Сибирь. Стоял мороз, а сугробы были почти человеческого роста. Батальон колонной по два двигался по заметенной снегом дороге. Снег скрипел под ногами, которые проваливались в него по щиколотку. Позади от солдат шли артиллеристы с лошадьми, тащившими орудия, а за ними плелись обозы на санях с припасами. Слева и справа стоял лес. Впереди этого марша на коне ехал молодой капитан – Алексей Кондратьев. Не успевший выпуститься из военного университета во время Отечественной войны. Парень из дворянской семьи с горячей кровью, жаждущей славы на поле боя. Он был заметно хмур, первое серьёзное задание и такая рутинная работа. Его кто-то окликнул сзади: «Алексей! Притормози!». Это был штабс-капитан Сергей Ерëмов на своей чёрно-белой кобыле. Отличник, окончивший военную академию, любимчик преподавателей, храбр и смел. Он успел побывать в настоящей битве и был заметно опытнее своего капитана, но не выше по званию из-за своего скверного характера на службе. Алексей знал, что в его голове засели опасные мысли и идеи. После того как войска вернулись из заграничного похода, Сергей стал как сам не свой – именно там, в конце войны, во Франции, наши войска теряли солдат из-за дезертирства десятками, если не сотнями. На родине их ждало крепостничество, а тут идеи свободы. Сам Сергей много вечеров провел в беседах с тамошними мыслителями и деятелями новой республики. «Свобода, равенство и братство» – вот что нёс в себе Сергей, это не было чуждым Алексею, но он также помнил и о присяге, поэтому относился к своему товарищу очень аккуратно и старался лишний раз не обсуждать с ним приказы, которые требуют жёсткости и нарушения «всяческих прав людских».
– Послушай, Алексей, мне не нравится, что мы тут, прошу, давай обойдёмся малой кровью.
– Ты же знаешь, что я не люблю обсуждать приказы, – всё таким же хмурым и томным тоном отвечал Алексей, – но если это бунт, я представляю, чем это всё может закончиться. Бойней и расстрелами.
– Да ладно тебе, мы же не звери какие…
Путь был не близкий, холод и ветер были их спутниками всё время, которое они провели в нём. Бескрайние леса сначала навевали некоторой поэтичностью происходящего, но быстро приелись и уже вызывали больше тягостное чувство. В этой колонне, с высоты птичьего полета больше похожей на очень угрюмый ручей, был даже англичанин – доктор Хьюз. Он следил, чтобы никто (по мере возможности) не получил обморожения и всячески советовал, какие из его трав и настоек нужно всем пить, дабы укрепить иммунитет.
К обеду они подошли вплотную к селу, которое с виду было слишком тихим, пустым. Как минимум на улицах нет местных, да и дымоходы изб не извергают дым от печей – это значит, что их никто не топит. На небольшом пригорке возвышалась деревянная церквушка, стоявшая выше крестьянских изб. Алексей заметно напрягся. Он чувствовал запах смерти, не в прямом смысле, конечно, на таком морозе всё превращается в лёд. В разведку вышло двое солдат. Они двигались быстро настолько, насколько возможно было двигаться по колено в снегу. Вернулись они через четверть часа, когда их товарищи, уставшие из-за долгого перехода, уже подготовили ружья и выстроились в боевом порядке.
– Ваше благородие, деревушка пуста.
– Как это пуста? – переспросил Алексей.
– Дома пустые… Кони в конюшне побитые. Повсюду кровь, людей нет.
Капитан, немного задумавшись, приказал начать занимать деревню.
Солдаты аккуратно заходили в него, окружая полукольцом. Орудия были выкачены как можно ближе к атакующим, чтобы в случае чего прикрыть их. Люди двигались по узковатым улочкам, кровь на снегу превратилась в красный лёд, который тянулся от изб по улицам вверх. Ружья были наготове. Деревянные избы стояли, треща деревом под тяжестью снега, который навалился на крыши, и зияя тёмными окнами, будто бы наблюдая, пытаясь что-то сказать, но их не слышали. Через десять минут стало ясно: деревня действительно пуста, но больше похоже, что по ней пронёсся ураган. Разбросанные вещи, лопаты, топоры. Даже поленья для растопки печей и перевёрнутая телега прямо посреди одной улочки.
Большой трёхэтажный дом, по всей видимости, местного помещика, превратился в кучу угля и мусора, которая продолжала тлеть и испускать дым. Такое чувство, что весь кошмар, что здесь произошёл, начался и закончился как будто буквально этой ночью.
Алексей шёл, как ему казалось, по центральной улице, которая была с крутым подъёмом вверх и вела к деревянной церквушке, стоявшей на небольшом холмике и из-за этого немного возвышающейся над домами. След крови то прерывался, то начинался вновь, постоянно петляя со стороны в сторону, но непременно вёл именно к ней – к церкви. Большие деревянные двери были также в царапинах. Возле них стоял штабс-капитан Ерëмов и десяток солдат с ружьями.
– Что происходит?
– Там кто-то закрылся капитан – ответил Ерëмов
– Кто?
