бассейн» висел на стене кафешки в районе Пятницкой. Но сработали быстро: ни цензоры, ни наши не добежали. Сейчас на «Сотбис» продают. 600 тысяч евро.

– Так и от кого занесли список грядущих мертвецов?

Уберегая хозяина от необходимости отвечать, по столу запрыгал Славин айфон.

Слава поднял предостерегающий указательный и с видом пса, увидевшего свою тень, застыл у аппарата.

– Опять кого-то схавали, – объявил он по итогам услышанного. – Сергеичу прислали наборец – нам нужно будет ткнуть пальцами в наиболее похожих на Хиропрактика. Старик, быстро закидываем в себя, что осталось, и бежим.

Ас не любил, когда Надир назначал встречу в этом особняке. Во-первых, суета: шмон ФСО, шлагбаумы, которые падают сзади с металлическим лязгом, и камеры-камеры-камеры, делающие из тебя мальчика в шоу «За стеклом». Было такое миллион лет назад.

Во-вторых, само место уж слишком на виду: как будто ты сознательно приходишь сюда то ли сдаться, то ли заявить о своих правах… на что? Каких еще правах?

Смотришь на эти вьющиеся флаги и камуфляжных ниндзя с автоматами – и понимаешь, что это всё не твое. И сам ты тут никто. И не будешь никогда, так и проходишь всю жизнь в подающих надежду. Вот уже сколько, лет пятнадцать ведь?..

– Привет, Саша.

Надир вышел навстречу, довольно щурясь и в то же время чуть склонив голову – он так всегда извиняется.

Хорошо выглядит. Всем бы так в его годы.

Старик долго держал в своих ладонях руку Александра Сергеевича, заглядывая ученику в глаза. Всё душу ищет, подумал Ас и ухмыльнулся.

– Знаю, невовремя тебя выдернул, – развел руками Надир.

– Да ладно тебе, – сказал Ас, – зато приехал повидаться, припасть, так сказать, к источнику мудрости, что ж тут плохого?

– О, – вздернул бровь Надир, – как раз это я тебе и расскажу.

Они прошли к диванам. Это какой, синий вроде бы зал? Ну да, в прошлом месяце он здесь собирал «народных избранников». Законы им раздавал.

Надир сел на свое место – слева. Ас знал, что у старика больная спина и тот стремится опереть ее на специальную спинку, про которую несведущие, ясное дело, понятия не имеют.

Появившиеся из ниоткуда девочки в бело-голубом сотворили кофе-виски и синюю пухлую папку, которую Надир тут же прихлопнул ладонью.

– Как ты, дорогой? – спросил он.

– Да некогда подумать об этом даже, с совещания на совещание – короткими перебежками…

Надир аж качнулся вперед всем корпусом, показывая, что понимает, с чем приходится иметь дело ученику. Понимает и соболезнует.

– У самого-то всё хорошо, надеюсь? – спросил Ас. – Как с тем проектом?

– Испанским? – уточнил Надир.

Ас кивнул, удивляясь, что об этом здесь можно говорить вслух.

– Всё в порядке, спасибо, Саша. Спасибо за помощь.

– Ну, это не помощь…

– Не скромничай. Всё равно, что глаз пожертвовал.

Ас отхлебнул кофе.

– Саша, – сказал Надир другим тоном, давая понять, что с формальностями покончено, – твои работали уже по седьмой?

– Нет еще. Выехали, но там уже особенно не с чем работать. Проводят реконструкцию.

Надир тяжело вздохнул.

– Понятно. Там был Прокофьев, наш Валерий Петрович.

– Что с ним?

Надир погладил папку, будто собираясь ее подбодрить. Открыл, снова вздохнул и положил на стол два листка: фото с детальными описаниями.

– Вот это, – сказал он, показывая на первый, – седьмая. А вот это – последствия.

Ас знал этого типа с картинок, дважды был у него на приеме. Такой обыкновенный. На всех сразу похожий. Что-то с галстуком только. Нелепый какой-то галстук.

– По трассе? – спросил Ас, разглядывая распластанное по дереву тело.

– Нет. Это совсем в другом месте. Какой-то тупик. Около Балашихи, что ли.

Надир поморщился так, словно Балашиха представлялась ему склизкой сколопендрой.

– Ты его хорошо знал?

– Да не то что бы совсем так, Саша.

Александр Сергеевич переключился на первую бумагу – сказки Пушкина, видимо. Богатый набор. Редкостно богатый. Захотелось даже попросить у Надира исходник. Но нельзя. Понятно, что нет.

– По восходящей, – сказал он учителю, – не сбавляют оборотов, да?

– Да, Саша. Это при том, что у него еще двое в запасе.

– И вы всё еще не остановились ни на одном из вариантов?

– Думаешь, уже пора?

– Слушай, дорогой, если уж ты мне не можешь сказать, то мои возможности…

– Саша, – очень веско, дробя фразы тяжелыми паузами, сказал Надир, – мы… сомневаемся, что… это те… на кого принято… указывать пальцем.

Ас непроизвольно улыбнулся. Всё же сдал старик, подумал он. Внешне хорош, а нервы бросают из стороны в сторону. Неделю назад ведь про это вдоль и поперек поговорили – с выкладками, с разбором. И тогда он со всем согласился. А теперь – пожалуйста. «Мы сомневаемся».

– Только не говори, что ты тоже уверовал в возмездие с небес, – приятельски тронув Надира за плечо, сказал Ас. – Мне достаточно рвущегося в церковь Волина.

Надир в ответ похлопал его по руке.

– Синьор Дон Кихот, синьор Дон Кихот, вы дома или опять не в себе? Твой профессор староват, но еще дома, Саша.

– Рад слышать, дорогой.

– И всё же, Саша…

– Да, Надир?

– Прочеши и своих, пожалуйста.