– Чёрт его знает, но закрыто изнутри. Не откроем, не узнаем. Двери хоть и хорошо склëпанны но если все навалимся скорее всего выбьем.
Алексей прислонил к ним ухо. Тишина.
«Да простит нас бог, церковь всё-таки. Выбиваем!» – со второй попытки двери поддались, поток холодного воздуха занёс вовнутрь снег. Солдат, который вошёл в неё первым, из-за молодости и ненасмотренности на те ужасы, что может преподнести жизнь, выскочил из неё как пуля. Кашляя и рыгая на снег, он упал на четвереньки. К нему подошёл, похоже, его товарищ и начал хлопать по плечу, как бы успокаивая бедолагу. Просторная церковь наполнялась холодным светом из окон. Офицеры и солдаты вошли. Потухшие свечи и смрад, стоявший стеной, встретили гостей. Перед иконостасом сидел на коленях старик в одеянии монаха. Это не было бы так странно и дико, если не топор, торчащий у него между лопаток. Свет с окон аккуратно падал на тело, кровь под ним засохла, превратившись в багровое пятно. За ним, стоя в полный рост, находился какой-то мужик в солдатской шинели. Он закрывал уши окровавленными руками и что-то шептал, больше похожее на молитву. Дула ружей уткнулись в его сторону. Но это не было тем, из-за чего свело желудок юному солдатику, и не тем, что лишило дара речи хоть молодых, но уже выдавших многое двух боевых офицеров. Слева и справа на полу около стен лежало девять трупов. Покалеченных и изуродованных, некоторые лежали близко друг к другу, чуть ли не в обнимку. Стены, пол и даже иконы на иконостасе были вымазаны и забрызганы багровыми пятнами… Мужик аккуратно обернулся, в его взгляде читался ужас, он будто не верил своим глазам, смотря на живых людей. Подняв руки вверх, он понемногу приближался к Кондратьеву, стоявшему к нему ближе всех, Алексей потянулся за пистолетом. Мужик уже хотел было что-то сказать, но удар прикладом в лоб от солдата, сделавшего неожиданный рывок вперёд, выбил из него дух.
В избах настроение было такое же тягостное. Разбросанные вещи, перевернутые иконы. В некоторых наспех заколоченные оконные рамы. Хозяева пытались наспех хоть как-то защититься. Но от чего? Зачем баррикадироваться и оставлять открытые двери? Повсюду кровь, но, в отличие от церкви, в избах тел не было. Кондратьев прекрасно понимал, что девять человек не могло здесь жить, жителей должно быть раз в десять больше, но где другие? Их утащили в лес?
Вечерело.
Все не сильно уж были рады ночевать тут, однако деваться было некуда. Или пытаться навести порядок в избах и в них заночевать в каком-никаком тепле и укрывшись от ветра, или мёрзнуть на улице. Многие предпочли второе, так как желающих встать на усиленные караулы было больше, чем нарядов на сами эти караулы. Людей пугал факт ночлега в таком месте больше, чем ночной мрак и холод. Артиллерию разместили на холме около церкви, поскольку с него открывался хороший вид на местность. Деревня стояла посреди огромной поляны, справа и слева от неё был лес. Мёртвых коней с пробитыми головами из конюшни вытащили на улицу, а своих, живых, завели в неё. В избах начали наводить порядок; разгребать бардак, разводить печи. Из-за тепла кровь начала оттаивать от стен и полов и страшно смердеть. Все старались не думать о том, что стало с бывшими хозяевами этой деревушки, мысли струились в одном ручье: как не повторить их судьбу? В избу к Алексею вошёл Ерёмов, он держал какие-то полуобрывки бумаги.
– Алексей, это было найдено в карманах того мужика, – он был на взводе, – ублюдок столько людей в один тоочку порубал.
– Дай взглянуть, – Кондратьев протянул руку и взял листы, – Сергей, ты сейчас шутишь или что? На кой чёрт ты показываешь детские карякули?
И в чем-то он был прав, нарисованное больше походило на бред сумасшедшего. На первом листе какой-то человек, он был нарисован жирными линиями, и похоже несколько раз обводился его контур. Силуэт улыбался огромной белой незакрашенной улыбкой, тянувшейся от одного конца его заштрихованной черным головы до другого. Его пустые незарисованные глаза на секунду будто проглотили Алексея.
– Нам нужно допросить того рыжего, если хотим понять, что тут происходит. Скажи, пусть его приведут.
Через пять минут вооруженный солдат затолкал изнеможденного мужчину в солдатской шинели во внутрь избы, усадил на стул в центре комнаты, затянул потуже веревку на его руках и откланялся. Желтоватый, теплый свет от свеч и треск дров в печи давил на нервы. Прямо перед ним сел Алексей, Ерёмов держался немного позади, облокотившись плечом о стену.
– Кто ты? – Начал Алексей.
– Я Дмитрий Дюжев, – начал шепотом говорить арестованный, – служащий при тайной канцелярии, направленный сюда по той же причине, что и вы, разобраться с причиной неуплаты налогов и длительным молчанием этой и ближайших деревень.
– Что случилось в церкви?
– Местные хотели изгнать из НИХ бесов, а они защитили своих господ.
– Про кого ты говоришь? Дверь была заперта изнутри.
– Я выпустил их после того, как они закончили, они звали меня с собой.
– Кто такие «они»? Про кого ты говоришь?
– Те, кто скинул оковы, они снова стали прекрасны… Вы скоро сами все увидите.
– Кто нарисовал рисунки, которые мы нашли у тебя?
– Их рисовал я. – Его лицо разрезала пополам широкая улыбка, но глаза его смотрели в пустоту. – Они столь прекрасны, они впечатляют. Но я не мог полностью рассмотреть их, я слишком глуп и примитивен. Они считают, что каждый должен взглянуть на них так. Они так сказали.
– Это случилось ночью?
– Да.
– Там было темно, у тебя с собой была свеча?
– Мне не нужен был свет, чтобы рисовать их, они сами мне подсказывали, я просто вёл рукой.
К уху Алексея наклонился стоящий сзади Сергей. «Он явно сумасшедший», – проговорил он.
Желтоватый свет от свеч и треск печи все дальше продолжали наполнять комнату. Офицеры переглянулись, приказали увести Дмитрия и вышли из избы, дабы осмотреть караулы и раскурить немного табаку. Переступив порог, Алексей заметил, что на улице как-то слишком тихо, как для деревни, в которой находится батальон солдат, и понемногу появлялся какой-то шум в ушах. На секунду кровь ударила в вески с такой силой, что стало слышно, как она бежит по венам. Вспышка, будто бы посреди ночи показалось солнце, осветила все вокруг. Ночное небо она разорвала напополам, а после распалась на дюжину более малых огоньков. Они сначала, как салюты, взрывались; белыми, синими, зелёными, красными шапками, а после растягивались в небе, как струны, зависая на мгновение и пропадая в ночном мраке, откуда и пришли. Все стояли, задрав головы вверх, сполохи в небе приковали все внимание к себе. Это повторялось снова и снова.
"Село казалось очень мрачноватым. По нему снуют местные крестьяне с угрюмыми лицами, кони таскают одни сани с поленьями из лесу, разгружаются около лесопилки и едут обратно за новой партией. Детей на улицах нет, это странно, местные шарахаются от меня. Старенькие избы неухоженны, неубранны, на крышах лежит гигантский слой снега, они трещат от этого. Местным уже будто бы без разницы на их жилища, без разницы на рутину, единственное, что им небезразлично, это я. Церквушка, стоя на холме, возвышаясь над этой угрюмой, серой деревенькой, дымящей в небо из дымоходов печей, давала какую-то надежду посреди этого снежного мира.
Шинель тянулась по снегу, я подходил к усадьбе местного помещика, а точнее помещицы. Насколько мне известно, здешней землёй управляет сорокалетняя вдова, графиня Смоктуновская. По личному делу за ней не замечено никаких нарушений и противоправных деяний, да, иногда приходили жалобы от крепостных, но их даже не рассматривали, там нечего было рассматривать, а тем более сыскному отделению, в котором работаю я. Чем ближе приближался к усадьбе, тем больше начинал задумываться о том, какое преступление она могла совершить, что меня выдернули из Петербурга и отправили к чёрту на кулички. Я подошёл к крыльцу, меня никто не встречал, понятное дело, приехал я без предупреждения. За спиной у меня начали толпиться местные, которые шли по своим делам, но, заметив незнакомца на пороге дома местной хозяйки, замирали и смотрели мне в спину. Я несколько раз оборачивался, и, завидев это, они снова продолжали идти по своим делам. Но каждый раз, как я переставал смотреть на них, они снова замирали. Деревянное крыльцо немного поскрипывало под валенками, только этот факт выбивался из общего довольно богатого убранства конкретно этого жилища, меня немного поразили резные деревянные перила у крыльца. И резные входные двери, в которые я постучал. Через мгновение они открылись, и из-за них выглянул седой дед в приятном строгом костюме. Он не сильно был удивлён, увидев меня, на мгновение он снова скрылся за дверью, а после открыл её полностью, жестом пригласив меня вовнутрь. Я снял шинель, отдал её в руки лакею, и тот проводил меня в гостинную, довольно просторную с деревянной мебелью, посреди которой стоял круглый стол из дуба, явно купленный где-то в Петербурге, немного поблескивающий лаком от тусклого серого света, падающего из окон. На нём стояла керамическая посуда, около которой лежали серебряные столовые приборы. Напротив одного из больших окон этой комнаты стояла лицом к нему женщина в шикарном черно-красном платье. Красноватые цвета на нём оказались вышитыми розами. Она обернулась на меня, тёмные локоны аккуратно ложились на её худощавые скулы, а карие глаза мгновенно поймали меня в свой плен, они были очень усталые. «Назовите себя, сударь, и что привело вас сюда?» – спросила она очень звонким, но одновременно властным голосом.
– Дмитрий Дюжев, сыскной тайной канцелярии его величества."